Путь праведника труден, ибо препятствуют ему самолюбивые и тираны из злых людей. Блажен тот пастырь, кто во имя благосердия и доброй воли своей ведет слабых через долину тьмы, ибо именно он есть тот, кто печется о братьях своих и возвращает сынов заблудших. И совершу над ними великое мщение наказаниями яростными, над теми, кто замыслил повредить и отравить братьев моих. И узнаешь ты, что имя мое — Господь, когда мщение мое падет на тебя. Книга пророка Иезекииля, глава 25, стих 17
Часть первая. Сюэ Ян
Между жизнью и смертью Сюэ Ян всегда выбирал жизнь. Вернее, так — он не выбирал. Просто он, от рождения ведомый больше животными инстинктами, чем человеческими побуждениями, не мог не выживать. Много ли малолетних детей пережили бы телегу, проехавшую по руке, а после лихорадку, которую пришлось вынести не в теплой кровати, а в канаве под мостом? Зачем так жить вообще? Что хорошего могло его ожидать? И все же он выживал, как выживал и когда люди Цзинь Гуанъяо порезали его на куски и оставили подыхать в канаве. Ни в первый, ни во второй раз он не думал о мести — не в тот момент, во всяком случае. Не жажда крови заставляла его вгрызаться в жизнь, не надежда на лучшее. То попросту была сама его суть. Но лежа в грязи, на отшибе какой-то паршивой деревушки, где бросил его Су Шэ, пронзенный мечом в сердце, без Печати Преисподней, без своего меча, без руки, а самое главное — без заветного мешочка, он не знал, как и зачем ему жить. Он почти не ощущал своего тела. Небо над ним было далеким, равнодушным, серым, и он смутно видел силуэт какой-то птицы, что кружила над ним, наверняка примериваясь, не выклевать ли ему глаза. Даже сейчас, в эти последние мгновения, все мысли его были там, в городе И, рядом с гробом, где лежало тело даочжана, и мешочком-ловушкой для душ. Он исчерпал все средства — и все равно не мог не думать о них. О, он знал, что будет дальше. Проклятые праведные заклинатели захотят освободить душу Сяо Синчэня, отправить ее на перерождение. Для этого им, конечно, придется ее восстановить, значит, они начнут с сожжения тела — тогда душа не будет обременена, осколки ее, возможно, соберутся… Они сожгут тело, и у него не будет ни шанса. А у него и так нет ни шанса. Он умирает. И даже если бы он нашел способ выжить — ему уже не найти способ воскресить даочжана. Он испробовал все. Если бы только он мог вернуться назад и все исправить. Если бы только… Вернуться назад… Смыкающиеся веки распахнулись, и Сюэ Ян ощутил пробившую тело дрожь. Вот он, вот способ! Он вернется назад во времени и все исправит! Сделает так, чтобы все пошло по-другому. Он вернет себе своего даочжана. Он попытался подняться, опираясь на единственную руку, но понял, что не способен пошевелиться. Его дух воскрес, но тело готовилось умереть — оно потеряло слишком много крови. Сердце его почти перестало биться. Прикрыв глаза, Сюэ Ян попытался найти вокруг отголоски темной энергии — вблизи людских жилищ в них, как правило, не было недостатка. Но то ли у него было слишком мало сил, то ли люди здесь жили на редкость благостные — он сумел нащупать маленькое деревенское кладбище, но притока энергии оно не давало. Он зажмурился сильнее, глубоко выдохнул — в горле забулькала кровь — и всем существом своим потянулся к собственному даньтяню, к золотому ядру. Он начал формирование совсем поздно, когда только встретился с Мэн Яо, и тот объяснил ему некоторые основы — которые и сам-то знал не очень хорошо. С золотым ядром в итоге сложилось не очень — Сюэ Яну быстро стало скучно. Темная энергия была совсем рядом — только руку протяни, — и давала предостаточно силы, не нужно было тратить время на ее накопление. Но сейчас у него не осталось ничего, кроме себя самого, и он прибегнул к золотому ядру как к последнему средству. Он лежал в грязи, под серым безрадостным небом, птица парила над ним, ожидая его смерти, а он вспоминал, чему его учили — Мэн Яо, наставники в Ланьлин Цзинь, даочжан Сяо Синчэнь, — и едва ли не впервые в своей жизни погружался в медитацию, не потому что кто-то от него требовал, а потому что это было нужно ему самому.***
Однорукий человек, с ног до головы покрытый грязью и кровью, постучался в ворота семьи Ху — и тут же начал оседать на землю, цепляясь единственной рукой за воротный столб. Хозяева сначала испугались — выглядел он совершенно как разбойник, — но не оставлять же умирать на пороге того, кто просит помощи. Странника подобрали и уложили его в комнате для слуг. Пришел домашний лекарь, осмотрел, нашел раны незваного гостя тяжелыми и сказал — может, и переживет ночь, раз до сих пор не помер, а скорее всего нет. Никто не усомнился в его словах — у странника недоставало одной руки, и ранам на его теле не было числа. Выглядел он так, будто в жилах его вовсе не осталось крови. Какое уж тут пережить ночь. Странник пережил ночь, и следующую, и третью. А потом открыл глаза и попросил воды. Вскоре он уже начал вставать и передвигаться. Он назвался Синь Чэнмэй, представился заклинателем, и хотя старший господин Ху не был уверен, что имя настоящее, в заклинателя он поверил — иначе как бы человек вообще мог выжить с такими ранами. Заклинатель проводил много времени в медитации, объясняя это тем, что ему нужно наращивать силу золотого ядра и восстанавливать ток ци по меридианам, хотя, вероятнее всего, ему просто не хотелось помогать в работе, чего требовал долг благодарности, после того, как раны зажили. Синь Чэнмэй прожил в семье Ху почти полгода. Ленив он, как старший господин Ху подозревал с самого начала, оказался неимоверно, и очень-очень редко и очень-очень нехотя выполнял самую простую работу, с которой мог справиться одной рукой. Впрочем, очень скоро старший господин Ху перестал что-либо требовать с него — уж больно жутковатый был взгляд у этого парня. А еще он медитировал почти все время, а когда не медитировал, тренировался с деревянным мечом, который сам и выточил из длинной палки. Возможно, где-то у него был припрятан и настоящий меч, но точно старший господин Ху этого не знал. Его взрослая внучка, которой проходимец отчего-то понравился, несмотря на однорукость, как-то начала расспрашивать, отчего господин заклинатель так много тренируется, и тот, смеясь, ответил ей: — Хочу руку новую вырастить. — Разве это возможно? — изумилась она. Он подмигнул ей. — Конечно! Праведный заклинатель даже новое тело может для себя создать, которое не будет нуждаться ни в воде, ни в пище, ни даже в воздухе. А тут всего-то какая-то рука. — А ты хочешь стать праведным заклинателем? — спросила она, глядя кокетливо. — Чтобы получить такое новое тело? А в чем еще оно не нуждается? И ее тонкие пальчики прошлись, будто ножки, по его руке. Но Синь Чэнмэй словно вовсе не заметил. Его глаза вдруг вспыхнули, и он ответил: — О да, я хочу стать праведным заклинателем — но новое тело мне не нужно. Я хочу научиться изменять время. Она заморгала, глядя на него изумленно. — Время? — спросила она осторожно. — Зачем? — Чтобы попасть в прошлое и все исправить. Он говорил, глядя на нее, но ее не видя, словно смотрел сквозь. Он, без сомнения, был одержим, и девушка быстро оставила свои надежды. Зачем ей одержимый, пусть даже он красивый и веселый? Вот уж счастье. Несмотря на свою лень, какую-то пользу Синь Чэнмэй семейству Ху все-таки принес. Места здесь были глухие, заклинательских башен рядом не было и не