***
Серые стены храмовой комнаты душили Гвина в своих объятиях. Именно к этому он и стремился, оставив фамильный особняк и детские воспоминания позади, прекратив счет дней и месяцев и заучив наизусть все священные тексты Лиссы. Медитации, в которых он так тщательно топил свое время, вытесняли мысли, эмоции и ощущения живого тела, взамен предлагая отрешенное спокойствие и зыбкое умиротворение. Гвин отказывался служить людям, как это делали другие жрецы и как того требовал храмовый устав, но взамен исправно оказывал помощь везде, где требовался умелый месмер. Иногда к нему приходили домашние слуги, робко спрашивающие того или иного совета по поводу осиротевшего особняка, или дворецкий, который все еще чувствовал многолетнюю обязанность перед его семьей. Графиня Анис, которая то и дело появлялась в храме по своим делам, разочарованно цокала языком, глядя на его отсутствующее лицо. Чаще всех прочих приходила леди Ирма, и Гвин видел, что она ненавидела эти визиты так же сильно, как он. Будучи верным последователем Лиссы, Гвин знал, что каждый человек рано или поздно встает перед выбором между иллюзией и красотой, и он также понимал, что мать Альбы выбрала первое. Он ни разу не попытался переубедить ее, вместо этого они садились напротив шести храмовых витражей и не произносили ни слова, пока Гвин плел череду заклинаний. Ему не требовались движения рук или слова, произнесенные вслух, он слишком хорошо знал и помнил все то, за чем сюда приходила леди Ирма. Знакомый силуэт, где-то на краю зрения отрабатывающий движения с мечом, запах одежды, перемешанный с запахом дома, мягкое касание пальцев, прилетевшее теплым ветерком, и отголоски лишенного всякого притворства смеха. Когда леди Ирма уходила, Гвин возвращался к себе в глухую серую комнату и раз за разом делал свой выбор. И, будучи верным последователем Лиссы, неизменно выбирал красоту. Многие не понимали, что за этим словом скрывался не внешний облик, а сама суть вещей — люди несли красоту в своих глазах и сердцах, могли видеть ее в истине, подвиге, дружбе или зеленых полях Квинсдейла, не затоптанных копытами кентавров. Красота, которую выбрал для себя Гвин, приняла облик свежего букета белых плюмерий, вот уже много дней лежавшего на его столе. Цветы были единственным пятном цвета в этом тусклом убежище и единственным напоминанием, которое он позволял себе делать. И ничего не менялось. Но иногда графиня Анис вносила свои порядки в его размеренную жизнь.***
— Милорд… мы не могли проигнорировать… приказы графини… — тараторил запыхавшийся слуга, боязливо поглядывая на мрачное лицо Гвина. Пожалуй, этого стоило ожидать — Анис ничего не оставляла без присмотра в Божественном Пределе, и каждый ресурс должен был работать на безопасность королевы Дженны. Сегодня таким ресурсом оказался сам Гвин, которому пришло срочное сообщение о готовящемся обыске его особняка. Дом был забит до отказа: городская стража воспользовалась помощью нескольких старых слуг, которые работали тут со времен свадьбы его родителей, и, судя по звукам из погребов, разбирала фундамент здания камень за камнем. Несколько агентов Сверкающего Клинка околачивались рядом, то исчезая, то вновь появляясь на виду, но, заметив его, в один миг оказались рядом, и Гвин с готовностью рассказал им обо всех тайных лазах и местечках, про которые знал. Что именно они искали никто не говорил. Cолдаты то и дело подзывали двух Клинков, но те раз за разом отрицательно мотали головой. Главная улика нашлась среди личных вещей его отца — осматривая кабинет, Клинки все чаще переглядывались между собой, явно общаясь на каком-то тайном языке едва заметной мимики и жестов. В какой-то момент терпение Гвина затрещало по швам: — Я могу вас оставить. Темнокожая элонка бросила ему терпеливую улыбку: — Профессиональная привычка, милорд. Ничего личного. — Тут много подходящих