Rammstein «You Hate» http://pleer.com/tracks/1744858CDpk
Джеймс Гордон был не просто озадачен исчезновением Джокера, он ощущал полное бессилие. Комиссар, умудрённый опытом человек, седой глава полиции Готэма, к своему стыду временами начинал впадать в отчаяние. Он не принадлежал к числу тех, кто за годы деятельности вырабатывает душевный иммунитет к определённым вещам. Воспоминания о последних минутах перед смертью Харви Дента выхолаживали нутро даже по прошествии многих месяцев, и иногда ему казалось, что вместо крови по его сосудам растекается жидкий лед. Джеймс оттягивал момент с заявлением в прессе о побеге Джокера. Ему не хотелось всего лишь несколькими словами ввергнуть город в панику, воспоминания о которой были ещё свежи, и вновь проводить психологическую работу с населением. Комиссар рассуждал так: если он увидит хотя бы малейшую закорючку, отдалённо намекающую на почерк Клоуна, то поступит согласно уставу. Гордон взял всю ответственность на себя и в течение почти года никакого заявления так и не сделал. Всё ещё более усугублялось тем, что психопат действительно не подавал никаких знаков своего присутствия. Что-то было не так. Это было хуже всего. И именно это напрягало до разрыва сухожилий — неизвестность. «Затишье перед бурей? Он набирает повстанческую армию? Он тихо и не спеша обкладывает город взрывчаткой? Он перевербовал Бэтмена и они вдвоём готовят переворот? Да-а, тебе бы отключиться, парень, — Джеймс снял очки и устало прикрыл глаза. — После того, что натворил "Белый рыцарь", будешь тут думать. Джокер показал нам всем, что может сделать бензин и пара пуль и отправился в "Аркхэм" победителем». — Грань между здравым смыслом и абсурдом становилась еле заметной. Гордон всё ждал, когда "начнётся". Но ничего не начиналось. Нервы были на пределе, а измученная бдительность медленно погружалась в дремоту. Первые полгода комиссар держал подчинённых, так сказать, в режиме полной боевой готовности. Но месяцев через восемь полиция Готэма перешла на повседневное несение службы. Шеф полиции очень хотел тайно встретиться с Бэтменом. Нет, не для того, чтобы просить о помощи в поимке беглеца. Да, ему было нужно обсудить поведение Клоуна, прокачать варианты предполагаемого развития событий. Но ещё более Джиму было нужно просто поговорить с Бэтменом как с человеком. Ведь на деле всё оказалось именно так, как и вещал Джокер, пронзая насмешливым взглядом диких глаз из темноты холодной допросной, освещённой лишь светом старой настольной лампы. Именно сейчас Гордон ощущал себя по-настоящему одиноким. Может, это было и не так на самом деле, но Джеймс ощущал это. Он запомнил каждое слово психопата («Психопата ли?»), каждую интонацию и каждый взгляд. Воистину маньяк обладал каким-то гипнотическим воздействием на людей. Теперь он догадывался о подобном влиянии на Дента сразу после гибели Рэйчел и ужасной травмы лица. И на этого его психотерапевта Харлин Квинзель тоже, скорее всего («Невозможно поверить во влюблённость»), было оказано незаметное давление. Гордон вдруг задумался о том, что было бы, если бы и он сам поговорил тогда с психом подольше и пообстоятельнее? А ведь Бэтмен тоже разговаривал с ним в допросной и ещё там, высоко над землей, без свидетелей... «Зря он не... зря он сохранил ему жизнь. Сейчас я бы сделал всё возможное и невозможное, чтобы оправдать поступок Тёмного рыцаря, если бы он убил Джокера, — комиссар сидел за своим столом, потирал двумя пальцами переносицу и думал о том, как глубоко нужно было засунуть весь этот ненужный пафос, принципы, правила, личные стоп-краны и избавить город от одного единственного недочеловека. Просто взять и вырвать эту раковую опухоль вместе с мясом раз и навсегда. — Ничего. Покровило бы, поболело и зажило. В конце концов, правила и существуют для того, чтобы их… Нет, не так. О, комиссар, да вас задело вражеским снарядом… В каждом правиле существуют исключения — вот так». И он бы смог, по крайней мере, опять же, сделал бы всё возможное и невозможное, чтобы примирить Бэтмена с самим собой, если бы тот совершил убийство. Но поговорить обо всём этом ему было не с кем. А если выразиться точнее, поговорить об этом он мог только с Бэтменом. Как никогда прежде Гордон хотел сорвать маску с Тёмного рыцаря и посмотреть в его лицо. Он даже готов был принять то, что под маской может увидеть кого-нибудь из знакомых и малоприятных лиц. Он бы смирился. Ради Бэтмена. Ко всему прочему он не мог выбросить из головы странное нападение на супругу адвоката Питера О’Шонесси. «Адвоката