Для каждого чудовища всегда найдется своя красавица

— Чахну в камере сырой, карта с дыркой предо мной. Джокер был союзник мой. А теперь, увы, я вне игры. © "Король и Шут" ("Джокер"). Шеф полиции Неаполя терпеливо дождался, пока пострадавшей была оказана необходимая помощь, подействовало обезболивающее (придя в сознание, девушка непрерывно кричала) и приступил к опросу свидетельницы. — Он… он… у него… уж-жасн-ные… урод-дливые ш… шрамы… — Мария еле выговаривала слова: её голова и лицо перебинтовали так, что один глаз был полностью скрыт, челюсть зафиксирована специальной повязкой. Врач стоял над душой у комиссара, задавшегося целью выведать у несчастной всё и даже больше. Больше. Потому что БОЛЬШЕ никто не выжил после взрыва в "Жемчужине Неаполя". — Синьор комиссар, пострадавшей нужен полный покой, от этого зависит её жизнь. Идёт подготовка к сложной операции. Коста только отмахнулся от врача, как от назойливой мухи, и вновь обратился к девушке: — Постарайтесь вспомнить всё, что он говорил, какие имена называл, кому угрожал… — Синьор комиссар, я отвечаю за жизнь пациентки и в моей клинике настоятельно прошу… — В чьей-чьей клинике? — перебил Коста склонившегося над ним человека в униформе врача-реаниматолога. Врач осёкся, выпрямился, но продолжил: — В клинике синьора Витторио Монти. Но... синьор Коста, вы же сейчас понимаете, что именно я имею в виду? — Прекрасно понимаю, — взгляд комиссара пресёк все намёки на дальнейшие возражения. — Подождите за дверью, пока ваш приступ истерики закончится. Не волнуйтесь — больше, чем уже есть, я навредить ей не смогу. И я задам столько вопросов, сколько будет необходимо. — Я выполняю свой долг. — А я пытаюсь сделать так, чтобы вы и дальше смогли его выполнять, — он вздохнул. — Поясняю: вы, не владея, разумеется, информацией, не отдаёте себе отчёта в том, что завтра или даже в следующую минуту клиника "ваша" может отправиться вслед за "Жемчужиной". Через пару секунд врач покинул палату под сопровождающим взглядом Антонио Коста. Комиссар подождал, пока дверь закроется с другой стороны, и возобновил допрос. — Итак… Мария, девочка, давай, — он взял в ладонь холодные пальцы девушки. — Сама твоя покровительница пресвятая Дева Мария оставила тебе жизнь. Ты — избранная, понимаешь? Я не уйду, пока ты не расскажешь мне всё, что знаешь. Вспоминай и говори, время начало обратный отсчет, — с этими словами Коста отпустил безвольную руку и поднёс на нужное расстояние к её лицу планшет с фотографией Джокера крупным планом. Единственный глаз Марии расширился от ужаса и заморгал, словно в него посыпался песок прямо с монитора.

