Morpho

      — Я не ожидал, что ты заинтересуешься им, — подмечает Югем, перекладывая на столе папки с деловыми документами и переходя на неофициальный тон.       — Почему же? — спрашивает Чонгук, всё ещё не отводя довольного взгляда от стены.       — У меня такое предчувствие, что здесь что-то особенное, — пожимает плечами помощник, но тему дальше не развивает. — Собираешься приударить?       — Я же не подонок, чтобы делать это сейчас. Еще не время, Югем, не время. Пусть поплачет о смерти любимого мужа. Я даже не знал, что Миндже прячет от меня такую красоту. Убрал бы его намного раньше.       — Теперь нам нужно искать нового перевозчика. «Зеленый коридор» был очень выгоден, — подмечает Ким.       — Лишь некоторое время, — лениво отвечает босс, не отрывая взгляда от рамки на стене. — Я дам распоряжение Мину искать нового человека, а пока этот путь лучше заморозить. Не хочу снова терять деньги. А с Каном всё равно нужно было прощаться.       — Он начал угрожать? — помощник приподнимает в удивлении бровь и думает, как глупо было пойти против того, кто держит на игле почти весь Сеул и его окрестности.       — Нет, — бесцветно отвечает Чонгук. Интонация в его голосе проскальзывает редко, когда он говорит о делах, предпочитая оставлять холодным разум и включать расчетливость. — Поначалу Миндже вёл себя хорошо. Снял квартиру в столице и дом в Японии, положил часть денег на депозит, а на остальные купил золотые слитки и оставил их в банковском сейфе.       — Ты хорошо осведомлен о нём.       — Только лишь потому, что он работал на меня. Но люди обычно портятся. Мы сотрудничали почти пять лет, в течение которых он исправно выполнял все мои поручения. Знаешь, Югем, у всего в этой жизни есть срок годности. Он просто начал истекать для Кан Миндже, — безразлично пожал плечами Чонгук. — Ничего сверхъестественного. «Лошадка» доставила кокс куда необходимо, но потом подменила порошок. Глупо и очень необдуманно решив свалить всё на меня. Наши партнеры пудрили носик «пустышкой», но Диего сразу позвонил мне и предупредил. Мы работаем много лет, и он знает, что мне можно доверять, а вот Миндже — нет. Кокс всплыл на черном рынке, и Диего скупил весь товар, поэтому я потерял немного. Зато Миндже потерял свою жизнь. Это так просто, Югем — за все нужно платить.       Югем хмыкнул. В принципе, справедливо. В бизнесе, пусть даже и таком грязном, как наркоторговля, Чонгук предпочитает играть чисто. Он вел дела будто в белых перчатках, не желая мараться об грязь, и заключал честные сделки с прозрачными условиями. Никто и никогда не мог упрекнуть его в том, что товар Чона некачественный. Зато такие неудачи, как с Кан Миндже, омрачали существование, заставляя прибегать к все более изощренным способам устранения неугодных. Высокая доза яда, подсыпанная «лошадке» накануне кончины, и поддельные документы из морга позволили быстро и без особых подозрений упаковать тело в дорогой катафалк так, что лишних вопросов ни у кого не возникло. Несчастный случай, так бывает. А юношу, конечно, жаль. Талантливый.       — В жизни и так много дерьма, — поучительно говорил Чон, показывая пример не только своим сотрудникам, но и партнерам. — А бизнес — искусство извлекать деньги из кармана другого человека, не прибегая к насилию.       За каждой такой фразой скрывается двойной смысл. Чонгук дает партнерам самим выбирать, что они хотят слышать в его словах. Те, кто понимают правильно — продолжают сотрудничество с ним, а зарвавшиеся компаньоны заканчивают свою жизнь по-разному. Кто-то — в двадцать шесть от сердечного приступа.        Чонгук рассказывает медленно, словно заторможено, но Ким знает, что он просто наслаждается своими словами. Чонгук любит красоваться собой, но он, чёрт возьми, всё это заслужил. Наладить такое предприятие в свои неполные тридцать удается не всем, но для Гука это результат недюжинного ума и трудолюбия, умения находить контакты с нужными людьми.