предвиделось, и если заводилась какая-то нечисть, то страдали от нее неимоверно. Добро, если пройдет мимо бродячий заклинатель, да еще и окажется достойным человеком, а не жуликом, норовящим нажиться на чужой беде. А иначе — жди, пока нечисть не нажрется да не отстанет сама. Так вот, в речке неподалеку от деревни уже давно поселились водные гули, настолько злобные и голодные, что никто не смел купаться в ней, хотя в летнюю жару чистые прохладные воды так и манили. Даже за водой туда не ходили — брали из колодца, хотя в реке вода была и чище, и вкуснее. Но пойти на корм гулям тоже никому не хотелось. Гули, понятно, от этого дела стали только злее и голоднее, и особенно темными ночами пугали всю деревню жуткими воплями. Такая ночь случилась и когда Синь Чэнмэй поселился в деревне. Господин Ху ждал, что наутро он будет расспрашивать, но этого не случилось. Зато через пару дней, когда упала жара, он, никого не спросясь, перекинул полотно через плечо и отправился на речку. Никто не осмелился его остановить. Во-первых, все к тому моменту уже успели заглянуть Синь Чэнмэю в глаза и испугаться его страшного, временами безумного взгляда. Во-вторых, было интересно проверить, справится ли тот, кто называет себя заклинателем, с гулями. А в-третьих, деревенские подумали — ну, не справится, так сам им на корм пойдет, может, твари затихнут на какое-то время. Синь Чэнмэй вернулся под вечер — живой, довольный, с влажными волосами и мокрым полотном через плечо. На нем не было ни царапины, и никто не осмелился задать ему ни единого вопроса. Он начал задавать вопросы сам — когда все уселись за стол для вечерней трапезы, спросил, глядя хозяину в глаза: — Так что у вас тут еще есть, кроме гулей?***
Не пытаться прибегать к темной энергии было сложно. Сюэ Ян попробовал было, как раз с теми гулями — но эта дрянь как-то скверно липла к золотому ядру, словно пытаясь загасить его, и он решил, что рисковать не стоит. И как он раньше не замечал, что темная энергия так плохо влияет на заклинательские силы? То-то от нее все шарахаются. Спросить бы у Старейшины, как он справляется, да только стоит ему появиться перед Старейшиной — и ходить Сюэ Яну без головы, а это еще менее удобно, чем без руки. Без привычных приёмов и без меча с гулями пришлось повозиться. Разумеется, он с ними разделался, но ему явно был нужен меч. Интересно, где сейчас может быть Цзянцзай? Сюэ Ян даже не был уверен, что меч не остался в городе И. Он плохо помнил тот момент, когда Су Шэ утащил его при помощи талисмана перемещения. Ему не стоило больше оставаться в этих землях, ему следовало отправиться в город И и поискать там Цзянцзай, а потом, если меча он не найдёт, отправиться по следам Су Шэ. Но что-то удерживало Сюэ Яна от этого шага, а дойдя до ворот поместья, где его приютили, он осознал, что именно. Тут, в этой глухомани, наверняка остались ещё какие-то твари. Хорошо бы зачистить эти места, прежде чем идти дальше. Мало ли какие заклинатели в конце концов заявятся по зову местных — Сюэ Ян не намерен был ставить заклинательский мир в известность о том, что жив. Да и тренировка не помешает. И так он остался в этих местах до начала лета. Местные скоро прониклись уважением к Синь Чэнмэю, и хотя ему до ужаса надоело решать их проблемы с нечистью, но он не мог отрицать, что это изрядно помогало росту заклинательских сил. Когда он собрался наконец уйти, его провожали всей толпой, желая счастливого пути и громко сетуя, что благородный заклинатель их покидает. Сюэ Яну с трудом удавалось сдерживать смех — эти олухи действительно приняли его за благородного заклинателя, что за умора! Но, странным образом, их слова были ему приятны. Покинув эти места, Сюэ Ян не пошёл в город И, как намеревался поначалу. Ему пришло в голову, что вряд ли Вэй Усянь оставил бы Цзянцзай там — если меч не забрал Су Шэ, скорее всего, это сделал Старейшина. Выходит, Сюэ Яну следует вернуться в заклинательский мир, чтобы найти свой меч. Су Шэ наверняка трется где-то возле Мэн Яо, найти его не составит труда. Да и меч он, скорее всего, отдал своему хозяину, этот преданный пёс. А к Мэн Яо Сюэ Ян уж как-нибудь найдёт подход. В конце концов, не обязательно же сообщать ему о своих истинных целях. Однако в первом же поселении, куда долетали новости из заклинательского мира, Сюэ Яна огорошили известием, что Цзинь Гуанъяо мертв. Да мало того что мертв, еще и заперт в гробу со своим давно покойным побратимом, неистовым Не Минцзюэ, который, говорят, после смерти обратился лютым мертвецом и долго преследовал Цзинь Гуанъяо. Почему преследовал? Да потому что Цзинь Гуанъяо ни много ни мало собственными руками прикончил Не Минцзюэ! «Ну, не то чтобы собственными», — думал Сюэ Ян, продолжая впитывать новости одна веселее другой. Оказывается, злодей Цзинь Гуанъяо задумал погубить всех заклинателей и применил для этого Иньскую Печать Преисподней. Но его замысел был раскрыт кем бы вы думали? Вэй Усянем, Старейшиной Илина, который, много лет назад оклеветанный и убитый (наверняка не без содействия Цзинь Гуанъяо), воскрес из мертвых и покарал наконец истинного злодея. Не один, разумеется, — с помощью братьев Лань. — Братьев Лань? — не стерпел Сюэ Ян. — Лань Ванцзи, наверное? Вот во что он решительно не собирался верить, так это в то, что благородный Цзэу-цзюнь, который едва ли не с рук у Мэн Яо ел, посодействовал его гибели. Но его заверили со всей уверенностью очевидцев (которые, разумеется, даже в окрестностях не были), что в самом деле, пусть господин не сомневается — Лань Сичэнь лично пронзил сердце предателя своим мечом. Вот так вот, думал Сюэ Ян тем вечером, сидя на крыше трактира с кувшином в руках. Помянем Мэн Яо, и хороших перерождений его душе… хотя какие там теперь перерождения. И как же он, умница, так попался? Погубить всех заклинателей при помощи Печати, ну надо же. Может, он с ума сошел? А может — и скорее всего — все было совсем не так. Сидя на крыше и попивая вино, Сюэ Ян ощущал, к удивлению своему, некоторую грусть. Все-таки Мэн Яо был его другом — если у таких, как они, вообще могли быть друзья… Кстати, что он, интересно, в итоге сделал с Печатью, где она теперь? Сюэ Ян подобрался, отставив кувшин. Он не знал доподлинно, из чего сделал свою Печать Вэй Усянь — от этого куска металла веяло древним злом и темной энергией, вот и все, что ему было известно. Для того, чтобы воссоздать сгинувшую половину, Сюэ Ян месяцами обшаривал Погребальные холмы, собирая осколки мечей, обломки стрел, в общем, все, что мог переплавить, отыскивая самые старые, самые темные куски. И все равно этого не хватило, сила восстановленной печати была не та. И все же это был мощный артефакт. Вот если бы вернуть ее. Возможно, он смог бы переплавить ее и с помощью этого материала создать некий талисман, который помог бы ему переместиться в прошлое? Он вздрогнул — ему показалось, что сами эти мысли материализовали нечто темное, тягучий поток, который обвился вокруг него, скользнул внутрь, коснулся золотого ядра. Сюэ Ян невольно прижал руку к солнечному сплетению. Нет. Нельзя. Ему поможет только светлый путь. Только через самосовершенствование он восстановит руку. А что до талисмана, могущего перенести его через время… над этим имело смысл подумать. Он спустился с крыши и отправился в комнату, которую снял — медитировать и спать. А назавтра он отправится на базар, чтобы присмотреть