***
В восемь он познакомился с Табитой Смит. У неё была забавная стрижка. Это всё, о чём он мог думать после бессонной ночи. Таблетки опять закончились. Во «Всякой всячине» было не очень светло. Лампочки моргали громче, чем она говорила. Курт старался слушать инструктаж из искреннего побуждения не разочаровать. Из вентиляции зловеще выло. Но ради нормального воздуха можно было и потерпеть. Суть он, кажется, уловил: на прилавках не должно быть пробелов, если есть коробки. А они были. В письменных принадлежностях лежала горстка сломанных карандашей, а картонные ящики покрывали стены, держась, очевидно, на честном слове. Она сказала, что пустые можно отнести в биологию во время перерыва. Тот же начинался тогда, когда выключался свет (вместе с тем гасли лампочки снаружи), и не мог длиться больше пятнадцати минут. На доске графика аккуратно выведена ставка – доллар в час. Его имя вписалось над «О. Тоинби» в каждом квадратике до следующего воскресенья. В июне не было ни дня, чтобы тот не брал вторые смены, и, как сказала Табита, весь год тоже. За большее она не знала – сама здесь встречала первое лето. Курт точно слышал эту фамилию, но никак не мог вспомнить где. Змей услышал похвалу кроткости прежде, чем увидел улыбку; она состроила гримасу, только он посмотрел на неё. За кассой лежали ключи и планограммы столиков. Он переключился на схемки, когда она ещё не ушла. А лампы дрожали. А из труб уныло тянуло. Пока он искал коробки с канцелярией, нашлись подушки, тарелки и коробочки для еды, которых и так было в избытке. Сходу мальчик не разобрался для чего ровесникам хранить посуду; но чуть позже Курт обнаружил стол с безделушками и понял. Питер бы сказал, что остался только шлак. Демон был не так притязателен. Глянцевые жестянки зачарованно огладились его рукой. Как причудливая мозаика. Брелоки представляли из себя цепочки с бусами, были и мягкие, и пластиковые зверушки. Кроме того, в памяти отложились таро и классическая колоды, что оттеняла блестящая и большая «Монополия». А ведь игра уже ему обещана... Одна была в тоске радость – не пройдёт и половины смены, как он сможет приобрести подарок (если, конечно, её великодушие не посягнёт на его честные гроши). Плакаты были вложены в прозрачные файлы. Змею приглянулась серая фигура в чёрном плаще. Стоило приглядеться, чтобы найти вместо лица рогожу, увенчанную шапкой. Что-то внутри откликнулось на надпись. Что-то, что заставляло его верить в Него. ... Я человек!... «Я мужчина!» – и Рейвен теряла децибелы. «Я человек!» – и Рейвен становилась настолько ничтожно маленькой, что её было потерять на ладони. «Я не животное!». Он начинал улыбаться. К несчастью, мерцающий свет вернул его в строй. Коробки в коробки, коробке по коробке. И так до десяти. Они хотя бы шуршали успокаивающе. Тетрадки и прочее Курт всё же нашёл, быстро разложил уголок к уголку и не без ажитации метнулся обратно к побрякушкам. Отлипнуть было той ещё задачей. Но ему повезло. Повезло разобраться со всеми делами задолго до обеда и остаться с прилипчивыми лампочками наедине. Повезло за полчаса не встретится в кафетерии с ни с кем из приятелей или знакомых. Повезло, что Оливер Тоинби не стал обмениваться долгими приветствиями, и его оригинальный след быстро выветрился. И хотя это выиграло не слишком много времени, Курт был признателен – теперь он мог посидеть в тишине над расписанной тетрадкой и открытым учебником. Экзамены казались передышкой. Вагнер искренне не понимал, из-за чего переживали бывшие одноклассники. Наверное, всё дело было в менторах. Учителя были вовсе не злобными. Только одна наставница даже не пыталась казаться таковой, и усугублялось всё тем, что с ней нельзя было провести час и забыть. Об этом не говорилось напрямую, но Курт чувствовал, что парные упражнения не вели ни к чему хорошему. Разлуку хуже перенёс Скотт; да и только потому, что его приставили не к его девушке. Они играли. Скорее, играли только он и Ороро, захламляя большие урны команд победными куклами, которые прятались за выдвижными блоками зала (задумка была в том, чтобы доставить «жертв» в «безопасное место»). Остальные делали вид, что борются, держась за руки. Тренеры наблюдали свысока, но это не мешало им не видеть дальше защитного стекла. — Мило, скажи? — Was? — из-за грома её было плохо слышно. Шторм оставалась единственным членом команды, довольным им. Её улыбка была шире, чем у Табиты. Курту показалось, что это что-то да значит, и потому он тоже робко, но показал зубки. — Ерундой можно и после уроков позаниматься! — внезапно объявила Мистик в микрофон. Она смотрела ни на кого другого; при том с таким укором, будто бы Курт именно что миловался, а не работал