Глаз бури

      Сбежала.       Она сбежала.       Эти два слова отдавались эхом в голове, скрипели песком на зубах, разъедали нутро, пожирали его заживо, и невозможно было от этого спрятаться, вышвырнуть из головы, закрыть сознание мощным ментальным заслоном. Он стоял посреди ее спальни в малфоевском особняке и рассматривал пустую комнату, будто она таила в себе нечто невероятное. В воздухе витал едва уловимый аромат лимонной вербены — ее аромат, в приоткрытом шкафу виднелись вешалки с ее платьями. Покрывало на постели было слегка смято, будто хозяйка комнаты лишь только что поднялась и вышла, на низком столике возле кресла лежала забытая книга. Он подошел, коснулся пальцами обложки, после чего отдернул руку, словно ошпарившись. «Рождение и смерть звезд и галактик».       Да, эту книгу точно читала именно она. Он с легкостью мог представить эту картину — как она, забравшись с ногами, сидит в кресле, вертит в руках книгу, чтобы под разными углами рассмотреть схему какого-нибудь малоизвестного созвездия, как между ровных черных бровей залегает едва заметная морщинка, пока она сосредоточенно хмурится, как волшебная палочка в тонких пальцах выводит в воздухе схему этого созвездия, будто ничего более интересного в огромном мире магических наук не существует… Как загорается непонятный огонек в светло-зеленых глазах, когда она наконец-то вспоминает о его присутствии в комнате и приподнимает голову, чтобы убедиться, что он все еще рядом.       Внутри словно медленно разливалась едкая черная желчь. Вот уже много десятилетий никто не смел так вести себя с ним. Расслабляться, забывать о его присутствии. Воспринимать его как нечто, само собой разумеющееся. Зачитываться своими дурацкими книгами по астрономии так, словно только они и стоили внимания, а факт его нахождения совсем рядом был чем-то малозначительным, неинтересным!       Она смела. И делала это как-то очень естественно, без вызова, без демонстрации. Легко отвечала ему, открыто улыбалась, задавала вопросы, не стеснялась бросать на него злые, досадливые, недовольные взгляды, когда он уязвлял ее или — вовсе неслыханная вещь! — просто делал что-то, что ей не нравилось. Будто ее жизни и здоровью ничего не грозило. Будто он не мог в любую секунду лишь в зависимости от настроения подвергнуть ее «Круциатусу».       Он бы и не подверг. Лорд Волдеморт не был глупцом и прекрасно умел учиться на ошибках, в том числе других людей. Он уже видел, чем обернулись регулярные пытки и запугивания для того болвана, которому попало в руки такое бесценное сокровище, как «Сердце Исиды». Годы погонь и поисков, годы, потраченные абсолютно бесцельно — ибо Хранительница артефакта была достаточно умна и хитра, чтобы многими месяцами обводить вокруг пальца недалеких преследователей.       Ему удалось перехитрить ее, и долгие месяцы Элисса самозабвенно игралась в свои шпионские игры, наивно полагая, что держит его в неведении и он пляшет под ее дудку так же послушно, как и прочие…       От этих мыслей к горлу снова подкатила лютая, совершенно звериная злоба. Она в самом деле верила, что сможет переиграть его, в самом деле держала за дурака, в самом деле ставила себя выше него! Больше того — ей до последнего удалось сохранить какие-то мелкие козыри в рукаве, вроде внезапно взявшихся боевых навыков — Белла весь год после освобождения из Азкабана неустанно тренировалась на корте, он сам лично тратил время на то, чтобы поскорее вернуть ей былую форму, добился сносных успехов, а Элисса отделала его лучшую боевую единицу и победоносно скрылась! Малфои, Трэверс, Руквуд, Мальсибер, Селвин и остальные, конечно, потом были жестоко наказаны за то, что позволили ей сбежать, хотя Волдеморт вполне мог понять, почему никто из них не пожелал связываться с Элиссой — после зрелища, что она сделала со всеми тремя Лестрейнджами и в особенности с Беллатрисой. Специально ведь не стала убивать ее, нет, Элисса хотела унизить, растоптать противницу, ударить в самое больное место — и нельзя было отрицать, что ей это удалось. Беллатриса теперь представляла собой настолько жалкое, убогое, никчемное зрелище, что не вызывала ничего, кроме презрения и разочарования, которые он не находил нужным скрывать.       И как же могущественна, смертоносна, восхитительна она была в тот момент, когда наносила Беллатрисе последний удар, когда полностью осознавала свою власть, силу, превосходство…       Он стиснул зубы, отгоняя навязчивый образ — который не желал уходить, точно навеки впечатался в сетчатку.       Оставался один последний вопрос. Как ей удалось иссушить руку Беллатрисе, да так, что теперь не помогали ни его познания в Темных Искусствах, ни целебные зелья Нарциссы, ни хитрые настойки Северуса? Ответ просился на ум сам собой, но он до сих пор допускал его с некоторой заминкой — ибо попросту не мог поверить, что разгадка все это время была у него под носом и он попался на такую простую удочку.       