-Прошлое-
За окном, должно быть, очень холодно, горы снега лежат то тут, то там, отчего ужасно светло, хотя и солнца не видно. Вот только в квартире не холодно, даже чересчур тепло, если так вообще можно сказать. На самом деле, очень даже жарко. — Я, конечно, могу сходить в магазин, — с лёгкой усмешкой сказал Саша, стоящий в дверях кухни, оперевшись на стену. — Но знаешь, готовить-то тебе… А вдруг я что-то не то куплю, — он делает настолько невинную мордашку, что, не зная его, можно поверить, будто эта фраза не полна притворства. — Можно было просто сказать, что ты не хочешь, зачем выдумывать такое, если всё равно врать не умеешь. — А ты умный, — парень задумчиво отводит глаза и вдруг невпопад говорит, — а ещё ёлку наряжать, — удивительно, но Саша будет заниматься подобным чуть ли не впервые, последний раз был чересчур давно — примерно когда парню было два или три года. — Для того, чтобы нарядить ёлку, сначала нужно найти игрушки и её саму, я не знаю, где вся эта новогодняя приблуда, давно новый год не отмечал, — честно сознаётся Дима, усмехнувшись. — Старый дед, — констатирует младший, делая вид, будто понял это по его внешнему виду. — Будем тебя расшевеливать, а пока иди давай в магазин. — Слушаюсь, мой господин, — Дима шутливо кланяется и уходит в прихожую, пока Саша с усмешкой направляется в зал, ища игрушки и остальную «новогоднюю приблуду». Он ищет её в шкафах, где кроме одежды и пыли ничего нет, ищет в ящиках столов, да даже в тумбочках, которые кажутся пустыми, если не заглядывать в последний ящик, полный всякой ненужной ерунды, которая хранится там неизвестно зачем. И всё-таки Саша ничего не находит, даже после осмотра всего зала, хоть и до сих пор считает, что как минимум игрушки точно там. Так и оказывается — спустя некоторое время вездесущий Александр доходит до верха шкафов, высящихся на целых два метра над полом, и нащупывает, так как увидеть не может, там что-то, лежащее в большой коробке. Стараясь ничего не уронить и не упасть самому, парень аккуратно спустил коробку на пол и улыбнулся, поняв, что чуйка его не подвела — внутри лежали игрушки. «Осталось только ёлку найти, » — пронеслось в мыслях, а Саша пошёл в другую комнату, если быть точнее — в кладовку. Наверное удивительно, но кладовка не была завалена всем, чем попало, даже напротив, она была полупуста. Но именно тут лежало всё, что давно не использовалось, а значит это место было идеальным для ёлки, которая была неизвестно где на протяжении нескольких лет. Порыскав по разным коробкам и контейнерам разной высоты и ширины, парень всё-таки нашёл нужную вещь. Ёлка, хер её знает почему, лежала в коробке от швейной машинки, взявшейся непонятно откуда. Вскоре оказалось, что швейная машинка тоже была в кладовке, правда почему-то не в своей коробке, но пусть это остаётся неразгаданной загадкой. Парень, обойдя всю квартиру раза два, наконец решил, что ёлка лучше будет смотреться в зале и ставить её надо именно там. Поэтому, вытащив коробку из кладовки, он отнёс её в туда, поближе к игрушкам. Саша вывалил всё на пол и стал разбираться. К сожалению, хотя может и к счастью, он оказался максимально некомпетентен в этом вопросе, поэтому когда Дима вернулся, парень сидел в окружении искусственных ёлочных веток. — Это секта искусственных ёлок? — с усмешкой спросил старший, незаметно подкравшись сзади. — Подходи громче в следующий раз, — попросил Саша, испуганно обернувшись. — Я просто не понимаю, как это собирать, — признался он, держа в руках две одинаковых, по его мнению, искусственных ветки. — Так? — с улыбкой спрашивает парень, чересчур громко топая ногами, отчего младший морщится. Слишком громко. — Иди ты, — он положил одну ветку на пол и показал собеседнику средний палец. — Какой ты злой, — Дима, всё также улыбаясь, гладит парня по голове, — с ёлкой разбирайся сам, я готовить. — Взял и бросил меня на произвол судьбы! — добавляя словам больше наигранной трагичности, младший приложил руку к груди там, где по его мнению находилось сердце, и тяжело вздохнул, снова пытаясь разобраться в куче веток. — Если поможешь мне с готовкой, то, так уж и быть, я помогу тебе со сборкой ёлки. — Спасибо, — Саша кинул части ели обратно в кучу и встал с пола, обняв собеседника.***