***

Монти ждал звонка комиссара. Он был зол на Косту. По его представлению тот начал терять контроль над ситуацией: «Плохой знак». (Все же заботы комиссара на самом деле сейчас сводились к тому, чтобы скрыть улики с места самоубийства хирурга: видеозапись, фотографии и карту Джокера. Самоубийство же обратить в банальный сердечный приступ — "сгорел на работе") "Жемчужина", взлетевшая в воздух вместе с любовницей, не особо волновала мэра Неаполя. «Росси… Тупоголовая кукла. Сама виновата. Вечно не в то время и не в том месте, — Монти расхаживал по кабинету в своём доме, из которого по настоятельному совету шефа полиции не выходил со дня нападения на сына. — ...Он думает, что меня расстроит исчезновение надоевшей шлюшки? Он… Да уж. Кто бы ни был этот полоумный, но работает впечатляюще. Профессионал из когорты. Таких на своей стороне неплохо заиметь… Хм, интересно, чей он?» — Мэр покусал губы и переключился на более значимое событие: Папа. Сейчас, когда враг обретал первоначальную плоть и кровь, которые можно было изловить, животный страх снова улёгся и задремал, как уставший от погони зверь. Было кое-что поважнее психопата-убийцы на данный момент, от чего напрямую зависело существование Монти-мэра, а теперь, возможно, и Монти-человека. Приоритет на сей день — это всемогущий покровитель Витторио, личность которого была известна только близкому окружению. Монти общался с ним с глазу на глаз лишь однажды, перед началом избирательной кампании. За годы вся их система была отлажена, как и связь через посредника. Витторио даже не знал его настоящего имени, существовал псевдоним, который покровитель поощрял, — Папа. Именно под его кукловодством Монти впервые занял пост мэра (и переизбирался уже трижды подряд), попутно занимаясь деятельностью, требующей полного отсутствия морали, нравственности и естественной брезгливости — торговля человеческими органами и людьми. Папа был получателем "посылок" или одним из таковых. Но сегодня Папа не получил свою посылку (машины скорой помощи, перевозившие трансплантаты, были взорваны Джокером), позвонил сам лично и поставил на счётчик. Монти не был готов к этому. Многолетняя служба и полная преданность мэра абсолютно ничего не значили для Папы, и глава города был неприятно удивлён. Нико Фарина, ныне уже несколько часов как покойный, в их отшлифованной системе был тем, кто "наполнял" посылки. Знаменитый итальянский кардиохирург обладал огромными возможностями в таком кровавом бизнесе, как торговля органами. Монти не мог сегодня найти ему замену, и даже если бы замена нашлась, то вряд ли до часу дня посылка была бы отправлена — ведь сначала её надо было наполнить требующимся содержимым. Был запасной вариант. Совершенно дикий. И к нему не приходилось прибегать ещё ни разу. По крайней мере, сам Витторио никогда таких приказов не отдавал. Он колебался, крутя в руках телефон. Но, так как иного выхода он не видел, всё же набрал номер: — Риккардо, ты мне нужен немедленно. «Обратной дороги нет». Походив из угла в угол, поджал губы, вспоминая недобрым словом шефа полиции. А так как Антонио Коста до сих пор молчал, позвонил и ему: — Тони, хватит заниматься ерундой, быстро ко мне! — У меня единственный выживший свидетель, я не… — К черту свидетеля, у нас нет времени! — Это касается лично тебя, как ты не поймёшь! — Я перешёл к плану "Б". — Что? Сейчас буду, — комиссар выругался и засобирался. — «Убийство рождает убийство», — промелькнуло в голове. Через полчаса комиссар сидел напротив Монти в его загородной резиденции, разглядывая узоры на ковре и изредка бросая взгляд на мельтешащие в воздухе руки мэра-обладателя чрезмерной жестикуляции. — Достань мне этого психа живым или мёртвым. Лучше, конечно, живым — я сам решу, что с ним сделать. Но прежде я хочу видеть и слышать его. Что хочешь делай, как хочешь и где хочешь, но только чтобы этот клоун сидел передо мной и показывал свои фокусы. Или я окончательно разочаруюсь во всём твоем существовании, Тони. С каждым часом ты всё больше наталкиваешь меня на эти мысли. Вся полиция города не может найти одного единственного дегенерата, который не очень-то старается оставаться инкогнито. Даже наоборо-от, он скоро будет выходить на публику под аплодисменты! — Монти