Драгоценный артефакт, чудесный ключ, способный открыть ему путь к долгожданному бессмертию, — вот он, у него в руках. Кулон в оправе покачивался на цепочке — его законная добыча, приз за долгие месяцы терпеливой охоты. Но он не ощущал присутствия какой-то могущественной магической силы. Еще несколько дней назад сказал бы, что на кулоне мощные скрывающие чары, маскирующие эту огромную магию, и ему надо лишь придумать способ до нее добраться, но сейчас…       В мозгу упорно, снова и снова, возникал один и тот же вопрос. А существует ли Хранительница?..       И, главное, он ведь был так близок к тому, чтобы узнать все самому! Но, похоже, его новый союзник, на чьи знания он так рассчитывал, решил, что может хитрить, утаивать информацию и выдавать ее небольшими порциями… Напрасно. Лорд Волдеморт не прощает подобного никому.       И никогда.       И ей тоже предстоит узнать это на собственной шкуре. Мало того, что лгала, дурачила его, держала за кретина, так еще нанесла удар по его армии… Когда Элисса вернулась из Хогвартса, он изо всех сил уговаривал себя в те месяцы не рубить с плеча, играть роль до последнего, чтобы не вызвать ни у кого из врагов подозрений и тревоги. Сработало: сейчас у него были припасены кое-какие очень выигрышные карты и против венгров, и против де Колиньи, и с Орденом Феникса в будущем можно будет поиграться. Он с предвкушением, с каким-то почти что сладостным трепетом дожидался момента, когда можно будет наконец-то сорвать все маски, загнать Элиссу в угол, поставить ее перед фактами, бросить ей в лицо все то, что ему было о ней известно… А потом наслаждаться зрелищем, как она будет вымаливать его прощение, снисхождение, пытаться защитить своих спутников, как она униженно упадет на колени, готовая сделать что угодно, лишь бы он сменил гнев на милость, а он будет слушать ее, хладнокровный и беспощадный, и заставит ее пожалеть о каждом обмане, о неосторожном действии, слове…       И вместо долгожданных мольб о прощении он получил известие о ее побеге. Пожалуй, никто из Пожирателей не смог бы сказать, каким образом после того вечера все они остались живы, и даже оторванные конечности кому-то Северус вроде как смог восстановить. И это тоже сводило с ума, приводило в ярость — невозможность покарать собственных слуг так, как они того заслуживали. Они все еще были нужны ему не просто живые, но и в боеспособном состоянии, а потому в наказании приходилось сдерживаться и осторожничать, и это доводило до белого каления. Они должны были поплатиться за свою нерасторопность и глупость, за то, что упустили ее, позволили сбежать, скрыться…       Что же, теперь он сосредоточит все силы на поиске сбежавшей Элиссы. Заставит ее ответить за содеянное сполна, для нее это будет долго и трудно… Не то чтобы его гордость так сильно нуждалась в расплате Элиссы — вот еще, много чести какой-то девчонке! Лорду Волдеморту как-то даже не к лицу обращать внимание на такие ничтожные мелочи, встающие на его пути! — однако отпускать ее на все четыре стороны он не собирался. Еще никто не уходил от его гнева и мести безнаказанным…       Ну и силу артефакта он заберет себе. Собственно, именно о «Сердце Исиды» он и думает в первую очередь.       Нервировало другое.       Не хватало Хранительницы (Хранительницы ли?..). Но, думая о ней, он почему-то не воображал себе картины, как заберет ее силу и бросит изломленной куклой умирать. Смерть — это для нее слишком просто после всего, что Элисса натворила, так что тут ей беспокоиться не о чем — она проживет еще достаточно долго… Столько, сколько он пожелает. Пока он насладится обретенным могуществом, пока уничтожит Поттера и Дамблдора, пока избавится от Ордена Феникса, пока заполучит власть в Британии в свои руки…       Естественно, он видел себя бессмертным, обретшим власть над Смертью, видел, как перед ним склоняются все маги Британии — чванливые чистокровные снобы в первую очередь, которых он с детства презирал, но с ними же и полукровки, и даже те, в чьих жилах текла грязная, испорченная кровь, — место их всех на коленях, у его ног… Но в последние месяцы в его сознании плотно поселились другие картины, которые постоянно давали о себе знать, и сейчас, когда он стоял в пустой гостевой комнате, вдыхал аромат лимонной вербены, эти видения без разрешения вставали перед глазами и вскоре заполонили все вокруг.       Изящные черты лица. Нежная кожа, скуластое лицо с острым подбородком. Зеленые глаза, сверкающие то радостью, то гневом, то любопытством, то вызовом. Длинные черные волосы, в которые хотелось запустить пальцы и попробовать на ощупь густую массу. Тонкие запястья, стройный силуэт в длинном платье. Сильные длинные ноги, красивые ступни, узкие щиколотки…       Словно открыто глумясь, память подбросила следующее воспоминание — того вечера, когда Элиссу схватили ее соотечественники. Неужели это было каких-то три дня назад? Он был готов к этому, он знал, что до «Сердца Исиды» и Хранительницы попытаются добраться венгры, знал, что отправляет Элиссу и своих людей в очевидную ловушку — и это позволило ему осуществить очень изящный ход. Но когда вернулись израненные Антонин, Беллатриса, Фенрир, Кантанкерус и Уолден и сообщили, что их новоприобретенного командира отряда схватили, он испытал смутную тревогу. Хотя рациональных причин для волнения не было, никто не посмеет причинить Хранительнице серьезного вреда, да и защитный артефакт он ей вручил, но все же…       Один раз люди Акоша ее уже чуть было не убили — по собственной глупости и неосторожности.       