Восход.

Вырисовываю на альбомном листе небольшой электрический щиток. Вновь всматриваюсь в картинку крупного учебника. Перехватываю голубой карандаш, одиноко валяющийся на окраине стола. Шумно выдыхаю, когда неприятное покалывание где-то в подвздошной области побуждает зажмуриться и по-детски мило сжать кулачки. Крупный мужской силуэт облокачивается на дверной косяк и несколько мгновений всматривается в моё лицо, затем откусывает зелёное яблоко и недовольно вздыхает. Кажется, готовится к очередной порции нравоучений. — Я схожу. — на выдохе произношу я, раскрашивая поля художественного шедевра. — Да-да. У тебя может скоро этот перисан, перистант, перистантит… Блять, ты поняла короче. Усмехаюсь артикуляционным способности друга и мило улыбаюсь. — Перитонит. — пожимаю плечами, мысленно сверяясь с симптомами с первой вкладки браузера. Сокамерник немного нагибается над темным деревянным столом, рассматривая моё срисованное творение, предназначенное для спасения мужского анала от армейской жизни. — Крутяк. — радостно протягивает друг и горделиво приобнимает меня за плечи. — Стану электриком и официально смогу прятать закладки по квартирам. Ударяю ушастика по кисти, демонстрируя тотальное недовольство. Криминальная жизнь осталась в недавнем прошлом и вспоминать ее, определённо, не стоит. Довольно лыбится и дружелюбно целует в затылок. Ощущение принятия меня и моей нестабильности данным человеком берет вверх над всеми мудаками, так безжалостно убивающим моё сознание. — Спасибо, что приютили. — тихо произношу я, а сердце пропускает несколько ударов. — Ты—лучшее, что преподнес мне этот чертов центр. А перед глазами предательски вырисовывается образ Разочарования. И сейчас, спустя восемь дней, его силуэт приобрел более темные черты. Кажется, чем больше я всматриваюсь в его ранее голубые глаза, тем быстрее тону в их мгле, словно мазуте. Липко, неприятно и жутко. Когда ты несколько месяцев вырисовывал идеализированный облик с прекрасным постельным провождением, а сейчас когда всё резко расплывается и выглядит как бесформенная субстанция, ты не понимаешь в какой именно момент, повела себя как идиотка. — Кир, а всё же, че с Вадимычем делать будешь? Пожимаю плечами. Скрывать от него — бессмысленно. Врать — бессмысленно. Убеждать себя, что вот-вот душевные терзания закончатся — бессмысленно. Изображать недовольство перед темным силуэтом футболиста перед подъездом — бессмысленно. И так девятый день. — Через час же снова появится, Кир. — всматривается в циферблат настенных часов, и я недовольно откидываю карандаш в сторону. — Извини, он—мудак. Но честно говоря, за эту неделю сделал больше, чем кто-либо в твоей житейской. — Ага, похоронил разочарование с предательством и закинул парой букетиков с несколькими медведями. — издевательски. — Если бы хоть раз спустилась, увидела бы, что вместо медведей он закинул несколько крупных коллекционных книг на иностранном языке. Мохнатых там не было. Онли его физиономия с щетиной. Улыбаюсь. Провожу кистью по коротким волосам друга и вновь восхищаюсь своей верой в мужскую половину человечества. И хоть знания, что на самом деле на данный пол приходится намного меньше, не позволяют уменьшить их процент. Ведь когда воспитываются такие парни, как друг, их определённо, можно считать за сотни тысяч других. Обыкновенных. А Платонов не такой. Он особенный. — Надеюсь, издания получили годную компенсацию за эти шедевры. — отвлеченно заявляю я, а уголки губ непроизвольно приподнимаются. — Тебе соседка с утреца пыталась дозвониться. Менты снова приходили. Че делать то будешь? Опрокидываю голову на твердую поверхность стола и жалобно стону. Ну вот, очередная проблема конвоя социальной защиты. Резкое недовольство матушки-родины о моем сиротстве. Хотя стоило беспокоиться, когда я ходила вся бордовая при чудоковатой семейке. Полный набор. Мать—шлюха; отец—психологически нестабильный вор-покровитель и дочь, убившая все надежды данной компании. Какая же дичь. — Кровавые колени и мольба восстановить родительские права матери или же… — задумываюсь, вновь приподнимая голову с письменного стола. — Навестить