злобно глянул на комиссара. — Что ты предпринял за это время, кроме как нашёл его фотографии? И что ты предлагаешь мне с ними сделать? А? Подрочить на них?! Коста бросил скептический взгляд исподлобья. Витторио вздохнул: — Выясни, на кого он работает. Это ты можешь сделать? — Синьор мэр, — не без доли сарказма обратился комиссар, — я вижу, ты пропустил мимо ушей всё, что я тебе говорил. Он не работает на кого-то. Он одиночка. Псих. Маньяк. Сбежал из заключения в психиатрической клинике. А попал он туда, потому что хотел доказать своему… врагу Бэтмену... — Коста запнулся, возвёл очи горе и выпалил на одном дыхании, будто слова жгли его язык: — Джокер хотел показать Тёмному рыцарю Готэма, Человеку-Летучей мыши, что всё сгорит! Монти откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди и посмотрел на комиссара, как врач на пациента: — Э-э… мне надо сейчас что-то ответить тебе, так я понимаю? Согласиться, возразить или, может быть, залезть под стол от страха? Скажи, как мне отреагировать на всю эту херню, которую ты несёшь? После твоих слов напрашивается единственный вывод: Готэм — это громадная психбольница! Понимаешь? — мэр заводился и переходил на крик. — Какой-то шут гороховый вздумал сыграть со мной в дурака? Ты вообще слышишь себя?! Да я его ногтем придавлю! Ты… — Не придавишь, Витторио! — Коста перебил, повысив голос в ответ, и подался вперёд всем корпусом. Серые глаза расширились: — Это тот случай, когда лучше переоценить, чем недооценить. Прими это со всей серьёзностью. Потому что Джокер — клоун с самой серьёзной улыбкой на лице. И он играет не с тобой, Монти. Джокер играет против тебя. Что это значит? Это значит, что счёт идет не на дни, а на часы и минуты. Джокер погрузил двенадцатимиллионный мегаполис в хаос за несколько дней. Ты должен, просто обязан основательно и детально разобраться в своей жизни, иначе нам и всему Неаполю наступит конец. Коста шумно выдохнул и со стуком положил на стол флэшку: — Короче, времени мало. Умерь гордыню, прояви благоразумие, изучи внимательно своего врага. И… загляни в его глаза поглубже. Мне кажется, что этот взгляд я уже где-то видел. — Он многозначительно посмотрел на мэра, поиграв желваками, и положил рядом с флешкой карту джокера, которую совсем недавно сжимала холодная рука Нико Фарины. — А ты часом не влюбился? Тебя послушать — так ты просто восхищаешься этим циркачом. Коста безнадежно посмотрел на Монти: — Боюсь, наше время шутить прошло. — Правильно, Тони, наше дело — смеяться, причём, надо всей полицией Неаполя. Вы просто погрязли в коррупции. Вы полностью атрофированный орган, утративший свои функции, который пора ампутировать. Полиция не в состоянии защитить своего мэра! Ха-ха-ха, на что же тогда надеяться простым гражданам? — Полегче, синьор мэр. И оставьте ваши неожиданные воспоминания о простых гражданах для их же ушей. Вы заигрались, — с явной неприязнью ответил комиссар. Покидая кабинет, Коста слегка наклонил голову и несколько язвительнее, чем следует, добавил: — синьор мэр. Глядя на дверь, захлопнувшуюся за шефом полиции, Монти сгреб флэшку, сжал её в кулаке и стукнул им по столу. Синьор Витторио ещё какое-то время смотрел на затворившуюся за комиссаром дверь, затем перевёл взгляд на часы — четверть первого. Он достал из кармана пиджака пакетик с покоившейся там первой картой от Джокера, вытащил её и положил рядом с новой: — Оригинальные карты. Интересно, сколько джокеров в твоей колоде? Il Pagliaccio! В дверь постучали — заявился Риккардо, развязно пережёвывая жевательную резинку. Мэр насторожённо, но с легким презрением оглядел его с ног до головы, вышел из-за стола и приблизился: — До часу дня посылка должна быть у Папы. Риккардо невозмутимо глянул на часы: — Времени маловато, синьор. — Получишь премию. Риккардо так же бесстрастно глянул в окно: — И обстановка взрывоопасная... Монти на секунду закрыл глаза, сглотнул и облизнул пересохшие губы: — Получишь по двойному тарифу. — В течение получаса всю сумму. Синьор. — А ты не забываешься? — прищурился Витторио. Риккардо равнодушно перевернул жвачку во рту и ответил: — Теряем время, синьор мэр. Монти сжал челюсти до хруста, но прошипел: — Хорошо. Риккардо удовлетворённо вскинул брови, кивнул и удалился.