за двоих. Мальчик не хотел себя накручивать, но при взгляде на Профессора выбора не оставалось – если, конечно, в выразительно напрягаться его не заставляли мысли очарованного Скотта. На Змею миг стало так стыдно, будто бы эти образы возникли в его голове. В такие моменты он чувствовал облегчение от того, что видел кошмары и почти всегда чувствовал усталость. Нельзя сказать, что он не мечтал о поблажке. Хотя бы в этом они не могли ему отказать. И так за проплывом пары дней близилось совещание педсовета. Курт знал, чем всё закончится, и потому был готов к критике. Чего нельзя было сказать о Рейвен. Она горела изнутри. Щёки залились знакомым пурпуром, чешуйки приподнялись. Руки держала на столе, не барабаня пальцами и не сжимая их. Мистик явно не хотела подавать виду. Каждый неуд (а их было без малого двадцать) всё туже закручивал в ней пружину терпения, и одно небезупречное «хорошо» не могло с ними побороться. Она знала это, она глазами обвиняла в этом его. Но и юноша был неумолим; он просто не мог слышать того, что слышала она. Учителя говорили о том, что его база знаний для крайне не крепкая, о том, что нет контрольных точек, от которых можно вести прогресс. Как ни старался, Курт не мог почувствовать претензию даже от мистера Пиккори. Они звучали скованно, нерешительно, будто никогда прежде не обсуждали успеваемости учеников коллективно. Если Чарльз организовал это специально, то вопросы отпадали. Наверное, проводи демон так же много времени с ней, тоже приобщился бы ко злу. Директор, к слову, выступал последним. Помимо несданной физики (Хэнк, к счастью, был там, где должен) Чарльз мягко резюмировал маленький, но важный факт: половину дисциплин Курт мог не сдавать. Оказалось, у него не было индивидуальной программы обучения. ''Я что, зря за Джубили и Джинн на уроки ходил?'' - промелькнуло в голове. Новость послужила основой для спекуляций: почему он об этом не позаботился и куда смотрели его родители. Курт мог отбрехаться тем, что не знал, а вот с матери спрос был куда больше. Пока она варилась в колючих вопросах, мальчик переглядывался с Профессором. Это сборище было не для него. Ему лишь только предстояло узнать, как плохо было радоваться этому. Дискуссии пришёл конец, когда мистер Уильямс предложил протестировать его подготовку в августе и после определить звено. Это решение не поддержало только трое. Миссис Беггинс предположила, что в средней школе он может почувствовать дискомфорт, как самый старший. Мисс Белоуз (вела географию) сослась на то, что терять время в его случае неразумно. Насчёт последнего возражения никто не спрашивал: все понимали из какой позиции она бы говорила. Курт думал, пронесёт; когда все разбрелись. Но Чарльз намекнул, что разборки не будут происходить в его кабинете. — Почему ты продолжаешь это делать? Мальчик притворился, что интерьер интереснее начинающихся нравоучения. Спущенные жалюзи пропускали тонкие полоски света на голые стены. Стояла железная кровать с одной стороны, и заставленная книжная полка – с другой. Из мелочей Курт заметил будильник. Казалось, будто она бывает в собственной спальне очень редко. Было ли всё так же тоскливо здесь до перестройки? — В юности я тоже не признавала своих ошибок. Это выливалось в трудности. ''Интересно, я по части ошибок или трудностей?'' - призадумался юноша, складывая лапы в замок. — Почему ты даже не попытался настоять на пересдаче осенью? Тебе действительно хочется ещё год мариноваться в одном классе? — У меня не может быть лишних годов в школе, — он не хотел, чтоб жевалка дёрнулась. — Ты обвиняешь в этом меня? — Это ты обвиняешь в этом меня. Забавно, но у неё лицо дрогнуло в том же месте. — Я могла прийти туда за кем угодно. Знаешь, почему я не выбрала кого-то другого? Курт как раз думал об Уоррене. — Я никогда не смогу убежать от этого. Кем бы я не казалась и где, оно будет. Это часть моей жизни, часть меня; это выбор, и я вынуждена одна нести ответственность за него. Не спорю, было глупо отрекаться, даже не попробовав... Было глупо бояться этого. Иногда мне кажется, что это семейное. Я про глупость, а не трусливость, — будто отрепетировав, проговаривала она, — Я хочу возвести мосты, понимаешь? Я хочу быть лучше. На еë глазах проступило нечто. В воздухе повисло хлипкое замечание о пылище. Демон как ни силился разглядеть в ней любовь – не вышло. Может, она была непонятной ему, но в одном юноша мог быть уверен: человек, к которому Мистик что-то чувствовала, стоял не напротив еë, а перед ним. Не то, чтобы Змей расстроился. Его уже немного клонило в сон. — Ты хор-р-роший тр-рнер-р. Может быть, даже хор-р-роший человек. Но у «этого» есть имя. И чувства. И даже семья, — предельно