***
Кэйа замечательно провел время, за исключением небольшого покалыванья в горле. Алкоголь хорошо помогал — больше задумываешься о пьяных разговорах, чем о боли в горле. Ну, или наоборот, с каждым новым глотком боль в горле всё усиливается. Сложно определиться. Он каждый раз говорит Дилюку что-то на прощание, вроде: «вино прекрасно, как всегда», «спасибо за хороший вечер», «удачи, братишка», как будто это может помочь наладить их отношения хоть как-нибудь. Он не часто задумывается над альтернативой, никогда не продумывает речь с ним, потому что боится серьёзных разговоров. Он снова игнорирует проблему, хотя знает как безнадёжно хочется её решить, ведь как жить? Если в горле ком, когда он стоит рядом, если пробегают мурашки, когда он говорит, если даже свою чёртову улыбку с каждым разом держать всё сложнее и сложнее Кэйа прощается с коллегами и напоследок бросает — «пока, братишка», махнув со спины на прощание Дилюку рукой. И только когда он закрывает дверь таверны, его что-то больно бьёт по голове, что-то щелкает. Осознание. Осознание, что игнорировать, как всегда, уже не получится, ведь ярко красный бутон в его руках и металлический вкус крови на губах говорит об обратном. Эмоциональный шкаф не выдержал и раскрылся на распашку, бесстыдно выбрасывая вещи во все стороны. Улыбка спала с лица. Где-то он эти симптомы видел. Что-то романтичное, на что Кэйа упорно не обращал внимания. Неужели, то, над чем он готов долго шутить и смеяться, постигло его самого? Хриплый кашель и ещё пара лепестков. Гадко.***
Кэйа стоит под холодным душем. Обычно именно холодный душ смывал все мысли и грязь, горячий заставлял его больше думать, не говоря уже о ванне. Но не в этот раз, в этот раз его рот раскрыт в немом удивлении, когда на наболевшем месте, на спине был замечен подозрительный росток. И почему так больно? Он уже не сомневается, причина его болезни — Дилюк. А как ещё объяснить эти розы? Как объяснить подступающие к горлу лепестки, когда разговор заходит о нем, когда он пьёт его вино, когда Дилюк просто стоит рядом? Даже думать опасно, и Кэйа бы мог думать о чем-то другом, но лепестки роз каждый вечер напоминают ему о себе, заставляют размышлять, зацикливаться на этой проблеме. «розы, розы, так романтично, что тошнит» — и колючие шипы снова пронзают его изнутри. Иногда Кэйа думает, что не будь он таким фантазером, он бы давно забыл о Дилюке, о цветах. Розы бы завяли и исчезли сами по себе, но у него не выходит. «Чем больше ты думаешь о том, чтобы не думать об этом, тем больше ты об этом думаешь». Не получится больше игнорировать проблему, выйдет лишь смириться и ждать своей смерти от любви к человеку, который тебя ненавидит больше всего на свете. Как обидно. Кашель. Опять лепестки. Кэйа устало выдыхает. За этот месяц он успел привыкнуть к кровавым лепесткам и шипам роз, режущим горло. Всё в порядке. Всё под контролем. Отвратительно.***
Кэйа привык, что таверна — единственное место, где можно расслабиться, забыться и удовлетворить свою потребность к выпивке, но с момента этой сраной болезни ходить в лучшее место города всё сложнее. Вот ты думаешь что всё нормально, как Дилюк приносит спиртное, и по горлу проезжает наждачка. Всё вроде налаживается, но при взгляде на барную стойку что-то внутри скулит и растёт, колет. И ты уже, выжатый и пьяный, полностью успокаиваешься, поднося почти пустую бутылку к губам, но ловишь на себе недовольный взгляд алых глаз, и уже безнадёжно задыхаешься от кашля, облокотившись на испачканную кровью раковину. — да черт тебя брал, Дилюк! — хотел бы крикнуть Кэйа, но в силу состояния способен лишь шептать. Он умывается и неровно дышит, смахивает с горячего лба пот, с щек слезы, устало потирая брови указательным и средним пальцами, зажмурив глаза. Дыхание выравнивается еле как, и Кэйа поднимает взгляд на свой вид в зеркале. Красный, пышный, проросший бутон отчетливо ярко виден на его шее. Никогда так сильно Кэйа не хотел разбить свое собственное отражение. Беспощадно.***
