***
…На женщине простое платье с почти стёршимся цветочным узором, её чёрные волосы забраны в неаккуратный пучок. Она медленно ведёт гребешком по длинным локонам Сцирши, сидящей на низкой, грубо сколоченной лавке. Девочка молча играет с двумя веточками, стуча ими по лавке. Женщина нежно расчёсывает волосы Сцирши и худыми, длинными пальцами распутывает колтуны, через которые не могут пройти зубчики гребня. …Сцирша беззвучно плачет и вытирает слёзы и сопли рукой. Она смотрит на колено, измазанное ярко-красной кровью, её струйки растеклись уже по всей ноге и попали на подол платья. Рану сильно щиплет и жжёт. Рядом лежит перевёрнутая корзинка, из-под которой торчат пучки трав и шляпки лисичек. С края оврага к девочке скатываются ветки и камешки. Она оборачивается. Женщина, укутанная в серый плащ и с капюшоном на голове, аккуратно спускается к Сцирше и присаживается рядом. Она гладит девочку по голове и целует в лоб. Женщина касается раны и шепчет что-то. Боль проходит, и коленке становится тепло. …Сцирша идёт следом за мамой, держа в руках ящик с целым выводком гусениц. Ящик пахнет их домом в лесу, и девочка в очередной раз тяжело и протяжно вздыхает. Она вжимает голову в плечи, слыша крики и возгласы горожан вокруг, и с тоской вспоминает, как тихо было в лесу и как славно там пели птицы. Она едва ли не врезается в спину внезапно остановившейся мамы. Сцирша выглядывает из-за неё. Мама роется в кошеле и протягивает несколько монет девочке, стоящей впереди. На ней ветхая длинная рубаха, её волосы сальные, на перепачканном лице блестят влажные глаза. Девочка хватает монеты и, кланяясь и лепеча благословения, пятится, скрывается в толпе. Сцирша озадаченно смотрит на маму. Та легонько нажимает на её кончик носа и идёт дальше. …Поле с высокой жёлтой травой кажется бесконечным. Оттуда, из-за горизонта тянется звук, похожий на пение трубы и шорох песка. Руки мамы обхватывают Сциршу, она уносит её прочь от края леса. «Не ходи по этим тропам. Не ходи туда, где кончается наш лес и начинаются поля сухой травы». …Мама отдаёт Сцирше маленький мешочек. Девочка открывает его, вытаскивает позолоченную подвеску в виде звёздочки, висящую на чёрной атласной ленте. Сцирша тут же завязывает подвеску на шее, любуется ей и бросается обнимать маму. «Нет, она не была дорогой. Для меня нет ничего, что было бы дороже тебя, мой алмаз.» …В корзинке лежало несколько флаконов с густой коричневой жидкостью, пучки зверобоя и бересклета. Сцирша завязала тугой узел на ручке корзинки. Мама взяла корзинку и стала медленно опускать её из окна. Девочка опустила платок с носа к горлу и тяжело вздохнула – ткань, пропитанная чем-то ужасно вонючим, едва ли давала дышать. Внизу стояла старушка и девушка, у обеих были красные глаза. Они сунули флаконы и травы в свою суму и положили в корзинку несколько монет. «Неси сюда тазик с раствором, Сцор. О, Фортуна, ты наденешь платок или нет?!»***
Сцирша вытерла слёзы. – Да. Я понимаю тебя, – прошептала она, всё ещё утыкаясь носом в колени, – мне стоило успокоиться и вспомнить. Она обернулась, чтобы посмотреть на антилопу, но её уже не было рядом. Только две монеты лежали на песке. Ведьма осмотрелась, ища животное, но вокруг были только пески, и ни одного следа копыта на них. Сцирша подняла монеты и почувствовала, как ей становится лучше. Она встала и, отряхнув юбку, пошла вперёд. Возвращаться к друзьям она не считала нужным: на оазисе им безопаснее. Этот путь она должна пройти одна. Монеты ярко блестели, лица Солнца и Луны были чётко выбиты на одной из сторон монет. На второй красовались надписи «заберу» и «отдам». Ведьма нахмурилась и убрала монеты в карман. Она отпрянула назад, когда прямо перед ней что-то взметнулось в воздухе и упало на песок. Сцирша посмотрела вниз: соловей, взъерошенный, с открытым от жары клювом, сидел перед ней и обмахивался крыльями. Ведьма осторожно подошла ближе. Птица