вкрадчиво сообщил он, отводя взгляд. Не хватало ещë получить лекцию за «дерзкие глаза». — Конечно, есть. И она здесь. — Здесь темно и неуютно. — А там, где ты рос, было лучше? Скромные мечты о постели как рукой сняло. Ему показалось, что его приглашают на очень тонкий лёд – Рейвен за миг из мученицы обернулась прокурором. Беспристрастным и властительным. Хвост тяжелой пикой мотался за спиной. — Там никто не лез мне в голову и не путал мысли. Там никто не навязывал мне «заботу», — его шипение имело мало общего с чем-то человеческим. — Это для твоего же блага. — Какое благо от того, что я забуду его?! — он закричал, — Он любил меня, я любил его! — Когда вы виделись в последний раз, он напал на тебя. Он сразу же простил себе все скверные, кощунственные, очень нехорошие мысли о Чарльзе и уже раздумывал похулить его на сон грядущий. — Verdammt! Он бр-р-рат мне! Ты понимаешь это? Бр-р-рат! Подушка слетела на пол. — Так тебя нужно побить, чтоб дошло? Я тоже люблю тебя. Я твоя мать. И твоë место всегда было здесь. — Кто так р-р-решил? Опять ты? — голос истерически скакнул вверх. Курта как будто лихорадило. А у неë дрожали губы. Чëрт вовремя задушил порыв сказать ещë что-то лишнее. Откуда в нëм столько злобы? Неужели он всегда жил с потаëнной дрянью? — Если там был Рай на Земле, то почему ты ушëл? — он слышал ехидство, ни секунды не собираясь разубеждаться. Не трудно было догадаться, почему она так зациклилась на его природе. Личина давала ей преимущество. Хоть по чëрному отрадно было думать, что она понесла от уродливого беса, Курт ходил по тому же кругу ночь за ночью, от упрëка до упрëка. Если б он держал голову холодной, то додумался задать ей аналогичный вопрос. Вагнер не хотел провоцировать, и потому сразу же подобрал самое безобидное выражение, чтобы закончить разговор. В голове ровно прозвучало: «Выбора не было». Выбора не было. И как будто никто не виноват. Выбора не было. Ëмко и просто – особо не покартавишь. Выбора не было. Если б он не посмотрел ей в глаза, то не получил на выходе следующее: — Испугался, что пр-р-ридëт eine besessene frau и будет затир-рать пр-ро какое-то р-р-родство. И хотя по плану был отдых, он направился сразу в душевые. Отмываться было как никогда приятно: и вода нужного градуса как сама собой выкрутилась, и на удачу никого рядом не было. Струи не были нежными только на правой скуле, куда пришëлся удар; несущественно, если сравнивать с тем, сколько шума и самозабвенной чистоты он получал. Наверное, Курт остался б там до конца жизни, будь это возможно. Он с охотой поддался соблазну и перескочил к себе. В такие редкие разы проявлялась незатейливая привычка выныривать из дымки прежде, чем она осядет на сырой пушок. Нагим сидя на матрасе, демон размышлял, стоит ли открыть окно. Надежды крупно заболеть и оказаться не ровен час рядом с ним казались несбыточными, но такими манящими! "Должно быть, он тоже скучает," - подумал он, откидываясь на спину. Уж лучше разлука, чем правда. Он проснулся глубоко за полночь, не вспомнив ни начала, ни конца тренировки. В безобидном полубреду Курт пробормотал молитву и с честью уронил голову на подушку.***
Нагоняй грянул, откуда тот не ждал. — У меня одного такое чувство, будто Люди-икс что-то типа кружка по интересам со свободным посещением? Скотт был не недоволен, скорее растерян. Остальные приняли заявление молча. Это касалось и безвременно пропадающих, и попеременно возникающих. Демон хотел что-то добавить, превозмогая стыд за свежий пропуск, но был перебит: — Да... Тяжело прилагать усилия к тому, чего не видно. Курт словно месяц с ним не разговаривал. Он отвернулся, когда друг перестал ковырять ложкой в завтраке. — Иногда мне кажется, что наша первая миссия может случится через год или вроде того, — призналась Джинн. — Мы вместе спасли Ангела и Псайлок. — Ты же был против. — Апокалипсис уже не в счëт? Как будто прежде за столом не было такой скованности. "Кому понравится постоянно ждать беды и быть на стрëме?" - подумал бесëнок. — Может, вы будете участвовать в промутантских акциях? — Сейчас бы уметь бороться с дроидами, уворачиваться от лазерных пушек и собирать тряпичных людей, чтоб участвовать в промутантских акциях. И хотя искренне посмеялась только Джубили, которая, собственно, предложила им альтернативу, разговор оживился. Они перестали мучить супергероику и перешли к чему-то менее «супер». Скотт не без оттенка жалоб поведал о родне, которым придется на каникулах сообщить некоторые новости. Кажется, у него было целое семейство. Но так как Джу было, чем ответить, им всем пришлось слушать, как живут еë многочисленные дальние в Китае и Европе, как все они стекаются в феврале в дом