Кэйа неловко улыбается Барбаре, на лице которой отчетливо пробежала вся палитра отрицательных эмоций. И что говорить? «какой ужас!» или «почему ты так долго молчал?!», или «т-тебе наверное больно», или ещё много различных вариантов, может лучше вовсе просто упасть в обморок. Но Барбара молча пялиться на пышный красный бутон и охает, нахмурив брови. — жутко, правда? Но я пришёл не пугать, а спросить, есть ли возможность извлечь из меня эти чертовы цветы? — Кэйа смотрит на Барбару, отчаянно качающую головой — Ну или обезболивающие какое-нибудь? — простите, я с такими вещами первый раз сталкиваюсь. — она задумчиво смотрит сквозь собеседника и в миг подпрыгивает— точно, ханахаки, была такая болезнь. Очень редкая говорят. Я читала про неё немного, когда всем этим увлеклась. — Барбара виновато опустила взгляд — Всё это из-за неразделенной любви к кому-либо, она калечит тебя изнутри мучительно-долго, пока не съест тебя полностью. Этому поможет только ответ взаимностью, от человека в которого ты влюблен. З-звучит глупо, как очередная мелодрама, правда? Вот и я думала, что не столкнусь с этой болезнью хоть как-то, поэтому я не углублялась в эту тему, мне очень жаль. Кэйа хрипло посмеялся. — ничего, я как нибудь справлюсь с этим. Главное, не говори об этом никому, а то из этого раздуют огромную проблему, не так уж всё и плохо. — он улыбнулся и подмигнул — И Джинн намекни, чтобы дала мне отгул, я отдохну и прийду в порядок. Барбара обеспокоенно кивнула. Кэйа и правда хорошо умел врать, улыбаться и вести себя совершенно спокойно, пока шипы роз чертовски больно резали кожу изнутри. Несправедливо.***
Кэйа умело спрятал цветок за бинтом и ватой, даже придумал оправдание, мол «задумался и об ветку порезался». Глупая затея, лучше сиди дома и не высовывайся, все всё равно заметят эту твою «рану». Однако, любовь к таверне его никогда не покинет. Тем более, он уже сам не знает что хуже: сидеть и медленно мучиться от боли дома или радоваться и напиваться в таверне, рискованно быстро приближаясь к смерти. Он выбрал второе, не важно как бурно отреагируют собутыльники на его попытки скрыть болезнь. — ничего себе это где ты так? Неужели это твое очередное своеобразное украшение, в связи с твоими странными вкусами в одежде. Тебе не много ли безделушек на себе таскать приходится? — хаха, нормально, не надорвусь — Кэйа завалился на стул. Да, тут даже оправдаться не выйдет, все видят Кэйу на сквозь. Что ж, меньше хлопот, пусть все думают что его внезапно потянуло на бинты. — да ничего вы не понимаете, наверное наш капитан как обычно что-то пытается скрыть — Кэйа мысленно хмуриться. — например, новый засос от своей дамы сердца! — Кэйа облегченно выдыхает. — точно-точно — собутыльники активно кивают и смеются. Кэйа наиграно заливается хохотом: — может быть, может быть… «А может пошли вы все нахуй» — прокручивает Кэйа в голове уже какой раз. Нет у него дамы сердца совсем, да и спрятанное нечто за новым «аксессуаром» является абсолютной виной Дилюка. Дилюка, который, прямо сейчас, сверлит взглядом его затылок. И было бы поистине прекрасно если бы это был действительно засос. И снова уборная, снова розы, снова кровь. Кровь текла из рта, из носа, очередной бутон застревал в горле. Лицо все бледнее и бледнее и ноги уже не держат, он медленно спускается на пол. Всё что хочется Кэйе — это сдохнуть прямо сейчас, здесь, возле этой чертовой раковины. Сердце скулило от боли, но не хотело останавливаться, оставляло его живым, мол «нет-нет, это ещё не конец, живи дальше». И тут не знаешь кого ненавидеть. Себя? Болезнь? Боль? Дилюка? Свою фантазию? Что в конце концов? Следует ему только представить Дилюка, представить