дьявола». — Гордон мрачно усмехнулся. Ведь престранная же картина выходила: молодая женщина, жена известного юриста, ночью, одна (пусть даже делая сноску на праздник), в центре города забирает свой автомобиль с парковки. А мимо вот как-то так невзначай, проезжает миллиардер Брюс Уэйн и совершенно случайно становится свидетелем разбойного нападения на женщину (прожигатель жизни прожигает её не только круглосуточно, но и повсеместно, хм, да). Более густой туман на эту историю напускало то, что адвокат был совсем не в курсе местонахождения своей супруги, а только лишь ожидал её на банкете, куда она так и не явилась. Но эти двое "путников в ночи" давали показания довольно слаженно. Да и адвокат был вполне удовлетворён преподнесенной историей, по крайней мере он им верил или делал вид. Комиссар в который раз хмыкал и играл бровями, пытаясь выстроить мало-мальски правдоподобную картину. Ну не мог он поверить в такое совпадение. Годы практики отметали все случайности. Выходкам Уэйна Гордон удивляться перестал, хотя не удивиться в тот раз не смог: фейерверки, устроенные им в тот же вечер на своём же банкете, — это слишком даже для такой экстравагантной личности. Захотел вдруг переплюнуть городской салют — да не вопрос. Ну, а после вздумалось ему проехаться ночью по городу — почему бы и нет. Кстати (вот это "кстати" перечеркивает многое в данной истории), Брюс Уэйн был за рулем в ту ночь, и он не был пьян. И это после праздничного вечера, на котором многие видели его с бокалом спиртного в руках и утверждали — Уэйн был изрядно навеселе, особенно, когда запускал фейерверки (а как же иначе такое может прийти в трезвую голову). Он что, только притворялся пьяным? Но зачем? Итак, нестыковка номер один есть. — Клэр, — Джим произнёс это имя вслух, надеясь, что отозвавшись в его барабанных перепонках, оно поведает нечто большее, чем комбинация звуков. Тёмная лошадка, существующая довольно нехарактерно для её статуса. Обычно не только законные супруги, но и просто любовницы стремятся появляться на публике и сопровождать повсюду своих ставших известными в свете мужчин. Женщины по своей природе и в основной массе одинаковы. Им нравится вся эта светская суета, банкеты с прессой, возможность показать себя миру. Но её Гордон увидел впервые в клинике Уэйна. Основным инициатором подачи заявления в полицию по факту нападения с нанесением увечий посредством холодного оружия был О’Шонесси. «Карьерист. При первой же возможности спелся с Уэйном». Возможно, комиссар Гордон не поехал бы в эту клинику сам лично, если бы не сбежавший Джокер. Тогда Джим хватался за любую верёвочку, в надежде, что она выведет на след главного маньяка. А тут не случайная дама пострадала, а жена его адвоката. Но то, что он увидел в глазах пострадавшей, даже отдалённо не походило на естественную реакцию женщин, оказавшихся в идентичных ситуациях. Там не было страха или состояния аффекта, никаких следов паники и ни одного намёка на вопрос с надеждой: «Вы же его обязательно поймаете, правда?» Смертельная тоска выглядывала на него из глаз, словно из двух прудов, затянутых тиной. И абсолютная апатия ко всему происходящему. Врач говорил, что такова реакция пациентки на перенесённый шок. Но шеф полиции давно научился различать степени и разновидности последствий шока от различных источников воздействия. Несомненно, она перенесла сильное потрясение и находилась в депрессии. Но когда комиссар задавал ей конкретные вопросы о напавшем человеке, то ожидаемых эмоций не наблюдалось. Нет. Не так ведут себя испытавшие на себе насилие и боль, когда задаются прямые вопросы об их мучителях. Несовпадение номер два имелось. Массу вопросов вызывало само ранение Клэр. По рассказам потерпевшей и свидетеля маньяк был в маске красного дьявола — такие продавались на каждом углу во время праздника. Сначала он потребовал наличные, которых не оказалось, потом сделал попытку сорвать с женщины одежду, но, заметив Уэйна, впопыхах ранил её ножом, убегая. Зачем он это сделал, если мотивация была в ограблении или насилии, а преступник скрывался под маскарадным костюмом? Хотя, психов в Готэме хватает. Вопрос, собственно, в характеристиках самой раны: достаточно глубока, но не задела ничего лишнего и была нанесена безупречным лезвием настолько аккуратно, что складывалось следующее впечатление: преступник долго готовился, рассчитывая силу удара и траекторию вхождения лезвия в тело под одеждой. Это было идеальное ранение, которое так же тянуло на чудесное совпадение, в которое комиссар