дедушки с бабушкой и недельку празденствуют. Благо, они в еë летние не входили – Джубили отправлялась на Карибы. Ороро полюбопытствовала о спортивных секциях у Джинн. Девушки сошлись на этой теме, и, по-хорошему, Курт должен был тоже разузнать про местные развлечения. Но как-то и не до них было. Особенно при взгляде на друга. Оставшись наедине с собой во «Всякой всячине», мальчик неожиданно обнаружил, что теперь его время не будет растрачивать какая-то учеба. И что ему делать? К Уоррену путь заказан до воскресенья, выяснять отношения с Профессором и Мистик себе дороже. Неутренних и невечерних молитв он знал мало. К книгам его пока что не тянуло (хотя поискать что-то на привычном стоило). Как назло комната была в таком порядке, что искать в ней изъяны стал бы самый дотошный. Спасение нашло его само, и оно пахло, как тухлые яйца. Вместе с Оливером к нему спустился слегка взволнованный Хэнк. Халат сменился на пиджак с заплатками на локтях. — Но ведь ещë два часа, — опешивши от радости, сказал Курт. — Дело важное. Со всем, с кем надо, я уже это обговорил, так что... Быстро переодевайся и в гараж. Уже после двух перекрëстков эйфория поутихла. — У нас будет деловой обмен, — сообщил Хэнк. Вагнер понадеялся, что красная куртка не сделает его менее внушительным. Заметив его нервозность, мужчина пояснил: — Будем менять деньги на цинковое покрытие. — Зачем? — Чтоб металл не ржавел. — Металл? Какой металл? — Крылья. — Was... О, Mein gott! — картинка, пришедшая на ум, оказалась ужасной. Гнедые, осыпающиеся от кончиков до спины, они были предзнаменованием новой боли, — Он знает? — Конечно нет. У него и так настроение хуже обычного, а тут ещë это... Слава Богу, он ничего не чувствует перьями. Стало не сильно легче. Демон представил, как Ангел лишается их, даже не заметив. А как же та, часть, что прирослась к кости? А если там, в жаре крови прочих жидкостей, плоть даст заразу? Трос кишок покрылся тугими узлами. Образы пористых обрубков, торчащих из открытых ран, преследовали его. — Это поможет ему, пр-р-равда же? — Ему поможет только то, что вытащит из него железо. Курт знал такого человека. Проблема была в том, что его знало и разыскивало ещё полмира. — А он точно захочет помочь? — Говоришь прямо как Уоррен. Улыбки мальчик не разделил. — Думаю, Магнито скоро найдётся. У них не такие большие контры, чтобы он прятался долго. — А до тех пор-р-р? — Цинк справится, — без тени фальши сказал Хэнк. Иглы в животе подрастаяли, — Он догадывается, что с тобой что-то случилось. Волнуется. Пока что изводит только меня. Курт подхватил маленькую приятность и тут же неосознанно утопил еë в море переживаний. Ничего нового – страшные секреты, изнурительное одиночество и жуткая мнительность. Эта симптоматика уже приедалась. "Почему я просто не могу немного порадоваться?" - задумался он, сжимая коленку. — Пр-рофессор-р и тебе р-р-рассказал? — Естественно. «Естественно». Как можно сидеть в одной машине с таким человеком и быть спокойным? — Я сперва подумал, что это шутка. — Р-р-разве так шутят? — встрепенулся бес. — Не знаю. Если б со мной произошло такое, я бы смеялся. Додуматься ещë до такого! Курт испугался ещë за коробку передач, задетую хвостом. — Хотя, наверное, это дурно... Всё-таки это болезнь. — Ты пр-р-равда так думаешь? — У клептомании, к слову, ещë не установлены причины возникновения. Известен цикл, который проходит психика такого человека. Все зависит от степени напряжённости – чем больше стресса, тем больше вероятность нового эпизода. Редкие деревья, снующие пешеходы и другие машины должны были привести его в чувство. Так оно и случилось. С очень-очень относительным успехом. Так легко делятся умной вещью, найденной в хорошей ученной книжке, но никак не о преступлениях против морали, семьи – Бога в конце-концов! — Что-то не так? Ты что, подумал, я про тебя? Его глаза оказались куда выразительнее слов. — Всë дело в нëм. Даже не думай об этом. Ты ничего не мог с ним сделать. Именно это Курт хотел слышать меньше всего. Его не покидало чувство, будто они говорят совершенно о разных вещах. — Тебя там даже не было... — И Чарльза там не было, и Рейвен там не было, — согласился Хэнк, — Но все считают, что ты не виноват. В таких делах у нас уже оскомина. — Она пр-р-равда так думает? — О, да. Может показаться иначе, но это так. Предполагаю, что отчасти в этом виноват Эрик. Она была молода, когда они встретились, и поэтому... Ну, не то что бы она сейчас не молода, она выглядит безупречно... Не говори, что я так сказал. Нет; можешь сказать про безупречность, ах... Забудь. Остановка была достаточно долгой, чтобы в салоне он смог подумать над этим. Курт тоже находил знакомства, которые