Сцирша

Мягкие сапоги бесшумно приминали под собой траву. Пустая сумка длинными ремнями-застёжками хлестала по боку. Шелест листьев сливался с шорохом дорожного плаща, корявые ветви заплетали узоры из теней на блестящей, выцветшей юбке. Сцирше не хотелось запачкать новые вещи в чаще леса. Корни под ногами, просветы в кронах, отдалённое журчание подземного ключа становились знакомыми. Ведьма могла различить волчью тропку, с которой всегда сворачивала к старому дому. Когда до родной опушки оставалось несколько шагов, Сцирша вздрогнула и остановилась. Дом с косыми стенами и провалившейся крышей бездонными провалами окон глядел на ведьму. Сбитая упавшим деревом, как обломанная кость торчала кирпичная труба из-под гнилых листьев и веток. Двор порос крапивой, папоротником, болиголовом и снытью: мелкие цветочки разбрызганной белой краской ложились на почерневшее дерево стен. Сцирша натянула на руки толстые перчатки, поправила плотные чулки и медленно зашагала к крыльцу, раздвигая бурьян. Дверь лежала где-то во дворе. Сцирша сняла её месяц или два назад, чтобы она случайно не прибила какую-нибудь лисицу, когда дерево, на котором держатся петли, окончательно догниёт. Но в прошлый раз она так и не смогла переступить порог дома. Ведьма глубоко вздохнула и вошла внутрь. Старая привычка заставила её руку потянуться к полке в прихожей. Она испуганно дёрнулась и взглянула на то, во что упёрлась рука. Всё на месте. Как и раньше. Сцирша взяла с полки ржавый подсвечник и осмотрела его. Чёрные и красные пятна покрыли железо, ручка взбухла и стала шершавой. Она пахла кровью. Сцирша достала из-за пазухи свечу и, подув на фитиль, подожгла её. Свеча встала на место в подсвечнике не с первого раза: руки у ведьмы тряслись. Она обвела комнату светом. Пауки вздрогнули, почуяв движение, но тут же вернулись на место, угадав гостью. Сцирша переступала через рухнувшие перекрытия, столик с подкошенными ножками, истлевшие занавески, сорванные ветром. Она помнила, где должна быть комната матери. Отделённая складной перегородкой, увешанная пучками трав, небрежно разбросанной одеждой, заставленная котелками, кружками и тарелками. Всё это лежало на полу. Такое же чёрное, как всё вокруг. Сцирша застыла, наблюдая за разбегающимися от света сороконожками, усачами и точильщиками. Ей не разрешалось заходить в материнскую часть дома. Это правило сначала соблазняло, но затем превратилось в священный запрет. Ничто теперь не могло помешать зайти сюда, но Сцирша колебалась, переступала с ноги на ногу, вслушиваясь в жалобный скрип пола, и глубоко дышала. «Здесь только её тень, – твердила ведьма, – её прошлое». Она пришла сюда не для того, чтобы в последний момент дать слабину. Она шагнула через перегородку и подняла свечу повыше. Ведьма коротко вскрикнула, прикрыла рот рукой, отшатнулась. Стена поросла сухим плющом и терновником. Стебли растений свивались в плотный круг, гигантский венок, из которого торчали жёлтые, ставшие соломой цветки янтака и полыни, колосья мятлика и осоки. Некогда красивые и гибкие травы оплетали косточки, черепа птиц, мышей, ящериц, заползали в глазницы и распускали в них бутоны, давно осыпавшиеся. В центре венка висела маска. Полумесяц и половина солнца. Рот и нос обведены яркими жёлтыми узорами, на лбу маски – звёзды, складывающиеся в диадему. Из-под маски свисала чёрная полупрозрачная ткань, в дрожащем пламени свечи казалось, её колышет несуществующий ветер. Прорези для глаз следили за Сциршей. Она глубоко вдохнула, вспомнив, что ей нужно это делать. И выдохнула. Сцирша с трудом оторвалась от маски и оглядела угол. Мутные банки, пыльные шкатулки, перевязанные бечёвкой стопки листов и дощечек. Мать вела записи своих рецептов. Ведьма открыла несколько баночек, но вся жидкость из них испарилась. Только стойкий запах разложения ударил в нос. В шкатулках лежала пыль и травяной мусор. Каменные шарики бус рассыпались по лежанке и тумбе, металлические украшения почернели и вспузырились. Сцирша поставила свечу на рабочий стол, подняла с пола табурет и аккуратно села. Ножки захрустели, но не поддались. Сцирша развязала одну из стопок листов и всмотрелась в записи. Эти рецепты она помнила наизусть. Листы не кончались, буквы на них плясали, как огонёк свечи, ведьма чувствовала, что в висках начинает стучать. Она сняла перчатки, чтобы быстрее листать бумагу. Медленно буквы складывались в слова, а те – в предложения. Прорези для глаз испытующе наблюдали. Она чувствовала, как по позвоночнику ползёт ледяной, длинный и тонкий червь. В груди саднило. Буквы перестали напоминать язык. По крайней мере, известный Сцирше. Точки, чёрточки, завитки сплетались в звериные морды и птичьи перья, в глаза, хвосты ящериц, глаза, колючки янтака, глаза, глаза и дюны… В ушах шумело. Это была кровь и голос, надрывный, страшный. Сцирша запихала записи в сумку, вскочила, случайно толкнула табуретку, та с грохотом ударилась о пол. Ведьма схватила свечу за основание, перепрыгнула через перегородку. Вой ветра. Жёлтых лисиц. Они несут на своих хвостах сны. Она ударилась плечом об угол печи, боль волной разошлась по телу. Шелест ткани, она пересыпается и растворяется в этих волнах. Она переступила балку, мягкое дерево бесшумно смялось под ногой. Каменный цветок распускается в кувшине молока. Она оперлась о стол и вытолкнула себя наружу. В лицо ударил запах болиголова и сныти.

***

** Сцирша смотрела на полную исписанными листами сумку, которую кинула в угол комнаты. Ведьма сидела в другом её конце, на кровати, поджав под себя ноги, и размазывала по щекам синие и чёрные разводы, дорожками убегающие с глаз. Она зашипела, когда слишком сильно надавила перебинтованной рукой на лицо: обожжённая воском ладонь болела. Ведьма вздохнула, выпрямилась и, посидев так минуту, взяла сумку. Она разложила листы под светом волшебных огоньков и свечей, и теперь они казались не такими страшными. Но всё ещё не были понятны. Мордочки, уши, хвосты животных составляли большую часть текста. Сцирша перевела взгляд на ящик, стоявший на столе. Готовый к выдаче заказчику. Земля в ящике шевелилась. Ведьма медленно растянула на губах широкую улыбку.