троюродную тетушку и выпросить у неё покровительство. Или же… Рассматриваю безымянный палец правой руки и ехидно лыблюсь. Откровенно пошлый штамп, как печать в паспорте, спасет мою задницу от острых хуев интернатских педагогов. — С загсом проблем ваще не будет. Мамкина подруженция там лет двадцать чиллит. Соединяет сердца, пытаясь склеить своё разведенными мужичками. — стебется Егор, и я вновь возвращаю поток мыслей в возможности достать необходимую сумму. Взятка. Такая привлекательная и объемная явно прекратит мучительные страдания защитников правосудия и детского одиночества. — Блять, я даже если зашью себе вагину и продамся шейху столько не заработаю. — недовольно заявляю я, вновь нервно теребя карандаш. Конечно, заработаю. Но план, определенно, отстой. — Да, Кирюх, с женитьбой варик охуенный. Чисто расчёт. Твое совершеннолетие и разбег, ничего серьезного. — пожимает плечами, явно обращаясь к моей невменяемой части психического здоровья. — Есть кто совершеннолетний на примете? Явно намекает на общего знакомого. Резко отрицательно покачиваю головой, и устремляю свой взор куда-то вперёд. Моя тупость никогда не поработит действительность настолько, что я позволю себе опуститься до такого. — Замуж—нет. А вот выпросить полмиллиона у вновь вспыхнувшей звезды футбола, попробовать стоит. Поднимаюсь с места, направляясь в сторону небольшого комода. Необходимо выглядеть презентабельно для того, чтобы показаться убедительной.

***

Он представляет меня нескольким симпатичным мужчинам, улыбаясь широкой улыбкой. По-джентельменски усаживает за круглый стол ресторанного комплекса. Несколько раз задевает чувствительный эпителий моей кисти, ласково поглаживая сухожилия. Он старательно отображает широкую улыбку на своём лице, что кажется, она возникла из-за туго затянутой бабочки на его шее. Ведет спокойный разговор с компаньонами и судорожно всматривается боковым зрением в мой силуэт. Он обеспокоен. И как бы не хотелось думать, что его тревожит собственный поступок, реалии жестоки. Вероятнее всего мыслительный процесс в его извилинах формирует план по ретированию, если вот-вот я не выдержу и позволю вновь закатить здесь слезливую сцену. — Кира, позвольте вновь вам сделать комплимент, вы чудесно выглядите. Неохотно приподнимаю уголки губ. Их трое. Все облечены в фирменную одежду, приобретенную где-то за границей. Невероятный шлейф парфюма тянется за ними на несколько метров. Волосы уложены назад и немного зафиксированы гелем. Идеальная обложка для спонсоров. — Они в курсе, что я несовершеннолетняя? — спокойно задаю вопрос сопровождающему, когда мужчины с обложки отвлекаются на спор о будущем криптовалюты, запивая эпопею темным алкоголем. — Один из них трахает пятнадцатилетнюю. — Прекрасное сравнение. — язвлю. Злость медленно возрождается на подкорковом уровне, и кисть правой руки тянется к фужеру с красным вином. Озарение приходит мгновенно. Одергиваю хрупкую руку и медленно выдыхаю. Способность контролировать свои пороки, то, чему мне определено научиться. — Выслушай меня, пожалуйста. — тихо произносит Антон, и я недоверчиво улыбаюсь. — Я страшно скучаю по тебе… Я не могу выбросить тебя из головы, не могу, как бы я не заставлял себя улыбаться, как бы я не делал вид, что я о тебе не думаю. Ты занимаешь каждую секунду вечности в моей жизни. — Я, я, я… А я, Антош, что хочу я? Не хочешь поинтересоваться? Тело покрывается крупными мурашками. Я ведь чувствую себя настоящей лгуньей, проживающей не свою жизнь, а искусственно воссозданную. Всматриваюсь на свой облик через прозрачный купол неудач, потерь и сомнений и стараюсь вновь поверить во что-то нереальное. И кажется, намного реальнее увидеть единорога, чем отказаться от минимальных радостей моей житейской, собрать немногочисленные вещи и просто уехать. Спрятаться, исчезнуть, зарыться под одеяло где-то на теплотрассе и бомжевать. — Кир, я тебя не отпущу. Словно в такт мыслей. И звучит как милая угроза. И он смешон. — Кира, вы же поступили в МГИМО, верно? — вопрос от молодого мужчины с седыми волосами побуждает отпрянуть от назревающего конфликта и немного