взвывали к переменам, или они находили его. Вместе с людьми в его жизнь приходили и уходили привычки, появились и исчезали предрассудки. Но разве можно из-за одного человека в корне поменять собственную личность? "Наверное, это происходит со слабыми. Чего стóит личность, которая как необоженная глина?" - размышлял он, подперев ладонью щеку. Юноша очнулся, почувствовав взгляд. В стекло серьезно пялился смуглый незнакомец с орлиным носом. Мужчина скрылся из виду, когда захлопнулся багажник. Померещилось? — А знаешь, раз уж моя компания освобождает тебя от наказания, мы обязаны съезДить кое-куда ещë, — бодро заявил Хэнк. — Куда? — Тебе точно понравится. Путь в это самое «кое-куда» оказался быстрым. Видимо, оно приходилось по душе немногим. Небоскребы понемногу врастали в землю, и облик улиц заметно позеленел. Небо уже зарделось. Когда вопрос о тренировке был отметëн, в груди стало свободнее. Здорово было отмазаться от обязанностей по правилам. Они завернули в жилой район и, объехав три парковки, нашли свободное местечко. На воздухе Зверь опять повел какими-то запутанными дорожками. — А у тебя случайно не завалялась фотогр-р-рафия этого места? — Нет, но мы уже близко. И тем более (без обид) там не очень любят запах серы. Интрига переросла в предвкушение. Курт убеждал себя не заходить в мимолетных мечтах далеко, но Хэнк то и дело оборачивался, улыбаясь. "Может, это его любимый химзавод?" - слабо отнекивался от навязчивых ожиданий мальчишка. Чаяния, видно, были услышаны свыше кем-то очень щедрым – пройдя небольшой усаженный розовыми клумбами, сквер, он увидел церковь. Это было простенькое белокаменное здание. Когда Вагнер разглядел на входе крест, у него дыхание сперло. Одними глазами он просил у спутника подойти ещë чуть-чуть – и они приблизились. Это происходило точно не с ним. Голоса не слышались. Но для заброшенного места здание выглядело слишком чисто. Юноша решился встать прямо к порогу, но, на его страх (и удачу?), Хэнк открыл дверь. Пальцы на ногах поджались. Там были люди. Там был священник. На дощатом полу танцевали бледные тени и блеклые пятна света. Стёкла были непривычно простыми. Чертик благоговейно вдохнул. За испарениями одеколонов, духóв и сигар разной степени дешевизны прятались смутно знакомые душистости. Он вспомнил, как раньше, по младости, хотел попробовать благовония. Что-то в груди растрогалось. Когда его выгнали из приходской школы, Курт думал, что возвращение в лоно церкви будет радостным. Сколько прошло? Без малого восемь лет; и вот он снова обрëл это чудо. Чуткое, знающее рясовое чудо. Вот незадача: оно стояло у алтаря, а демон не прирос к полу. Не качая хвостом, он боялся ступить шаг – того и гляди упадëт. — Разве ты не хочешь поговорить с ним? — В последний р-р-раз, когда я пр-риходил в такие места, меня обливали водой и гнали на улицу, — негромко признался он. — Сейчас лето. Не думаю, что ты замерзнешь. Но Курт всё равно не мог. Он начинал замечать взгляды редких прихожан. — Не бойся, всё согласовано. Это очень лояльный человек, я могу вас даже представить друг другу. — Nine, nine! — запричитал бес, — Я... Я лучше сам! — Давай. Я на подхвате. Он плюхнулся на длинную лавку и дружелюбно улыбнулся. Ночной Змей уповал на то, что товарищ ни за что не привел его сюда, не будучи уверенным в этом человеке. Он должен понимать риски – он был всего-то на три-четыре тона светлее! Сгорбившись, юноша потрусил мимо рядом. Хотя солнце закатилось, слиться с полумраком помещения не получилось. "Зачем я только эту куртку напялил?" - клял себя он, перманентно оглядываясь. Ему казалось, что даже святые с картин смотрят на него с укоризной. Исповедальня стояла маленьким фортом у стены. Стенки украшала резьба из темного дерева. И всë же он шагнул за дверцу. Скамья скрипнула. Здесь ароматы были сильнее всего, но не радости они не внушали. Проветрить бы. Снаружи звякнул колокольчик. Курт прижался спиной к стене и откинул голову, глубоко задышав. Наверное, все, кто совершал подобное, бывали в такой ситуации: или на эшафоте, или уже у врат Рая. Как повезëт. Наверное, поэтому к такому моменту никак нельзя было подготовится. Мысли разбредались; он прикусывал язык, чтобы вслух не начать зачитывать всякую ерунду. В кабинку зашел человек – мальчик застыл. Дыхание его было с маленькой хрипцой, которую кто-нибудь другой точно не заметил бы. — Здесь кто-то есть? — прошептал он. — Да-да... Я почти готов... Ничто не могло подготовить его к этому моменту. — Святой отец... Я совер-р-ршил большой гр-рех. Десятого октябр-р-ря будет год... — голос задрожал, — Я не могу пр-р-рожить ни дня, чтоб не думать об этом. Выждав несколько минут, мужчина осторожно спросил, что