предметов, — заметил ее напарник. — Каким из них ваш отец дорожил больше всего? Гвин не знал. Он не интересовался отцом с тех пор, как умерла его мать. Тот настолько глубоко спустился в пучину безумия от ее потери, что иногда звал своего единственного сына именем мертвой жены. Они действительно были похожи, но это сходство не приносило счастья никому, и Гвин постепенно стал избегать отца и ненавидеть свое отражение в зеркалах. Он бросил тяжелый взгляд на высокий сервант в углу: — Проверьте верхний ящик. Клинки кивнули и вытащили под свет солнечных лучей небольшую деревянную шкатулку. Что-то привлекло их внимание и они резко переглянулись. — Возможно, мы должны забрать это в штаб? — предложила элонка своему напарнику, но Гвину показалось, что вопрос был задан ему. Он нахмурился, чувствуя что-то неладное. — Погодите. Я хочу, чтобы вы открыли ее при мне, — потребовал он. Мужчина-Клинок — невысокий кантанец с цепким взглядом узких глаз — выглядел слегка недовольно. — Тут магическая печать. Нам не рекомендуется вскрывать их в присутствии горожан, — сказал он, но все-таки поставил шкатулку на стол. — Я кое-что знаю о магии, — покривил душой Гвин. Как и всякий месмер, он много знал о магии хаоса, однако другие виды магии были ему совершенно незнакомы. Он очень хорошо умел скрывать, создавать иллюзии, искажать и срезать пространство мгновенными перемещениями и путать сознание врагов. И если это была скрывающая печать — он смог бы ее развеять. — Вообще-то… — начал было кантанец и умолк. — Знаешь, что? Ответственность на тебе. Элонка смущенно кашлянула и обратилась к Гвину: — Я обязана предупредить, что это действительно может быть опасно. Но, входя в ваше положение, а также учитывая статус вашей семьи… — Тебе просто охота провести эту операцию без надзора графини, — беззлобно фыркнул кантанец. — Есть пожелания? — перебил их Гвин, не желая тратить время на бестолковые чужие перепалки. — Открывайте очень осторожно, — серьезно посоветовала она. Гвин кивнул и положил ладони по обе стороны от шкатулки. Это была одна из любимых вещиц матери — подарок отца к их свадьбе, и она часто прятала туда любимые безделушки, включая разноцветные камешки и круглые орешки, которые ей из сада гордо приносил маленький Гвин. После ее смерти отец забрал шкатулку себе, остальные вещи были переданы родственникам или в благотворительные приюты. Сам Гвин не взял ничего. От деревянной поверхности не исходило никаких магических колебаний, но она была неприятной на ощупь. Он осторожно обрисовал кончиками пальцев контуры запутанных узоров и маленькую замочную скважину, прошелся по незнакомому символу. Возможно, его раньше тут не было, но он так давно не видел шкатулку, что мог ошибаться… Гвин прижал ладонь к символу и дал толчок магией. Тут же что-то выстрелило в ответ, пробивая его кожу и кости насквозь ярко-красным столбиком света. — Назад! — одновременно выкрикнули Клинки, но Гвин остановил их взмахом второй руки. — Все в порядке, — он показал им невредимую ладонь, стараясь звучать невозмутимо. Его сердце бешено колотилось внутри, сбивая дыхание, мысли и концентрацию. Это было опасно, ему нужно было успокоиться. Чужая магия была жесткой, первобытной и дикой, словно ее тысячелетиями удерживали где-то взаперти. Возможно, внутри лежала какая-нибудь вещь, зараженная драконьей порчей, и, открыв крышку, Гвин рисковал повторить судьбу обезумевшего капрала, напавшего на королеву. — Все в порядке, — повторил он шепотом и прикрыл глаза. В иной раз он бы прочел молитву Лиссе или мысленно пропел одну из ее песен, но сейчас на это не было времени. И он выбрал другой не менее надежный способ — вспомнил уверенное присутствие Альбы, ее веселую непоколебимую веру в то, что мир удивителен, что людей нужно защищать, что Гвин заслуживает ее компании столько, сколько он этого захочет, что… Его пальцы