Саша восторженно смотрит на ёлку, высящуюся в центре комнаты. Она ещё не наряжена, но по мнению человека, не видевшего ни одной ёлки за всю свою сознательную жизнь, выглядела просто прекрасно и величественно. — Нарядить сам сможешь? — Дима тепло улыбается. Ему нравится радовать это маленькое чудо, которое так ярко улыбается таким простым мелочам. — Конечно, — младший и правда выглядит очень радостно, хотя казалось ничего такого особенного и не произошло. Он тащит по полу коробку с игрушками, заглянув в неё, достаёт игрушечного кота и показывает Диме, смеясь. — На тебя похож. — А этот на тебя, — у него в руках другой кот, поменьше и посветлее. Оба смеются. — Вино будешь? — хозяин квартиры на секунду замолкает, — А тебе вообще восемнадцать есть? — Буду, — усмехается парень, вещая игрушку за игрушкой, — а ты пытаешься понять, посадят тебя или нет? — тут он понимает, что одна игрушка никак не гармонирует с другой и тихо шепчет сквозь зубы. — Не, хуйня, — он задумчиво стоит с дедом Морозом в руках и примеряет его то туда, то сюда. — Даже если бы тебе не было восемнадцати, меня бы не посадили. Они бы просто не узнали, да и, хороший мой, я сам себе милиционер, — Дмитрий уходит в другую комнату, скорее всего на кухню, и приносит оттуда бутылку недёшевого вина, чем немного даже удивляет сожителя, — подарили, — поясняет он, усмехнувшись. — Я бы всё равно не стал жаловаться, скорее бы ты пожаловался. Дима ставит вино на столик, где уже стоит оливье, мандарины, немного винограда и ещё парочка салатов. Оба парня не представляют, как они вдвоём это съедят, но пока об этом не думают, они максимально заняты друг другом, если можно так сказать, учитывая, что Саша всё ещё возится с игрушками-гирляндами, считая, что во всём должна быть гармония, поэтому его обязанность развесить всё по фен-шую. — Вот так лучше, — оценив свою работу, говорит он, отойдя чуть дальше. — Но вот это ужасно смотрится с этой стороны, — Саша вновь замечает что-то, что выбивается из его «фен-шуйного ряда» и идёт поправлять, перемешивая некоторые игрушки. Он снова отходи назад, осматривая всю ель, украшенную пестреющими в однотоне квартиры игрушками. Кажется, его наконец всё устроило и он присел на краешек дивана около Димы. У них в планах не было никаких просмотров новогодних программ на телевизоре, они решили просто поболтать за бокальчиком вина. Точнее алкоголя сначала не было в планах, но раз старший его откуда-то достал, так что же не выпить? Вот и Саша считает, что причин нет. Ну, кроме кучи тайн, которые он может выболтать, будучи слегка навеселе. Только на них было решено забить до поры до времени, зачем портить такой прекрасный день? И конец года, тем более! Когда младший сел за стол, он заметил, что в его бокале слегка меньше вина, чем в другом. Он, конечно, мысленно возмутился, но подумал, что так даже лучше, дольёт потом. — Тебе не жалко открывать такое дорогое вино ради меня? — Это единственный нормальный новый год за несколько лет, разве тут может быть жалко? Да и ты очень милый, — Дима говорит чистосердечно, хоть и не полностью то, что хочет. Почему-то ему кажется, что чтобы сказать правду нужно выпить чуть больше. «Для смелости, » — думает он, усмехнувшись, и задумчиво смотрит на парня, сидящего так рядом, но в тоже время так далеко… С таким настроем можно философию преподавать. — То есть это мне за красивые глазки? — Саша немного смущается и отводит взгляд, подумав, что это как-то слишком… А что слишком..? Он не знает. — Ну не только за глазки, — ненадолго повисает тишина, они уже слегка пьяны и Дима пытается сконцентрироваться. — Нам нужно серьёзно поговорить, ты не против? — он сам боится того, что собирается сказать, но думает, что откладывать некуда, да и не нужно, он просто не сможет так долго это скрывать. — Никогда не буду против потрындеть, — Саша улыбается и тихо смеётся. — Но раз серьёзно, то, наверное, стоит сделать серьёзное лицо? — он и правда пытается выглядеть серьёзно, только вот ничего не получается. — Саш, — на секунду старший замолкает, стараясь подобрать слова, только вот мозг не собирается анализировать ситуацию и приходится махнуть на это рукой, мол «и так сойдёт», — я думаю, что тебе стоит это