отвлечься. Положительно киваю. — Это наилучшее событие в моей жизни. — откровенно заявляю я и искренне улыбаюсь. И здесь я абсолютно честна. Осталось не просрать то, что было заслужено мучительными избиениями и психологическим насилием. — У нас в клубе открыта вакансия на переводчика, не хочешь попробовать? Конечно, сперва стажировка и заработок не очень большой, но Антоша сказал, что тебе восемнадцать лишь через несколько месяцев, а после устроим тебя официально. Поверь, это крутой опыт, много важных знакомств и практика в конце концов. Эмоция радости вспыхивает в женских изумрудных глазах, а губы искажаются в широкой довольной улыбке. Я бы хотела. Очень, невероятно. Но могу ли? Вновь позволить подвести окружающих, натравить государственных защитников на людей, желающих мне помочь. И смогу ли я работать после нового года? Мысли путаются, и резкое покалывание внизу живота сообщает о моем психически нестабильном нервном состоянии. — Я подумаю, спасибо. Всматриваюсь в каемочку тарелки, когда новые знакомые вновь завлекаются в разговор и нелепо пошло осматривают мимо проходящую официантку. Последняя одаривает их широкой напускной улыбкой и через мгновение пара мужчин с нашего столика направляются в сторону администрации заведения. Третий напускно извиняется и отклоняется в уборную. Тёплые пальцы бывшего уголовника, а ныне выдающегося (в скором времени) игрока футбольного клуба ЦСКА, соприкасаются с моим лицом. Не спеша проводит по скуловой кости, и я непроизвольно сжимаю челюсть. Желание расслабиться сменяется напряжением. — У меня есть кое-что для тебя. Для нас. Продолжаю всматриваться в светлую скатерть впереди себя. Навязчивая мысль, что если я взгляну на него, то наше возможное примирение растворится. А мне оно необходимо. Чтобы не быть разочарованной, а остаться той очарованной девочкой в поступках мужчины, так ласково оберегающем на протяжении почти трёх месяцев. Сохранить в памяти. Перезаписать на дополнительный жесткий диск и множество раз пересматривать. Наслаждаться прошлым, но продолжать смотреть в немного мрачное будущее. Зная, что в тот момент я была абсолютно счастлива. Алая коробочка. Велюровая. С золотистым логотипом ювелирного магазина. Недоуменно всматриваюсь в лицо рядом сидящего мужчины. И становится страшно. — Выходи за меня, Кира Керсанова. Хочу сходить с ума от запаха, издающегося от твоего тела, ежедневно спасать тебя от передряг, наблюдать, как ты сладко спишь и подворачиваешь именно правый верхний угол одеяла, поджимая к подбородку. Смеяться, когда ты откидываешь жестик в сторону после проигрыша в фифа. Радовать тебя своими глупыми свиданиями, проигрывать всю наличку в тир, зная, что я никогда в жизни не попаду ни в одну мишень. Лишь бы слышать, как ты веришь в меня и поддерживаешь. Наслаждаться тобой. Каждое мгновение. Наблюдать, как ты красишься и мило расслабляешь губы. А после поёшь. Ты всегда напеваешь под нос себе песню, крася нижние ресницы. И любить. Всегда, Кира Керсанова, я буду тебя любить. И кольцо. Крупный камень отражает приглушённый свет заведения, озаряя окружающее пространство. Красивое. И хочется вскочить, крикнуть на весь ресторан, что это очередная бредовая мысль в его голове. Что необходимость во мне была лишь придумана и навязана, что нельзя любит девочку-проблему. Это ведь неудобно. Почти как туфли на несколько размеров меньше. Хочется снять и выкинуть! И с моей хрупкой психикой произойдёт тоже самое. Он встанет и уйдёт. Через несколько лет. Когда поймёт, что трясина психологических проблем лишь затягивается, а не решается. Ему надоест. — Тебе Платонов рассказал супер-план по избежанию интерната? — мой вопрос звучит глухо и почти на выдохе. Во рту пересохло. — Тебя че блять в интернат забирают? — шок на его лице и трясущиеся руки. Всматриваюсь в ювелирное украшение, вновь убеждаясь в отменном вкусе бывшего предводителя-покровителя. — Оно прекрасно. — еле слышно шепчу я, и предательские слёзы беспокойства и страха подкатываются к слизистой оболочке глаз. — Я должна тебя кое-что показать. Сердце пропускает очередное сокращение. Я не буду лгуньей.

***