Династия

«И мы летим вместе с птицами, Чтобы в эту жизнь посмотреть с конца…» © ALEKSEEV — Чувствую душой

      — Еще не поздно остаться, — в который раз повторила Сафие, держа на руках Баязеда. — Уверена, что хочешь поехать?       — Госпожа, — холодным голосом произнесла Лале, укладывая пальцы на холодную рукоять сабли. Темные глаза ее отражали звезды и грустное лицо сына. — Я вернусь живой и невредимой. Эдирне воспоет славу повелителю. Константинополь будет взят. Иншааллах, скоро мы вернемся. Берегите себя, Гюльбахар Султан и племянников. Не забывайте о валиде-султан, она выглядит неважно в последнее время, а теперь до свидания.       Лале оставила на лбу сына и на пальцах Сафие поцелуи и двинулась к Ливерпулю. Он в нетерпении бил копытом о землю, будто бы понимал, что скоро судьба всей Империи изменится. Если бы Ливерпуль знал, что уготовано Османскому государству… Жеребец повел ушами, фыркнул, выпрашивая вкуснятину из рук хозяйки. Вместо сахара она подсунула ему османское яблоко, но скакун, кажется, не был против.       Рустем успел покормить Гедже, подведя ее к одиноко стоящему Жану. Жеребец оживился, встряхнул гриву и обошел кругом кобылку. Гедже проследила за ним, будто давай добро. Жан опустился на передние колени, как бы преклоняясь перед лошадью Рустема. Гедже весело фыркнула и потерлась носом о нос жеребца.       Зара, заметив визиря, взяла Баязеда и отвела его смотреть на лошадей, чтобы султанша успела попрощаться. Рустем заглянул в глаза жены. По щекам ее текли слезы. Сафие прижималась к его шершавым ладоням, боясь отпускать.       — Рустем-паша, как же… что я буду делать, если Вы вдруг не вернетесь?       — Не думайте об этом, госпожа моя. Я даю Вам слово, что я привезу победу. Мы с повелителем и Лале Султан, защити Аллах ее душу, вернемся целыми и невредимыми. Меня будет согревать Ваша любовь и будут защищать Ваши молитвы. Я во сне буду видеть Вас вместе с нашей весенней розой. Госпожа моя, молитесь за нашу победу, — Рустем нежно заправил выбившуюся прядь за ухо султанши, чуть задержав пальцы на ее подбородке. Было в этом жесте столько нежности, столько любви и тепла, что Сафие схватила его ладонь своими ледяными в попытке запомнить все его прикосновения. Рустем видел это, знал, понимал, чувствовал каждой клеточкой его души. Султанша коснулась губами его пальцев. Она так хотела, чтобы Рустем вернулся живым, чтобы Гюльбахар почувствовала всеобъемлющую любовь отца, какой не удалось получить Сафие. Даже если султанша была единственной его дочерью, Мурад среди всех пятерых выделял лишь Ахмеда, но когда он скончался, вся любовь султана разделилась между Филиз и Хасаном. Сама Сафие нашла утешение в истинно материнских чувствах Хюмы и братских — Мехмеда. Несмотря на то что Мехмед очень часто закусывался с обитателями дворца Эдирне, Сафие все так же, как и в детстве, любила его и продолжала любить сейчас. Султан Мехмед очень изменился, он позволил ей быть счастливой рядом с любимым человеком, а Сафие позволит его детям жить в безопасности, защитит их и себя от любой напасти, как защитят ее молитвы ее близких людей на поле боя. Визирь нежно накрыл хрупкие плечи Сафие, потеревшись щекой о ее волосы сбоку, словно кот, который не хотел бросать своего человека. Султанша сомкнула руки на его широкой спине, стараясь сдержать всхлип. Получилось ожидаемо плохо, но Рустема это не задело. Он лишь смахнул с ясных глаз слезинки.       — Не позволяйте Вашим страхам взять над Вами верх, госпожа моя. Гюльбахар Султан должна видеть перед собой сильную и смелую женщину, которая способна стать крепостью. Защищайте ее и шехзаде Баязеда с Фатьмой Султан, Бахарназ Султан и шехзаде Ахмеда не забывайте тоже. Они наследники священной Османской Империи. Они — наше будущее, путь в которое мы отвоюем, вернувшись победителями. Верьте мне, госпожа моя, — произнес Рустем, оставляя на губах султанши сладостный прощальный поцелуй.       — Я верю Вам, Рустем-паша, — взгляд ее упал на прощающихся лошадей. — И, кажется, Гедже верит Жану. Надо чаще выпускать их гулять вместе…       — Похоже, они заразились нашими с Вами чувствами, — заметил Рустем. В последний раз увидев в глазах Сафие себя, визирь поклонился и отправился к коню-любовнику. Подходило время отправления.       Гедже на прощание фыркнула, потеревшись носом о нос Жана. Султан и вся его кавалерия взобрались на своих лошадей и, наконец, выдвинулись. Сафие еще долго смотрела вслед удаляющейся армии. Внутри нее что-то нестерпимо жгло душу. Наверняка в этом походе случится что-то ужасное, в результате чего вся Империя ступит на тропу тьмы. Одному из шехзаде точно придется взойти на престол, кому-то придется стать его регентом. Вероятнее всего, этот пост займет Хюма Султан.       Лале гордо восседала рядом с Мехмедом. Несмотря на ветер, солнце все равно умудрялось жечь лица воинов. Под доспехами и кольчугами создавалась парилка, влияющая не только на состояние кожи, но и на состояние разума. Они ехали уже порядка пяти часов во весь опор и, разумеется, очень устали. Мехмед приказал пустить лошадей шагом прямо к воде. Было необходимо напиться и хоть немного освежиться.       Сойдя на землю, Лале почувствовала, как ее ноги заныли с непривычки. На глазах проступили слезы, и султанша принялась растирать затекшие суставы. Даже несмотря на удобную спину Ливерпуля, находиться в седле несколько часов подряд было пыткой. Однако была и еще причина слез.       — Почему ты плачешь, мой сладкий лукум? — Мехмед подошел к султанше, осторожно кладя руку между ее лопаток.       — Дети… Я боюсь за них. И боюсь за Сафие Султан. Валиде тоже выглядела не слишком хорошо, как бы не случилось чего…       — Не волнуйся, я уверен, что с ними все будет в порядке, мы вернемся с победой, и весь Эдирне будет воспевать славу османам. Мы завоюем Константинополь, и я сделаю его новой столицей Священной Османской Империи, — уверенно заявил султан, и Лале, поддаваясь его ауре, успокоилась.       Спустя еще пару часов стотысячная армия османов подобралась к вратам Константинополя. Некогда величественный город переживал свой упадок, представляясь не Новым Римом, а жалким огрызком Византийской Империи. Лале увидела там, вдалеке, Босфор, а за ним Анатолийскую крепость. Ту самую, сестру которой построил Мехмед.       — Взять город в кольцо! Не пройдет и года, как город будет взят. Константин потерпит крах! Падут неверные, и я буду править Империей отсюда! — войска, внимая приказу, рассредоточились вокруг города, а оставшиеся разбили лагерь в нескольких километрах от берега Босфора.       Эдирне уже был на ушах из-за начавшегося похода. Все только и говорили о бесстрашии Лале Султан, которая вопреки всем правилам и здравому смыслу оставила своих детей, чтобы воевать бок о бок с султаном Мехмедом. Так же начали ходить слухи о том, что хасеки-султан еще и бессмертная. Однажды она прервала казнь, а после воспротивилась повелителю всего мира, а теперь она вторая после него. Сможет ли шехзаде Баязед превзойти своих родителей в величии, пока оставалось загадкой.       Баязед находился вместе с тетей и сестрами в покоях валиде, слушая, как Хюма рассказывает легенду о Ферхате и Аслы на греческом, ее родном языке.       — Валиде, а откуда Вы знаете греческий? — Баязеду и вправду было интересно, а Сафие мысленно уколола себя за то, что не поинтересовалась, как жила Хюма Султан до попадания в гарем.       — Это мой родной язык, шехзаде, — ни на секунду не задумавшись ответила валиде, усаживая внука на колени. — Я родом из Греции. Это страна, наполненная белыми песками и бескрайним синим морем, таким синим, что небо крало его синеву. Страна цветущих олив и персиковых деревьев, сладкого винограда и невероятно добрых людей. Маленькой Зофье нравилось бегать среди торговцев и наслаждаться бризом, пока однажды Зофья не забрела туда, откуда не было выхода.       — Зофья? Как Сафие, да? — Баязеду не показалось странным такое совпадение имен, как и Хюме. — Откуда не было выхода?       — Выхода не было из корабельного трюма. Я спряталась от отца, который собирался загнать меня домой, но я туда не смогла вернуться. Я понимала, что торговцы, заметив меня, без зазрения совести продадут меня во дворец османского хана. Там я попала в гарем Мехмеда Челеби, но его сын, тогда еще шехзаде, Мурад заметил меня и забрал в свой гарем… А потом у Мурада родились сыновья. Халиме и Филиз задирали их носы, в то время, как я просто питала по-детски чистые и наивные чувства к шехзаде. Сафие, прошу простить за то, что нелестно отозвалась о твоей матери.       — Мы все знаем, что это правда, валиде, — кивнула Сафие, давай команду продолжать рассказ.       — Ахмед, Алааддин и Хасан росли сильными и добрыми мальчиками, у них были все шансы занять османский престол. Пока Халиме Султан и Филиз Султан хвастались умениями своих сыновей, я продолжала тихо растить и воспитывать Мехмеда…       Покои в нежно-персиковой гамме встречали солнечные лучи. Они мирно падали квадратами на мягкий бордовый ковер с изображением языков пламени. И эти же языки пламени сейчас были готовы взвиться из волос персиянки и по совместительству хозяйки комнаты. Она в красном платье, расшитом золотом и рубинами, сидела на диване и, не мигая, смотрела на верную служанку. Ту самую, которая несколько лет назад напала на Лале. В голове обеих зрели чувства, готовые сорваться в свободный полет, чтобы поразить сердце той, которая породила ненавистную связь между двумя сильнейшими людьми Империи.       — Это не моя забота. Тебе всего-то нужно взять мышьяк и подливать его каждый раз в еду Хюмы. Мне ненавистна одна мысль о том, что у Сафие есть поддержка. Филиз фактически отказалась от нее, Мехмед и Лале на войне, что мне, в общем-то, на руку. Шехзаде и султанши слишком малы, чтобы защитить ее, а это значит, что… Ее никто не спасет.       — Пелин-хатун… — замялась Айше, ощущая на переносице взгляд рыжей персиянки. — Сделаю.       — Чудесно. А теперь — ступай.       Шел четвертый месяц осады. Византийское войско заметно поредело, в то время как османы вполне себе неплохо обитали вблизи Константинополя. Погода располагала к удачному проведению боя, но в том не было большой необходимости, потому что полководцы успешно справлялись со своей задачей.       Лале, стоя возле карты напротив Мехмеда, размышляла над тем, с какой стороны будет лучше нанести удар. Город в кольце, и прорыв в целом — вопрос времени. Осталось лишь немного подождать…       — Повелитель! — в шатер прошел янычар, ловя на себе непонимающий взгляд султана.       — Говори, — Мехмед выпрямился, скользнув взглядом по повернувшейся к солдату жене.       — Кемаль-паша со срочным сообщением, требует аудиенции, — воздух почему-то резко сгустился. Повисло напряжение. Неужели войско византийцев выпросило подкрепление Папы?       — Проси, — кивнул Мехмед, расправляя плечи, тем самым всем своим видом показывая, что он сохранял самообладание, но только Лале понимала: он не хотел проигрывать и сейчас всеми силами старался воплотить в жизнь свою мечту о захвате Второго Рима. Впрочем, самой султанше также приходилось молиться Аллаху за ее идею. Иначе ее казнят на месте, а у ее детей не будет возможности вступить на престол. Кемаль вошел в шатер, не забыв поклониться, и начал доклад.       — Повелитель, византийцы ходят по улицам с криками «Помилуй нас!». Также нам стало известно, что Джустиниани и Нотарас поругались между собой, так и не решив, где именно им стоит укрепить стены. Османы не позволят им этого сделать, но даже в ином случае им не победить, и уже в конце мая — начале июня мы сможем их сломать.       — Кемаль-паша, — начала Лале, пристально глядя на Мехмеда. — Это все, что Вам известно?       — Нет, госпожа. Известно, что византийцы оставили бреши, и уже сегодня ночью армия будет готова пойти штурмом на город и бросить его к ногам Османской Империи.       — Так и поступим, Кемаль-паша. Готовь людей. Сегодня ночью вы выступаете.       Вот только не все было так радужно, как изначально предполагали Мехмед, Лале и Кемаль. Бреши оказались недостаточно слабыми, а посему султану пришлось дать приказ отступить, но вместе с тем отправить в сторону Третьих Константинопольских врат — самой незащищенной части города, — анатолийские войска, во главу которых встал он сам.       Рассвет. Флейты и барабаны разбили испуганные возгласы людей за стенами. Османы пришли. Они здесь лишь за тем, чтобы забрать то, что по праву принадлежит им. Лале подняла голову: впереди только победа в захвате, назад дороги нет.       Выхватив саблю, она рассекла воздух рядом со спиной султана, мешая стреле, вылетевшей будто исподтишка. А затем еще раз и еще, прикрывая спину верховного главнокомандующего. Ее движения исходили из прошлого, когда Мехмед учил ее сражаться так, чтобы затратить меньше сил, уничтожив как можно больше врагов. Лале танцевала с мечом наперевес, сражая каждого, кто был готов убить султана.       Вот только она не сразу заметила, как над к ее голове летел снаряд с Константинопольских стен. Со свистом разорвав воздушную гладь, он издал громкий хлопок. И последнее, что запомнила Лале, как Рустем громко зовет ее по имени, сбивая с ног и понимая, что снаряд скорее всего убил его боевого товарища.       — Госпожа, вы в порядке? — наскоро спросил он, помогая султанше подняться.       — Спасибо, Рустем-паша, — Лале подскочила на ноги, подхватывая сабли — свою и Рустема, — и с разбегу отсекая голову неверному. В пылу сражения она успела привыкнуть к запаху дыма, пороха и крови.       Попытка прорвать брешь в стенах Константинополя обернулась непоправимым: Мехмед, стоя на краю пропасти, был слишком занят стрелами перед ним, совершенно не задумываясь над тем, что со спины в него могут попасть свои, элементарно не заметив. Кемаль взмахнул саблей, но вместо Мехмеда случайно полоснул по руке Лале. Та в свою очередь рассчитывала спасти его, не сумев понять своей силы.       — Мехмед! — закрыла его спину ладонями, прижавшись всем телом к его груди.       — Лале?! — его большая рука прижала к себе голову султанши, спасая от мощного потока ветра. Шум Босфора приближался с каждой секундой, пока саму Лале и Мехмеда не накрыл холод…       Баязед раскрыл глаза. Рядом с ним в покоях находилась Сафие, и мальчик прижался к ней, словно та была последним человеком во всем мире.       — Тетя, повелитель и матушка вернутся домой?       — Не сомневайся, Баязед, вернутся и принесут победу, — Сафие сама не знала правильного ответа на вопрос шехзаде, но без ободряющей улыбки оставлять наследника османского престола было бы как минимум неправильно. Но она чувствовала: что-то не так…