❄️❄️❄️

      Босс Югема человек не странный, скорее — необычный. Чонгук с рождения вырос в трущобах, при этом окончив школу с отличными оценками. Балансируя на грани законности, Чон в средней школе влился в компанию местных хулиганов, но обеспечивал себе блестящую характеристику тем, что всегда отвечал на отлично и переводил старушек через дорогу. Они с Югемом жили по-соседству. Ким всего на пару лет старше Чонгука, но иногда ему казалось, что он слепой котёнок по сравнению с боссом.       Исчезнув из виду сразу после окончания школы, Чонгук дал о себе знать через три года. По слухам. Потому что в их бедном районе его не видели, а только наблюдали за тем, как семья стаскивала свои скромные пожитки в небольшой грузовик и уехала прочь из полуразрушенной двухэтажки, готовой к сносу. Соседи болтали, что все благодаря Чонгуку.       Позже, встретив друга по совершенной случайности, Югем перекинулся с ним парой слов и пожаловался на отсутствие работы. Его, отучившегося в институте на инженера, не брали никуда без опыта, да еще и в дипломе трояки стояли. Не питая радужных надежд на дальнейшую жизнь, Ким готов был наняться разгружать вагоны на вокзале, лишь бы помочь семье, быть при работе, а потом, как говорится, куда кривая вывезет. Вовремя встретившийся ему Чонгук предложил парню подработку, а спустя пару месяцев забрал к себе насовсем.       На то, что Чонгук коллекционировал бабочек, Югем смотрел снисходительно, но с нескрываемым интересом. Термин «лепидоптерофилист» помощник не выговаривал от слова совсем, поэтому называл шефа более простым словом — коллекционер. Оно же прицепилось к нему и в преступном мире, приобретя заглавную букву в начале слова. По имени Чонгука мало кто знал, а вот уважительное Коллекционер стало употребляться все чаще.       Гук еще во время обучения любил все школьные предметы, но биологию особенно. Поэтому он не удивился, когда увидел стройные ряды чешуекрылых за спиной босса, развешанных в красивых рамках под стеклом. Немного позже Югем узнал причину появления бабочек в кабинете. Чонгук — профессиональный киллер, а каждая крылатая красавица — награда за выполненный заказ. Некоторых Чонгук покупал сам, других ему дарили в знак благодарности вместе с оплатой, зная о его необычном пристрастии.       — Она убьет меня своей красотой, — шепчет Гук, глядя на ярко-голубую бабочку и поглаживая ладонью край рамки из дорогого дерева.       — Тебя пули не берут, а бабочка убьет? — усмехается Югем и перекладывает страницы, готовя очередную информацию боссу.       — Эта — да, — отвечает Чонгук, думая совсем не о бабочке.

❄️❄️❄️

      В квартире Чимина горит приглушенный свет, а сам омега лежит на диване, прикрыв глаза, и ловит приступ дичайшей головной боли. День погребения был таким тяжелым и морально изматывающим, что лучше бы похоронили его самого. На стеклянной поверхности прикроватного столика разбросанные визитки, в которых роется Чон Хосок — близкий друг Миндже и по совместительству хореограф, который ставил им танцы. Собрав их в аккуратную стопочку, он откладывает картонки и смотрит на Чимина.       — Ты не останешься один, Чимин, — уверяет он омегу, для которого жизнь закончилась несколько часов назад, с последним брошенным на крышку гроба комом земли. — Смотри, сколько людей предложили тебе свою помощь, — он кивает на визитки, рассматривая верхнюю «Чон Чонгук».       Она самая странная — просто с именем, без надписи, наименования организации и номера телефона. Подозрительная и напоминает больше черную метку. Собственно, и напечатана визитка на черном фоне.       — Кто такой Чон Чонгук? — с интересом спрашивает хореограф, пытаясь вспомнить какого-нибудь общего знакомого с таким именем.       — Не знаю, — всхлипывает Чимин, закрывая лицо руками. — Никогда не слышал о нем.       Вид омеги не просто удручает, он добивает своей трагичностью и какой-то обреченностью. Всегда веселый и жизнерадостный, Чимин за несколько дней превратился в обессилевшее существо, почти не подающее признаков жизни и сливающееся цветом лица с серым диваном. Хосок удивляется, как ему удалось пережить похороны, и в очередной раз отмечает, что у парня есть крепкий внутренний стержень. Только сейчас, видимо, и он надломился, разделив жизнь на «до» и «после».       — Давай все-таки принесу успокоительное, — настаивает Хоби, беря омегу за руку. От стресса у Пака дикая слабость, пульс едва прощупывается, а рука холодная.       — Нет, — выдавливает из себя Чимин. — Это будет четвертая, а я с утра ничего не ел.       — Чимин, так нельзя! Ты не можешь загонять себя! — Хосок подсаживается ближе, чтобы слова доходили понятнее. — Чимин, я понимаю, что тебе сейчас плохо, как никому, но не нужно корить себя или искать виноватых. Просто так случилось! Так бывает, понимаешь? Умирают дети, молодые люди в результате несчастных случаев — им всем ещё жить и жить, но такова судьба, Чимин. Я уверен, что Миндже не хотел бы видеть твоих слез, Чим.       Хосок встает с кровати и решительно идет на кухню за таблеткой. Он насильно поднимает Пака и заставляет выпить горькую пилюлю, а потом тащит его в кресло и приносит сладкий чай с бутербродом. Чимин под строгим надзором съедает всё.       — Ты думаешь, Миндже любил меня? — задает Чимин странный вопрос и ещё более странными стеклянными от слез глазами смотрит на хореографа. — Вы же были друзьями, Хо. Он любил меня?       — К чему ты это спрашиваешь? — недоумевает Чон.       — Мне кажется, в последнее время наши отношения изменились, — Чимин крутит край кофты, чтобы чем-то занять руки. — Я так и не успел поговорить с ним о нас.       — О нас? Что ты имеешь ввиду? У вас же всё было хорошо, — успокаивает друг.       — Так казалось, да? — спрашивает омега с глазами, полными слез.       Хосок в замешательстве переводит на него взгляд и замирает в ожидании. В глазах Чимина столько боли, и как, черт возьми, он не замечал этого раньше.       — Что случилось, Чимин? Ты можешь мне рассказать, если хочешь…       — Я никому не могу рассказать, Хо, — Пак неловко задевает дрожащими руками чашку, и она звонко падает на пол. — Просто мне казалось, что в последнее время отношения между нами стали портиться. Миндже стал задерживаться на тренировках, отрабатывал номера без меня, а его командировки… Мне кажется, что он меня обманывал, понимаешь?       — Нет, не понимаю, Чимин, — ласково говорит Хосок и собирает крупные осколки на стол, чтобы Чимин не поранился. — Прекрати накручивать себя. Ты ещё молод, твоя жизнь не заканчивается. Уверен, что Миндже не хотел бы видеть, как ты страдаешь…       — А я вообще уже ни в чём не уверен, — Пак сжимает виски руками, пытаясь унять мигрень. — Мне кажется, что вокруг меня происходят события, значение которых важно для моей жизни. Я ничего не могу понять, но чувствую, что становлюсь игрушкой в чужих руках. И это как-то связано с Миндже.       — Мне кажется, ты больше наговариваешь, — твердит Хосок, но затравленный вид Чимина заставляет его поверить словам омеги. — Что случилось? Вы ссорились? Миндже… бил тебя?

❄️❄️❄️

      Хосок спросил не просто так. Вспыльчивый характер титулованного альфы он просек давно, из-за чего они поначалу крайне тяжело сходились в работе. Миндже считал, что его мнение главное, причем не только на льду, но и в постановке хореографии. Из-за мельчайших расхождений во мнениях между альфами вспыхивал конфликт на пустом месте, причем инициатором всегда был Миндже. Даже там, где Хосок уступал, Кан искал причины, чтобы поссориться. Спонтанная агрессия в поступках фигуриста иногда пугала Хосока — если он не может контролировать себя на льду, то каков же он дома?       На этот вопрос Хосок всегда хотел найти ответ, ибо Чимин был ему небезразличен. Чон пришел работать на каток после окончания школы танцев и взял пару в первый год после получения национального кубка. Их трио внешне считалось монолитным, а дружба — нерушимой. Работать с такой отдачей мечтали все, кто не знал, как сильно хотелось альфам вцепиться в лицо друг друга в первый год их сотрудничества. И только спустя некоторое время Кан понял, что работа с новым танцором-наставником приносит плоды.        — У вас самые высокие баллы за хореографию! — похвалил руководитель секции фигурного катания своих воспитанников, тщательно анализируя протоколы, полученные после соревнований. Если что-то и нужно откорректировать, то точно не в танцевальной части.       — Хоби в каждом танце умудрялся избегать заезженных повторений, — подметил Чимин, искренне благодаря хореографа за продуманные номера.       — Мы откатали чисто, здесь просто не к чему придраться, — небрежно бросил Миндже, даже не смотря в документы.       