Ickle Beasties

      Когда Эмили было около восьми, она играла с более старшими детьми в игру, где каждый задавал друг другу вопросы. — С кем бы ты хотела встретиться, будь он жив или мёртв? — щербато усмехаясь, спросила у неё Алекси; в то время веснушки покрывали её тело с ног до головы. — С отцом, — тут же ответила Эмили и удивилась, почему так быстро закончилась игра, а все дети оглянулись на Корво, прятавшегося неподалёку.       Сейчас, конечно, Эмили знала почему. Позже, после крысиной чумы и до переворота Далилы, Эмили ответила бы: «с Чужим», этот черноглазый ублюдок, о котором рассказывает перебравший с тивианским вином отец.       Колдуин никогда бы не подумала, что встретится с Чужим, что получит его знак. Что она будет в поисках Бога бродить по всему городу. Искать его сейчас гораздо труднее без Сердца матери, что указывало путь. Эмили приходится больше полагаться на логику и навыки поисков, пока она, после того как отыскала заброшенные алтари, не находит несколько святилищ, спрятанных в Затопленном Квартале, о которых неохотно рассказал отец.       Они бесполезны без рун, без того, благодаря чему можно увидеть Чужого. Или, возможно, он не хочет видеться с ней, что, к удивлению Эмили, ранит, несмотря на то что Чужой, казалось бы, вообще никогда и ни о ком особенно не заботился.       Просто… Ей было… В самом деле не скучно. Не совсем. Невозможно заскучать, когда Колдуин вместе с оставшимися членами парламента занята попытками отстроить город, на этот раз уже должным образом. Нельзя остаться равнодушной, когда всё ещё существуют дары Бездны, позволяющие красться по городу подобно тени и вызывать двойника, который сидел бы на государственных обедах, пока Эмили занимается настоящей работой.       Однако Колдуин чувствует, что что-то осталось незаконченным, несмотря на то что Далила была мертва, а об оставшихся заговорщиках позаботились: кого-то заперли, кто-то встал на сторону законной императрицы. Эмили полагала, что после того, как мать навсегда закрыла глаза, одна заслуженная смерть — это приемлемо. Колдуин, глядя на руины собственного города, думала, что Джессамина её бы поняла.       Но всё-таки что-то неправильно, и сейчас Эмили ищет ответ на вопрос в столице, игнорируя обеспокоенный взгляд Корво, когда она возвращается с первыми криками петухов и уходит с первыми сумерками. Что-то не так. Чего-то не хватает. И Эмили Колдуин это выяснит.