снова не верил. Невязка номер три налицо. Но дело это замяли в конце концов. Подобных нападений на женщин больше не было зафиксировано, а миссис О‘Шонесси примерно через полгода забрала своё заявление, дабы "избавить полицию от одного из нераскрытых преступлений". Что это? Великодушие или заведомая уверенность в том, что преступника никогда не поймают? Потому что в отличии от факта ранения преступника не было вовсе? И версия, что эту рану ей нанёс сам Брюс Уэйн, тоже была безосновательна и после дачи показаний, учитывая психологические моменты общения миссис О‘Шонесси и мистера Уэйна, отпала сама собой. Тогда получалось, что они укрывали настоящего преступника? Но зачем? Нестандартное поведение жертвы — несоответствие номер четыре. В конце концов, после того как заявление было отозвано, Джеймс решил забыть это дело. Гордон сделал свои выводы по поводу всего произошедшего, которыми предпочёл не делиться, а самый главный был таков: к Джокеру это не имеет никакого отношения, а всё прочее осталось на совести участников событий. Только вот забыть он не мог. Этот случай был из тех, о которых комиссар не забывал. Его практика показывала, что такие вещи так просто не исчезают, и рано или поздно всплывают ранее скрытые факты. Между тем общественность оставалась в счастливом неведении о побеге и исчезновении Джокера. Со всего персонала "Аркхэма" была взята подписка о неразглашении тайны. После негласных допросов сотрудников психбольницы наблюдавшая Джокера психотерапевт Харлин Квинзель попала под подозрение Гордона. То, каким образом Джокер сбежал, говорило об одном — ему помогли. Да, у Квинзель было специальное медицинское образование, но отсутствие должного опыта и багажа практики могло сослужить плохую службу в общении с монстром. Джим не понаслышке знал, какое воздействие имеет Джокер на людей. Конечно, Гордон немного не понимал мотивации докторши в помощи своему пациенту, если таковая имела место быть. «Уж явно не тем, что вскружил ей голову! — Гордон скептически морщился. — Или она просто не рассчитала своих сил и ему удалось...» — тут комиссар терялся и попросту не мог уверовать в то, что в Джокера можно влюбиться по доброй воле. Он горестно возводил глаза к небу при этой мысли. Квинзель успешно прошла тест на детекторе лжи. Однако, за молодой докторшей была установлена слежка в первые полгода после происшествия и с неё была взята подписка о невыезде. Она благополучно уволилась из "Аркхэма" по собственному желанию и стала заниматься частной практикой. Здесь тоже ничего. И вот, сегодня утром комиссар полиции Готэма Джеймс Гордон получил запрос из Италии на Джокера. «Сюрприз, так сюрприз. Тянет на рождественский, хотя до Рождества ещё далековато». Гордон — солдат, преданный своей службе. На официальный запрос он выдал реальную информацию. Комиссар был почти уверен, что это Джокер. А Италия... Вдруг глаза Джеймса Гордона расширились — в его голове возникла цепочка из звеньев: Джокер — Италия — Брюс Уэйн — Клэр О'Шонесси, которая замкнулась(?) — Джокер... А Италия — тема, на которую он бы хотел пообщаться с Брюсом Уэйном, в связи с частными перелетами. — Джокер, — второе слово, которое меж своих размышлений комиссар произнес вслух. Он глядел на фотографию Клоуна. Вдруг покосился на дверь, выпрямился, надел очки и пробормотал себе под нос: — Так ведь и подумают, что я по нему соскучился. Гордон убрал дело в сейф и закрыл замок.***
Харлин присела на край стола в своём так называемом кабинете и удручённо посмотрела вдаль из окна офисного здания. Это уже второе помещение, которое она сняла. В первом был реальный кабинет, где она и практиковала, а это было снято в центре города специально и персонально для её долгожданной пациентки. Вышло затратно, но она и не планировала долго занимать новый офис. Харлин руководствовалась тем, что нужно узнать ответ только на один вопрос — знакома ли эта особа с Джокером ближе чем следует замужней женщине. Уж такой пустяк она должна, обязана выяснить на раз-два. А после кабинет будет уже не нужен в обоих случаях вариантов ответов. Оставалось несколько минут до встречи, то есть, конечно же, сеанса лечебной психотерапии с… «Чёрт…» В эти последние минуты Харлин вдруг начала съеживаться изнутри от накрывших воспоминаний её общения с Джокером. И непонятно, с чего вдруг пришло ощущение своего уже существующего как факт проигрыша в ещё несостоявшемся поединке. «Прекрати мандражировать. Помни, кто ты, а кто она, — пыталась успокоить себя доктор. Но Харлин всё же отдавала себе