Хосок такие замечания спускал на тормозах. Спесь с Миндже не сбить никогда, поэтому с его строптивым характером приходилось мириться даже хореографу ради достижения высокого результата. В конечном итоге, они действительно ставили номера без штрафных баллов и возразить здесь было нечего. Миндже и Чимин часами оттачивали даже незначительные движения и поддержки, чтобы стоять на пьедестале и счастливо фотографироваться для прессы с медалями.       Миндже с каждым сезоном становился веселее и беззаботнее, а в глазах Чимина Хосок видел маленького неуверенного ребенка, которому постоянно нужно одобрение. Именно поэтому танцор заслуженно хвалил омегу больше, чем партнера, чтобы Пак поверил в свой талант. Хосок начал подозревать, что такая позиция Чимина — результат длительного и методичного воздействия на его самооценку. На катке Миндже улыбался во все тридцать два, когда давал интервью или разговаривал с людьми из комитета, но наедине с Чимином часто выглядел раздраженным и вечно недовольным.       Стоя на трибунах и наблюдая за тренировкой, Хосок мог видеть истинные эмоции альфы, не обусловленные необходимостью играть на публику. На самом деле Кан Миндже не теплее льда под ногами, да и огонь в его глазах ничуть не грел. Скорее, Чимин сгорал в нем дотла, превращаясь на фоне яркого партнера в тень, небольшую кучку серой золы. На нее дунь и она исчезнет, а звезда Кан Миндже не затмится никогда.       Во время выполнения некоторых движений Пак инстинктивно дергался, от чего номер приходилось ставить дольше и упорнее. Один взмах руки Миндже выбивал омегу из колеи — он сжимался перед ним и принимал позу жертвы, втягивая голову в плечи и пытаясь уйти от… удара? И только после того, как Чимин откатывал хореографию несколько раз, он становился более уверенным в себе и переставал бояться партнера. Хосок хотел поговорить об этом с альфой, но не успел…       Последнее время жить с Миндже стало тяжело. Чимин видел, насколько сильно изменился его супруг, и теперь почти не узнавал того мальчишку, которого Пак впервые увидел на льду много лет назад. Нет, он всегда был с налетом заносчивости и апломбом высокомерия, но в отношении Чимина это не проявлялось. И как только они официально поженились, Миндже позволил себе все то, о чем когда-то слышал Чимин в раздевалке от других.       — Я не хочу подавать на развод, — обронил как-то Чимин в разговоре с Хосоком. — Год супружеской жизни еще не срок, чтобы опускать руки перед трудностями.       В душе Пак надеялся, что сможет изменить альфу, что его агрессия связана с временными трудностями в карьере. Они взяли второе место на Чемпионате мира из-за досадной ошибки Миндже, но Чимин старался сделать все, чтобы вытянуть их на пьедестал. И это даже не третье!       — Ты молодец, Чимин! — Хосок, который тогда поехал с ними на соревнования, похвалил Чимина. — Благодаря твоей безупречной технике вы вырвали серебро у очень сильной пары из Италии! А все судьи сулили им золото! — кричал хореограф, радуясь победе воспитанников.       Пак покраснел, положил руку на грудь Миндже, у которого разве огонь изо рта от злости не появлялся, и терпеливо сказал:       — Ничего сверхъестественного я не сделал, а взгляды судей по-прежнему были прикованы к Миндже.       Тогда Хосок начал понимать, что постоянный прессинг ничуть не помогал Чимину вырасти. В мире спорта очень популярным методом воспитания духа было намеренное занижение способностей воспитанников: не слишком резко сделали прыжок, выполнили слабую поддержку, не докрутили вращения, а «мертвая спираль» как у новичков без опыта. По мнению маститых тренеров именно замечания должны двигать спортсмена кататься лучше, работать на пределе физических возможностей, делать все то, что не могут делать другие, и расти, расти, расти…       Хосок такие методы категорически отвергал. Он хвалил фигуристов всегда, когда было за что похвалить, и ругал тогда, когда они делали ошибки. А еще он понял, что на Чимине прессинг ничуть не работает. Вернее, работает, только в обратную сторону. Отточенные до идеальных движения омеги иногда становились неуверенными, а сам Миндже, остановившись на середине тренировки, раздраженно сбрасывал с себя руки Чимина, показывая свое недовольство выполненным элементом. Для Хосока было очевидно, что здесь дело не в технике катания — Пак откатал восьмерку с петлями на высшем уровне, а к прыжку не придраться, но Миндже… Хосок чувствовал, что между ними что-то происходит, но спрашивать Чимина не хотел, чтобы не ранить его еще больше.