Лишиться магии «Сердца Исиды» из-за чьих-то кривых рук и полного непрофессионализма лорду Волдеморту не хотелось. Он и так слишком часто имел дело с человеческим идиотизмом. Поисковые чары, хитро замаскированные в тиете, несложный ритуал — и он трансгрессировал туда, куда венгры забрали Элиссу. Наступала ночь, окрестности заливал дождь, во дворе одинокого двухэтажного дома в какой-то сельской глуши было пусто, но обнадеживающе горели окна дома и фонари у ворот. То ли дом был долгое время заброшенным, то ли хозяевам просто не было до него дела, но вокруг высились неаккуратные заросли бузины и еще какой-то растительности, а по стенам густо вился плющ, в котором словно были прорезаны светящиеся прямоугольники окон. Сделавшись невидимым, он отступил в тень и на какое-то время замер прямо во дворе — оценивая обстановку и прислушиваясь к окружающим звукам. Последнее было абсолютно бессмысленным — все заглушал шум ливня, — и потому полагаться можно было только на глаза. Волосы, рубашка, мантия — все моментально промокло насквозь. Ужасно хотелось использовать «Импервиус», высушить одежду и уже убить кого-нибудь за то, что наивные глупцы все никак не могли взять в толк, с кем связались и чью Хранительницу с артефактом так настойчиво пытались украсть, а он теперь был вынужден мокнуть под дождем в какой-то Мерлином забытой дыре.       Впрочем, кажется, могущественные противники ему здесь не угрожают. Не то что его чары не выявляли никаких ловушек, но даже охранные заклятия по территории были установлены самые средние. Впрочем, неудивительно. Не Иштван Акош стоял за похищением Элиссы, а сошка помельче и понезначительнее… которая, впрочем, тоже должна оказаться весьма полезной. На крыльцо вышли двое — покурить. До него донеслись заглушаемые дождем голоса и сигаретный дым. Стукнула еще какая-то дверь — вероятно, в доме есть черный вход. На втором этаже, над густыми зарослями плюща, приоткрылось окно, будто кто-то захотел проветрить помещение. Двое с крыльца докурили и ушли.       Пора. Устроить венграм, а заодно всем прочим охотникам за «Сердцем» небольшой кровавый сюрприз. Может, хоть это уже намекнет всем болванам, насколько это бессмысленное и бездарное занятие — пытаться забрать у него то, что принадлежит ему.       А может, и не намекнет. Он давно перестал недооценивать силу человеческой глупости.       Оставаясь все так же невидимым, он сделал шаг вперед, когда внезапно его что-то стукнуло по голове. Это событие настолько выбивалось из каких-то привычных ему рамок, что он, не задумываясь, выхватил волшебную палочку, намереваясь уничтожить непонятную угрозу, но тут разглядел предмет, который свалился на него сверху.       Туфли. Обычные женские туфли на высоком каблуке.       Не в силах поверить в подобное — что на него, самого великого волшебника всех времен, чье имя боялись произносить и перед которым однажды склонится весь мир, откуда-то упали туфли, он поднял голову — и попросту застыл в изумлении. В том самом приоткрытом окне показался силуэт, и он почти сразу же понял, что знает, кого сейчас увидит. Точнее, сначала его взору предстали чьи-то босые ноги, а потом из окна вылезла фигура в длинном платье. Оказывается, плющ вился не просто по стенам, а по деревянным шпалерам, и фигура, аккуратно цепляясь за деревянные перекладины, деловито полезла вниз. Хлипкая шпалера скрипела и шаталась под чужим весом, а потом одна из перекладин все-таки сломалась, и последние полметра фигура преодолела по воздуху и приземлилась в мокрые кусты. До него донеслось приглушенное и совершенно неприличное ругательство, которое он никак не был готов услышать из уст молодой чистокровной волшебницы из древнейшей семьи.       В один миг на него накатил дикий, всеохватывающий гнев — тот самый, после которого вокруг остается только пепелище. Почему каждый раз эта девчонка вытворяет нечто такое, что чувствительно бьет по самолюбию, выбивает его из равновесия? Как она смеет так себя с ним вести, ни во что не ставить его гениальность, могущество, силу? Причем зачастую она даже не осознает этого! Что за странное чувство юмора у Судьбы, зачем она послала ему встречу с этой девицей, которая умудряется вносить сумятицу абсолютно во все, что ее окружает?!       И, как всегда это бывало, — она снова ничего не подозревала о его истинном состоянии. Элисса вылезла из кустов совершенно мокрая и замерла точно так же, как он — прислушиваясь и вглядываюсь в окружающую обстановку. За струями дождя он почти не видел ее глаз, но видел выражение лица — настороженное, решительное.       