отчёт в том, что действительно совсем не знает, кто она такая, а самое главное — кто она для него. — А ты сама-то ему кем приходишься, м, Харлин?» — продолжала изводить себя докторша. Теперь в её воспоминаниях взгляд бездонных глаз Джокера, обрамленных почти серой кожей век, казался совсем не зовущим и многообещающим, а холодным, насмешливым и матовым, будто поглощающим любой свет. Взгляд бесстрастного убийцы во всех применимых смыслах. И тут же в сердцевине ревности Харлин представал тот незнакомый блеск в его глазах, с каким он смотрел на... эту... И как неприятно и унизительно было бессчётное количество раз перематывать запись их встречи с камеры наблюдения. На тот момент она уже не могла оправдать себя тем, что просто продолжает далее изучать своего подопечного. Дело зашло слишком далеко и пересекло ту самую точку невозврата. Что доктор Квинзель тогда только не делала, чтобы в глазах её пациента мелькнул хотя бы отблеск того взгляда. Но нет. Не мелькнул. Ни разу. Её передернуло от воспоминаний дальнейших событий и от чувства унижения в те моменты, которое со временем росло, как сорняк. Психотерапевту ужасно хотелось курить. Злость и негодование, так некстати уступившие прямо сейчас место неуверенности и тревоге, ушли на дно переполненной чаши. Ещё одна капля — и всё, пиши пропало. «Нервы ни к черту. Самой бы сейчас на сеанс. Хе. Кое к кому, ага, былое вспомнить: как по коридорам смердящим бегала, чтобы… чтобы только голос услышать… Дьявол!» — Квинзель удалось вернуть себе злость, но не уверенность. Харлин резко оттолкнулась от стола, подошла ближе к окну. Тень сомнения обволокла голубизну её глаз. Что же с ней случится, если удастся узнать самое страшное? Об этом Харлин вообще старалась не думать, у неё не было четкого ответа на один простой вопрос, "как?" «Как выдержать её присутствие и не вцепиться ей в волосы? Как смотреть в её глаза и не выцарапать их? Как слушать её трёп и не двинуть по зубам, из-за которых он вылетает?» Доктор достаточно долго ждала, когда её бывший пациент вспомнит о ней самой или хотя бы о том, что она для него старалась. С каждым днём, и уж тем более месяцем, надежда угасала. Зато одно маленькое сомнение разрасталось, как ядовитый плющ, и обвивало всё существо Квинзель, туго затягиваясь на шее что аркан. А жажда мести зрела и подпитывалась соками этого самого плюща, как личинка, из которой вылупился монстр. Она, сопоставляя все факты, особенно тот, что Джокер ни разу не дал о себе знать, всё больше убеждалась в его предательстве. Именно предательстве. Использовал по полной программе и выкинул. И унизил как женщину. «А эта крыса?» Харлин не знала наверняка, могло ли что-то связывать с ней Джокера до "Аркхэма". Да это и не было особо важным. Важным было поведение её пациента во время и после появления незваной гостьи в лечебнице. Стук в дверь она не просто услышала. Харлин его ощутила физически. Раскалённый до бела молоточек заострённым концом трижды вломился в её заледеневшее сердце и трижды отдался колокольным звоном в разгорячённом мозгу. Клэр постучала и вошла. Навстречу из-за стола с левой стороны кабинета вышла красивая молодая блондинка в дымчатом костюме с красной отделкой и сразу протянула руку для знакомства: — Здравствуйте, — проговорила она с улыбкой. — Миссис О’Шонесси? — окинула взглядом сверху вниз вошедшую и поправила очки. — «Так вот ты какая. Мышь. Серая. Отряд грызуны. Интересно... Прослеживается стабильная мания к мышам. Мистер Джей, вы же не кот. Легкая зоофилия». — Добрый день, — ответила Клэр, пожав руку доктора — Да. Можно просто Клэр. — Выдавила подобие улыбки. «Хм. Не нравится упоминание семейного статуса?» — Харлин принялась за дело. — Рада знакомству, миссис Клэр. Меня зовут Фрэнсис, доктор Фрэнсис Квинзель. Проходите, пожалуйста, и располагайтесь поудобнее, — она жестом указала на кушетку, стоявшую диагонально по отношению к её столу, и направилась к своему месту. «Что ж ты встала? Смелее, тебя ждет маленький сюрприз!» — Психолог была в злорадном предвкушении. Клэр чувствовала себя по-дурацки. Замешкавшись, слегка огляделась по сторонам, делая вид, что что-то ищет в сумочке, но заметив на себе пристальный взгляд, всё же двинулась к кушетке. Приблизившись, увидела что-то вроде прямоугольной коробочки; наклонилась — игральные карты. — Э-э-м… доктор Квинзель, а здесь, кажется, карты лежат, — взглянула на доктора и жестом указала на кушетку. «Да что ты! Кажется? Так протяни свои грабли и тащи долбанные карты сюда!» — Харлин еле сдерживалась — нерешительность и замешательство Клэр вызвали волну ярости. Глубокий вдох — совладала: — О, — улыбнувшись, покачала головой, — это один мой пациент снова оставил. Любит, знаете ли, пасьянсы раскладывать. — Сделала неопределенный жест рукой. Квинзель, вздохнув, стала вставать с кресла, но Клэр опередила: — Я подам, — взяла коробочку и хотела сделать шаг по направлению к столу, но оказалось, что под коробкой лежала ещё одна карта — джокер. Рука Клэр замерла над картой. Сердце сбилось с ритма, в горле появился несуществующий ком, который она сглотнула. «Это же просто карта... Для кого-то». «И это только начало, миссис». Харлин наслаждалась реакцией девушки, начиная тревожиться. Прошло секунды три, и Клэр подобрала карту. Повернувшись, увидела безмерно заинтересованный взгляд доктора Фрэнсис. Подойдя к столу, положила коробочку и джокера, борясь с неприятными ощущениями. — Благодарю вас, миссис О’Шонесси, — пропела Квинзель, ленивым жестом руки укладывая коробочку на столе. Клэр невольно бросила взгляд на стол, и глаза вдруг зацепились за яркие цвета — игрушка, которая всколыхнула воспоминания о детских страхах. После прочтения произведения Стивена Кинга "Оно" Клэр возненавидела всех клоунов, а с ними заодно и цирк. Клоун Пеннивайз. «Ну, вот тебе раз… как неожиданно и как пунктуально», — за последнее время, пережив массу негатива, Клэр, не смотря на ранимую душу, обрела частичку здорового цинизма: — Хм, какой милый, — Клэр слегка усмехнулась. — Никогда бы не подумала, что у психолога на столе может находиться нечто подобное. — Вам нравится? — доктор, не сводившая всё это время с пациентки глаз, удивлённо вскинула брови. Харлин с неприязнью отметила, что у девушки в улыбке проступают небольшие ямочки на щеках. — Извините, не люблю клоунов, — заключила Клэр, и вернулась к кушетке. «Кроме одного?» — мысленно прошипела Харлин, сверля спину Клэр горящей злобой. Настроение "пациентки" на серьёзную конструктивную беседу со специалистом высшего класса, как заявил Питер, исчезло. Психолог, на столе у которого детская страшилка, вызывает по меньшей мере недоумение. Её так и подмывало сострить что-нибудь на этот счет. Взгромоздилась на кушетку: «Хорошо, что в последний момент сменила юбку на джинсы. Идиотское положение, как ни глянь... Ха, найди десять отличий от гинекологического кресла. Сейчас и ковыряние начнётся, пускай с другой стороны, но проникновение внутрь обеспечено». — Это мой талисман, — Квинзель медленно перевела взгляд на стол, борясь с раздражением, и погладила указательным пальцем торчащие дыбом красные волосы маленького острозубого монстра. — Знаю, это может показаться странным, что у человека моей специальности присутствует нечто... подобное в кабинете. Но должна вам признаться: этот злобный клоун мне очень дорог. Это подарок одного близкого человека. Можно сказать, тоже клоуна… в своем роде... — она снова подняла глаза на девушку, — он погиб. — О... Простите. Я невольно сделала вам больно. Просто... — Не стоит извинений. Вы же не ясновидящая. И это моя ошибка, что клоун у меня на столе. Но он помогает мне в созерцании людских душ и напоминает мне о тех временах... А впрочем, это неважно, — Харлин улыбнулась, часто моргая, словно прогоняя навернувшуюся не вовремя слезу. — И знаете, вы — первая, кто его заметил. — Она снова смотрела на Клэр, которая была совсем не рада, что заговорила об этой игрушке. — Доктор Квинзель, мне очень неловко, что все так вышло... «Я — первая…» — Нет-нет, все нормально. Теперь я буду просто убирать клоуна в ящик, чтобы впредь он не вызывал недоумения у моих пациентов. Спасибо вам, Клэр, что высказали свои мысли вслух. Могу себе представить, что и другие могли тоже испытывать дискомфорт, глядя на него, однако так и не решились сделать замечание. — Извините ещё раз, я вечно говорю лишнее, язык мой — враг мой. — Клэр чувствовала вину. — Ну, что вы, какие извинения, я говорю вам спасибо. Хоть я и психиатр, но как человек и ещё более как женщина, имею неосторожность давать волю некоторым слабостям. Вы же просто помогли мне яснее ощутить рамки дозволенности. Ведь часто не только доктор помогает пациенту, но и пациент доктору, — Харлин многозначительно посмотрела на Клэр. — А в целом, я клоунов тоже недолюбливаю, и это связано с тем человеком, который безвременно оставил этот мир. — Ладно, — она вздохнула будто прогоняя мрачные мысли, — что-то я разговорилась, хватит обо мне. Умеете вы вызвать на откровенность. Я и не помню, чтобы так долго о себе с пациентами беседовала, да