***

Было прохладно. Солнце иногда пробивалось через тяжёлые облака, которые, цепляясь за квадратные головы небоскрёбов, еле тащились над городом. Дело продвигалось к осени. Но в Готэме, судя по погоде, осень началась месяц назад. Клэр шла пешком намеренно, чтобы проветриться и продышаться после общения с высококвалифицированным психотерапевтом. Шла быстрым шагом, торопясь оказаться как можно дальше от кабинета с картами, клоунами и откровенничающими докторами. Шквал отрицательных эмоций немного приостановился, но послевкусие от сеанса было прогорклым. С момента обнаружения игральных карт на кушетке и до самой последней минуты в коридоре бизнес-центра незримо витал безмолвный дух Джокера. Наваждение. «А перчатка-то, перчатка!» — Она изумлённо мотала головой, поражаясь впечатляющим совпадениям. Прокручивая раз за разом сеанс, Клэр находила всё больше странностей в поведении мисс Квинзель: двусмысленные фразы, мутные намёки, чрезмерно настороженные и испытывающие взгляды. Всё больше казалось, что психотерапевт намеренно старалась всячески поддеть, унизить, посмеяться. Но всё это ещё можно было объяснить: "осторожно, работает снайпер специалист". Поселилось ощущение, будто докторша непременно что-то знала о ней и Джокере и именно это намеревалась из неё вытянуть. Особенно запала фраза о якобы скрытых от Питера фактах. «Интересно, она пальцем в небо или что-то конкретное имела в виду?.. Не-е, это бред! Потому что на воре и шапка горит. А чего ты ждала? На то она и специалист, чтобы на дне болота предметы нащупывать и вытаскивать их на всеобщее любование, — Клэр замедлила шаг, вспоминая "Аркхэм". — Хм-м... Врачебный мир тесен. Неужто сможет докопаться? Если только у неё есть такая цель...» — Стало совсем беспокойно, Клэр поёжилась. И что-то ещё было не так в статной внешности мисс Фрэнсис Квинзель. Клэр попыталась представить её, всю такую располагающую, уверенную, улыбчивую… «Вот!» — Клэр нашла причину дискомфорта — даже когда доктор широко улыбалась, глаза всегда оставались жёсткими и холодными. Их пронзительно голубой, почти флуоресцентный взгляд не смягчался никогда. Клэр непроизвольно передернуло и по телу пробежалась липкая волна гадких мурашек. ...Ноги сами вывели на аллею, где в прошлом году попрошайка озадачил "пятницей тринадцатого". Дурнота подступила от яркого déjà vu: в этом месте она не была с того самого дня. Клэр развернулась и стремительно направилась в другую сторону, будто хотела избежать столкновения с кем-то или чем-то, неожиданно увиденным на дороге. Но пару раз всё же оглянулась. Для чего? Надеялась узреть хоть что-нибудь, связанное с ним? Что-то происходило будто на уровне генетической памяти. Ко всему прочему в последнее время её часто навещала мания преследования, и сегодня это усилилось. «Вот же, как неймётся-то тебе! — горько сетовала она на своё подсознательное желание вновь цепляться за его руки, пусть даже истекая кровью от них же, только бы увидеть хоть какой-то намёк на его присутствие. — Неужели ты смогла бы подпустить его снова, бросив к ногам фрика свою жизнь? Неужели ты и в самом деле так хочешь его, что готова вновь заплатить эту высокую цену? И неужели, чёрт побери, с тобой на самом деле всё так плохо, детка?..» — она тихо простонала на последнем, мысленно произнесённом с интонацией возлюбленного клоуна, слове. Клэр боролась с реальной возможностью впасть в истерику прямо на выходе из парка. Что-то тёмное надвигалось из неизвестности, набирая скорость и мощь. «Женщина, побывавшая в объятиях Джокера, или умирает или до смерти хочет этого ещё раз. Это про меня? — в голове родилось очередное странное заключение. — Минутку, а чего ты так засуетилась? Кто сказал, что он захочет ещё раз? И откуда ты взяла, что он вообще должен помнить о тебе? Прошёл почти год. Потешила себя и будет. Включи реализм, спустись на землю, это не герой-любовник из мелодрамы и не сиськовздыхатель