Гнев как-то сам собой притупился, уступая место смутному восхищению. Такие, как она, не сдаются, не опускают руки, не позволяют себе расклеиться и надеяться на удачу. Таких, как она, невозможно сломить, запугать. Она будет бороться до конца, воевать, не отступится, не будет надеяться на удачу и ждать чудесного спасения, сама сокрушит своих врагов, растопчет их в пыль…       Она была без волшебной палочки и явно не могла позволить себе более действенных мер по спасению, но, даже лишенная главного оружия волшебника, Элисса оставалась спокойна, уверенна в себе и рассудительна. Дождь нещадно лупил по ней, и именно в эту секунду ему бросились в глаза детали, на которые до этого он как-то не обратил внимания.       Черные волосы слиплись от воды и змеились по ее плечам мокрыми прядями. Платье облепило ее фигуру, откровенно подчеркивая стройное тело, плоский живот, аккуратную грудь с острыми сосками, которые бесстыдно просвечивали сквозь влажную ткань.       Напряжение, наполнившее все его тело, не имело уже никакого отношения к гневу или раздражению. Он застыл на месте, в тени, совершенно невидимый, и просто вбирал в себя эту картину, фиксировал в памяти каждую деталь, каждый ее вдох, каждый изгиб…       Убедившись, что все спокойно и путь чист, Элисса выступила вперед, увидела свои туфли в мокрой траве, надела их. В ее движениях не было какой-то особенной грациозности, изящества, да и классической красавицей ее было не назвать, но, наблюдая за ней из тени, он ощущал, как все тело охватывает тянущий жар, концентрирующийся в совершенно определенном месте ниже пояса. Словно влекомый незнакомой, но какой-то очень могущественной силой, он вышел вперед и приблизился к ней со спины. Элисса застыла, почувствовав чужое присутствие позади, обратилась в камень. А он, не в силах совладать со странным влечением, коснулся одной рукой влажных волос, откидывая их с шеи. Ладони сами собой проскользили по ее спине, удобно легли на талию. Она вдруг тихонько вздохнула, ощутимо расслабилась и прижалась к нему всем телом, будто сама наслаждалась этой близостью. Он чувствовал в ее эмоциях, как ушли страх и тревога, как пришло... умиротворение.       Какое еще умиротворение может быть в его присутствии?!       И эта ее реакция была настолько неправильной, настолько не вязалась с чувствами, которые он обычно вселял в окружающих, которые он привык вызывать и умело использовать в своих интересах, что дальше он не пошел. Все это требовало осмысления, анализа, просчитывания, насколько ему это может быть выгодно или невыгодно, как обратить это себе на пользу, и он предпочел... разумно и предусмотрительно остановиться. Хотя это же было так легко — просто привлечь Элиссу к себе, переступить уже окончательно ту черту, за которой еще можно было делать вид, будто эта девица ничем не отличается от остальных Пожирателей. Взять уже свое, заявить на нее права, обозначить, что она его. И прежде, чем он успел совершить что-нибудь непоправимое, Элисса развернулась к нему.       Он нашел способ вернуть утраченный самоконтроль и взять себя в руки — убив всех, кто находился в том доме. И все же больше нельзя было закрывать глаза на очевидное и врать самому себе: стоя в том дворе под дождем, он не думал ни о «Сердце Исиды», ни о планах венгров. Больше всего в ту секунду он хотел отволочь ее куда-нибудь подальше и сорвать уже с Элиссы это мокрое платье. Дотронуться до нее, ощутить всем телом эту тонкую кожу, впиться в нее губами, пальцами, зубами. Раздвинуть Элиссины ноги, овладеть ею, ворваться в ее тело, увидеть туман в ее глазах, услышать ее стоны, всхлипы, услышать, как она умоляет его не останавливаться…       Ощущения были давно забытые, да и с внезапным проблеском сознания он вдруг усомнился, а испытывал ли вообще хоть что-то подобное по отношению к женщине — чтобы вот такие видения сами собой вставали перед глазами, не давая отдыха ни разуму, ни телу. Что за наваждение, что за странная одержимость — низменная, постыдная? Он давно преодолел это, его не интересовали животные инстинкты, которым так слепо подчинялись люди. Он встал выше этого; благодаря темной магии, созданию крестражей, ритуалам, которые он прошел, его тело изменилось, стало менее капризным, более… совершенным. Банальные человеческие потребности напоминали о себе куда меньше, и это было правильно — лорд Волдеморт преодолел эту ступень, вознесся над прочими людьми, возвысился над ними…       Правда, тела-то он лишился и только стараниями Элиссы получил его обратно… Может, в этом все дело? Вместе с молодостью, здоровьем, силами вернулись и инстинкты слабого человеческого тела? И если голод или потребность в отдыхе — это знакомо и привычно, то внезапное возвращение чисто плотских желаний — это было несколько неожиданно и совсем некстати.       И ладно бы они вернулись — но ведь теперь его преследовали не какие-то абстрактные образы, а всего один, совершенно конкретный — одной худой, всегда настороженной девицы, которую даже писаной красавицей было не назвать и в которой, если задуматься, ничего особенно соблазнительного и не было! Когда это началось?       