случилось в том октябре, на что демон многозначительно всхлипнул. — Будь же честен. Как? Перед глазами промелькнула черно-белая хроника: густые пятна на полу амбара, гроза и глаза, мелькающие из закрытых ставней и дверей. Пленка не потерлась не издырявилась – совсем как новенькая. Как будто сокровище какое. Лучше б она сгорела вместе с тем несчастным сараем! — Я должен был встр-ретиться с близким человеком... У меня были тр-р-рудности с жильëм, я думал, он поможет. Понимаете, я нашел его в очень стр-р-ранной ситуации... С ним была девочка. Она плакала, когда я пр-р-ришëл... Такое часто пр-роисходит со мной; моя внешность... не самая типичная. Курт на миг себе даже поверил. Могло ли быть иначе? Неужели человеческая ручонка может напугать сильнее трехпалой синей лапы? Неужели нож когтей хуже? — Он напр-р-рыгнул со спины... Я сразу понял, у него жар-р-р; он всегда был очень болезненным, каждую зиму мы лежали в одной кровати... У него пр-р-ростуда, у меня обмор-рожение... — он заткнулся прежде, чем смешок стал истерическим, — Он кусался. Случилась др-р-рака, и я... Не рассчитал. Я не хотел! – да как я мог хотеть этого?! Он семья! Он лучший др-р-руг...! Был им! Хорошо, что его было не разглядеть. Демон, плачущий от бессилия, – жалкое зрелище. За решеткой тихонько вздохнули. — Я каждый день ненавижу себя за это... Кажется, прошло две с половиной вечности, прежде чем священник медленно заговорил: — А как ты понял, что у него жар? — На нëм не было одежды. — В октябре. — Да. — При маленькой девочке. — Да. — Полагаю, это случилось ночью, когда взрослые спали. — Да, — хлюпнул носом он, — Вы пр-р-равы. Тишина побуждала к размышлениям. Курт воздержался – слезы сами себя не вытрут. — Что б сделал, если бы предвидел это? — Я бы дал убить себя. Я бы сам убил себя, — мрачно заявил бес. — Самоубийц не отпевают. — А бр-р-ратоубийц? А тех, кто убивает слабых? А тех, кто оставляет матер-р-рей без пер-рвенцов?! Святой отец, если б я умер-р-р там, то свет потер-р-рял бы монстр-р-ра вместо человека! — громко запричитал Змей, пряча лицо в толстых пальцах. Это был лишь кроткий бриз той бури, что разражалась в нëм раньше, когда он представлял, как об этом узнает мама. Ночи тогда были долгие, — Э-это не убийство... Это хуже... Дальше – днище. Днище мерзлой, мутной пучины, в сердце которой – пещере из льда и костей – обитал дьявол. С бритвенных клыков его сползала густая, грязная кровь. В силках его задыхались недоеденные уроды. Так Вагнер себе это и представлял. — Иоанн писал, что это не поступок, а состояние личности. Изменение, искажение. Это про тебя? Ты стал видеть мир другим, когда сделал это? — Поясните? — Ты ведь не считаешь, что меж тем, как убить, мог совершить что-то хорошее? — Конечно не считаю. Разве малюсенькое благо, котор-рое я даже не заметил, может опр-р-равдать пр-р-реступление пр-ротив жизни? — А ты не сравнивай. Ответь, как часто ты думаешь о том, что брат напал на тебя со спины? Ты представляешь, чтоб он сделал с тем ребëнком, приди ты позже? Может ли быть такое, что она плакала не из-за... — Nine, — перебил демон, — В этой истор-р-рий только один злодей. Видимо, у него все паузы были в регламенте. — Я понимаю-понимаю... Но не спеши радоваться: не все предатели обречены страдать. Пётр трижды отрекался от Христа, и все равно вознесся. — Но я вовсе и не хочу стр-р-радать! — Тогда зачем ты оговариваешь себя? Неужели в тебе нет ничего хорошего? — Ну... Разве не в этом были его замыслы? Разве он не должен сейчас же сказать это с честью? Чтобы все прекратили видеть отродье и смогли разглядеть хоть немного Курта. "Едва ли казаться, чтобы мочь быть... Хорошо ли это? Вдруг, что бы я не сделал, никто и никогда во мне не увидит этого?" - задумался он как-то печально. — Какими бы ужасными не были деяния, самое страшное, что может сделать человек – не раскаяться. Это последнее лекарство для души. Раскаяться не могут те, кто не любит, а я вижу в твоëм сердце любовь; я вижу в твоëм сердце Господа. Не будь оно так, пришëл бы ты сюда через ещë год или может десять? А что такое «это»? Его «это» похоже на сырую глину или на камень? Может, «это» – картина, исписанная тем, что было и есть? У «этого» как будто не было и не могло быть формы, только хозяин, которому жутко повезло иметь еë, какую-никакую. "И что мне с «этим» делать?" - думал он. Как можно любить то, что-то настолько неограниченное и сложное? А если б «это» принадлежало кому-то другому, стало бы проще? Стоило разобраться со своими демонами. И вдыхать поменьше местные колориты. — Он всепрощающ. Он видел, как ты любил того человека; Он видел, что ты согрешил не из гнева или корысти. И потому ты должен совершить истинно христианскую добродетель. — Вы имеете ввиду пр-ринести епитимию? — Я говорю про смирение, сын мой. Голосом священника как будто заговорил до боли знакомый старик в коляске. Удивительно, но теперь тень его дурацких советов приобретала смысл. — Это не так уж легко... — А изменить прошлое легче? И ведь не придерёшься. — Думаю, десяти «Отче наш» будет достаточно. — Но, святой отец, я молюсь за него каждый день! — Это я себе говорил. Ты же... Хм... Я могу назначить дело милосердия. — Я готов! Всё, что угодно! — Тогда я говорю тебе: увещевание. Убеди не совершать грех или покаяться в нём.***