мягко плели одно заклинание за другим. Вокруг шкатулки появился розовый барьер, способный отразить летящие снаряды, в воздухе вспыхнул символ Мантры непоколебимости, а над их головами повис прозрачный купол Изгиба времени. Теперь действовать нужно было быстро — Гвин пустил силовую волну под срез крышки, выбивая петли и наблюдая, как следом за ними начали выползать на волю красные струйки магии. Опережая запрещающие протесты Клинков, он сдернул крышку и резко отшатнулся — острый веер мелких осколков разлетелся во все стороны, отскочил от барьера и вонзился обратно в шкатулку, которая тут же ощерилась деревянными щепками. Внутри, в окружении подушечки из красных кристаллов, лежал искореженный медальон матери. Кристаллы покрыли всю внутреннюю поверхность, будто годами прорастали там, и были сверху присыпаны мелкой крошкой, оставшейся после взлома. — Это же… — начала элонка с плохо скрываемой яростью в голосе. — Проклятье. Я не ожидал, что и в этом будут замешаны Белые Мантии, — кантанец от души выругался. — Мы не должны были открывать это здесь. Гвин продолжал смотреть на содержимое шкатулки, сжав губы в тонкую побелевшую линию. Это было похоже на чью-то извращенную насмешку, наказание или пытку. Как долго оно лежало здесь? Кто положил это сюда? Знал ли об этом отец? — Найди мне ящик, — обратилась к своему напарнику элонка. — Мы не можем в открытую тащить кровавый камень через полгорода. Эта дрянь опасна. — Отчет для Анис будешь писать сама. И разговаривать с ней тоже, это же была твоя идея… — огрызнулся тот. — Я хочу знать, что происходит, — громко произнес Гвин. — Передайте графине, что я прошу объяснений. Клинки переглянулись — это явно было чем-то вроде дурной привычки — и мрачно кивнули. Руки Гвина гневно тряслись. Его дом гнил изнутри, а он никогда этого не замечал. Он должен был докопаться до правды. Новую жизнь в храме пришлось отложить.***
— Спасите! Помогите! — надрывался голос. — На помощь! Альба пробиралась песочной тропой Проклятого Берега обратно к лагерю. Она знала, что обладатель голоса ее не видел и вообще вряд ли догадывался о ее присутствии, но не могла отделаться от желания ускорить шаг и еще раз оглянуться. — «Помоги-ите», «спаси-ите»! — вдруг передразнил себя голос и зашелся издевательским лающим смехом. Привыкнуть к проклятьям и пожеланиям смерти, сыпавшимся из гнилых ртов врагов было намного проще, чем слушать бездумные вопли о помощи фермеров-мертвецов. Когда-то они были простыми людьми, возделывавшими свою цветущую и благословленную богами землю, а сейчас, пролежав в морских глубинах несколько сотен лет и поднявшись по воле дракона, вновь принялись за привычное дело, днями и ночами бесцельно перекапывая мертвую почву и заманивая в ловушки неосторожные отряды. Тропа, обрамленная высокими потускневшими кораллами и засохшими шляпками морских грибов, наконец-то начала сужаться и заворачиваться в холодные каменные стены — до Моста Последователей оставалось недолго, а оттуда и до лагеря было рукой подать. Из Альбы вышла ужасная разведчица, и она шла, оставляя после себя много следов, но это было уже не важно: им всем нужно было сниматься с места и уходить, бросая пост, на защиту которого ушло много месяцев и еще больше — драгоценных жизней. Путей отступления было немного. На Проклятом Берегу расположились основные силы военной кампании Пакта, но путь к ним был перекрыт отрядом восставших мертвецов, с которыми лагерь Альбы никак бы не справился. На западе к стенам лагеря прижимались непроходимые развалины святилища короля Дорика, блокируя доступ к водам Утонувшего Моря, а восточная дорога упиралась в Салиа-Бейт вместе с его древним птичником. Это был единственный раз, когда Кас вернулся из разведки и не мог остановить свой хохот. — Оррианский! Курятник! — заливался он, часто-часто дергая Альбу за рукав. — Нет, ты только представь: дюжина маленьких прогнивших домиков, из которых выбегают мертвые цыплята и пикируют на твои колени! Наверное, их там десятков шесть наберется, если не больше, ты бы это видела! Она вежливо попыталась отобрать руку назад, но Кас разошелся еще сильнее. — Это же получается, что у нашего большого страшного дракона есть… боевые курицы! Вот это я понимаю расширение армии! — Кас. Они опасны? — О, еще как! Убить их дело нехитрое, но тельца взрываются и оставляют свои внутренности и прочую дрянь на тебе. Гаденыш, которого я прихлопнул, своей жижей уничтожил часть моего доспеха. Видишь дыру на коленке? — Вижу. С нее и нужно было начинать, — Альба сдалась и наконец-то улыбнулась. — Тогда было бы не так весело. Но, знаешь, теперь у меня есть мечта — чтобы великое очищение Орра началось именно с этих маленьких пичужек. Ради такого я готов пойти на крайние меры — сесть и написать официальный запрос Трэхерну. — Я определенно не буду в этом участвовать, — она с дружелюбно-показательным видом отошла на несколько шагов назад. — Один, всегда один, — наигранно вздохнул Кас. — Местечко и правда жуткое, не удивлюсь, если туда скоро заявятся Дознаватели. Я слышал, у них появилось немало подводных баз вокруг Орра. Держись оттуда подальше. И Альба так и сделала. Мост Последователей висел узкой каменной лентой над глубоким оврагом, испещренным обломками древних зданий, сломанными вражескими требушетами из кости и статуи кого-то из Шестерых, сплошь покрытой морскими ракушками. За мостом виднелись покосившиеся стены лагеря, но взгляд Альбы проследовал еще дальше, на север, где находился поистине исполинский храм Двайны. Похоже, им предстояло искать свое новое пристанище там. Но Альба не знала, могла ли она доверять хоть чему-либо на этой земле.***
— Я повторяю, нам нельзя здесь оставаться. Если мы не уйдем, то не только вскоре пополним ряды драконьих миньонов, но и станем западней для других. — И поэтому наш курс действий — искать ближайший лагерь Пакта наугад? С кучей раненых на руках? — резко поинтересовался асура-медик. — У нас есть четкое направление, и я вам его уже изложила. Два раза. — Альба раздраженно поправила разбитые наручи, которые едва-едва держались на своем месте. Не хватало еще лишиться последних средств защиты. — Послушайте, что бы мы ни решили, мы совершенно точно уходим с этого места. — Но как же транзитные отряды? Они рассчитывают найти здесь заставу, где можно узнать обстановку и обновить свои карты. Не говоря уже о том, что у них наверняка будут припасы, — неодобрительно рыкнула чарра-механик. Альба шумно выдохнула. У них не было времени на пререкания. Им предстояло собрать весь лагерь, на скорую руку сбить переноски для раненых и выдвинуться до того, как их найдут. — Последний транзитный отряд проходил две недели назад и сейчас находится на юго-западе от лагеря вместе с нашими тремя пропавшими группами разведки. Возглавляет их капитан Роланд и единственное, чего они все ждут — команды атаки от дракона. Лагерь накрыл взволнованный ропот. — Значит ли это… — начал было асура. — Да, мертвы, — перебила его Альба. — Вам хорошо известно, что поднятые Зайтаном выдают ему все свои секреты. Роланд знает, где мы находимся, и, появись у дракона потребность в расширении отряда, он отправит его за нами. Она подошла к каменному столу и выудила оттуда карту, пытаясь прикинуть расстояние до храма. Перед глазами плыло. Не все выдавали дракону свои секреты — некоторые просто безвозвратно умирали. Темно-коричневый силуэт, лежавший у ног восставших мертвецов, был Касом. Альба видела достаточно мертвых тел на поле боя, даже небольшие стычки с кентаврами не обходились без потерь, и она знала многих погибших — тренировалась и общалась с ними, ходила в патрули, выпивала с ними вне караула. Их смерть всегда была болезненной, но это была возвышенная боль. Груды окровавленных