Когда он так неосторожно вызвал ее в легилиментивный сон и увидел полуголой? Перед ее отъездом в Хогвартс, когда она огорошила его известием о том, что они якобы любовники, за чем последовало то прикосновение — точно такое же неосторожное? Еще раньше — когда он увидел ее в алом платье после великосветской вечеринки, устроенной Малфоем?       Какая вообще разница, когда это началось?! Почему он тратит время на эту глупость, почему в его мысли проникло… это? Он великий маг, взрослый человек, полностью владеющий собой и умеющий держать себя под контролем, а не семнадцатилетний юнец, беспрерывно грезящий о женском теле каждую свободную секунду и не знающий, как с женщины нижнее белье снять! И Элисса уж точно недостойна того, чтобы настолько всецело владеть его помыслами — было бы еще на кого тратить время и нервы!       Впервые это умозаключение он сделал после того созданного им сна, в котором Элисса сначала сиганула со скалы, а потом, потеряв равновесие, прижималась к нему, и он ощущал это стройное горячее тело в своих руках, пока всего его начинал охватывать уже знакомый жар — приятный, но приносящий массу неудобств. Достаточно, эти странные фантазии глупы, бессмысленны и только отнимают впустую время. Он давно перерос это, женщины ему неинтересны. И уж точно ему не могла быть интересна Элисса. Мысли были очень стройные, логичные и успокаивающие, и тем вечером он пришел в некое подобие душевного равновесия. Следующий день прошел успешно, разум обрел привычную бритвенную остроту, внутри него все было правильно, четко, ясно, как морозное зимнее утро, — как и должно быть.       Второй день прошел еще лучше. Он совсем не думал об Элиссе, был сосредоточен только на расстановке сил в грядущей борьбе за «Сердце Исиды» с венграми, вампирами и Орденом Феникса. К нему вернулся душевный покой. Все было замечательно.       На третью ночь ему приснился настолько откровенный, разнузданный и непристойный сон с Элиссой в главных ролях, что он проснулся весь в поту, с дико колотящимся сердцем и тяжелым астматичным дыханием. Одеяло на паху стояло колом, неутоленное возбуждение болезненно прокатывалось по всему телу от макушки до кончиков пальцев, а перед глазами все еще вставали картины, порожденные его собственным явно воспалившимся мозгом: абсолютно нагая Элисса, коленопреклоненная поза, ловкие пальцы, мягкие губы на его члене, игривый язычок, его рука, стиснувшая ее затылок, ее отзывчивость и страстность…       Избавиться от наваждения, от этой отвратительной одержимости можно было простым и понятным способом, который, однако, был совершенно недоступен ему в данный момент — ибо Элисса находилась и еще несколько месяцев пробудет под защитой древних стен Хогвартса, и, следовательно, приказать ей явиться к нему в спальню, где можно было бы нагнуть ее над изножьем кровати и по-быстрому отыметь, он бы не смог. Да и не по-быстрому тоже.       В душе шевельнулась предательская мыслишка, которая царапнула его так, словно обладала настоящими ядовитыми когтями. Прикажи он Элиссе прийти к нему в спальню — а пошла бы она? Он не был в этом уверен. Суть не в том, что она замужем; наличие какого-то там далекого мужа его нисколько не смущало. Тем более что этот муж был одним из охотников на «Сердце Исиды», а следовательно — не особо приятной, но уж точно не серьезной преградой на его пути, от которой он избавится быстро и без сожалений. Элисса станет вдовой, приличия будут соблюдены, он получит желаемое…       Или все же нет? Зная характер Элиссы, ее нрав, самоуверенность, глупое безрассудство… Этот его приказ она вполне может и не выполнить.       В глазах снова сама собой возникла картинка ее белого от гнева и страха лица, а в ушах сам собой раздался ее подрагивающий от ярости голос: «Твоей я не буду никогда. Чьей угодно — но только не твоей». Он даже застыл ненадолго, силясь совладать с собой и с тем бушующим ураганом из злости, ненависти, который его душил, а пальцы сомкнулись на несчастной книге так, что раздался треск лопнувших в переплете ниток.       Она не посмела бы. Не смогла бы не послушаться, таким, как он, не отказывают! Беллатриса сколько лет смотрит на него влюбленными преданными глазами, даже не замечая Рудольфуса, будто его вовсе нет. Да о его благосклонности любая женщина может только мечтать!       Любая-то да, но вот Элисса… Ей бы хватило глупости и недальновидности отказать ему. Впрочем, он с самого начала знал, что ее сообразительность и ум работают только в узко очерченных рамках, в то время как во многих важных вещах она ничем не отличалась от узколобых болванов, которые его окружали ежедневно.       И потом, если не ему, то кому она вообще согласилась бы отдаться? Молодому Краучу? Кому-то из своих слуг? Сивому, у которого в присутствии Элиссы появляется умильный щенячий взгляд? Рыжему предателю крови из семейства Уизли? Как там его вообще звали?.. Бен?       