там то, что могло бы стать основой для талисмана. Городок был не самый большой, но он стоял в хорошем месте, на перекрестке дорог, и торговля здесь была оживленная. Сюэ Ян долго ходил по рынку, рассматривая прилавки. В поместье Ху его снабдили не только едой и одеждой в дорогу, но даже — то ли от большой благодарности, то ли на радостях, что он наконец уходит — кое-какими деньгами. Не то чтобы деньги жгли Сюэ Яну руки, но он уже изрядно давно ничего не покупал, и потому поневоле засматривался на разные вещицы, которые, в общем-то, и нужны ему особо не были. Такие, например, как белые одеяния, которые хозяин, судя по тому, с какой надеждой он уставился на Сюэ Яна, уже и не знал, как сбыть. И ясно почему: простолюдин такое не наденет, больно маркое, а для благородного заклинателя одежки были слишком скромны. Сюэ Ян знал только одного человека, который носил нечто подобное. Зачем бы ему, босяку, пакостнику, убийце, белые одежды, подобные тем, в которых ходил даочжан Сяо Синчэнь? Да он даже когда прикидывался даочжаном, подобного не надевал. — Сколько просишь? — небрежно спросил он у торговца, и глаза того заблестели. Они поторговались немного, пока Сюэ Ян не услышал цену на треть меньше той, что он готов был отдать, и хозяин принялся сворачивать одежду и упаковывать ее в простенькое небеленое полотно. Закончив, он с поклоном передал Сюэ Яну сверток, а после вдруг протянул ему на ладони что-то еще. С немалым изумлением Сюэ Ян увидел, что это очень простые, небольшие солнечные часы: металлическая пластина с засечками по окружности и гномоном в виде крыла бабочки. Вещица выглядела скромной, изящной и очень хрупкой — Сюэ Ян принял ее с осторожностью. — Подарок, — пояснил торговец, низко кланяясь, — благородному господину заклинателю. Часы в подарок? Сюэ Ян не мог себе даже представить, что подошло бы лучше для его затеи. — Благодарю, — произнес он, пряча вещицу за пазуху. И в первый раз в жизни поклонился в ответ. Теперь у него было почти все, что нужно, кроме разве что руки и меча. Сюэ Яну очень хотелось уже начать эксперименты с часами, но он решил проявить терпение. Даже если он сумеет, не прокачав золотое ядро как следует, обратить вспять ход времени, невелика от него, однорукого калеки, будет польза. Перед ним, в конце концов, сложная задача — защищать Сяо Синчэня от себя самого. План был таков: обрести полную мощь золотого ядра, попутно найти Цзянцзай и сделать его полноценным духовным орудием; обретя силу совершенствующего, отрастить руку; и только потом заняться временем. Спешить ему некуда, прошлое все равно никуда не денется. Смог же он прождать семь лет, прежде чем вырезать клан Чан. Значит, и тут сможет. Он продолжил путь, двигаясь в сторону Ланьлина в надежде обрести там меч. Шёл он, избегая больших дорог и не спеша. Здесь, в глухомани, хватало мест, полных нечисти, — здесь не было башен, построенных Цзинь Гуанъяо, а если и были, дежурили на них заклинатели или ленивые, или неумелые, а то и все вместе. Сюэ Ян размышлял, что дальше станет с этими башнями. Продолжат ли они служить, как при Цзинь Гуанъяо? Или его затея с ним и умрет? Впрочем, Сюэ Яну-то какое дело. Ему пока нечисти хватает, чтобы об нее обретать силу. Без меча было сложно, но что ж, зато больше возможности использовать заклинания и талисманы. Сюэ Ян даже приобрел писчие принадлежности, чтобы тренироваться в каллиграфии: раньше, начертывая талисманы кровью, он обходился кое-каким умением писать, сейчас же ему стало казаться, что этого недостаточно. Знаки на талисманах выходили кривые, кисть оставляла неряшливые следы и пятна, и Сюэ Яну чудилось, что от этого талисманы работают хуже. Каллиграфия требовала много усидчивости, с чем у него всегда было худо; ну так что же, взялся за гуж — не говори, что не дюж. Захотел стать праведным заклинателем — учись. Интересно, сможет ли он стать Сяо Синчэню лучшим другом, чем был прежде, обретя настоящую заклинательскую силу? Сюэ Ян улыбался этой мысли. Он уже знал, в какое время намерен отправиться — ему нужны те дни, когда Сяо Синчэнь только спустился с горы. Он встретит даочжана раньше, чем Сун Лань. И именно он станет Сяо Синчэню другом, спутником на пути самосовершенствования, а не этот мрачный зануда. Кстати о горе. Все чаще Сюэ Ян возвращался мыслями к горам. Сяо Синчэнь спустился с горы, обитель ордена Гусу Лань, вторых по праведности после Сяо Синчэня, тоже находится в горах. Да и вообще, Сюэ Ян много слышал, что лучше всего совершенствоваться в горах. Что ж, он найдет свой меч и тогда удалится в какие-нибудь горы. Золотое ядро под сердцем росло, наливаясь силой, наполняя меридианы течением ци. Скоро, совсем скоро… Меж тем его привычные одежды совсем сносились, и наконец Сюэ Ян переоделся в новое белоснежное одеяние. Странно это было. В этих одеждах он казался себе больше Синь Чэнмэем, чем самим собой. Какая ирония — имя, что Цзинь Гуанъяо придумал в насмешку, сейчас подходило так… идеально. Жаль только, сам Цзинь Гуанъяо об этом уже не узнает. Однако после первого же дня подол ханьфу потемнел, да и пару пятен на него Сюэ Ян ухитрился посадить — он никогда не был особенно аккуратен с едой. Вот бы добраться до библиотеки Гусу Лань да найти там, как они защищают свои одеяния от грязи. А пока, видимо, придется вспоминать: манеры, которым его учил Цзинь Гуанъяо, а еще заклинания, которыми пользовался Сяо Синчэнь, чтобы защищать одежды. Ведь было же что-то, и почему Сюэ Ян так плохо слушал? Ему теперь только метелки не хватало, чтобы совсем сойти за благородного даоса, и однажды Сюэ Ян подумал — а почему бы и нет? Меч он пока не нашёл, а духовное оружие нужно. Метелку же сделать несложно. В ближайшем городке он купил на рынке пучок конского волоса и ясеневую палку — и уже уединившись для работы в конюшне на постоялом дворе, куда его великодушно пустила хозяйка, потому что денег на постой ему не хватало, вдруг сам себе удивился. Что вынудило его покупать эти вещи? Ладно, конский волос или покупать, или красть, а когда стремишься стать праведным заклинателем, красть, наверное, нехорошо. Но уж ветку можно было и у дерева срезать! А так он потратил деньги, а мог бы на них в комнате остановиться, а не как лошадь в конюшне. Все это глубоко противоречило его натуре. И в то же время он ощущал правильность своих поступков. — Из-за тебя творю какие-то глупости, даочжан, — пробормотал он, возясь с метелкой. — И будет ли от того польза? В прошлый раз ты не оценил моих стараний, меч мне в пузо воткнул… Ладно, следовало быть честным хотя бы с самим собой. Он не старался. Сначала он хотел поиздеваться над Сяо Синчэнем, сделать ему больно, а потом решил, что ему это не нужно, и что лучше жить как они живут, с даочжаном, ну, и со Слепышкой, конечно, куда от неё деваться. Вот только потом он накосячил, когда пришёл Сун Лань. Тех крестьян, может, даочжан бы ему и простил, если бы Сюэ Ян как следует раскаялся. А вот Сун Ланя... Сюэ Ян досадливо прицокнул языком. Грубо сработал, плохо. Не надо было натравливать на Сун Ланя даочжана, надо было прикопать зануду где-нибудь по-тихому… Нож, которым Сюэ Ян обтесывал древесину, соскользнул и срезал кусочек кожи с колена, которым Сюэ Ян, за неимением второй руки, придерживал палку. Зашипев, он прижал пораненое место ладонью. Вот, значит, как? Теперь уже даже и думать о таком нельзя? Сюэ Ян мрачно посмотрел