и вообще с кем-либо, — она посмотрела на миссис и покачала головой, выражая восхищение: — Могу поспорить, вы — хорошая подруга. Квинзель была довольна собой, но курить хотелось так, что руки дрожали мелкой дрожью. В ответ Клэр только виновато улыбнулась. Уже давно она не ощущала себя настолько не в своей тарелке. И правда, чего-чего, а уж на откровения из личной жизни психотерапевта она никак не надеялась, спеша на встречу. Наоборот, ожидала тучу вопросов к своей персоне. «Но она права: тоже человек и женщина, возможно, у неё есть своя трагедия, на лбу ведь не указано, а я с предвзятыми умозаключениями, эх, перца мне на язык!» — Ну, что же, теперь ваша очередь, — доктор широко улыбнулась. — Скажите, а почему вы не любите клоунов, Клэр? Пока что всё шло как по маслу и Харлин начала убеждаться в правильно продуманном плане. Но, благодаря плану же, она выяснила для себя нечто, заставившее задуматься как раз о том, чего больше всего опасалась. — Из-за него и не люблю, — просто ответила Клэр и взглянула на доктора. У Харлин внутри что-то ухнуло, она контролировала себя, но это «из-за него» прозвучало как-то очень недвусмысленно. Доктор решила уточнить, не договаривая вопроса до конца: — Из-за... — она поправила очки. — Из-за Пеннивайза, — Клэр кивнула на "талисман". «Ой ли...» — Квинзель расстреляла её взглядом. — Что ж, это вполне объяснимо. Детские фобии иногда умирают лишь вместе с нами. А вот страхи, которые мы заимели во взрослой жизни, вполне можно не просто держать под контролем, а вообще изгнать из нашей головы и… сердца. Клэр уставилась на свои пальцы, теребившие обручальное кольцо. — М-м, давайте я вам помогу, Клэр. Ваш супруг, чего уж там таить, рассказал, что вы пережили трагедию несколько месяцев назад. Я понимаю и соболезную, потеря ребенка иногда воспринимается женщинами как его смерть. Но мистер О’Шонесси сказал, что вы почему-то вините в этом себя, по сути воздвигая персональный ад. — Харлин делала комплимент за комплиментом своей выдержке и мысленно вручила себе Медаль Почета*. Сердце Клэр забилось слишком резко, слишком мучительно, заставляя обратить на себя внимание, умоляя избавить его от подобных пыток. Минувшие события пробуравили её сознание болезненными воспоминаниями. Она ещё ниже опустила голову и практически замерла, стараясь выровнять дыхание. — Клэр, — докторша тоже склонила голову, глядя поверх очков, стараясь заглянуть в глаза пациентки, — я уверена, что вы ни в чём не виноваты. Кроме того вы сами являетесь жертвой нападения маньяка, и он вряд ли будет винить себя в этом. «Вот же Пит. Зачем было всё выворачивать наизнанку перед чужим, пускай даже и врачом. Муж называется. Близкий человек, — она разозлилась. — Хотя бы меня спросил сначала. Как всегда, небось, хотел как лучше. Теперь уже интересно что ещё она обо мне знает?» Больше всего Клэр сейчас не хотела оказаться в положении глаза в глаза с мисс Фрэнсис. А её отмалчивание как раз к тому и вело, что психотерапевт элементарно может встать и подойти поближе. Поэтому, заметив, что докторша сделала движение словно собираясь подняться, Клэр решилась подать голос: — Надеюсь. — Надеетесь? — после небольшой паузы удивленно поинтересовалась Квинзель. — На что? «Это что сейчас было? Дерзость?!» Клэр вздохнула: — На отсутствие обострённого чувства вины у маньяка. — Хм-м, что ж, понимаю. Сейчас вы занимаетесь воздвижением баррикад, — Харлин облокотилась на спинку кресла, скрестила руки на груди, — и мешать вам в данный момент не имеет смысла. Так, миссис Клэр? «Пронесло», — мысленно облегченно выдохнула "пациентка". — Почему же? Мешайте, если надо. Я не ребёнок, понимаю куда пришла. — А вот мне кажется, что вы как раз таки ребёнок, Клэр. Вы ведь рано лишились родителей, а вместе с этим и детства. Это и понятно, какое беззаботное детство может быть у сироты. Сколько вам было, когда ваши... мама и папа безвременно... — Простите, а это и есть тот самый психологический метод, которым вы будете мне мешать в постройке баррикад? — Клэр почти задохнулась возмущением от принёсших боль слов. Доктор ковырнула до крови. — Вот этой самой обидой на мои слова вы и подтвердили мои догадки. Хотя только что заявили, что понимаете, куда пришли. Вы и есть ребенок. Ваша психика была ранена, и дальнейшее развитие её остановилась на том моменте, когда вы получили те душевные страдания. Несколько минут ранее вы случайно задели мои чувства, а я сейчас намеренно сделала вам больно. Нарыв необходимо вскрыть, чтобы выпустить гной и обеззаразить. Вы же