знать… В общем, я понял, что ты мне нравишься. — Звучит по-детски, — усмехается Александр, нахально повернувшись к собеседнику, — но миленько. Ты мне тоже нравишься, вот только ты меня ни капельки не знаешь, давай не будем торопиться, хорошо? — Хорошо, — Дима хочет возразить, сказать, что знает его, но слова застревают где-то в горле. Он понимает, что ничего не знает о своём сожителе, не считая имени и возраста. Наверное, это странно, но пусть будет так. Саша тепло улыбается и несмело касается чужой щеки губами. Ситуация глупая и такая смущающая, что на лице невольно появляется едва видный румянец, от которого буквально горит кожа. Парень хочет закрыть лицо руками, чтобы хоть немного успокоиться и утихомирить сердце, бьющееся чересчур быстро и сбито, только вот Дима не даёт. Он берёт личико младшего в свои ладони и внимательно рассматривает. Саша хочет что-то сказать, кажется возмутиться, но к его губам нежно прижимаются губы любимого человека, будто прося помолчать и не портить такой момент.////
Стоя на краю пропасти, самое главное — не свалиться в её глубины, где гниют кучи канувших в лету людей. «Самое главное для кого?» — именно этот вопрос, кажется, становится новым смыслом жизни, ведь старый потерялся в этой самой пропасти. Можно же назвать могилу на кладбище пропастью? Александр думает, что, наверное, можно. Правда в пропасть можно сигануть, а прыгнув на могилу ничего не получишь, только цветы, если таковые есть, поломаешь. Здесь нет цветов, отчего, кажется, ещё тяжелее. Осознание собственной бесполезности тяжёлым грузом лежит на душе. — Простите, — почти неслышно шепчет парень, вытирая рукой слёзы, катящиеся по щекам. Он садится на снег, не думая о холоде и о собственном самочувствии, сейчас это как-то неважно. — Я правда не хотел, — голос у Саши дрожит и он уже просто не может успокоится. Душу просто разрывает на части, а сердце так и норовит остановиться, хотя Комаров-то и не против. Он не должен жить после того, что сделал. — Саша, — парень оборачивается на знакомый голос, не успев даже как следует успокоиться. Слёзы так и катятся по щекам, остановить их просто не получается. — Уйди, пожалуйста, — парень хмурится, — Уйди, пока я и тебя не убил! — его голос становится громче и он отворачивается, стирая слёзы с щёк. — Послушай меня, — требовательно просит она. Никакого такта, честное слово. — Иди отсюда и не появляйся в моей жизни. Ты единственная, кто меня ещё не ненавидит, так не заставляй меня менять эту деталь, — с нажимом произносит Саша, даже не поворачиваясь к ней. Иронично тут то, что парень прекрасно понимает, что не сможет заставить эту особу замолчать, ведь и так понятно, что она будет ебать ему мозги разговорами, пока не перевесит всю ответственность за ситуацию на себя. Это глупо. — Александр, — девушка раздражённо вздыхает, — послушай меня хоть раз. — Слушаю, — холод так и сквозит в его голосе, но это не от неприязни, он просто хочет отгородить подругу от себя. — С чего ты, блять, вообще решил, что вина за их смерть лежит на тебе? С чего? Ты, блять, просто был за рулём и даже предположить не мог, что так случится. Это был несчастный случай, — она выделяет последнее предложение. — С точки зрения расследования, конечно, — добавляет тише, — Я же скажу больше. Если кто и виноват в этой смерти, так это я. Знаешь, не ты, блять, проверял машину перед поездкой. Я видела, как был перетёрт шланг подачи тормозной жидкости, только вот решила, что пока он в замене не нуждается. Я в этом виновата, перестать уже, блять, брать на себя всю ответственность! Думай о том, что любой может быть не прав и виноват, а не только ты. Да, я отвратительный механик и человек, но знаешь, говоря это, становится легче, ведь я правда виновата, — её речь слишком импульсивна, она и сама не понимает, что говорит, но считает, что каждое произнесённое ей слово — истина в последней инстанции. Ей, скорее всего, движут чувства. Глупая человеческая особенность. На некоторое время повисает тишина, которую прерывает Саша, тихо засмеявшись. — Идиотка ты, Эрика, — он смеётся ещё громче, ничего смешного нет, просто он уже немного за гранью. Он уже немного в истерике. — Я так обожаю эту логику. Это правда так смешно… — он переводит