на свой живот, туда, где в даньтяне зрело золотое ядро. Он не был уверен, что это работает именно так, и вообще, порез мог быть случайностью… Вообще не надо было убивать этого сраного Сун Ланя. Чтоб ему пусто было. Сюэ Ян тяжело вздохнул и принялся обрабатывать древесину шкуркой. Метелка вышла хорошая. Сюэ Ян теперь клал ее себе на колени, когда садился медитировать. Правильно ли это было, он не знал — его единственное духовное оружие, его Цзянцзай, само пришло ему в руки, когда Сюэ Ян, совсем еще мальчишка, только-только ставший приглашенным адептом Ланьлин Цзинь, пришел в кузницу. И ведь хотел все по-праведному сделать, купить меч — но чем-то не глянулся кузнецу, который, видать, привык обслуживать только благородных и на босяка из Куйчжоу смотрел свысока, даром что на босяке были золотые одежки. Сюэ Ян в конце концов психанул и пырнул противного мужика первым, что легло в руку. Тогда лезвие Цзянцзая еще было светлым, потом почернело. Цзинь Гуанъяо пришлось потом изрядно попрыгать, чтобы прикрыть Сюэ Яна — любого другого за такое убийство повесили бы. С Цзянцзаем даже налаживать связь не пришлось — меч отзывался легко, и темная энергия никак этому не мешала, помогала даже. Сюэ Ян скучал по своему мечу, он скучал по темной силе, которая так легко ложилась в его руки. Глупости это, что темная энергия легко дается любому. Да, ее завались в мире, ее не нужно добывать из себя, как силу золотого ядра, и тем не менее не любой овладеет ею с такой легкостью, с какой смог Сюэ Ян. Они словно были созданы друг для друга. Медитации давались плохо, метелка не отзывалась, золотое ядро созревало удручающе медленно. И временами Сюэ Яну казалось, что он ломится в запертую дверь роскошного дворца, в то время как совсем рядом — один шаг! — приветливо распахнул ворота его привычный дом. Но он никогда не отступал — не отступит и сейчас. Ему нужна эта сила, его собственная, внутренняя, золотая, светлая сила, она поможет ему исполнить задуманное, она поможет найти даочжана. Ради этой цели он вытерпит все, что угодно, он станет самым праведным из всех праведных заклинателей, и даже эти постные рожи из Гусу Лань ему позавидуют. И он сжимал зубы, а потом расслаблял челюсти, выдыхал, складывал руки, закрывал глаза — и тянулся к даньтяню, к золотому солнцу внутри, и ощущал, как оно откликается на его зов, как созревает и растет.***
Странствия вели его все дальше от Ланьлина и других великих орденов, на север, в предгорья — где-то в тех местах, если верить слухам, впервые заговорили много лет назад о Сяо Синчэне, а значит, вероятно, гора его наставницы Баошань тоже находилась где-то там. Сюэ Яну, конечно, подошла бы любая гора — к Баошань он соваться не планировал, — но чем ближе к святости, тем лучше. К тому же, когда все будет готово, он переместится во времени, а не в пространстве — а значит, лучше бы быть поближе к нужному месту. Чем дальше он углублялся на север, тем сильнее ему казалось, что воздух здесь становится чище. Может, потому что здесь было меньше людей — меньше печных труб возносило дым в небеса, меньше колес, копыт и ног вздымало дорожную пыль. А может, все дело было в холоде. Сюэ Ян ненавидел холод — когда-то тот едва не помог Чан Цыаню его прикончить, и до сих пор Сюэ Ян вспоминал, как мерз в канавах и баюкал у груди покалеченную руку, пытаясь согреть ее. Однако теперь он почти не мерз, и это было странно, пока Сюэ Ян не вспомнил, что ведь так и работают силы золотого ядра — они согревают, придают энергию, можно даже не есть по нескольку дней. Последнее Сюэ Ян не то чтобы знал — но в полной мере испытал на себе за те семь лет, что провел у гроба даочжана. Еды в городе И было предостаточно, он мог зайти в любой дом и взять сколько угодно риса и чего-то, что не портилось, но очень скоро это перестало быть ему нужно. Он даже не задумывался над этим — а выходит, он подолгу обходился инедией и даже не понял этого. Удивительно. Не так уж он и безнадежен по части праведности. Хотя людей здесь жило меньше, и все реже попадались Сюэ Яну на пути деревни и тем более города, все же это были не совсем пустынные места. Люди, жившие здесь, видели заклинателей совсем редко, а единичные сторожевые башни оказались заброшены, так что от нечисти местные страдали изрядно. Сюэ Яну было наплевать, но Синь Чэнмэй, конечно, не мог пройти мимо. Так он очистил озеро, единственный источник питьевой воды для трех деревень, от водных гулей; в городке у дороги упокоил мстительного духа, засевшего в доме градоначальника, а самого градоначальника отдал под суд, хотя руки чесались прирезать — уж больно тот напомнил ему Чан Цыаня; уничтожил стадо олютевших кабанов в лесу — и тогда же впервые ощутил отклик метелки, и она наконец проявила себя как духовное оружие, из-за чего поле битвы с кабанами превратилось в кровавую кашу. Когда побоище закончилось, Сюэ Ян, оттирая кровь с лица и мысленно ругаясь, пытался сообразить, как он теперь будет отстирывать свои белые одежды — но когда он перевел взгляд на ханьфу, оказалось, что на белом подоле и рукавах нет ни пятнышка. Что-то из заклинаний Сяо Синчэня, которые он кое-как припомнил, похоже, сработало. Ну, или белые одежки защищает праведность. Сюэ Ян криво ухмыльнулся этой мысли. В большом поселке, куда он пришел после расправы с кабанами, его уже ждали — слухи путешествовали быстрее, и молва о белом заклинателе, который ходит по городам и весям и борется с нечистью, и ничего не просит взамен (это правда, Сюэ Ян ничего не просил — ему и еду, и деньги подносили прежде, чем он успевал открыть рот), бежала впереди него. Люди в поселке были белые от страха, а староста, вздрагивая от макушки до пят и едва не заикаясь, сообщил, что близ деревни видели лютого мертвеца. — Весь в черном, — говорил староста, пугливо косясь по сторонам, как будто мертвец мог выскочить на него из-за угла, — и полосы на шее, и взгляд… пустой. — Он содрогнулся. После кабанов лютый вообще не казался Сюэ Яну проблемой. Что-что, а взаимодействовать с этой братией он умел в совершенстве. Сколько лютых, и стихийных, и собственноручно созданных, прошло через него! Передохнув в поселке, Сюэ Ян бесстрашно и спокойно вступил под сень леса. Свою ошибку он осознал очень быстро. Он не успел даже напасть на след, когда услышал удивительно знакомый свист — и вскинул для защиты руку с метелкой. Удар такой же метелки, только черной, пришелся на рукоять белой — она выдержала. Сюэ Ян оскалился. — А ты-то здесь что забыл, а? Сун Лань, естественно, ему не ответил — он выхватил из-за спины Фусюэ и кинулся на Сюэ Яна. — Ничему-то тебя жизнь не учит. — Отбивать атаки меча метелкой было сложно, но выбора особого не было. Умирать сейчас от руки Сун Ланя вообще не хотелось. Раскрывать ему свои планы — тоже: во-первых, не поверит, а во-вторых, если поверит, наверняка же не отвяжется. Сюэ Ян не намерен был снова уступать ему Сяо Синчэня. Нужно избавиться от этой твари раз и навсегда! Не успев это подумать, Сюэ Ян споткнулся о корень и спиной вперед полетел на землю. Кончик лезвия Фусюэ свистнул у самого горла — он едва успел запрокинуть голову. В следующее мгновение хлесткий удар плети пришелся на подставленное предплечье. Это все еще было больно, как тогда, в Ланьлине, когда Сюэ Ян столкнулся с даочжанами в первый раз. Скрипнув зубами от злости, Сюэ Ян откатился в сторону, чтобы не попасть под следующий