Бенни. И не гневи господа, а лучше поблагодари, что всё так хорошо закончилось... Да, очень хорошо — ценой жизни твоего ребёнка. Дура!» — Она почти бежала. Но Клэр старалась обвести вокруг пальца саму себя. На самом деле уже бесполезно было жать на тормоза — слишком велика инерция — столкновение фатально. Нездоровое влечение к эксцентричному фрику, повсюду сеющему огонь и смерть, из маленькой снежинки превращалось в огромный, катящийся по наклонной снежной долине, ком. Как неизлечимый недуг медленно подчиняет себе тело, так это чувство овладевало её душой. Общение с психологом возымело эффект блендера, приведя в бешеное вращение все воспоминания и переживания. Клэр остановилась и привалилась спиной к дереву, часто дыша. «А может ведь оказаться, что твоего Джокера уже нет...» Днём здесь почти безлюдно: старики изредка прогуливаются, мамаши с колясками, дети из ближайшей школы сокращают путь через парк, пока не стемнело. Клэр необходимо было остановиться и в скором шаге, и в падающих в пропасть мыслях. Слёзы уже начали скапливаться, грозя пролиться с ресниц, но она всё же взяла себя в руки — если не сдержится сейчас, то будет уже не остановиться. С порывом ветра волосы больно хлестнули по глазам. — Чёртов Брюс Уэйн! Кто бы ты ни был и кем бы я ни оказалась после, но я задам тебе этот вопрос. Я уверена, что ты знаешь на него ответ, — выговорила она себе под нос, стукнув кулаком по мощному стволу дерева. Клэр быстро промокнула глаза салфеткой и направилась в сторону дома. ...С Питером, можно сказать, всё было по-прежнему. Только кое-что не очень приятное стало касаться интимных моментов. Муж всё это списывал на в целом тревожащее состояние жены, не догадываясь о той правде, которую знала Клэр. До появления в Готэме Джокера всё шло своим чередом, исходя из того, что не с чем было сравнить. До близкого знакомства с зеленоволосым ей было гораздо проще представить его в постели на месте мужа. А сейчас это было практически невозможно — контраст слишком велик. Если провести аналогию с другим человеческим удовольствием — едой, то это всё равно что узнать о существовании массы разнообразных продуктов питания (кроме хлеба и воды), всё это попробовать на вкус, а затем снова сесть на жёсткую диету. Ноги не подкашивались, а дыхание не сбивалось от одного взгляда; сердце не стартовало в космос от частоты ударов, не парило в невесомости; а нечто в районе солнечного сплетения не делало головокружительных сальто. Никакой непредсказуемости, сопряжённой с неизбежным ощущением опасности. Никаких падений в пропасть безумия страсти. Никакого желания отдать себя полностью и сгореть в жерле вулкана под названием "Джокер", теряясь в его неистовом взгляде и захлёбываясь его взрывоопасной энергетикой. И никаких... шрамов, превратившихся в извращённое произведение искусства, тайна которых заставляла маяться любопытством и содрогаться от ужаса одновременно. Всё спокойно и гладко. Всё как всегда, по плану. Клэр поглощала бутерброд из толстого ломтя досады с добрым куском вины и злилась на себя. Всё чаще ею овладевали мысли о том, что она живёт с мужчиной, как воровка — ворует его у той, которую он мог бы сделать по-настоящему счастливой. Хоть Питер и старался доставить ей удовольствие, но это было всего лишь еле заметной тенью по сравнению с тем, что она ощущала с Джокером. Да и не стремилась она к этому с мужем. Теперь Клэр вкусила понятие "супружеский долг". А долг есть долг, она его выполняла из чувств благодарности и вины за измену. Не просто физическую измену. Её женское сердце было полностью отдано другому. К Питеру были почти родственные чувства, а она старалась быть полноценной супругой. Клэр могла хорошо скрывать свои переживания, но под воздействием алкоголя это становилось всё труднее. Трезвея, она ужасалась, сколько раз была на грани того, чтобы всё рассказать. Зачем? А вот зачем... Иногда в ней точно просыпался протестующий