дыхание. — Подумай, девочка моя, чтобы ты говорила, если бы не была влюблена в меня, — он замечает удивление на её лице и прячет лицо в ладонях, сотрясаясь от беззвучного смеха. — Ты правда думала, что я не замечаю? То, что я воспринимаю тебя только как друга, не значит, что я не вижу, как ты на меня смотришь, как говоришь и что пытаешься сделать. Эрика, сейчас ты несёшь всю эту чушь просто из-за любви ко мне. Лгать во имя любви — самое гнусное, что можно сделать. Если ты считаешь, что можно напиздеть мне, что ты там что-то видела при осмотре машины, а не я стёр тормоза из-за того показушного прикола с резким прерыванием движения, только из-за того, что ты любишь меня и считаешь своим долгом сохранить мою менталку в норме, то ты страшно неправа и глупа. Уйди и не пытайся снова строить из себя героя. После такого невозможно считать тебя кем-то, кроме маленькой влюблённой девочки. — А в тебе, кроме человека, незамечающего очевидные факты, ничего и не найти. Я уйду, ты только не разгроми тут всё, — её задело это всё. Да как он, блять, смел играть с её чувствами? Своих что-ли нет? — Гробик розовый найдёшь? — Комаров улыбается, — Буду признателен. Прощай, Эрика, — девушка ничего не говорит, молча уходит с места разговора, не воспринимая слова Саши, всё ещё находящегося в крайне нестабильном состоянии, всерьёз. Парень умывает лицо снегом, в котором лежит. У него нет ни сил, ни желания вставать, хочется замёрзнуть насмерть тут, рядом с родителями. Хочется кричать, но все слова и звуки застревают где-то в горле. Хочется плакать, нет, реветь навзрыд, но все слёзы уже давно кончились и на душе не осталось ничего, кроме удушающей пустоты. Александр мечется между противоречивыми состояниями: то он хочет зарыться в снег и смеяться до утра неизвестно от чего, то он буквально пожирает себя изнутри, раз за разом повторяя себе, насколько же он мудак. Смех — лучшая защитная реакция, которую придумал организм и Саша не может с этим поспорить — это хоть немного легче, чем вечные разговоры с самим собой, приносящие лишь кучу мыслей, ворошаших незажившие шрамы этой ситуации снова и снова.-Настоящее-
— Тебе не кажется, что для приличия стоило придумать что-то получше? — Паша вопросительно улыбается, ласковым тёплым взглядом наблюдая за парнем, мирно поедающим сладкий виноград. — Это бесполезно, — даже не задумываясь, отвечает Дизофф, помещая в рот ещё одну ягодку (исправьте если что в пб). Он выглядит как настоящий хомячок. — Во-первых, их отчего-то совершенно не волнует, под каким предлогом мы ушли, — весомо подмечает он, вспомнив, что друзья их даже не слушали, когда они называли причину, — во-вторых, они пьяны, а это всё-таки, многое меняет. — И что например? — Меняет восприятие мира, воспринимается легче и слегка более оптимистично. Только вот одно оно точно не меняет… Как я и говорил, в этом костюме ты выглядишь слишком идеально, я просто не представляю, как в тебя можно не влюбиться… — демон переходит на восторженный шёпот и улыбается. — Только вот я всё ещё не исполнил свою мечту, хотя вполне могу это сделать, но давай пока отложим…- он подходит ближе и с лисьей ухмылкой целует ангела в щёку, почти у самых губ, будто дразня. — И чего же ты хочешь? — спрашивает Деадем, наблюдая за тем, как Дизофф ослабляет галстук и расстёгивает первые пару пуговиц своей рубашки. — А тебе не жарко? — невинно спрашивает он, делая вид, будто не слышал вопроса. — Жарища ужасная, — хмурится он и снимает галстук окончательно, но оставляет его в руках, что-то мысленно просчитывая. В следующую же секунду на руках старшего оказывается тот самый галстук, стягивая их. Откуда Дизофф умеет так быстро завязывать такие узлы — неизвестно, но так интересно. — Теперь лучше, — довольно улыбается демон, подлезая под чужие руки, чтобы таким образом оказаться в объятиях любимого человека. — Всегда хотел так сделать, — честно признаётся он, оставляя поцелуй в уголке губ собеседника. — А попросить тебя обнять не судьба? — Паша усмехается. Ему хочется взять родное личико в ладони, притянуть к себе и наконец нормально поцеловать, вот только никак не выходит — узел затянут и завязан так, что высвободиться из него не представляется возможным. — Так неинтересно, — Дизофф