его волосы, его глаза, его холодные руки, губы. Только представить, что всё это находится так близко. Только подумать о том, чтобы до них дотронуться — голова идёт кругом, от боли выступают слезы и привкус крови. Всё смешалось, все внутри превратилось в один единый цветок, он душит, растёт, колит. Откуда идёт кровь? Из пораненной глотки или искусанных губ? Уже неважно. Стук в дверь. — ты долго ещё? Решил подрочить и уснул? Мы тебя ждём короче. Кэйа устало поворачивает голову в сторону звука и еле слышно прокашливается: — в. Всё в порядке, хаха, немного задумался, скоро буду! Человек за дверью ушёл. Кэйа поджал колени и схватился за невыносимо болящую голову руками, зарылся в собственные волосы, с сильным желанием вырвать их все прямо сейчас. Станет легче. Ну хоть что-то должно заставить его чувствовать себя легче. Невозможно.***
Кэйа нервно сглатывает, приводит себя в порядок, возвращается обратно к пустым разговорам. Легче не стало, но он хочет верить в обратное. Выпивает вино, бутылку за бутылкой. Теряется в мыслях, пьёт и молчит, игнорируя всех и все. Забыться, запиться, погибнуть. После очередной бутылки, он устало клюет носом и падает в сон. Рядом смешки: «устал бедный», «заработался в отпуске», «долго не спал после бурной ночи», «в туалете наверное также уснул». Однако никто его не разбудил, кучка коллег поболтала ещё какое-то время и разошлась по домам, оставив Кэйу умиротворенно лежать на столе. Остальные посетители подтянулись, покидая таверну. Наконец-то тихо. Спокойно.***
Дилюк протер последний несчастный стакан и повернулся, осматривая пустой зал. Ну как пустой. Только Кэйа, мирно лежащий на одном из столиков мешал всей картине. Дилюк недовольно цыкнул и закатил глаза, медленно подходя к спящему. На момент он задумался и наклонился к его лицу. И правда, дышит, однако от него невозможно несёт алкоголем, бесит. «Напился.» — Дилюк устало поправил перчатки и хотел было врезать ему со всей силы по голове, однако остановился, разглядывает бинт на шее Кэйи. Не то чтобы ему интересно, не то чтобы он что-то себе надумал, не то чтобы он подслушивал их разговор, но так хочется посмотреть что за ним… Просто убедиться, умерить своё любопытство. Посмотрев вокруг себя он вздыхает и приподнимает бинт с ватой. Ярко красный бутон заставляет его нервно взглотнуть, скрипя зубами: — что? Кэйа устало жмурит глаза и трется носом о руки, на которых спал. Голова раскалывается, он протирает рукой лоб, щеки, и устало выдыхает в ладонь. Он все ещё жив, не верится. Кэйа осматривает помещение — таверна, всё как обычно, за исключением отсутствия посетителей и Дилюка. Дилюка? Уставший взгляд Кэйи осматривает его катострофически близкое, встревоженное лицо. И лишь пару секунд любуясь, замечает его руку на наболевшем месте возле шеи. Он поджимает губы, снова смотрит в лицо Дилюку и трезвеет. Трезвеет быстро, раскрывает глаза, отчаяно закрывает рот руками, стараясь прогнать все цветы поступившие к горлу, отворачивается. «Не думай» Сейчас бы отшутиться, сказать хитро и протяжно «привет», чтобы смотреть на его злое выражение лица. Не выйдет. Он слишком долго терпел, прятал, слишком долго игнорировал. Дилюк не может ничего сказать. Мысли путаются, в горле ком, не хочется кричать, не хочется грубить. И уходить. Не хочется. Дилюк молча опускает руки и отходит на несколько шагов назад, снимает перчатки и кладёт на стол: — Кэйа. Кэйа вздрагивает. Дилюк слишком тих и спокоен, даже не добавил «сэр», как любил делать, показывая всем видом Кэйе, что они не знакомы. Он поворачивает голову, по прежнему испуганно смотря на Дилюка, который, в свою очередь, отвернулся и смотрит куда-то в стену. Кэйа сглатывает, а затем устремляет взгляд на его свободные от перчаток ладони. Нежно-синие цветы — аконит. Красивые, но ядовитые, покрывают бледные ладони. Абсурдно.