демон. Повсюду она видела людей, которые жили "как все": чёткие графики, точные расписания, долгосрочные планы, стабильная работа, дружная семья, упитанные дети, каждодневные заботы и рутина; уикэнды с пикниками, барбекю, скучными сплетнями и тупыми шутками; а главное — показуха ради общественного мнения. Она смотрела на них и осознавала, что чужая. Раньше Клэр и сама стремилась вести подобный образ жизни, хоть и понимала — каквсешное счастье не для неё. По крайней мере, имелось стремление отождествляться с большинством. Но за год не только стремление пропало, а появилось ещё и отвращение к такой "нормальной" жизни. И Питер — он хоть и был близким и интересным ей человеком, но он был одним из них. Копаясь в своей жизни, убийственно изменившейся уже почти год назад, она обнаружила себя практически рядом с домом. Снова появилось ощущение, что кто-то следит за ней. Несколько раз она оглядывалась, но ничего странного и никого подозрительного не отмечала: люди как люди, все заняты своими делами. «Неужели я и правда схожу с ума?..» — В груди толкнулось что-то ледяное, перебралось на спину и поползло вниз, вдоль позвоночника, заставляя невольно передернуть плечами. Клэр не хотела этого делать, но... она снова зашла купить выпивку. По пути из кассы к выходу увидела своё отражение в зеркале — взгляд с нездоровым блеском показался не очень знакомым. Единственное желание — поскорее добраться до дома и... зачем до дома, когда вот же, дамская комната... Оглядываясь, она вошла в пустое помещение и направилась к окну. Через минуту, расположившись на низком подоконнике, закрыв глаза и сделав несколько глотков из бутылки, Клэр вздохнула: привычное обжигающее ощущение в горле успокаивало и обещало скорое облегчение. Переведя дух, она машинально взглянула в окно, краем глаза уловив какое-то шевеление перед ним. К удивлению напротив окна стоял молодой парень, скорее даже пацан, смотрел на неё и улыбался. Клэр показалось это забавным, потому что тонированные стекла лишали возможности с улицы увидеть то, что происходит внутри помещения (ну, в зависимости от степени тонировки стекла). Таким образом можно было подумать, что он улыбается своему отражению. Молодой человек был худ, одет в джинсы и куртку; через плечо на длинной ручке болталась сумка. На голове его была кепка, за козырёк которой он взялся, будто приветствуя Клэр. Она ещё шире улыбнулась и, будучи уверенной в своей "невидимости", сделала большой глоток горькой жидкости и довольно поморщилась. Нервное напряжение, душевный дискомфорт и омерзительные ощущения после психоделического сеанса стали уступать место приятному опьянению и долгожданной расслабленности. Клэр уселась на подоконнике поудобнее и с удовольствием стала наблюдать за пареньком. Тот усмехнулся и вытащил из кармана колоду карт. Глаза Клэр расширились, на лицо возвратилось уже исчезнувшее выражение озабоченности. Она уставилась на карты. Юноша положил колоду на ладонь крапом вверх и протянул руку, глядя прямо в глаза Клэр, чуть наклонив голову вперёд. Так обычно делают фокусники, когда предлагают загадать одну из карт. Она часто заморгала и сглотнула, переводя взгляд то на карты, то на выжидающее лицо юноши, теперь уже сомневаясь в том, что невидима. Парень занялся тасовкой колоды. Весьма умело, со сноровкой карточного дилера, он проделывал различные пасы. Затем, перестав улыбаться, не глядя, вытянул из колоды одну карту. Сердце Клэр затрепыхалось, это было продолжением утреннего наваждения, возвращением кошмара, от которого, как ей думалось, она сейчас спасалась с помощью бутылки. Всё так же глядя ей в глаза, юноша открыл её взору карту: «Джокер!» — Клэр зажмурилась и закрыла лицо рукой. Прежнее состояние вернулось и умножилось. Чертыхаясь, она всё же открыла глаза, но парня уже не было, а на том месте, где он стоял, лежала карта. В том, какая именно это карта, Клэр О'Шонесси уже не сомневалась.