улыбается, оставляя дорожку мокрых поцелуев от щеки ангела к ключицам, расстегнув пару пуговиц чужой рубашки. — Да и разве я хочу только обнимашек? — действительно странный вопрос, учитывая, что он в этот же момент полностью снимает с себя рубашку, пробормотав что-то про то, что «стало жарковато», а потом невинно улыбается, поцеловав собеседника в нос. — В прошлый раз… — начинает Паша, но демон раздражённо шикает, прося замолчать. — Хорошо, я не считаю, что цель человека, стоящего без рубашки — исключительно обнимашки, — отвечает он, смущая своими словами явно чересчур расхрабрившегося Дизоффа, который, несмотря на поалевшие щёки, старается стоять с тем же невозмутимым выражением лица. — А как думаешь, смотря на тебя, хочу ли я только обнимашек? — Откуда мне знать? — демон уходит от ответа, здорово смутившись. У него даже мысли путаться начали, хотя он прекрасно знал, чего хочет и каким способом. Но план хорош тогда, когда ещё не пришёл в исполнение, а дальше всё портит ситуация. Всегда, постоянно. — Тогда я тебе подскажу, — вкрадчиво начинает Деадем, смотря на расстерянное личико парня, — Что может хотеть человек, у которого завязаны руки? Или, например, что может хотеть человек, у которого парень даже поцеловать нормально не может? Или что может хотеть человек, которого явно пытаются развести на секс? Причём крайне неумело. — Как могу, так и развожу, — обижено произнёс Дизофф, несильно укусив ангела за шею, — развязывать я тебя пока не буду, а насчёт поцелуя… Я подумаю… — он сделал вид, будто думал, хотя и так знал, что он уже сам от своих недо-провокаций устал, а манящие губы Паши — именно то, что сейчас желанно больше всего.-Будущее-
Новый год. Не хочется ничего говорить, а на душе так тепло и радостно от осознания, что это не просто встреча следующего года, а праздник, проведённый с человеком, которого можно назвать семьёй. Нельзя, конечно, считать, что вся семья в сборе — Дизоффа Сода тоже считает семьёй, а получилось так, что с ним сегодня не получится увидеться, но от этого праздника не потеряет своей семейной атмосферы. — Теперь ты красивый, — довольно говорит Сода, повесив на шею парню голубую гирлянду. — А до этого был не красивый? — Бог усмехается и обматывает гирлянду вокруг своей шеи как шарфик, чтобы та не мешала готовить. — До этого ты был просто великолепен, — Саша делает многозначительную паузу, — а теперь ты ещё и красивый. — Ты всё такой же ребёнок. — Зато со мной не скучно, — замечает Сода, лучезарно улыбнувшись. Он ходил по их дому и вешал везде гирлянды, фонарики и прочую мишуру для уюта. Весь дом теперь сиял разноцветными огнями и новогодней атмосферой, если так можно сказать. Для завершённости не хватает лишь ёлки, но ставить её они будут чуть позже, пока Дима занят салатами, а Сода вьётся рядом, иногда помогая, а иногда напротив, вытворяя что-то, что хочется. А хочется всё и сразу. — Скучно-не скучно… Может ёлку сам поставишь? — Бог ловит недоумённый взгляд Соды, — Или так и не научился? — он улыбается, а демон отводит взгляд, усмехнувшись. — Не знаю, я после того раза ещё только два или три пробовал. Один раз даже получилось, но это так давно было. — Всё понятно с тобой. Они смеются. На сердце так тепло и радостно. Воспоминания навевает. Джо отрывается от готовки, а Дьявол тут же подбегает к нему, крепко обнимая. — Может научишь? — Сейчас, поставлю мясо в духовку, и научу, если хочешь. Сода молчит, отпуская парня и уходя в другой угол комнаты. Он думает, что слова, которые он хочет сказать, сейчас прозвучат глупо и невпопад, только вот так и хочется всё же произнести. Он говорит, но не сразу. Бог как раз заканчивает с мясом и подходит ближе к парню. — Я всегда так скучал, — Дьявол снова обнимает Диму, прижимаясь всё сильнее. — Я тоже, Саш. Надеюсь, что больше не придётся… — Бог тепло гладит парня по голове, думая, что точно не придётся — он не допустит. — Не придётся, — Сода немного грустно смотрит на собеседника, помедлив с ответом. — Перестань мишурой колоться! — парень немного отстраняется от ангела и немного хмурится, убирая гирлянду с чужой шеи. — Ты мне её сам повесил. — Я же не знал, что ты меня ей будешь колоть! — Блять, Саш, у нас кот мишуру ест! — Сажик, блять!