удар, вскочил на ноги… Он до сих пор помнил, как выглядел тогда Сяо Синчэнь. Эту картину, ослепительно прекрасную, как летнее утро, словно выжгли у него на изнанке век — юный, в белоснежных одеяниях, с сияющими, будто ночное небо, испещренное звездами, глазами, с легкой улыбкой на нежных губах, с переливчатым смехом. Он потом так изменился, его даочжан. Скорбные складки залегли у рта, кожа стала серой и тусклой, а сияющие глаза сменила кровоточащая повязка. И все это сделал с ним Сюэ Ян. Как же много он готов был отдать, чтобы отменить все это, чтобы этого никогда не происходило. Он увернулся снова, и удар плети выбил щепки из ближайшего ствола. — Сун Лань, остановись! Естественно, лютый мертвец не послушался. Он собирался убить Сюэ Яна, и его намерения было не поколебать ничем. Даочжан Сун Цзычэнь безжалостен, не так ли? Коротко усмехнувшись, Сюэ Ян остановился, и в то же мгновение хвост плети хлестко ударил его по лицу. — Довольно! Он не успел договорить — лезвие Фусюэ вошло ему в живот, точно так же, как когда-то пронзил его клинок Шуанхуа. Сюэ Ян, скривившись, крепко обхватил ледяное запястье мертвеца. — Это больно, даочжан Сун Цзычэнь. Я-то живой, в отличие от тебя. Сун Лань смотрел на него совершенно бешеным взглядом — подумать только, сколько эмоций можно прочитать на мертвом лице, которое, казалось бы, вообще ничего не должно выражать. Сюэ Ян мог гордиться своей работой. На самом деле, ему было тошно. — Думаешь, если я умру, это поможет тебе вернуть его душу? Сун Лань медленно качнул головой. Потом губы его зашевелились, складывая слова, и Сюэ Ян без труда прочитал: «Но мне станет легче». — Наверняка, — усмехнулся Сюэ Ян. — Но тут я тебе не помощник. И он, выпустив запястье Сун Ланя, стремительно вытянул руку, пытаясь ухватить рукоять Шуанхуа за его спиной. Но мертвец разгадал его намерения — он дернулся назад, стряхнув Сюэ Яна с клинка, будто нечто гадкое, и Сюэ Ян, лишившись опоры, полетел спиной вперед на землю. Фусюэ взлетел в воздух — кажется, в этот раз Сун Лань собирался одним ударом снести ему голову. Сюэ Ян не успел даже встать — только откатиться с линии удара, вскинув руку в нелепой попытке защититься. И, со свистом взрезав воздух, ему в руку лег Шуанхуа. Несколько долгих мгновений они оба — и Сун Лань, и Сюэ Ян — оторопело взирали на белый меч. Сюэ Ян опомнился первым — одним прыжком взлетев на ноги, он не раздумывая швырнул меч на воздух и вскочил на лезвие. Оно выдержало. Сун Лань ринулся к нему, но было поздно — Сюэ Ян взмыл в небо. Рассмеялся над потрясенным выражением на лице Сун Ланя — и рванул в сторону гор.***
Сюэ Ян опустился на землю лишь когда зеленая полоса у горных подошв начала сходить на нет. Отсюда шло каменистое бездорожье — здесь Сюэ Яну предстояло подняться наверх и найти место, где он сможет поселиться и продолжить свое совершенствование. Но не сегодня. Уже смеркалось, да и он преизрядно устал — ему еще не приходилось так долго лететь на мече. У них с Цзянцзаем это было не принято, а встать на Шуанхуа Сюэ Яну ни разу даже в голову не пришло. Почему он был так уверен сегодня, что все получится? Он уложил белоснежный меч, покрытый морозными узорами, себе на колени. Лезвие едва заметно сияло в темноте, и Сюэ Ян легко погладил его кончиками пальцев. Глухая тоска поднялась изнутри и стиснула его сердце, и Сюэ Ян едва не вцепился в острое лезвие ладонью — но вовремя опомнился. Руку следовало беречь. Когда еще он отрастит вторую… Он так хорошо знал эту тоску. Она терзала его сердце, не отпускала его все то время, что он провел в городе И, над гробом Сяо Синчэня, над его безнадежно мертвым телом, сжимая в руках мешочек с осколками души. Как же он ненавидел тогда: Сун Ланя, Слепышку, Чан Цыаня, из-за которого, казалось Сюэ Яну, все и случилось, Чан Пина с его поганым свидетельством, город И, весь заклинательский мир — и конечно, самого Сяо Синчэня. Как много времени ему понадобилось, чтобы понять, что никто из них не заслуживает такой ненависти, какой заслуживает он сам, Сюэ Ян. Это осознание далось ему с трудом. Ведь он же не был ни в чем виноват, верно? Он же был всего лишь ребенком, голодным и оборванным, он никому не хотел зла. Что он должен был сделать? Как поступить с Чан Цыанем? Простить? Разве такое прощают? Пойти в суд, требовать справедливости? Это даже звучало смешно — кто бы ему дал эту справедливость, нищему голодранцу? Важно было еще и то, что если бы не овладевшая им ярость, жажда мести — возможно, Сюэ Ян и вовсе бы не выжил… Может, действительно, как сказал Сяо Синчэнь, следовало отрубить Чан Цыаню руку и тем довольствоваться? Склонившись низко-низко, Сюэ Ян прижался лбом к рукояти Шуанхуа. — Так нечестно, даочжан, — прошептал он. — Что мне следовало делать? Даже ты признал, что его поступок был достоин мести. Он ведь почти убил меня, даочжан. Он втоптал меня в грязь и даже не оглянулся. Если бы ты там был, если бы ты это видел, как бы ты поступил? Наверняка отхлестал бы его своей метелкой, швырнул бы на землю на колени, потребовал бы каяться и оплатить мне лекаря… но ты бы не убил его, верно, даочжан? А как же поступить? А если я не один такой? Сотворивший зло раз, сотворит его снова, разве нет? Разве не нужно избавляться от зла? Или калечить бездомных мальчишек — не зло? Или я настолько не был нужен на земле, что мне следовало там умереть? Может, тогда бы мир избавился от зла? Где правильный путь, даочжан? Где справедливый путь? Ему никто не отозвался, но Сюэ Ян и не ждал ответа. Раскачиваясь над белым мечом, он шептал: — Ведь если бы я умер тогда, ты бы не пострадал, верно? Ты бы счастливо шел по земле вместе со своим Сун Ланем. Он не лишился бы глаз, ты бы не отдал ему свои. Слепышка бы тоже осталась жива… правда, вы бы не встретились, — он фыркнул. — Это хорошо ли? Кто может знать? Его вдруг осенило мыслью — может, ему нужно вернуться в те дни, когда он был ребенком, и самого себя прикончить? Что, интересно, тогда станется с ним самим? Исчезнет? И никогда больше не увидит Сяо Синчэня? Сюэ Ян оскалился. Ну уж нет. Не для этого он проделал такой путь, не для этого резал нечисть ради грязных людишек, не для этого мозолил зад, медитируя. Нет, он придет к Сяо Синчэню, станет ему другом — получше, чем некоторые! — и будет держаться рядом, никогда не оставит, не уйдет, не прогонит, убережет от любого зла, от себя самого даже, если понадобится! И если кто-то попытается тронуть Сяо Синчэня — о, месть Сюэ Яна будет такой, что небеса содрогнутся. Никто не обидит даочжана, пока он рядом.***