Вокруг менялись декорации – город, школа, своя и затем Опасная комната. Вокруг менялся антураж – кто-то бодро задавал вопросы, которые получали ответы невпопад, кто-то проносился мимо, пряча лицо, кто-то спорил, пререкался и пытался примириться. Курт чувствовал, что что-то происходит, и был рад ощущать это где-то внутри. Хоть голова забилась причудливыми мыслями о деле, он был как перышко. Это чувство было сродни счастью, если, конечно, не было им. Сколько времени утекло с того дня, сколько бессонных сумерек было убито извращенными снами! Мальчик мог корить себя лишь за то, что не признался раньше. Это было так ново, так остро делить с понимающим человеком не тайну, а прощение! Не понимал он пока что одного – почему нужно облегчить душевные муки, а не телесные. Мог ли святой отец разглядеть шрамы? Пока он думал, говорили что-то про лето, про отдых, а возражения он не слушал. Машинально согласившись с тем, что поддержало большинство (и преимущественно потому что кто-то ткнул его под бок) Курт решил, что выполнил свою социальную норму. Флер блаженства спал, когда перед ним возникла суровая женщина. — Ты опять в облаках витаешь? Он захлопал глазами. Давно ли на его мягком и пушистом небосклоне была эта грозовая синяя туча? — Что тебе нужно? — Я хочу знать, не хочешь ли ты поговорить. Один мускул на лице всë же дрогнул. Мальчик бегло посмотрел ей за спину: Профессор обсуждал что-то с Джубили и Хэнком, Джинн ворковала со Скоттом, не стыковались две фигуры – и только одна смотрела на него в ответ. — Так и есть. — Ну так вперëд. Он не заметил, как задел еë подбочëнный локоть. — Пр-ривет. — Здорово, — почесывая шею, наигранно зевнул Питер. — Есть свободная минутка? — Ещë бы. Смех друга, как дождь над суховеем. Они ещë не коснулись друг друга, но почему-то Курту уже стало теплее. Защитный костюм сидел на нем как-то по-другому. Не то, чтобы ему не шла «новизна». — Давай к тебе? Приближается дракониха, а я не горю выслушивать старое-новое дерьмо о себе. Мальчик без колебаний уронил лапу на плечо. Всего через несколько минут, что они неловко помалкивали, чтобы нормально дышать, пришлось открыть окно. Питер присвистнул, явно оценив простоту и лаконичность интерьера. А может, ему понравилась напольная постель. — Слышал, у тебя с экзаменами непруха. — Есть такое. Вспоминалось об этом как-то неохотно. — Я видел, ковр-р-ров здесь много. — Есть такое. — Сколько ещë осталось? — Хороший вопрос. Я узнаю это завтра, когда она скажет, что невыдуманные где-то дети наследили. И почему он решил, что она действительно что-то расскажет Уоррену? "Трусливая, малодушная, упертая выдумщица!" - в сердцах подумал демон. Хорошо, что друг носит не такую же жгучую обиду. — Если тебе станет легче, я тоже не особо веселился. — Что так? — со скрытой издевкой полюбопытствовал Ртуть. — Сложно пер-реплюнуть выломанного р-р-робота, сидя в подвале и читая непонятные книжки. — Надо было спросить у своего голубка. Он на раз тебе всë объяснил бы. — Часть моего наказания, — врать об этом Питеру хотелось меньше всего, — Надо было соглашаться чистить ковр-р-ры вместе. — Да уж... — Она тебе угр-р-рожала? — Нет. Я не отказался от этой бредовой затеи, потому что... Неудобно получилось бы? Здесь я преступник вроде как, — он спрятал руки в карманы штанов, — Я пару раз пробовал сбежать на том допросе, но как ни подумал бы о том, что ты там один... А свинтить вдвоëм – шумиха больше поднялась бы... Ох... Знал бы ты, сколько я щеток извел на эти долбанные ковры! У меня над кроватью стоит уже третья кружка! Откуда он их брал? Курт просиял, быстро всë сообразив. Он нарочно не приходил в его рабочие часы. Открыть в друге такое сильное чувство вины оказалась так радостно, будто бы какая одинаковая смешная футболка. — Я не заметил отлучек. — Ну конечно. Это всë-таки моё призвание. Меж тем хвост начал плавно закручиваться на кончике. — Я типа понимал, что она долго жила, многое повидала, и так-то всë ещë героиня для нашего народа... Но я правда не думал, что она такая жëсткая, — взбодрившись, заявил парень. — Для меня это