Он прекрасно знал, что старшего сына Уизли звали Билл. То, как Элисса благоволила ему, уже давно не давало покоя и по неизвестной причине раздражало — до стискиваемых кулаков и зубовного скрежета. И нет, ее симпатия к Уизли выводила его из себя не потому, что он полагал, что Элисса выдает его секреты Ордену Феникса — в таком случае он бы уже давно ее убил. Но в нем просыпались бешенство и необъяснимая злость, стоило ему увидеть рассеянную улыбку на губах Элиссы, когда речь заходила о том мальчишке, или увидеть, как она нервничала и уходила от ответа в своих нелепых попытках защитить, уберечь предателя крови от гнева лорда Волдеморта. Будь Уизли понаглее, порешительнее — удалось бы ему затащить Элиссу в постель? А Элисса — позволила бы она трахать ее предателю крови, пусть и чистокровному? Да к тому же его врагу — врагу лорда Волдеморта?       А на что еще она, интересно знать, согласилась бы?! Готовить ему ужин? Суетиться у плиты, накрывая на стол? Следить за каждым его жестом, в любую минуту готовая вскочить и услужить? Шутить свои дурацкие шутки, расспрашивать о том, как он провел день, с живым любопытством слушать ответ — и зеленые глаза от этого любопытства горят и сверкают совсем по-кошачьи, уж он-то это знает как никто другой!       Ну нет. Это принадлежало только ему. Только ему она могла так улыбаться, только его она могла посреди ночи усадить есть венгерский гуляш, только его она могла с таким вниманием и интересом слушать, только ему она могла заваривать какие-то травяные чаи с таким видом, будто готовила по меньшей мере Феликс Фелицис, только к нему она могла лезть со своей дурацкой и неуместной заботой! Да в сравнении с ним — самым великим волшебником на планете — Уизли ей не сможет ни поведать, ни совершить ничего такого, чтобы у нее так ярко и воодушевленно блестели глаза!       И в постели… тоже. Только он имел право касаться ее, видеть обнаженной, распаленной, с покрытым испариной лбом, слышать ее тяжелое, прерывистое дыхание, только он мог намотать ее волосы на кулак и брать ее, вколачивать в постель, наслаждаться ею — чувствуя, какая она мокрая, возбужденная, как она покорно, с готовностью принимает его в себя, слыша, как она выкрикивает его имя…       «Твоей я не буду никогда — ни как «Сердце Исиды», ни в обычной жизни, ни в постели».       Проклятье!       Он доберется до нее. Сотрет с лица земли половину Британии, если потребуется, но отыщет и заставит держать ответ за эти слова.       А Уизли вообще давно стоило расчленить на мелкие составные части, медленно и вдумчиво, с садистским удовольствием наблюдая за процессом, причем устроить так, чтобы и сам Уизли был в сознании и за происходящим тоже наблюдал — чтобы уже наверняка не вздумал полезть на территорию, которая принадлежит только Волдеморту!       — З-сдес-сь пахнет с-самкой, но с-самой с-самки нет, — сообщила заскучавшая у камина Нагайна. — Где она?       — Удрала, — процедил он. Змеиное шипение вырывалось из его рта с некоторым трудом, поскольку в раздражении он слишком сильно стискивал челюсти.       — Плохо, — констатировала Нагайна неодобрительно. — С-самка должна с-сидеть в гнез-сде, выс-сиживать кладку. Хоз-сяин должен ее защищать, чтобы с-самку не с-съел мангус-ст, медоед, яс-стреб… И Хоз-сяин должен пос-спешить, не то с-с с-самкой с-спарится другой с-самец…       Он уставился на Нагайну, не скрывая недоумения и нарастающей злости. То есть по ее словам получается, что это он виноват в побеге Элиссы — он за ней не углядел?! Слова о кладке и гнезде он предпочел пропустить мимо ушей — змеи, что взять с их упрощенного животного мышления, — но осуждение Нагайны отозвалось в нем новой волной холодного бешенства.       И это вот «спарится другой самец»… Мысли немедленно перескочили обратно на Уизли.       — Но Хоз-сяин ее найдет и вернет, — подытожила Нагайна. — Он с-сильный и хитрый. А с-самка молодая и глупая, но хорос-шая, ее нужно оберегать. Тогда потомс-ство вырас-стет многочис-сленным и с-сильным…       Больше такого превратного толкования его отношений с Элиссой он терпеть не мог.       — Пошла прочь.       Нагайна помедлила, словно не поверив в услышанное — обычно со своей любимицей он был куда ласковее, — но ослушаться Наследника Слизерина не посмела и покорно поползла к дверям. Он мельком подумал о том, как отреагирует семейство Малфоев, когда Нагайна будет искать себе в их доме лежанку потеплее и поудобнее. Впрочем, это были проблемы исключительно Люциуса и его домочадцев.       Захрустел гравий под окном, снизу потянуло табачным дымом, и он едва не заскрипел зубами от безысходной ярости. Слишком эта картина была знакомой. Только в прошлый раз в ней присутствовала еще и Элисса — сидела подле него и настороженно вслушивалась в голоса на улице. Ну если там снова Долохов и Нотт…       — Почему именно мы должны сейчас заниматься поисками Поттера? — сердито вопрошал Кантанкерус. — Он постоянно под охраной Ордена Феникса, и вытащить его ни из дома родственников, ни из штаб-квартиры мы не сможем!       — Ну и чего ты дергаешься? — осведомился Антонин мрачно. Волдеморт ощутил, как у него заломило где-то в районе затылка. — Выше головы мы все равно не прыгнем и до Поттера ни с того ни с сего не доберемся. Значит, мы должны ждать развития событий. Чего ты так бесишься?       — Я не бешусь, — возразил Нотт уже больше задумчиво. — Я только не понимаю… На Поттере было завязано абсолютно все. Еще это невнятное Пророчество, которого никто из нас так и не услышал, но и в нем ясно речь шла о связи Темного Лорда и Поттера… И Темный Лорд все это время был зациклен на Поттере. Так почему сейчас он вдруг полностью спихнул мальчишку на нас, а сам занялся Элиссой?       — «Сердце Исиды», — многозначительно изрек Антонин, но Нотт лишь фыркнул.       — Не смеши меня! В списке приоритетов Темного Лорда «Сердце Исиды» уж никак не может обгонять Поттера! Потому что одно дело — гипотетическая возможность стать бессмертным, и совсем другое — устранить непосредственную угрозу, которая однажды уже чуть было не стоила ему жизни!       Раздался тихий хруст. Кажется, от его неконтролируемой магии развалился на мелкие щепки фигурный комод у стены.       — Ты слишком сильно все усложняешь, — легко отозвался Долохов и глубоко затянулся. — Поставь себя на место Темного Лорда. За кем лично тебе было бы интереснее гоняться? За тощим очкастым пацаном или за симпатичной молодой девахой?       На этот раз кучей пыли осел книжный шкаф — прямо вместе с книгами. Кажется, от злости он даже не дышал. Жилка на виске и под глазом начала опасно дергаться.       — С Поттером ты уж точно не сделаешь того, что можно сделать с Элиссой, когда все-таки до нее доберешься, — беспечно продолжил Антонин, ничего не подозревавший о грозовой туче, которая угрожающе сгустилась над его головой, буквально скребясь тяжелым брюхом, и пока было решительно непонятно, удастся ли ему выжить.       — Ты думаешь… дело в этом?! — спросил Нотт с нескрываемым изумлением. — Но мы же вроде… пришли к выводу, что у них двоих все же ничего не было. И Люциус говорил, что…       — Вы идиоты и не замечаете ничего дальше собственного носа, — благодушно произнес Долохов, увлеченно вколачивавший последний гвоздь в крышку своего гроба. — Ты что, не видишь, как Темный Лорд слетел с катушек, стоило Элиссе сбежать? При ней он был как-то поспокойнее, даже после… провала в Отделе Тайн. А сейчас? Так что тут дело вовсе не в артефакте. Это что-то глубоко личное…       Непослушными пальцами ему все-таки удалось рвануть створку окна на себя. В следующую секунду до него донесся полный муки стон — Темную Метку на руке Антонина словно ожгло каленым железом. Лорд Волдеморт больше не сдерживал гнева и за столь неосторожные, нелепые слова беречь своего самого верного соратника вовсе не намеревался. Пролетела оранжевая искорка — это из ослабевшей руки Долохова вылетела зажженная сигарета, когда он скрючился у ног растерявшегося Кантанкеруса.       — Антонин! — шипящим голосом Волдеморта можно было проморозить насквозь вулкан Везувий во время извержения и тем самым спасти Помпеи. Нотт вскинул голову наверх, на источник голоса, и его лицо было перекошено от страха. — Зайди ко мне!       С глубоким удовлетворением он отметил, как выражение лица Долохова сменилось с боли на все тот же страх, однако он покорно поднялся и заплетающимися ногами направился к входной двери. Нотт жался к стене и, кажется, чуть не падал в обморок от облегчения, что его миновала кара Повелителя. Наивный дурак… До него очередь дойдет позднее.       Антонин дополз до порога комнаты спустя минут десять. Во-первых, ему было мучительно больно передвигаться, пока Метка на предплечье горела огнем, а во-вторых — не сразу нашел, куда идти. Волдеморт дожидался его появления с недоброй улыбкой, а внутри у него разливалось чувство удовольствия от того, как его слуги страдали от всепоглощающей боли и все же не смели сбежать и не явиться на его суд…       Его полыхающий ненавистью взгляд встретился со взглядом бывшего одноклассника. Мертвенно-белый Долохов уже увидел следы уничтоженной мебели в комнате и осознал, что за этим последует, но ему хватило мужества остаться спокойным. На губах Волдеморта возникла жестокая усмешка — от возможности отомстить Антонину за его неосторожные слова, за смехотворные предположения, за собственные беспомощность и обиду, которые уже не имели к Пожирателям никакого отношения…       — Круцио!       Крики Долохова, вероятно, были слышны во всем особняке — что же, прочим Пожирателям полезно будет послушать… А то что-то в последнее время его слуги все больше отбивались от рук. И ладно бы эти бредовые предположения шли из уст того же Нотта, или Люциуса, или любого другого кретина из числа его соратников — но услышать это от Антонина… С которым они были знакомы дольше, чем с кем бы то ни было еще в этом доме…       В наказании Долохова все же пришлось быть более сдержанным и аккуратным: жертвовать одним из самых ценных союзников, пусть и ради удовлетворения чувства мести, Темный Лорд не был готов. И когда рука с тисовой палочкой опустилась, Антонин затих на полу, пытаясь прийти в себя, он уже хотел молча развернуться и выйти из комнаты, но в последнее мгновение — подчиняясь непонятно какому порыву — очень холодно осведомился:       — Что за бред вы несли насчет Элиссы?       