поджимала под себя то одну, то другую лапку, явно обжигаясь о песок. Сцирша вытянула руку, взявшись за край плаща, и спрятала соловья в тени одежды. – Как прекрасно твоё платье! – соловей повернул голову и уставился на ведьму жёлтым глазом, – как блестят твои серьги! Сцирша улыбнулась. – А как, наверное, красив твой голос! – птица запрыгала на месте, – спой со мной, девочка, спой со мной! Вместе мы заставим эту пустыню цвести! Она опустилась на колени, не убирая руки с плащом, закрывающим соловья от солнца. – Что будем петь? – Помнишь, что пели на улицах Везувии в тот летний праздник? Что пел девичий голос, когда ты проходила мимо дворцовых стен? Что пели в порту захмелевшие моряки? – Но это же всё разные песни, – Сцирша почесала подбородок. – Само собой. Я бы послушал такую песню, которая объединит в себе пошлые шутки и поздравления! Ах, погоди, ты слышала песню, что пели на День рождение графа… Ведьма посидела немного в тишине, вспоминая, как начиналась та фестивальная песенка. В ней было что-то про юность, тепло, любовь и апельсины. Наконец, когда нужные строчки пришли быстрее даже на язык, чем на ум, она завела песню. Соловей защебетал, выводя мелодию, как будто был каким-то волшебным музыкальным инструментом, умеющим звучать, как целая труппа менестрелей. Сцирша закрыла глаза, и перед её мысленным взором встали украшенные улицы, улыбающиеся соседи, поздравления от госпожи Триверди и господина Мансура. Вторая песня была тише и нежнее. Она была о девочке, которая долго искала свою кошку, потерявшуюся в саду, а после нашла её на кухне, когда кошка доедала последнего жареного тунца, приготовленного для короля. Сцирша засмеялась, заканчивая песню, и вспомнила, как ходила по дворцу, натыкаясь на советников графини. Вспомнила, как впервые встретилась с Адрианом и позже позвала его с собой в путешествие. Она опустила голову. Соловей сидел у неё на коленях и заканчивал песню. – Отчего твоё лицо накрыла тень? – птица склонила голову набок. – Я и не думала, что смогу скучать по кому-то ещё, – Сцирша пожала плечами, – что ещё какие-то воспоминания будут колоть так же больно. – Разве это не чудесно? – соловей взмахнул крыльями, – вспоминай! Не забывай никогда! – Но ведь мне грустно. – В твоей жизни был лучший друг! Были танцы, песни, ночные разговоры! Никто и ничто не отнимает у тебя воспоминаний, – птица запрыгала на коленях ведьмы, – кроме, пожалуй, хорошего удара по голове… Сцирша кивнула. Она запела последнюю песню, которую слышала, когда гуляла по городу. Песня, гулявшая по порту и тавернам, про морского змея и моряка, доставшего из его пасти сотню сундуков золота. Ведьма обычно опускала непристойные куплеты, но теперь решила спеть всё так, как оно есть. Соловей иногда нарочито фальшивил. Ведьма закончила песню на сотом сундуке и опустила голову, чтобы взглянуть на птицу. Вместо соловья на её коленях лежал красный тюльпан. Сцирша осмотрела свежий, ароматно пахнущий цветок, и всунула его в брошь, державшую плащ. Она осмотрелась и зашагала дальше. Песок впереди зашевелился, будто под ним что-то ползло. Ведьма остановилась. У её ног появилась змея с рыжей чешуёй, и Сцирша тут же отпрыгнула назад, поняв, что змея ядовита. Песчаная эфа выползла наружу и приподняла голову над землёй. – Не бойся. Я не причиню тебе вреда, пока ты не попросишь. – Благородно для змеи, – фыркнула Сцирша. Эфа свернулась в кольца и положила на них свою голову. Полностью жёлтые глаза без зрачков блестели на солнце. Ведьма предпочла постоять на ногах ещё немного. – Ты здесь, чтобы тоже рассказать что-то? – А кто здесь не для того, чтобы рассказывать что-то? Сцирша озадаченно посмотрела на змею. – Немые, например, мало что могут рассказать, – ответила она, подумав. Послышался хриплый смех. – Хотя им-то точно есть, что. – Откуда тебе знать? Ты всего лишь эфа. Хотя и волшебная. – А откуда тебе знать, что я чего-то