понимаете, что лекарства не всегда сладкие на вкус, а хирург режет плоть в одном месте, чтобы весь организм мог нормально функционировать. — Квинзель поправила очки. — Вам ведь свойственна инфантильность, замечали? Клэр опять чувствовала вину, разбавленную стыдом и унижением. И была согласна со словами психотерапевта. Она безразлично взглянула на доктора Фрэнсис: — Свойственна. Наверное. — Вот. И поэтому подсознательно вы и не хотите брать на себя ответственность за собственные поступки. И именно отсюда ваше нежелание становиться матерью. Вы не хотите иметь детей, не хотите обременять себя заботой о них на всю свою дальнейшую жизнь. Это ваше подсознание противится, потому что в вас ещё не проснулся инстинкт материнства, вы не готовы жертвовать собой ради детей. Природа мудра, инстинкты мощны и всегда подсказывают нам правильное решение. Харлин вздохнула и распрямила складки на лбу, образовавшиеся во время монолога. «А вот такой подлости я не ожидала от тебя, мой... дорогой Пити. Осталось надеяться, что ты не рассказал ей о наших постельных подробностях, которые сейчас было бы о-очень кстати посмаковать». — Клэр ощутила себя окончательно преданной. Она часто дышала, плотно сжимая губы и зубы, уже не скрывая своего гнева. Харлин Квинзель мысленно выдала себе вторую Медаль Почета. — Клэр, — Фрэнсис с сожалением покачала головой, — вы не должны винить себя и в этом. Ведь кто как ни мать и прививает нам, девочкам, материнские инстинкты и далее воспитывает и укрепляет их. Вы были лишены этого обычного для миллионов девочек опыта. Надо признать, что судьба не очень благосклонна к вашей персоне. Я вам сочувствую и весьма. Всё, что произошло с вами, драматично. Но, как говорится, — она широко улыбнулась, — Господь одной рукой забирает, а другой восполняет. Клэр, судьба наградила вас прекрасным, заботливым и любящим супругом! Харлин заглянула ей в лицо. Пациентка слегка затравленно, но злобно посмотрела исподлобья на психолога. — Вы разве не согласны? Миссис О’Шонесси? — Квинзель наконец-то подвела к самому главному. Клэр сжала челюсти чуть ли не до треска, желваки выступили на её скулах. — Клэр, — Харлин сложила перед собой руки и чуть встряхнула ими, изобразив страдальческую мину, — ради бога, не злитесь. Ваш муж облегчил нашу с вами первостепенную задачу. Он рассказал о вас практически всё что нужно, поэтому надо сказать ему спасибо, иначе мне пришлось бы клещами всё из вас вытягивать. Мы бы и к пятому сеансу не разродились. Он вас просто обожает! И я завидую вам белой завистью. Клэр перевела взгляд на носки своих туфлей: «Ага. Чужие мужья особенно хороши». — А вы что-то сникли совсем, — доктор проникновенно склонила голову набок. — Может быть, есть что-то, о чём ваш супруг не мог поведать? Или... есть нечто, о чём он не догадывается? Если это так, то это останется между нами, не беспокойтесь, существует врачебная тайна. И если есть подобные моменты, то, как правило, они и являются настоящими ключами к проблеме. Мы же не хотим остаться бездетной алкоголичкой, которую, в конце концов, поверьте мне, бросит даже самый любящий супруг. «Это было лишнее, мать твою!» А вот тут где-то в сознании пациентки раздался щелчок, по которому она превратилась из пай-девочки, воспитанной и примерной миссис, в ту, которая и нашла приключения в "Аркхэме". «Ну и хватит, — она решительно вздохнула. — И, раз меня нарекли инфантильным тинэйджером, то я просто обязана не подвести профессионала и оправдать это». — Доктор Квинзель, — Клэр кашлянула пару раз, что-то мешало в горле, — я очень благодарна вам за вскрытие нарыва. Это было феерично, гной забрызгал весь кабинет. Надеюсь, у вас ответственная уборщица. И, — она прищурилась, разглядывая что-то в районе правого плеча мисс Фрэнсис, — отнесите костюм в прачечную. С последними словами Клэр встала и взялась за сумочку. «А с тобой, милый мой супруг, поговорю потом». Улыбка Харлин Квинзель моментально сползла от неожиданности. В первую секунду она чуть не потерялась. Во вторую — справилась со вспышкой гнева. В третью — собралась и снова сделала жалостливо-снисходительное выражение лица, одновременно выходя из-за стола. Она не могла допустить такого, чтобы эта девка не пришла к ней снова: — О, миссис О’Шонесси, ваша реакция вполне предсказуема, как была бы предсказуема реакция подростка с только ещё формирующейся психикой. Но, поверьте мне, психотерапевту с опытом клинической психиатрии, потом вы мне ещё спасибо скажете. Клэр натянуто улыбнулась, вздохнула и хотела распрощаться, как