Антонин шевельнулся, но не произнес ни слова. В его глазах не было затравленности, сломленности, и промелькнули упрямство пополам с досадой. Отвечать ему не хотелось — лорд Волдеморт был не из тех людей, которым можно смело говорить то, что они не хотят услышать.       — Если не хочешь испытать на себе прелести еще и легилименции, лучше говори, — предложил Волдеморт. — Второй раз спрашивать не буду.       Антонин приподнялся, и на его губах возникла кривая улыбка. Между зубов виднелась кровь — очевидно, из прокушенного языка. В синих глазах зажегся хорошо знакомый Волдеморту вызов.       — Ты бы видел себя со стороны, — хрипло заявил Антонин и сплюнул кровь на ковер. — Даже в школьные времена ты так себя не вел, когда вокруг тебя вились все девицы начиная с третьего курса и заканчивая преподавательским составом. И в следующие тридцать лет после Хогвартса, когда налаживал связи с чистокровными семействами и тебя представляли дочкам всех этих богатых благообразных папаш. Про дальнейшие годы я вообще молчу. Мы лажали временами в эти месяцы и подводили тебя — с этим никто не спорит, но ты старался… не наносить никому непоправимого вреда. Ты давно знал о «Сердце Исиды», знал об обмане, но демонстрировал чудеса самообладания и выдержки. Ты не тронул ее и пальцем, даже когда припер к стенке. Тяжело тебе, наверное, было сдерживаться и не дать своей ярости выплеснуться на нее, не причинить ей никакого вреда, уберечь ее? Но стоило Элиссе смыться — и ты как с цепи сорвался. Ведь она сбежала не от нас, не от твоих идей и планов, не от твоего гнева — она сбежала именно от тебя. Как так — она посмела не оценить твое прекраснодушие?!       Он стоял, обратившись в камень. Разум упорно отрицал услышанное, а Антонину явно нужно в больницу Святого Мунго, в отделение повредившихся умом. Лорд Волдеморт никогда не интересовался другими людьми, кроме как для своих целей. Они ему попросту не нужны. Они глупы, посредственны, слабы, ничтожны. Не ровня ему. Элисса из этой массы ничем не выделяется.       — Она мне не нужна, — прошипел Волдеморт в ярости. — Она лгунья и предательница, недостойная не то что моего гнева, но даже моего внимания. И она понесет наказание за содеянное, просто потому что никто не уходит от меня безнаказанным. Донеси эту мысль до остальных. Если я еще хоть раз услышу нечто подобное…       — Хорошо, мой Лорд, — согласился Долохов, а потом в уголке его губ возникла недобрая складка — которая появлялась всегда, когда от злости эмоции в Антонине брали верх и ему очень хотелось совершить что-то безрассудное. — Значит, я могу сказать Люциусу, что он вполне может устроить своему сыну помолвку с мисс Каройи?       — Что? — очень тихо и практически мягко спросил он. Долохов, хорошо знакомый с этим тоном, означающим уже практически крайнюю степень бешенства, очень любезно ответил:       — Сын Люциуса более чем неровно дышит к Элиссе. А учитывая, как Люциус трясется над Драко, он уж точно постарается устроить ему счастливый брак…       Будто смерч пронесся по гостевой комнате, разнося в обломки и осколки все, что до этого момента еще оставалось целым. Вылетели стекла из окон; гардины, полог на кровати, покрывало, подушки, ковер — все обуглилось и почернело. По полу и потолку побежали трещины, в разные стороны брызнула крошка от растрескавшихся каменных стен. Долохова швырнуло об пол. И в центре всего этого хаоса стоял сам Волдеморт — который так и не поднял волшебную палочку и теперь медленно и размеренно дышал, пытаясь отогнать алые круги, которые встали у него в глазах от неконтролируемой ярости. Она, кстати, понемногу сменяла окраску — становилась ледяной, взвешенной, дозируемой. Малфоевский мальчишка, вот, значит, как?..       За которого, к слову, несколько месяцев назад просила Элисса…       — Пришли ко мне Драко. Прямо сейчас, — он говорил спокойно, холодно, и невозможно было поверить, что еще полминуты назад им владела такая злоба, что он уничтожил убранство спальни целиком. Тем не менее, голос его звучал как-то так, что даже бесстрашный Долохов втянул голову в плечи. И, кажется, только сейчас в полной мере понял, какие последствия будут у его неосторожных слов.       — Мой Лорд, насчет помолвки я шутил, — торопливо проговорил он. — Да и сыну Люциуса всего шестнадцать лет, ну какая там серьезная привязанность, к тому же еще и невзаимная, Элиссе и дела до него никакого нет…       Впрочем, Волдеморт его уже не слушал.       — А также найди Сивого. Чтобы завтра он был здесь. Это задание он точно оценит…       Посеревший и пошатывающийся Антонин, бросая в его сторону полные ужаса взгляды, скрылся за дверью, а Волдеморт впервые за весь вечер улыбнулся. Это была жуткая улыбка, совершенно невеселая, которая не украсила, а только исказила его черты. Повинуясь жесту руки, ему в ладонь прыгнула книга по астрономии — чудом уцелевшая после выплеска магии, только лишившаяся обложки.       Значит, Элисса решила, что ускользнет от его гнева? И все, в том числе его слуги, уверены, что она чем-то для него выделяется из толпы других людей?       Что ж, теперь его ход.       Пора показать, как же сильно они все ошибаются.       Книжка осыпалась из его руки кучкой серого пепла.