***

Джеймс Гордон пил кофе и щурился на монитор компьютера через толстые линзы очков. С момента вчерашнего запроса о Джокере он периодически просматривал сводки новостей из Неаполя и Италии: «Чёрт бы его драл. Или не его. Но пусть уже кого-то бы драл! — комиссар был не в настроении после бессонной ночи. Только он начал упускать из виду треклятого клоуна, так он сразу напомнил о себе. — Что, не любим безвестность?» Гордон не мог не думать обо всём этом. Тяготило предчувствие, что в Неаполе гуляет именно их шалун. Прошлой осенью, когда комиссару доложили о самолёте, пересёкшем воздушное пространство Италии частным рейсом какой-то семейной парой Карлайлов, он не обратил на это внимания. А в новом свете та история выглядела иначе. Это не давало ему покоя, и он поручил провести тайное расследование того ночного вылета. Джим продумывал, как именно встретится с Брюсом Уэйном. Он делал несчастное лицо, представляя себе слащавую улыбку на холёной морде Уэйна. Вдруг он вспомнил, что миллиардер звонил ему в ту самую Пятницу тринадцатого (день побега Джокера) и беспокоился о количестве полицейских нарядов на улицах: «С чего бы это его вдруг взволновало? — вопрошал в пустоту Джеймс. Ему казалось, что Уэйн вспоминает о существовании полиции когда только попадает в дорожно-транспортное происшествие, как, например, в день перевозки Колмэна Риза. — Почему позвонил лично, а не отдал распоряжение?» Единственное, что пришло ему в голову относительно Уэйновского порыва позвонить, так это то, что Брюс Уэйн хотел услышать самого комиссара или чтобы комиссар услышал Брюса Уэйна. Почему — непонятно, это было впервые. Но теперь и этот странный звонок стал казаться каким-то отскочившим и деформированным звеном от выстроенной им цепочки прошлогодних событий. Гордон разводил руками в недоумении. Ясно одно: разговор с Принцем Готэма неизбежен. Комиссар потирал переносицу, рассматривая выложенное в сети любительское видео о взрывах машин скорой помощи и ресторана в Неаполе. Если только это Джокер, то все его чаяния на сохранения тайны побега и мнимого спокойствия в Готэме летят в ад во главе с Джимом Гордоном. Джеймс допивал остывший напиток одним большим глотком, как вдруг в кабинет влетела напуганная детектив Тэрри: — Включите новости, комиссар! Гордон тут же подавился и выплюнул кофе обратно в чашку... ...На экране съёмка любительской камерой: бледный темноволосый мужчина в костюме сидит за столом какой-то телестудии и с акцентом читает текст на английском. Лист бумаги дрожит в его руках: — Представляем вашему вниманию прогноз погоды. Сегодня в Неаполе очень жарко. Завтра в Неаполе будет ещё жарче. Послезавтра Неаполь сгорит. О вакансиях: Неаполю срочно требуется большая летучая мышь на должность тёмного рыцаря. Работа в ночную смену. Оплата производится отменой всех правил, премия — в виде лишения мук совести. Свои резюме скидывать на мыло Jokerjobs@Batmanenjoys. И в заключении объявление: Джокер передаёт привет Бэтмену, — диктор облизывает пересохшие губы и тяжело сглатывает. — Хе-хе-хе. Ухи-хи. Иха-ха. А-ха. Ха. Мужчина отрывает взгляд от текста, смотрит в камеру и изображает натянутую улыбку. Тут же возникает громкое недовольное цоканье, и без труда узнаваемый хрипловатый голос режиссирует: — Шире, шире улы-ы-бку, рагаццо, — слова заползают в уши, словно змеи. Проникновенный голос переходит с бархатного тона на звериный рык: — Или тебе помочь?! Камера стремительно надвигается на застывшего от страха человека, затем, сотрясаясь, разворачивается, и крупным планом возникает уже привычно нагримированное лицо Джокера, который шепчет: «Бэтси-и» и шлёт воздушный поцелуй. Картинка содрогается, переворачивается, останавливается на окне с опущенными жалюзи — в объектив на секунду попадает рука в фиолетовой перчатке, вставляющая лезвие ножа между дрожащих губ диктора. Слышатся грохот, истошные вопли и раздаётся смех, который нельзя ни забыть, ни перепутать ни с чьим другим.

***