лат вызывали ярость, желание отомстить и горькое сожаление, но даже самые страшные смерти всегда были героическими. Всегда было место для гордости и благодарности тем, кто выполнил свой долг. Но, глядя на то, что осталось от Каса, ей хотелось только кричать не своим голосом. Сдерживаемый вопль ужаса и режущая боль в висках вытесняли напрочь все остальное. Сильвари любили жизнь больше всех, были моложе всех и умирали самыми первыми, потому что дракон не мог поднять их тела, не мог выведать их секреты, сделать своими марионетками и обратить против бывших союзников. — Тут обозначены два храма, — громко сказала Альба, взяв себя в руки, и подняла карту перед всеми. Из двадцати бойцов осталось семь и, кроме нее, сражаться в полную силу больше никто не мог. В пистолетах механика давно закончились пули, и она использовала все подручные средства, чтобы всадить хоть немного металла противнику промеж глаз. Медик, в истинно асурской манере, мог сделать больно словами и презрительным выражением лица, но не оружием. Остальные же были тяжело ранены, хотя ослепшая норна утверждала, что, в случае опасности, ее заряды молний непременно найдут цель и не заденут своих. Альбе предстояло довести их до лагеря в полном составе. — Кратчайший путь ведет к храму Двайны, — продолжала она. — Монастырь Дурманд участвует в боевых операциях наравне с остальными орденами, но его главное преимущество заключается в исследовании всех исторически и магически значимых мест Орра. С наибольшей вероятностью они уже взялись за изучение храма Двайны, и там мы встретим дружественные лица. Медик, слушая ее, медленно кивал головой: — С учетом сложившейся ситуации, пожалуй, это действительно наилучшее… — На северо-восток отсюда находится храм Лиссы и идти к нему придется дольше, — перебила его она. — Прямо перед ним лежат руины деревни Рен — это стратегически важная точка, из которой можно не только контролировать храм, но и еще несколько направлений к Бейт-Феллахин и долине. Несколько человек вопросительно подняли брови, но промолчали. Когда пауза затянулась и взгляды присутствующих поползли в стороны, она поняла, что они возложили ответственность на нее и позволяли ей сделать выбор самостоятельно. Альба была благодарна, что ей не пришлось объяснять свой выбор — в ее снах в храме Двайны не горели фестивальные огни. Длинные широкие ступеньки вели к полукруглой площадке, на которой, вскинув руки, высилась самая красивая и самая искусно сделанная статуя Двайны — авторства человеческого скульптора Малькора. Узкая каменная тропа, спрятанная сбоку, уводила дальше и выше, к острому носу скалы, где, по легенде, Малькор бросился в море, ослепленный любовью к богине. Альба ненавидела эту историю. Почему Двайна — предводительница пантеона — не помогла несчастному смертному, который выполнял божественную прихоть? Почему богиня жизни не могла его исцелить? Почему богиня ветра не могла подхватить его тело, летящее с высочайшего обрыва северного Орра? Почему ее сын — бог смерти Грент — не мог подыскать для души скульптора судьбу получше, чем быть навеки привязанным к этому месту? Лишенный всякой любви, полный безумия и боли крик Малькора «Двайна!» звенел во снах Альбы. Человеческие легенды о Шестерых порой бывали очень дрянными, думала она, и храм Двайны, который должен был быть оплотом спокойствия и защиты, не выходил у нее из головы. Боги больше не имели власти над этими землями и, быть может, вопль Малькора был предостережением. — Мы отправляемся к храму Лиссы. Лагерь немедленно пришел в движение. Каждый знал, что нужно было делать, и даже раненые помогали сворачивать и перевязывать вещи в компактные тюки. Альба взглянула на северо-восток, где находился храм. У нее не было шанса на ошибку. «Гвин, — мысленно взмолилась она. — Надеюсь, твоя богиня защитит нас так же, как она защищала тебя всю жизнь».