❄️❄️❄️

      — Чимин? — тихонько обращается к нему хореограф. — Это правда?       Пак не подтверждает, не кивает головой, просто бросается в объятия друга и громко рыдает у него на плече, как маленький ребенок. Значит, он прав и всё так и было. Хосок, не зная чем помочь омеге, только едва-едва прикасается к его спине, поглаживая. Даже через толстый вязаный свитер Пак ощущает боль, когда альфа кладет свою ладонь. Омега привык, что из всех рук, которые были на его теле, только муж имел право прикасаться к Чимину так, словно тот был его собственностью, поэтому дружеские объятия Хосока, дарящие тепло и поддержку, стали Чимину в новинку.       — Так и до паранойи недалеко, — вздыхает Хосок, укладывая Чимина на диван и поправляя плед на костлявых плечах. Когда у Пака чуть задирается рукав, Хосок замечает уже сошедшие синяки на запястье. Под тренировочным костюмом этого не было видно. Он вздыхает, ругая себя за оплошность — нужно было вмешаться раньше и поговорить с Миндже. — Тебе нужно поспать, Минни.       — Вряд ли это получится, — Пак зарывается в подушку, пряча заплаканное лицо.       — Ты сильно похудел за последнее время, — Хосок делает замечание, наблюдая за подрагивающими от плача плечами. — С тобой всё хорошо?       — Это нервы, — небрежно отмахивается Чимин и громко всхлипывает. — И голова болит.       — Вот именно, поэтому постарайся отдохнуть. Я всё же настаиваю на более сильной таблетке, — улыбается Хосок.       — Я сдаюсь, — шепчет Чимин, понимая, что лучше он вывернет обезболивающее в унитаз, но все же попробует остановить эту ужасную головную боль. — Принеси, пожалуйста, аптечка сам знаешь где.       — Сейчас. Подожди минуту.       Хосок гладит Чимина по плечу и отправляется на кухню. Включенный приглушенный точечный свет позволил найти последнюю модель холодильника, в котором Чон не увидел ничего, кроме нескольких брикетов нежирного творога, пары бутылок воды, кусочка отварной курицы и увядших листьев салата. «Как знал, что надо заглянуть», думает он, прикрывая дверцу. Чимин опять на диете, и его худоба вызвана вовсе не стрессом, а недоеданием. Хотя, и стрессом тоже.       Хосок достает с верхней полки аптечку и ищет спазмолитики. Они Чимину помогают лучше всего, ведь Чон по опыту помнит, что все анальгетики для омеги мимо — сколько ни пей, только хуже становится.       — Чимин, а что есть из таблеток? — Чон внимательно роется, пытаясь найти подходящий препарат.       Из комнаты раздается звук, больше похожий на стон умирающего тюленя, и хореограф понимает, что Чимин ему сейчас не помощник — придется разбираться самому.       В цепких руках оказываются стандартные препараты — блистеры жаропонижающего, сорбенты, несколько увесистых коробок с нестероидными противовоспалительными. Хосок вздыхает — в их спорте, к сожалению, без этих таблеток никак. Даже дети почти с подросткового возраста подсаживаются на них, если начинают болеть мышцы от нагрузок и растяжений. В аптечке с лекарствами лежат бинт, лейкопластырь, тюбики с мазью — все, что угодно, но ничего похожего на спазмолитики. На полке Чон замечает несколько бутылочек с успокоительными каплями. Не новость, если учесть, что Чимин в последнее время изводит себя буквально из-за всего. Не найдя ничего полезного, он сгребает все таблетки в коробку и подхватывает её под мышку.       — Что из этого тебе поможет? — тихонько спрашивает Хоби, заходя в комнату.       Чимин открывает тяжелые веки и поднимает с подушки голову. Образ Хосока для него размыт, будто он видит не его, а привидение с нечеткими границами тела. Пак прищуривается, пытаясь сконцентрироваться на тренере, и приподнимается на локте.       — Есть «Апрофен»? — тихим голосом спрашивает омега.       — Не встречал, — Хосок пожимает плечами.       — Господи, неужели ничего нет? — Пак обессиленно падает на подушку, а голову простреливает новый спазм боли до звездочек в глазах. — Я давно не пополнял аптечку.       — Да, похоже, кроме нестероидных…       — У меня и их нет, — стонет Чимин. — Неплохая замена, жаль только, что от головной боли не умирают. Не хочу жить.       Совершенно пустыми стеклянными глазами Чимин смотрит в стену. Он поворачивает голову, рассматривая идеально гладкое покрытие. В их с Миндже квартире Чимин занимался всем — от дизайна комнат до покупки самой маленькой вазочки в углу. Он вникал во все мелочи, интересуясь не только тонкостями ремонта, но и тем, как по фен-шуй должны стоять предметы в комнате, чтобы принести супругам удачу в делах и вечную любовь. Для Чимина его семейное гнездышко с Миндже значило намного больше, чем просто квартира, где они спали, ели и принимали друзей.       Пак любил возвращаться сюда после поездок по миру, буквально заползая от усталости в коридор и падая на пуфик. Миндже заходил следом, шуршал колесиками огромных чемоданов, которые еще предстояло разобрать, садился рядом с Чимином и обнимал его за плечи, забирая усталость с дороги. Так было почти всегда, кроме последнего года. Именно тогда, когда омега почувствовал незримую пропасть между ними, причин которой он понять не мог, а глубины не осознавал в силу незнания того, что происходило в жизни его супруга. И сколько он не пытался поговорить с ним — всё тщетно.       Пак прикрывает глаза, а по его по щеке скатываются слезы. Он всё ещё не может понять, как то, что произошло в его жизни, вообще случилось. Он старался быть лучшим для Миндже во всем — в жизни, в спорте, в постели. Чимин вставал рано утром, еще до тренировки, и варил ароматный кофе со свежими блинчиками, которые научился готовить по специальному быстрому рецепту. На льду Пак всегда работал на износ, зная, что Миндже не терпит ошибок. Они давно катали программы почти без тренеров, оставаясь на катке только с Хосоком, ведь за долгие годы освоили всю самую сложную технику катания с лучшими наставниками. Именно поэтому Чимин так болезненно воспринимал реакцию супруга на малейшие недостатки в программе.       Растирая влагу по щекам все такими же маленькими пухлыми пальцами, как в детстве, омега кривится от противного шуршания фольги.       — Нет, как раз этого добра у тебя на всю команду хватит, — разуверяет его Хосок.       Он достает из первой пачки блистер и открывает его, чтобы дать Чимину таблетку. Если нет спазмолитиков, то нужно спасаться тем, что в наличии. Упаковка подозрительно легко поддаётся, будто пачка заранее была вскрыта. Чон продавливает следующую секцию и настороженно подносит блистер к светильнику — в лунках вместо таблеток лежат аккуратно скрученные крошечные пакетики. Он открывает еще несколько секций и вытряхивает содержимое на стеклянный столик. Одинаковые сверточки, словно братья-близнецы, едва слышно выпадают на поверхность.       — Что это? — недоумевая, спрашивает Хосок.       Чимин, собрав волю в кулак, недюжинными усилиями поднимается с дивана и садится, рассматривая находку. Комната все еще плывёт перед глазами, слабость доканывает, а к горлу подступает тошнота. Он закрывает рот рукой, чтобы на всякий случай предупредить рвоту, и смотрит на столик.       — Не знаю, — шепчет омега, мотая головой. — Я не покупал эти таблетки.       — Это не таблетки.        Хосок, который понял всё практически моментально, аккуратно разворачивает крошечный сверточек, поддевая края ногтем. Упаковка прочная, поддается не так быстро, ему приходится повозиться и даже воспользоваться ножом из кухни, прежде, чем Хоби освобождает содержимое пакета. На стекло сыпется белый кристаллический порошок. Чимин шокировано таращится сначала на пакет, а потом с ужасом смотрит на друга. Хосок же слюнявит мизинец и обмакивает в порошок, тут же пробуя содержимое на вкус. Немного сладко, отчасти кисло, но у альфы почти сразу же заныли десна, а кончик языка онемел, как после наркоза у стоматолога.       — Это наркотики, Чимин.