вдруг в дверь постучали. Харлин тут же попросила: — Пожалуйста, минутку подождите, я сейчас вернусь. Не хотелось бы вот так вот и расстаться. Клэр вдохнула, шумно выдохнула и процедила сквозь зубы: — Хорошо. Квинзель вышла за дверь. Послышался диалог двух женских голосов. Действительно, через минуту доктор вернулась, не закрывая за собой плотно дверь и оставаясь возле выхода. — Что ж, миссис Клэр, я очень надеюсь на ваше благоразумие. Обдумайте мои обидные во многом слова с хорошей долей самокритики, параллельно анализируя события всей прошлой и настоящей жизни. Я не прощаюсь, потому что верю в ваши спящие инстинкты и желание обрести душевный покой. Ведь вместе с нами страдают и наши близкие, подумайте о них. — Счастливо оставаться, доктор, — Клэр взглядом снизу вверх, так как блондинка на шпильках заметно превосходила её в росте, поставила точку, и прошла мимо в дверной проём. — До свидания, Клэр, я не прощаюсь. — Квинзель не спускала с неё глаз. Клэр сделала шаг по коридору и увидела на полу что-то... фиолетовое... типа... Она остановилась, не в силах отвести взгляд, наклонилась и подняла — кожаная перчатка, почти такая же, а может, точно такая, как у... «Сначала карта, потом клоун, теперь перчатка. Словно чьи-то злые шутки. Результативно подлечилась». — Что с вами, миссис О’Шонесси, — спросила доктор, скрывая глубочайшую заинтересованность. «...Или он опять подает знаки? Чушь!» — Кто-то обронил, — она протянула доктору Фрэнсис перчатку, досада превращалась в желание найти виноватых, а тут этот высококвалифицированный флуоресцентный взгляд, и Клэр не удержалась: — Наверное, ваш любитель пасьянсов потерял? Не сводя глаз с миссис, Харлин взяла у неё из руки перчатку, вновь отметив в своём виртуальном блокноте, что глаза у Клэр нежно-зелёного оттенка, весьма выразительны и притягательны: — Чем вы так обеспокоены, Клэр? Это, — она развернула в руках мягкую фиолетовую кожу, — всего лишь перчатка. Клэр внимательно проследила за манипуляциями докторских пальцев и подняла на неё полные иронии глаза: — Ещё недавно весь Готэм шарахался от куска фиолетовой ткани, едва показавшейся в переулке, а мне нельзя удивиться перчатке, будто только что снятой с руки Джокера? Или сейчас мою реакцию вы тоже классифицировали как достойную прыщавого школьника? И странно, вроде как лето на улице. Пускай даже конец лета, холодного, дождливого, но явно ещё не сезон надевать кожаные перчатки, ах, если только они, конечно же, не фиолетового цвета и не принадлежат вполне опредёленной личности! А как считаете вы?! Клэр уже ничуть не старалась скрыть явное раздражение. Харлин дважды моргнула, скользнув по аккуратному вздернутому носу и чувственным мягким губам девушки. Она опять сделала отвратительные отметки о высоких скулах, остром подбородке и проклятой маленькой родинке шоколадного цвета на левой щеке. Воображение вдруг явило ужасную, омерзительную картинку: его тонкие пальцы гладят эту родинку, теребят кожу, а потом губы в шрамах соприкасаются со щекой с еле заметной ямочкой и, раскрывшись, жадно впиваются в этот насмешливый рот... Харлин захотелось взять эту особу за шею и размазать по стене... Всё так же смотря на девушку, сняла очки и тихо, не поддерживая горячность собеседницы, произнесла: — Джокер сидит в "Аркхэме", — губы чуть тронула быстрая улыбка. Клэр ну вот просто ничего не могла с собой поделать — её разобрал смех. Истерика. Она взяла себя за переносицу, стараясь прикрыть рвущийся хохот, понимая, что настало самое время убираться восвояси. — Простите, — только и смогла практически выкашлять Клэр, быстро удаляясь по коридору в направлении лифтов. Квинзель вернула на место очки, надела перчатку и сжала руку в кулак. Вся её сущность вопила о явном подозрении на связь между этой сучкой и её бывшим подопечным. — Пока что я приму твой смех в качестве маленького нервного срыва. А если я окажусь права в своих догадках, то этот смех станет твоим последним в жизни. Дрянь. Наверное, впервые Харлин Фрэнсис Квинзель хотела ошибиться. И как бы ей не было тошно, но, проанализировав "сеанс", она с сожалением признала, что Клэр вовсе не серая мышь, а, скорее, разноцветная кошка. Своенравная и взбалмошная, но приспособляющаяся, подстраивающаяся, а если надо, и маскирующаяся под невинного котёнка ради обладания желанным куском мяса. «Хорошо прикидываешься. Муженёк тебя недооценивает, дорогуша. Но ничего, я помогу. Вам обоим». Закрывая дверь за собой дверь кабинета, психотерапевт уже перекраивала дальнейший план действий.***