не знаю? Ведьма нахмурилась. – Если я задам тебе вопрос, а ты не сможешь… Постой. Что тебе вообще от меня нужно? – Мне от тебя не нужно ничего. Это тебе от меня что-то нужно. Так что же? Сцирша села на песок и уставилась на змею. – Говори нормально. – Что есть «нормально» для тебя? Ведьма опустила голову в руку. – Понятно. Лучше молчи. Эфа высунула язык и попробовала им воздух. Сцирша задумалась и снова посмотрела на змею. Она лежала на своих кольцах, широко открыв глаза и внимательно смотря на ведьму; белые и коричневые пятна на теле эфы складывались в причудливые рисунки месяцев и солнц с длинными лучами, тянущиеся от головы до кончика хвоста. – Исшах был мне единственным лучшим другом последние несколько лет. Мне нужно будет извиниться перед ним, когда я вернусь домой… – Воспоминания вдруг прорезались сквозь напряжённые размышления Сцирши. – «Когда»? Или «если»? – снова хриплый смех. – Я точно вернусь домой. С мамой. Или с ответами на все мои вопросы. – Разве она не предупреждала тебя, чтобы ты не бралась повернуть время вспять? Сцирша вздрогнула, вспомнив материнскую колыбельную. – Я зашла слишком далеко, чтобы отступать, эфа. Теперь я это понимаю. Только вот… – она вздохнула, – Адриан и Властомил как раз зашли туда, куда не следовало. Они только пострадают, если пойдут со мной. – Почему ты решаешь за них, что им делать? – Потому что это только моя история. Моё прошлое. – Думаешь, ты одна строишь свою жизнь и судьбу? Сцирша кивнула. – Ты ошибаешься. Ведьма придвинулась ближе к змее. – Мама спасала меня все эти годы, и погибла, защищая меня. Я боюсь, что они тоже погибнут. Разве не будет правильным оставить их вдалеке от опасности? – Разве не будет правильным предоставить им возможность выбрать самим, как поступить? – Они пострадают! – Они уже пострадали. Но взамен получили гораздо больше. Ведьма удивлённо посмотрела на змею. Отвела взгляд и улыбнулась. Сцирша сидела, снова окунувшись в воспоминания, сжимая одну ладонь в другой и смотря куда-то в пустоту. Эфа прикрыла глаза и спокойно ждала, иногда пробуя языком воздух. – Мне нужно вернуться. Они наверняка испугались. Змея развернулась и поползла прочь. Сцирша встала и последовала за ней, вглядываясь в едва заметный след от эфы на песке.***
Сцирша спустилась в заросли прибрежницы и, шурша её стеблями, вышла на берег. Адриан что-то возмущённо кричал и быстро сворачивал спальники, Властомил тихо отвечал ему и убирал опоры навеса. Ведьма прочистила горло. Путники резко обернулись. – Дьявол! – виконт взмахнул руками и свёрнутый спальник упал на землю, подняв клубы песка, – что это за фокусы?! Сначала убегаешь в дальнюю даль, через минуту возвращаешься, как ни в чём не бывало! – Адриан подошёл к Сцирше и поднял указательный палец в угрожающем жесте, – ты ж умрёшь нахрен в пустыне, и никакие кочевники тебя больше не найдут! А нам что, домой идти? Классно попутешествовали! – он всплеснул руками, – пришли сюда, чтобы труп в пустыне оставить и вернуться домой! Ух, развлечение! Сцирша обняла Адриана. Тот ещё немного поворчал о безрассудности подруги, тяжело выдохнул и обнял её в ответ. – Никогда так больше не делай, – строго сказал он, когда Сцирша отпрянула. – Прости. Я больше никогда вас не брошу. – Бескрайняя пустыня – лучшее место, чтобы понять, что спутников не стоит бросать, – Властомил кивнул. Он уже стоял рядом, сложив руки перед собой в своей обычной манере. – Вы мои друзья. Друзей не стоит бросать, Властомил, – поправила Сцирша. Судья широко улыбнулся. – Так что же именно случилось, что ты так внезапно убежала от нас? – Властомил подошёл ближе и положил руку на плечо Сцирши. Ведьма помрачнела, и судья испуганно прижал руки к себе, – если… конечно, ты можешь рассказать об этом. – Да. Вы должны знать правду, – выдавила она. Сцирша села на неубранный от остатков костра ковёр и поджала под себя ноги. Адриан и Властомил устроились рядом.