Поутру он начал свое восхождение. Тропы в горы тут почитай что и не было — приходилось карабкаться вверх по камням, то и дело оскальзываясь. Это, впрочем, не было бедой — Сюэ Ян был ловок, ноги его сильны, меч, обмотав тряпицей, он повесил за спину. Вот без второй руки оказалось трудно — и равновесие держать, и за камни цепляться. Ну так что ж. И не такое преодолевали. Он шел вверх и вверх, в безжизненность и холод. Карабкался целый день, а когда темнело, устраивался на ночлег где получалось: в крохотной пещерке, или под навесом скал, или вовсе на голых камнях. Он искал подходящее место, но почти не задумывался, каким оно должно быть. Совершенствующиеся же как-то находят подходящие места. Вряд ли там прибиты таблички. Значит, и он найдет. Вечерами, если у него оставались силы, Сюэ Ян задумывался — сколько ему понадобится времени, чтобы достичь нужного уровня совершенствования? Небось немало. И так уже столько дней прошло с тех пор, как он чуть не умер. Ему было некуда спешить — он же собирался обратить время вспять, это можно сделать в любой момент, — терпением его тоже предки не обидели, и все же так хотелось, чтобы все случилось побыстрее, так хотелось снова увидеть Сяо Синчэня живым… Он всё поднимался и поднимался, и воздуха вокруг становилось все меньше, он делался всё холоднее. Зато свет на вершинах был потрясающий — такой чистый, прозрачный, что хотелось им напиться, как водой. Неудивительно, что Сяо Синчэнь вырос таким человеком, раз провел жизнь на подобной вершине. Сюэ Ян родился в канаве, вырос в грязи и сроду не поднимал взгляда на горние выси — зачем? А Сяо Синчэнь с этих гор сошел… тоже — зачем? Что у них могло быть общего? Возможно ли вообще совершенствование для таких, как Сюэ Ян? В ответ на эти мысли Сюэ Ян пожимал плечами и говорил сам себе — да какая разница? Идешь вперед — так иди. Исполни то, что задумал. А не получится — найди другой способ. О чем тут думать. В один из дней он выбрался на скальный карниз, и оказалось, что пути дальше нет. Выступ был совсем крошечный, вправо и влево заканчивался тупиком, а вверх вела отвесная скала — даже если бы у Сюэ Яна было восемь рук, он и то по такой не забрался бы, а у него и двух не было. Путь оставался один — вниз, ну, или поселиться для совершенствования прямо здесь. Но Сюэ Ян сомневался, что под открытым небом от этого будет польза. А ну как дождь, или снег, или ветер? Да он замерзнет раньше, чем досовершенствуется до нечувствительности к холоду. Он устроился на голом камне, завернувшись в единственное походное одеяло, которое у него с собой было. Ладно, поспит — и, может, станет понятно. И ему приснился сон. Он снова был дома, в городе И, и солнечный свет ложился широкими полосами в открытые окна — такая редкость в этих вечно сумрачных местах. Он сидел в одном из этих пятен света, греясь, будто ящерица, закрыв глаза и сложив руки на коленях, а солнечный свет проникал в него и концентрировался в животе, вливая силы в золотое ядро. «Это так просто», — изумленно подумал Сюэ Ян. Он не медитировал, не концентрировался на себе — он слышал, как стучит своей палкой снаружи Слепышка и что-то говорит, а потом ей ответили — знакомый ласковый голос, от которого у Сюэ Яна затрепетало что-то внутри. «Смотри, даочжан, — подумал он, — у меня скоро будет золотое ядро. Хорошее, сильное, солнечное. Я не буду больше прибегать к темной энергии. Ты рад?» Голос стал ближе, скрипнула входная дверь. Колыхнувшийся воздух коснулся лица Сюэ Яна, принес с собой нежный, едва уловимый запах трав — так пахли одежды даочжана. — Сюэ Ян, — позвал голос. — Да, даочжан, — отозвался он, не открывая глаз. Это честно, подумал он. Даочжан слеп, и я тоже буду. — Ты не должен здесь находиться, — сказал голос. Сюэ Ян расстроился. Это же и его дом тоже, в конце концов. Но он не стал возражать — нет-нет-нет, он теперь не будет возражать Сяо Синчэню, ни за что! — Что ты делаешь, Сюэ Ян? — спросил голос. — Это бессмысленно. У тебя не выйдет. Это не твой путь. Ты не должен этого делать. Вот это уже было обидно. — Как это не мой путь? — сердито спросил он. — Что же, если я не из благородных заклинателей, то и стать таким не могу? Тебя-то самого твоя наставница где подобрала? Сяо Синчэнь вздохнул. Руки его вдруг скользнули по лицу Сюэ Яна — странно холодные, он вздрогнул, но не отстранился. — Нельзя достичь совершенства с мыслями о земном, — тихо пояснил голос. — Чтобы стать истинным совершенствующимся, чтобы суметь изменять свое тело и контролировать потоки времени, надо отринуть все земное, все страсти, все привязанности, и только тогда ты сможешь… — А зачем мне тогда это нужно? — изумился Сюэ Ян. Голос отозвался длинным вздохом. — О том и речь, Сюэ Ян из Куйчжоу. Поэтому я и говорю — у тебя не получится. Сюэ Ян во сне пожал плечами. — Тогда я придумаю что-то еще. А сейчас — буду пробовать это, пока не получится. Руки исчезли с лица, голос хмыкнул. — Вот упрямец. Сюэ Ян открыл глаза. Он все еще ощущал холодные прикосновения к лицу — это скользили по его щекам крупные снежные хлопья. Сюэ Ян поднялся на ноги, чувствуя, как заиндевело все тело, отошел ближе к скальной стене, чтобы меньше заносило снегом, и привалился к ней. То есть как привалился. Попытался — но стены не оказалось, и он неловко упал на бок на пол пещеры. Здесь было сухо и после открытого карниза даже тепло. Сюэ Ян забрался поглубже и сел на пол, скрестив ноги. — Спасибо, — пробормотал он — и добавил: — Спасибо, наставница.***
День сменяла ночь и сменялась днем. Он не считал, сколько времени прошло, пока он сидел, скрестив ноги, уложив единственную руку на колено, закрыв глаза. Сосредоточение, которое поначалу давалось ему с таким трудом, нынче приходило само. Золото разливалось по жилам, затопляло голову, и он купался в этой светлой силе, как в горном озере. Он добрался до своей пещеры под зиму, а когда вновь открыл глаза, ветер принес запахи наступившей весны. Он поднялся на ноги — казалось бы, тело должно было затечь от долгого пребывания в одной позе, но нет, двигался он легко и плавно. Выйдя на карниз, он велел мечу лечь на воздух и шагнул на лезвие. Он впервые увидел при ясном свете подъем сюда — вовсе не такой сложный, каким тот казался, пока он карабкался вверх. А мог бы и на мече полететь — но тогда ему и мысли такой не пришло в голову. Подъем был нужен. Он был частью испытания. Он взлетел на мече еще выше и, преодолев гряду, спустился в горную долину, такую зеленую, словно в нее плеснули краски. Посреди долины царило озеро; вода в нем оказалась ледяная, но он разделся и вошел в нее, не замечая холода. Выйдя, он позволил воде стекать с волос, а сам поднял своё ханьфу, чтобы отряхнуть от пыли. Но ни пылинки, ни пятнышка грязи на белом одеянии не было. Это не удивило его. Да и могло ли что-то сейчас удивить его? Но какой-то предмет выпал из рукава и покатился по земле, и он наклонился и поднял его. Маленькие солнечные часы. Когда он поднял их на ладони, они показали полдень. Сюэ Ян сильно вздрогнул, будто просыпаясь, ошарашенно заморгал, а потом с силой сжал часы в кулаке, так, что грани впились в ладонь. — Сраное совершенствование! Ебучие вонючие заклинатели, чтоб им пусто было! Ругань будто отрезвила его, и Сюэ Ян, все еще кипя от раздражения, принялся одеваться. Вот же… проклятое совершенствование, он едва не забыл, зачем вообще все это затеял! Катитесь в диюй со своей отрешенностью от всего земного! Да он бы вообще в это дерьмище не полез, если бы ему не был нужен Сяо Синчэнь! Отрешиться от всего земного, то есть отказаться от своей затеи? Да сейчас! Уже побежал! Он кое-как завязал волосы, раздражаясь на единственную руку, и потом снова сел в позу лотоса и прижал ладонь к животу. Золотое ядро жило в нем, полное силы. Это было хорошо. Помутнение от медитаций — нет, но он с этим справился, и впредь, если что, тоже справится. А сейчас ему была нужна вторая рука. Как это сделать-то вообще? Наверное, следовало бы вернуться в пещеру и посидеть там еще, но очень не хотелось. Сюэ Ян устроился под деревом, привалился к нему спиной и внимательно посмотрел на свою единственную руку. Интересно, если он как следует представит себе новую, она появится? Его вдруг поразило