Мари и Оливье

      Погода в тот вечер стояла безоблачная, небо было усеяно звездами, и только со стороны моря доносилось едва уловимое дуновение ветра. Мари сразу увидела Оливье. Молодой человек ждал ее, держа под уздцы двух андалузских лошадей, белую и вороную с белой отметиной на лбу. Шевалье был один, без слуги. Заметив Мари, он снял шляпу и, склонившись в поклоне, взмахнул ею так, что перья коснулись земли. Девушка в растерянности остановилась, не зная, как теперь ей следует отвечать на его приветствие. Она еще не вполне вжилась в новую для себя роль и попыталась сделать привычный реверанс. При виде ее замешательства молодой человек улыбнулся одними глазами и пришел на помощь:       – Нет, Мари, приседать не нужно. Как вы знаете, мужчины при приветствии кланяются, снимая шляпу. Но мы с вами постараемся избегать подобных ситуаций. Если вы обнажите голову, ваши очаровательные кудри рассыплются у вас по плечам. Кстати, вот ваши шляпа и плащ, – с этими словами он протянул Мари недостающие предметы одежды. Та взяла их и тут же спросила:       – А шпага?       – Шпага? – Оливье едва заметно нахмурился. – Достаточно того, что шпага есть у меня, вам она ни к чему.       – Но я тоже хочу шпагу! Хочу, чтоб все было по-настоящему! – продолжала настаивать Мари.       В голосе шевалье вдруг зазвучали металлические нотки:       – Мари, давайте раз и навсегда условимся, что шпага останется исключительно моей прерогативой. Я и так позволил вам больше, чем следовало. Не заставляйте меня об этом жалеть. Вы не должны забывать, что даже в этой одежде, вы не перестаете оставаться женщиной. Quae sunt Caesaris Caesari (1).       Все было сказано таким тоном, будто ничего, кроме согласия, не предполагалось. А значит, продолжать данный разговор не имело смысла. Мари вдруг почувствовала себя так, как если бы с разбегу налетела на стену. И удивленно посмотрела на молодого человека. С ней себя так еще никто никогда не вел, отец потакал ей во всем, даже монахиням случалось отступать. Но в Оливье, который был всего на несколько лет старше ее, чувствовалась какая-то внутренняя сила, заставляющая невольно подчиниться.       Словно ничего особенного не произошло, Оливье взял из рук девушки плащ и накинул ей на плечи, стараясь случайно не коснуться ее рукой. Мари надела шляпу, убрав под нее волосы, которые предварительно собрала на затылке. Шевалье окинул ее критическим взглядом и жестом показал на себе, что нужно поправить, после чего подошел к белому коню:       – Это – ваш. Его зовут Бланшню, он очень спокойный и покладистый, – с этими словами Оливье наклонился и сложил ладони, сцепив пальцы в замок. – Идите, я подсажу вас в седло.       Мари поставила ногу ему на руки, непроизвольно развернулась боком, чтобы сесть в седло привычным для себя способом и, не удержавшись, соскользнула обратно на землю. Стараясь удержать равновесие, она взмахнула руками и обняла Оливье за шею, а тот поддержал ее за талию. Тихий возглас – или только вздох сорвался с губ молодого шевалье. При этом девушка ощутила, как он отчего-то вдруг весь напрягся.       – Ой, простите, я случайно, – смущенно сказала она.       Оливье отстранился, снял ее руки со своих плеч и ровным голосом произнес:       – Мари, видимо вы забыли, что седло – мужское и на вас нет юбки. Вам нужно не поворачивать корпус, а перекинуть правую ногу через круп лошади.       – Я знаю, я хотела так сделать…       – А оно не сделалось?       Мари хмыкнула, посмотрела на Оливье, и, встретившись глазами, они оба рассмеялись.       – Попробуйте еще раз, – сказал молодой человек. – Только не спешите.       На этот раз девушка продела все как надо, и шевалье с легкостью закинул ее в седло.       – Вам удобно? Вы сможете ехать?       – Немного непривычно, но, думаю, я справлюсь – я хорошо езжу верхом.       – Тогда в путь! Я пущу свою лошадь так, чтоб она была на голову впереди вашей. Мы поедем небыстро, чтобы вы могли свыкнуться с мужским седлом.       Отвязав своего коня от коновязи, Оливье схватился за луку седла, подтянулся на руках и вскочил верхом. Они не спеша проехали предместье Каер и выехали на дорогу, ведущую в сторону Аррадона, расположенного на берегу залива. Час в пути пролетел для молодых людей незаметно.       Мари и впрямь была хорошей наездницей, поэтому довольно быстро обрела уверенность в мужском седле. Эйфория от вожделенной свободы опьянила девушку, и она щебетала без умолку. Ей все было внове, она во все глаза смотрела по сторонам – благо, луна и звезды озаряли все вокруг – и буквально засыпала Оливье вопросами. Тот на них охотно отвечал, комментируя все, что встречалось им по пути. Дорогу из Ванна в Аррадон, как водную, так и сухопутную, шевалье де Ля Фер знал превосходно.       – Аррадон – очень красивый городок, к сожалению, сейчас я не смогу вам его показать, – пояснил молодой человек. – Мы поедем в обход городской стены, чтобы выехать на побережье. Ведь вас, как я понял, прежде всего интересует море…       – Да! Я видела его всего один раз, еще в детстве, когда ездила с отцом в Кемпер. А здесь только слышала о нем рассказы и читала в книгах. До того, как отец отправил меня учиться в монастырь, мы с ним жили в нашем замке в окрестностях Тура. Мать я не знала, она умерла, когда я была совсем маленькой. В Туре моря нет, зато в аббатстве Кормери пекут очень вкусное миндальное печенье. У него смешное название – «пупок монаха»(2), – весело засмеялась Мари.       – Мне доводилось его пробовать, – чуть улыбнулся шевалье. – Меня воспитывал дядя, и до Наваррского коллежа я несколько лет прожил в его поместье недалеко от Тура и Кормери.       – Вас воспитывал дядя? А ваши родители, они живы еще? – Мари явно больше заинтересовали эти обстоятельства жизни Оливье, чем то, что они когда-то были почти соседями. Тем более, что в ее представлении это было слишком давно.       – Моя мать была статс-дамой Марии Медичи, – ответил молодой человек. – Я редко видел ее, хоть и очень любил. Она оставила двор, когда мне исполнилось одиннадцать лет, но к тому времени меня уже отправили учиться в Париж. Потом меня ждал флот, так что дома в Ля Фере я почти не бывал. Матери не стало меньше года назад.       Оливье вдруг стал задумчивым и замолчал. Мари почувствовала смену настроения своего спутника и сделала жест, чтобы взять его руку. Но Оливье ее вдруг поднял, будто не заметив порыва девушки, показал куда-то вдаль, и произнес:       – Мари, смотрите, вот ваше долгожданное море.       Девушка устремила свой взгляд в направлении, которое указывал молодой человек, и восторженно замерла. Перед ее глазами открывалась бескрайняя фиолетовая гладь, чуть темнее неба. По ней между огромными черными камнями вдаль к горизонту убегала лунная дорожка. Оливье украдкой взглянул на Мари и едва заметно улыбнулся:       – Следуйте за мной, мы спустимся поближе       Он без труда отыскал пологий спуск и направил своего коня по нему. Девушка медленно следовала за ним, хотя ей хотелось мчать во весь опор. Уже на берегу, пока Оливье привязывал коней, эмоции окончательно переполнили ее. И, не дожидаясь помощи шевалье, она соскочила с лошади, легко скинула сапоги и босиком побежала к морю, крикнув задорно:       – Оливье, догоняйте!       И почти тут же его рука поймала ее за талию и резко остановила. Молодой человек отчего-то не выказал того же восторга, который испытывала она сама. Вместо этого, отпуская ее, он сухо проговорил:       – Мадемуазель, извольте надеть ваши сапоги. Мы возвращаемся. Сейчас же.       (1)(лат.) Кесарю, кесарево.       (2) Речь идет о самом древнем макароне Франции из аббатства Кормери, форма которого с отверстием отличается от традиционной. Гастрономический Ларусс считает, что печенье было изобретено еще в 791 году.