***

Однажды Колдуин снится сон, где Далила — её тётя, настоящая тётя, где устраиваются семейные ужины и Джессамина всё ещё жива, может быть, даже вынашивает брата или сестру Эмили, а Корво рядом с ней. Молодая императрица пытается вообразить Далилу нежной и заботливой, делящейся сестринскими секретами с Джессаминой; возможно, думает Эмили, Далила была бы строптивой, даже немного дерзкой. Забавно. Эмили не может себе это представить в самом деле. Она только вспоминает холодные мёртвые глаза Далилы, её белоснежную кожу. Возможно, такое могло бы быть в другом мире, где Эйхорн Колдуин не вынудил незаконнорожденную дочь скрываться и хитрить. Эмили иногда задаётся вопросом, что стоит винить: эгоистичную натуру Далилы или отказ Эйхорна признать её дочерью. Наверное, и её, и его. Возможно, если бы её приняли, почему-то нынешняя императрица чувствует, что Далила в любом случае принесла бы неприятности. Но в этом сне Далила смеётся, прижимаясь к Джессамине, и Корво с нежностью смотрит на них обеих. Вместе с ними Каллиста, Самюэль, какой он был за несколько лет до смерти. Алекси вновь жива, и Эмили не задаётся вопросом, даже когда пятится к двери и все вокруг пропадают из виду, резко умолкают их счастливые голоса. Колдуин спотыкается, неожиданно понимая, что вокруг мираж, и поворачивается, встречаясь взглядом с широко распахнутыми глазами обнажённого Чужого. Это не первый раз, когда Эмили видит голого мужчину, но она, замерев на месте, всё равно поражается. Чужой бледен, худощав, почти безволос; Колдуин старательно отводит взгляд от его члена. Это ведь… Эмили не имеет права пялиться на кого-то, даже во сне. Даже если того захочет. Чужой пристально смотрит на неё, или, по крайней мере, Эмили думает, что смотрит. Трудно сказать. — Тебя не должно быть здесь, — неужели это и вправду сон? Колдуин всегда представляла себе сны о Чужом отрывочными, бессвязными. Возможно, воображая, как он то появляется, то исчезает из поля зрения, когда она наведывается к святыням. Но сейчас он здесь. Голый. — Это ведь не сон? — хмурится Эмили. Она не настолько глупа, чтобы не отличить сон от реальности. — Нет, — мгновение — и Чужой, всё ещё глядя на Колдуин, уже вновь одет в привычный чёрный костюм. — Принимаешь ванну? — спрашивает Колдуин за неимением подходящей темы для разговора; забываются многолетние уроки по этикету. Ванна с ножками в виде когтей, от которой идут клубы пара, кажется нелепой здесь, на отвесном выступе одного из островов. От переизбытка чувств Эмили прячет собственный смешок за ладонью. — Тебя не должно быть здесь, — повторяет Чужой, и его короткая вспышка эмоций кажется странной, но занятной. — Как ты сюда попала? — Хотела навестить тебя, — предполагает Эмили, делая шаг вперёд. — Может, мой разум сам нашёл дорогу сюда? — даже произнеся вслух подобное, она понимает, насколько нелепы эти слова. Черноглазый Бог насмехается: — Твой отец после окончания своей миссии не навещает меня. Как и твоя тётя, — говорит Чужой, скрещивая руки на груди. Ублюдок. Прекрасно знает же, что Далила мертва. — Но ты… — Эмили хочется сказать «так одинок». Бог, запертый в теле юноши, навечно один в окружающей его Бездне, ищет интересных ему людей, даёт им поручения только для того, чтобы больше никогда с ними не заговорить вновь. Колдуин тоже одинока. Она задаётся вопросом, встретился ли бы с Чужим Корво, если бы знал правду из баллады. Он более чем понимал, что такое пропавшие матери и чудовищные отцы. — Люди возвели эти святилища в твою честь. Чужой взмахивает рукой, прогоняя Колдуин; для него большинство людей, пожалуй, кажутся трупными осами, назойливыми и недолговечными. Эмили вспоминает ту серконскую песню о мальчике, у которого не было матери, но был монстр-отец, и думает, что да, теперь она знает, что случилось. По крайней мере, с ним. Не знает как и почему. Однако Эмили держит язык за зубами, поскольку вокруг неё суетятся множество людей, зная, что произошло во время Крысиной чумы, воображая, что всё понимают. Колдуин не знает и не собирается притворяться. Лишь осознает, что это важно. — Я здесь один. — Какое-то время Далила была частью тебя, — Чужой хмурится, взмахивает рукой, исчезая из поля зрения, и появляется за спиной, так что Колдуин приходится обернуться, чтобы увидеть его, стоящим слишком близко. Его ресницы, незаметные на расстоянии, вблизи длинные и тёмные; кожа более чем прекрасна: она кажется неестественно идеальной. И всё же Далила пугала больше. Удивительно, что она была менее человечной, чем сам Чужой. — Ей здесь не место. Внутри меня. Я не хотел, чтобы она была здесь. Я не делал ничего такого, чего бы ни хотел с тех пор, как… «С тех пор, как его принесли в жертву», — думает Колдуин, глядя на окружающую Бездну, на всё то, что Чужой считает частью себя, и поражается. Бездна уходит в бесконечность; то тут, то там виднеются островки, но ничего особенного. Чужой. Так вот каково, должно быть, находиться в голове такого человека, как он! — А я? Здесь моё место? — не может не спросить Эмили. — Ты не так уж и плоха, — моргает Чужой, наконец-то соглашаясь. Стоит ему, не попрощавшись, взмахнуть рукой, как Колдуин оказывается в свободном падении. Вздрогнув, она по-настоящему просыпается, уставившись на позолоченный потолок над кроватью. Внизу Колдуин слышит охранников, хотя Корво, конечно же, должен быть где-то рядом. Разумеется, прячась. — Кривой хер Чужого! — ругается кто-то, но Эмили, недавно его увидев, знает, что член Чужого вполне нормальный. Даже красивый, если бы её заботили мысли об этом. А ей всё равно, говорит себе Колдуин. Всё равно. Застонав, Эмили переворачивается на другой бок, чтобы постараться вновь заснуть, на этот раз уже по-настоящему.