что-то — он даже не сразу понял, что именно, а когда сообразил, изумленно фыркнул и на карачках подполз к берегу озера, чтобы посмотреть на свое отражение. Его кожа стала белой. Сколько он себя помнил, он никогда не был таким — даже туманный, бессолнечный город И не свел с его лица и тела вечный, въевшийся загар. Теперь же лицо и руки побелели, да и — Сюэ Ян распахнул ханьфу на груди — все остальное, похоже, тоже. И еще что-то случилось с лицом, он не мог даже понять, что именно. Но теперь он выглядел, ни много ни мало, благородно. Рассмеявшись, Сюэ Ян вернулся к своему дереву и снова откинулся на ствол, прикрыв глаза. Таким он точно понравится даочжану. Он все-таки вернулся в клятую пещеру, но на этот раз не стал прятать солнечные часы в рукав, а положил их так, чтобы увидеть, когда откроет глаза, а рядом положил Шуанхуа. И снова пошли дни, которые он не считал. Золотое сияние перед закрытыми глазами текло, будто медленная, полноводная река. Иногда эта занавесь распахивалась, и он видел смутные очертания далеких вершин, покрытых снегом, или бескрайних равнин. Перед глазами мелькали фигурки людей — они рождались, росли, старели, умирали, сражались в войнах, горели в огне, любили друг друга, убивали друг друга. Пылал негасимыми огнями огромный величественный город в горах. От него потекли реки огней, захватили весь мир, но потом с дальних, темных, мрачных холмов показалась тень, она двинулась навстречу огню, пожирая его собой. Тысячи мертвецов двигались по земле. Человек с флейтой властвовал над ними. Потом его не стало. В горном затворе человек в белом принимал удары палками. В краю озер яростно пела плеть в руках главы ордена. В золотой башне плел интриги молодой господин с приятной улыбкой. В замке в горах другой молодой господин выжидал своего часа. В маленьком городке на задворках мира, в похоронном доме жили трое. Нет, нет, подумал Сюэ Ян, не то, верни меня назад. Покажи мне то, что было раньше. И картина мира приблизилась и стала подробнее, будто он низко-низко склонился над огромной картой. Все двинулось назад — люди бежали задом наперед, молодели, впадали в младенчество, забирались назад в материнские животы; снег и дождь летели вверх, возвращаясь в тучи, и деревья обрастали желтой листвой, а потом она зеленела. Остановись тут, велел Сюэ Ян. И он увидел — он увидел высокие, подпирающие небо горы. Кто-то в белоснежном одеянии спускался вниз — сначала по каменистому бездорожью, потом по узкой, едва заметной звериной тропе, пока она не превратилась в дорогу, утоптанную человеческими ногами, а потом и вовсе в широкий, мощеный булыжником тракт. Сюэ Ян смотрел, жадно впитывая в себя эту картину, подмечая детали, запоминая место. Жди меня, даочжан. Скоро встретимся. Сяо Синчэнь вдруг поднял голову, словно почувствовал направленный на него взгляд, и Сюэ Яну показалось, что от него исходит ослепительное сияние. Он вскинул руки, закрывая ими глаза, чтобы не ослепнуть. Он открыл глаза. Они были прямо перед его лицом — две кисти, десять пальцев, благородно-белая кожа, лишь на правой ладони — мозоли от рукояти меча. Левая же была совершенно целой. Даже с мизинцем. Судорожно вздохнув, Сюэ Ян повалился на спину. У него получилось.***
После, спустившись с гор и достигнув человеческих поселений, Сюэ Ян узнал, что провел в той пещере три года. Это было очень странно. Он знал, что так бывает, знал, что совершенствующиеся могут годами уединенно медитировать в горах, но на самом деле представить себе подобного не мог. В конце концов, он был обычным простолюдином, родившимся и выросшим вдали от всех этих горних высей. Если бы не Чан Цыань, который, себе на беду, не умел сдерживать дурное настроение, Сюэ Яну, может, и в голову бы не пришлось податься в заклинатели. Так и жил бы себе на улице, а если бы никто не прибил, стал бы вором или грабителем с большой дороги. Не встретил бы Сяо Синчэня, не узнал бы, что может так мучительно ныть сердце… Еще несколько месяцев Сюэ Ян странствовал, продвигаясь к месту, которое явилось ему в видении. Он хотел, когда переместится во времени, оказаться как можно ближе к тому месту, в котором должен встретить Сяо Синчэня. Шествуя от города к городу, от селения к селению, он не забывал откликаться на просьбы людей и расправляться с нечистью, но, к счастью, такого было все меньше и меньше — великие ордена наконец вспомнили, зачем они есть, и как-то исполняли свои обязанности, а если не они, то два странствующих заклинателя: высокий и молчаливый, весь в белом с ног до головы, с волшебным гуцинем, и с ним второй, пониже, веселый и болтливый, с красной лентой в волосах и с флейтой. — Вот только болтают, — таинственно блестя глазами и уложив на стол перед Сюэ Яном роскошную грудь, интимным шепотом сообщила хозяйка трактира, — что этот второй — никто иной, как сам Старейшина Илина! — Вот как? — откликнулся Сюэ Ян, которого еда и рассказ интересовали, а хозяйкина грудь — нет. — А почему так думают? — Ну, всем же известно, что Старейшина Илина сумел найти способ воскреснуть! — подмигнула хозяйка. — И, говорят, околдовал самого Ханьгуан-цзюня, и тот с тех пор всюду следует за ним. А этот в белом ну точно Ханьгуан-цзюнь! — Ну, раз это Старейшина Илина, разве не следует опасаться? — изобразил озабоченность Сюэ Ян, внутренне потешаясь. — А вдруг он начнет воскрешать мертвых и делать другие непотребные вещи? — Я тоже так думала! — хозяйка энергично закивала, и грудь ее заколыхалась. — Но удивительно, наоборот, они помогли нам с духом, который обитал в поместье. А что до непотребных вещей, — она рассмеялась и придвинулась к Сюэ Яну ближе, — господа остановились прямо тут, в моем трактире, и поздно вечером я проходила мимо их комнаты. И услышала из-за двери, как они… — и она изобразила непристойный жест. Сюэ Ян уставился на нее в совершеннейшем ошеломлении. Почему-то новость, что Вэй Усянь и Лань Ванцзи… словом, это потрясло его до основания. Вэй Усянь, Старейшина Илина — и что-то такое с Лань Ванцзи? Как это вообще возможно! — Ой, молодой даочжан, ты так покраснел, — рассмеялась хозяйка, глядя на него масляными глазами. — Так и думала, что ты совсем невинен. — Как ты меня назвала? — перебил Сюэ Ян, глядя на нее ошеломленно. Она опешила. — Даочжан? Я что-то сказала не так? — Я не… — начал Сюэ Ян — и замолчал. А чего он ожидал? Ходит тут весь в белом, с метелкой… вот и думают о нем всякое. — Спасибо за ужин, — он поднялся из-за стола, осознав вдруг, что не в силах больше выносить ее липкого внимания, и без лишних слов ушел в комнату, которую снял. Как же странно, думал он, лежа на кровати без сна и глядя в низкий потолок. Что ж, хозяйка не ошиблась — телом он действительно был невинен, правда, ему бы сроду не пришлось применить это слово к себе. Не то чтобы у него не было возможностей потерять невинность — он просто не видел в этом нужды. Трахаться просто чтобы трахаться? Но он не хотел. Наверное, если бы у него был опыт, он бы тогда, в городе И, распознал, что Вэй Усянь и Лань Ванцзи шатаются вместе не просто так. Такие вещи же можно распознать? Как понять? Как вообще узнают что-то подобное? Ни с того ни с сего он вдруг вспомнил жизнь в городе И, и как Сяо Синчэнь касался его — часто, иногда подолгу задерживая руку. Сюэ Ян тогда не придавал этому никакого значения — даочжан был слеп, естественно, он до всего дотрагивался, как иначе он бы