Пепел луны

      Сидя за большим столом, Хёнджин ощущал, как стены кухни давят на него. Этот вечер, как и любой другой, мало чем походил на семейный ужин. Скорее больше представлял собой допрос с пристрастиями, где он — главный подозреваемый во всевозможных мировых преступлениях.       – Почему сегодня ушел так рано и не предупредил? – спросил отец как бы между делом, но каждый присутствующий прекрасно знал — это лишь маска, за которой скрывается желание докопаться до истины.       – Нужно было зайти на работу, отнести ключ от подсобки, – Хёнджин говорил уверенно, потому что они с Йеджи заранее договорились об этом, полностью сопоставив все факты ее утренней беседы с родителями. – Йеджи была в курсе, должна была передать.       – Ты предупреждаешь сестру, а не нас? Мужчина деловито откинулся на спинку стула, сложил руки на стол, и выглядел так, будто заранее выиграл эту "войну" с сыном, которую вел односторонне. Потому что Хёнджин не хотел бороться с ним. Ни с кем из своей семьи.       – Я предупредил Йеджи потому, что столкнулся с ней перед уходом, не более того.       Хёнджин чувствовал себя виноватым. Он не любил врать родителям, но их гиперопека заставляла снова и снова прибегать к этому, душа внутри себя любые муки совести. С возрастом делать это становилось куда проще, что пугало Хёнджина, воспитывающегося по правилам "никогда не лги". С детства ему прививали любовь к правильным поступкам, к хорошей учебе и честности. Но к четырнадцати годам это становилось все труднее: подростковый максимализм требовал приключений и нес за собой разрушение всех внутренних устоев воспитания. И когда ему открылись свобода, мечты, возможность выбора, он полностью сломал возведенную родителями стену к внешнему миру, и из обломков кирпичей начал возводить новую, от родителей. И с каждой новой ложью стена эта становилась все выше на один новый возложенный кирпич.       Хёнджину, воспитанному с правильными семейными ценностями, было стыдно за самого себя; он чувствовал жалость от каждой новой лжи, но желание свободы всегда пересиливало эти эмоции, поэтому он дрожащей рукой закрывал рот своему внутреннему "хорошему ребенку", не позволяя тому внушать в него неуверенность.       – Мне кажется, что работа отнимает слишком много твоего времени, – заметил отец, откладывая в сторону палочки, закончив есть. – Я уже говорил, что тебе стоило бы начать проходить стажировку по профессии, а не тратить время впустую.       – А мне кажется, что мы уже обсуждали это, отец, – Хёнджин сделал глубокий вдох, стараясь держать себя в руках. – Вы позволили мне работать там, где я захочу, до третьего курса. В чем проблема?       – В том, что работа продавца не достаточно престижна для моего сына! – голос мужчины стал на тон выше и угрожающе. – Дети моих коллег работают в крупных компаниях даже будучи студентами первых курсов. А я даже не могу рассказать про успехи моего сына, потому что их нет!       – Ну так и не нужно никому про меня рассказывать, – на этот раз парень взорвался, выпрямил спину, ударив ладонями о столешницу, и со скрипом отодвинул стул назад. – Я не очередной твой трофей и не грамота, которую можно повесить в рамочке на стену. Я хочу жить своей жизнью, а не твоими неисполненными мечтами. Хочешь хвастаться перед друзьями, добивайся всего сам! Если ты последние несколько лет плохо выполняешь свою работу, то не нужно это проецировать на меня.       – Неблагодарный щенок! – мужчина вскочил со своего места, отшвырнув назад стул с внушительным грохотом. – Пока я плачу́ за тебя, ты будешь делать то, что я скажу. Когда закончишь университет и начнешь самостоятельно о себе заботиться, тогда и делай все то, что пожелаешь.       – Отлично. Я уже работаю, что мне мешает сейчас жить так, как я того захочу?       – То, что ты еще учишься! Я не позволю тебе бросить университет и убить свою карьеру!       – И мы снова вернулись к той же точке, – Хёнджин вымученно рассмеялся, нервно поправляя рукой выбившиеся из хвоста пряди волос, – ты опять видишь во мне лишь способ хвастаться перед коллегами. Карьера? Пошла к черту эта карьера, она нужна тебе. О моих желаниях вы не спрашиваете.       – Мы и так позволяем тебе слишком многое! – отец был зол, лицо его покрылось алыми пятнами, глаза горели яростью, и голос, наполненный ядом, жалил каждым словом. – Ты хотел подработку в магазине — пожалуйста, ты хотел отрастить эти дурацкие патлы — получай, ты хотел и дальше общаться со своими друзьями — я не стал запрещать…       – Еще бы ты запретил мне общаться с моими друзьями, отец. Я буду дружить с теми, с кем захочу. Эта часть моей жизни уж точно не касается тебя.       – Не касается до тех пор, пока я того позволяю, – голос мужчины стал спокойным, и эта резкая умиротворенность пугала больше криков. Она означала, что разговор окончен, и последнее слово остается за ним.       – Приятного аппетита. Всем. – Хёнджин перевел взгляд на затихших сестру и мать. – А я больше не голоден. Спасибо.       Скрывшись за дверью комнаты, Хёнджин обессиленно сел на край кровати, понурив плечи и опустив голову к коленям. Пальцами он стянул резинку и взлохматил волосы, надеясь, что это немного ослабит головную боль. К сожалению, не помогло. На него накатила усталость, упав тяжелым грузом на все тело. Его словно бы придавило к одному месту, и пошевелиться, казалось, было непосильной задачей. Хотелось лечь спать и утром проснуться отдохнувшим, бодрым, в другой стране и с чужой внешностью. Хёнджин был не из тех, кто жаловался на родителей. Это было не в его характере. Он даже любил свою семью. Но такие ситуации попросту выбивали почву из-под ног, лишая любой воли к преодолению препятствий. Все, чего хотелось Хёнджину прямо сейчас — плюнуть на свою привязанность к родителям и сбежать куда-нибудь подальше, куда-нибудь, где станет неважным ни его образование, ни его работа. Хотелось найти место, где его бы могли полюбить просто за то, кем он являлся.       Слишком сложно.       Такого места нет.       Так или иначе, кому-нибудь станет важно узнать, какой у него статус, род, взгляды на жизнь. И если что-то будет отличаться от норм этих людей, то Хёнджину больше не найдется места в обществе.       «Простите, но вы имеете своё мнение, отличительное от нашего. Вам к нам нельзя, иначе кто-то из наших людей тоже может решит мыслить иначе. Кого тогда контролировать?»       Хёнджин усмехнулся своим мыслям. Если будущее и станет похоже на антиутопию, то только на такую.       В дверь комнаты нерешительно постучали. Хёнджин не стал поднимать голову, уже заранее зная, что это пришла Йеджи, чтобы в очередной раз успокоить, подбодрить и отвлечь. В этом была вся его сестра. Она никогда не позволяла Хёнджину остаться наедине со своими мыслями, даже если он сам об этом просил. Она как особо противная заноза, залезшая так глубоко под кожу, что уже и не вытащить.       – Хван Йеджи, оставь меня в покое, я хочу просто грустно смотреть на потолок, – громко произнес Хёнджин, чтобы девушка за дверью точно услышала.       – Прости, – дверь слегка приоткрылась, впуская в комнату макушку с копной густых, ухоженных волос, – будем считать, что войти нельзя только Йеджи.       – Мам? – Хёнджин приподнялся на локтях, удивленно уставившись на родителя. – Пришла добить раненого?       – Нет, я решила, что бойцу стоит восстановить силы.       Женщина аккуратно кинула на грудь сына упаковку шоколада, после чего села в старое кресло около рабочего стола. Она любовно посмотрела на парня, тепло улыбнувшись. В ее взгляде не было упреков и обвинений, что придало Хёнджину немного уверенности, потому он принял сидячее положение на своей кровати, разворачивая обертку шоколадки. За ужином он толком не поел, поэтому такое подношение оказалось как нельзя кстати.       – Не злись на отца, – тихий голос женщины был успокаивающим, таким, каким должен быть голос любящей матери. – Он слишком переживает за тебя, поэтому иногда забывается.       – Но обо мне не нужно переживать. Многие ребята моего возраста уже живут самостоятельной жизнью, принимают какие-то решения, а меня все еще считают бестолковым ребенком.       – Это не так, дорогой. Мы с отцом считаем, что ты уже достаточно взрослый, чтобы принимать взвешенные решения. Просто мы хотим, чтобы у тебя было достойное будущее.       – Будто я не думаю о своем будущем, – буркнул парень, дожевывая остатки шоколада.       – Давай не будем ругаться, ладно? Я только пришла сказать, что мы с отцом доверяем тебе.       Хёнджин промолчал. Ему не хотелось больше говорить, потому что он прекрасно понимал, что любое его слово вновь приведет к ссоре. В нем больше не осталось сил на эти бессмысленные выяснения отношений.       Всё, чего он хотел прямо сейчас — глоток свежего воздуха. Где-нибудь подальше отсюда.       Минхо грезил о свободе. Каждую ночь он засыпал с мыслью, что скоро, очень скоро он покинет стаю, будет подвластен сам себе, и больше никакой Альфа не станет им командовать.       И вот сейчас ему представился этот шанс. Ему дали выбор, о котором он так давно мечтал. И этот выбор показался каким-то неожиданным и пугающим.       Оставшись наедине со своими мыслями, Минхо осознал, что боится остаться один. Он вдруг понял, что еще ни разу за свои двадцать шесть лет не оставался один на долгое время. Этот факт оказался ужасающим.       Его внутренний волк молчал. Сложил морду на массивные лапы и просто наблюдал, не мешая потоку мыслей человека. Он впервые не рычал, не царапался, желая отстоять свою точку зрения. Волк просто ждал, что решит человек. И это тоже показалось Минхо пугающим. Он привык, что каждое его решение оспаривается, что любой его выбор сопровождается громким воем в груди. Но сейчас он остался наедине с этим выбором, и эта ответственность упала на его плечи тяжелым грузом. Минхо не был к этому готов, потому снова сбежал.       Было невыносимо ловить на себе печальные взгляды Жизель и Джисона. Они пытались говорить как можно более равнодушно, подбадривать, даже поздравлять, но глаза их выдавали. Оказалось, что Минхо привязался к ним намного сильнее, чем думал до этого. Потому наблюдать за их напускным счастьем за друга оказалось слишком тягостно.       Минхо сбежал в лес. Спрятался от любопытных глаз стаи, чтобы, наконец, собраться с мыслями и принять взвешенное решение.       Конечно, ответ у него был готов уже давно. Он слишком долго мечтал о свободе, чтобы сейчас так легко упустить этот шанс. Но отпустить привычную жизнь, с ее устоями, порядками, близкими людьми, оказалось труднее, чем он мог предположить ранее.       Смешно, но Минхо даже подумал о том, что может скучать по Феликсу, когда покинет стаю. Эта мысль вызвала в нем волну веселья, и даже волк фыркнул на это.       На открытой лесной поляне, под куполом звездного неба, Минхо долго размышлял о том, как правильно поступить, как лучше всем сказать о своем решении, чтобы уже окончательно поставить точку в расспросах.       Он думал до самого утра, забыв о сне. Думал до того самого момента, пока первые лучи солнца не появились у кромки неба. Только тогда он решительно поднялся на ноги и уверенно зашагал обратно к дому стаи. В нем не осталось места сомнениям. Минхо был полностью уверен в своём решении.       И, наверное, никто не мог усомниться в том, какое именно решение он примет. Потому что войдя в дом, Минхо увидел, как за одним столом сидели Феликс, Джисон и Жизель. Они ждали его всю ночь, чтобы услышать то, чего ожидали и боялись одновременно.       – Я согласен, – уверенно произнес Минхо, останавливаясь у входа в кухню. – Я помогу в этом деле. А после - уйду из стаи.