узнал, что происходит вокруг него. Но что, если его прикосновения были не просто касаниями слепца? Сюэ Ян обладал острой памятью — и она услужливо подкинула ему румянец на лице Сяо Синчэня, когда тот дотрагивался до Сюэ Яна. Могло ли это что-то значить? Что, если… он понравился Сяо Синчэню? Понравился в том самом смысле? Что, если еще и поэтому Сяо Синчэнь был в таком ужасе и горе, когда узнал правду? — Идиот, — прошептал Сюэ Ян, не вполне уверенный, кого именно ругает. Может, ему вернуться в город И? Прикончить самого себя, занять свое место… Если бы только знать, что случится с ним нынешним, если он убьет себя прошлого. Сюэ Ян не боялся смерти — но он не хотел оставлять даочжана одного. Мало ли, на что тот напорется, даже если в мире и не будет Сюэ Яна. В конце концов он решил не думать обо всякой ерунде. У него есть хороший план — встретить Сяо Синчэня, когда тот сойдет со своей горы, и с того мгновения неотступно следовать за ним. Защищать его, не давать ввязываться в неприятности, отводить беду. Отличный план. В тех местах, где, если верить видению, Сяо Синчэнь сошел с горы, почти никто не жил. Здесь раскинулось неприветливое предгорье — бедная земля, мало лесов и рек. У самых горных подошв ютились поселения горняков, но и все. Сюэ Ян, не склонный доверять видениям, поспрашивал людей — и убедился, что был прав. Полтора десятка лет назад в этих местах действительно появился юный белый даочжан. Тогда никто не знал его имени, и лишь после до местных долетели слухи о могучем заклинателе Сяо Синчэне, который был учеником бессмертной санжэнь Баошань, но покинул ее гору, чтобы помогать людям и бороться с нечистью. Это звучало как сказка, но местные все же решили, что это и есть их белый даочжан. Приятно же чувствовать себя причастным к сказке. На Сюэ Яна они смотрели как на еще одну сказку, и он, не удержавшись, рассказал им историю об уличном босяке, жизнь которого была настолько тяжела, что он обратился ко злу. Но появился белый даочжан, и таково было сияние его доброты, что даже черное сердце босяка и пакостника дрогнуло перед ним. Жаль только, что тот понял это слишком поздно, когда уже успел навредить белому даочжану. И только остается ему теперь искать пути, как исправить причиненное зло. Он не стал говорить, что на самом деле не хотел исправлять никакое причиненное зло, да и дела ему не было до добра и зла. Он просто хотел вернуть себе Сяо Синчэня. Наконец, узнав все, что ему было нужно, и убедившись, что он находится в правильном месте, Сюэ Ян покинул людские жилища и нашел пристанище в пещере под холмом у самого подножия гор. Пещера ему, впрочем, особо не требовалась, а вот холм — очень. Ему было нужно солнце. Солнечные часы за один оборот отсчитывали один день. Сюэ Яну предстояла тяжелая задача — отмотать столько оборотов, сколько дней в полутора десятках лет. А он даже не знал наверняка, сколько дней в одном году. Наверное, с часами стоило бы поэкспериментировать — сходить в прошлое на день, на неделю, на пару месяцев… Но Сюэ Яну отчего-то казалось, что воспользоваться подарком он сможет только единожды. Ошибиться было нельзя. С тех пор, как он покинул свою пещеру в горах, он каждый день медитировал, держа часы в ладонях. Он вливал в них свою новую духовную силу, как раньше вливал ее в метелку. Эта вещь должна была стать его духовным оружием, таким же, каким была, в сущности, его Тигриная печать преисподней, только с ней Сюэ Ян использовал темную энергию. Иногда, вспоминая, насколько проще было с темной энергией, он чувствовал, что близок к отчаянию. С печатью он точно знал, что она может, а что нет, а если не знал, то мог провести эксперимент. Он и из Башни Кои сбежал лишь когда понял, что печать готова — насколько она вообще могла. С часами же он не понимал ничего. А потому — имело ли смысл ждать еще? Он сделал что мог, и если этого недостаточно, и солнечные часы не перенесут его в прошлое, ему останется лишь… отвергнуть эту идею и попробовать что-нибудь еще. Когда солнце перевалило за горизонт и двинулось к закату, Сюэ Ян сел на вершине холма, держа солнечные часы на раскрытой ладони. Тень от гномона падала на основание, похожая на тонкую стрелу. Вещица была красивой и хрупкой, и Сюэ Яну пришло в голову, что она может не пережить этого испытания. Он ласково коснулся пальцем крыла бабочки и пробормотал: — Спасибо. А потом глубоко вздохнул и прикрыл глаза, сосредоточенно собирая энергию в даньтяне, будто сматывая нити в золотой клубок. И когда наконец ему показалось, что горячее солнце в его животе не сможет стать сильнее и больше, он распахнул глаза и одним толчком выпустил все, что собрал, направляя энергию через свое тело, через руку — в кусочек металла, что держал на ладони. Ему показалось, что солнечные часы вспыхнули — а может, это и в самом деле произошло, потому что металл моментально нагрелся, налился алым, и ладонь Сюэ Яна обожгло болью почти невыносимой — а он-то думал, что больше никогда не сможет почувствовать телесную боль. Но он не дрогнул и даже не вскрикнул — он впился глазами в тень от гномона, в ней сосредоточились все его надежды и чаяния. Солнце двигалось по небу от востока к западу, от рассвета к закату, и тень двигалась за ним следом, а должна была — против. Ужасная боль пронизывала руку Сюэ Яна от ладони до самого сердца, взгляд начинала застилать пелена слез, потому что он боялся моргнуть, а проклятая тень все так же скользила вслед за солнцем, и никакая сила не могла двинуть ее в обратный путь. Есть такая сила, будто шепнул кто-то в голове у Сюэ Яна. Ты знаешь её. Ты любишь её. Она везде, это же так просто — протяни руку, и сила ляжет в неё, будто рукоять меча. Послушная, безграничная… Часы на ладони налились огнём; боль будто грозилась прожечь Сюэ Яну ладонь насквозь. Не того ты искушаешь, ответил он мысленно. Я знаю, что ты делаешь. Ты точишь душу, и если я поддамся тебе, то когда я встречу даочжана, я снова не смогу понять его. Не смогу понять… себя. У него просто не было другого пути. Только эта проклятая дорога праведного даочжана. И именно в этот момент, словно услышав мысль Сюэ Яна и убедившись в его твердости, тень от гномона застыла, будто в задумчивости, а потом — качнулась в обратную сторону. И медленно — но гораздо быстрее, чем она двигалась, повинуясь солнцу! — она прошла назад целый оборот. А потом еще один, быстрее. И еще один, еще быстрее. Пять. Десять. Двадцать. Пятьдесят. Сто. Триста пятьдесят. Примерно год, успел подумать Сюэ Ян, а тень продолжала крутиться против движения солнца, от заката к рассвету, от запада к востоку, отматывая время, стремительно и неостановимо, и он едва успевал считать эти бешеные круги. Два года. Три. Пять. Десять. И еще пять. — Стой! — выдохнул Сюэ Ян, и тень замерла. Он зажмурил слезящиеся, почти ослепшие глаза, а когда открыл их, увидел, что мир раздвоился. Вокруг Сюэ Яна расцветало, проступая из небытия, все ярче и осязаемей, глубокое жаркое лето. А весна, которая стояла прежде — которая будет через полтора десятка лет — истаивала, подергиваясь дымкой. И в этой весне, на вершине его холма, шагах в десяти от Сюэ Яна, стоял и ошарашенно смотрел на него Сун Лань. Сюэ Ян рассмеялся — и его не стало. И он уже не видел, как упали в траву солнечные часы, и как Сун Лань, хмурясь, подобрал их, и как широко распахнулись его — не его! — глаза, когда он понял, что это такое.