тоже был... сюр-рпр-риз. Не последний, к сожалению. Может быть, он расскажет о пощечине, если в череде воспоминаний о хлыстах, факелах и стеклянных бутылках не забудет это. Пока стоило помалкивать – Курт чувствовал, что они в нужном русле. — Она пыталась пойти на мир-р-ровую. — И как? — Mit Ach und Krach, — вздохнул юноша. — Хах, — прыснули в ответ, — У неë когда-нибудь бывало не так? — Может быть. Хэнк сказал, что до Эр-р-рика она была вполне сносной. И он как-то проморгал момент, когда общая расслабленность ускользнула в приоткрытое окно. — Может ли Магнито оказаться бóльшим мудаком? Как родитель, я имею виду. — Мне кажется, нет. Иногда не становится р-р-родителем для взр-рослого сына – дор-рогого стоит. — Я хочу написать ему. Его улыбка стала широченной: — Так как мне всё ещë стрёмно поговорить об этом серьезно, лицом к лицу и всë в таком духе, думаю, это будет оптимальным решением. — Это... Замечательно! — он мигом оживился. Такую возможность они оба были обязаны не упустить! — А у тебя есть адр-р-рес? — Ещë нет. Но это поправимо. У меня как раз будет два месяца, чтобы найти его. — Я попр-р-робую помочь. — После того, что случилось в молле, вряд ли Джинн будет поддерживать наши идеи. Любые типа. — Я сказал, что попр-р-робую, а не что у меня получится. Тихие смешки снова заполонили комнату. — Было очень больно, когда ты упал? — Не-а. Кстати, теперь хрустит, когда я делаю так, — демонстрация была очень звучной: он отвел ногу назад, а потом небыстро согнул в коленке, — Я поскользнулся на экскаваторе, а потом, чуть-чуть упав, – почти у самого выхода. Размытость выводилась из воспоминаний, словно он действительно видел, как самый быстрый человек в мире оступается дважды. — Оливер-р-р сделал бы из той штуки инсектар-р-рий, — в нëм вспыхнула гордость. Это слово было тем немногим, что он вынес из учебника, что лежал на одной и той же странице все минувшие дни и экзамены. — Господи, чел, я тоже об этом подумал! Ну, когда уже уронил его. — Ты ур-ронил его до того, как упал, или...? — После, конечно. И потом поднял. И потом опять уронил. — Это многое объясняет. Зря они начали именно это. "Надо было рассказать про церковь," - покусывая локти, думал демон. Он сел на голую кровать первым, Питер последовал с промедлением. На его лице залегла тень. — Спросишь, зачем я это сделал? — Тебе это нужно? — Нет. Не думаю, что смогу дать внятный ответ, с которым сам соглашусь. Курт мягко улыбнулся. — Всë обошлось. В отличие от неë, мне этого достаточно. Плечи его задрожали, но вдруг он взвыл, закрывшись ладонями, – этот рев разразился гоготом. Чертенку с щемью подумалось, какой тот странный. Курт услышал что-то про «заслуживание» и притих. — Ни за что не угадаешь, что я узнал почти из первых рук, — видимо, теперь стрелка его настроения крутанула в деловитость. — Дашь подсказку? — Это касается нашей зарплаты. — А у нас есть зар-р-рплата? — Бинго! Полсотни за треню, представляешь? Я профилонил почти все, но сейчас у меня должен быть оклад, как у моей мамы за месяц, прикинь! Даже больше! — Как ты узнал? Он не понял, в какой момент волнение стало неприятным. Мог ли финансами распоряжаться последний нормальный человек в большой тройке? Мог ли Хэнк по своей воле за всë это время ни разу не обмолвиться об их доходах? — Я подчищал ковры у кабинета Рейвен и слышал, как она рассчитывала Скотта. Не знаю, по каким помойкам он шастает, я минут десять корячился у порога. Курту почему-то казалось, что кабинет физрука – это весь спортивный зал, площадка во дворе и подсобка с инвентарём. Зачем ей ещë одна тоскливая, порожняя комната? Могла бы и уступить нуждающимся. — Почти три куска! Это почти суперская тачка! "Это почти билет на самолëт и месячная ночлежка," - с замиранием сердца подумал Вагнер. — Мы одни не знали об этом? — Судя по тому, как похорошели девчонки, да. Губы сжались в полоску, лицо онемело, а дыхание оставалось ровным. Одинаково бесцветными стали и ломанные жестянки, и могучие металлоломщики. Было только одно желчное, убогое сине-рыжее пятно, которое не брала самая сильная химия. Ему хотелось верить, что она могла сделать это только потому что считала его совсем уж неразумным или расточительным. Но Курт злился. Он ощущал, как меж легких прорастает терновник – он чувствовал, что она не из блага сделала так, чтобы никто – даже Хэнк, добрый и честный Хэнк, – не проболтался им с Питером. Хвост со свистом рассекал воздух. Он предчувствовал, что правда, сам процесс копания до неë, вгонит его в бóльшее бешенство: обязательно вскроется потворство Профессора Икс, дурацкий благородный мотив и прочая ерунда, на которую он чхал. И потому злился, что не мог быть к этому холоден и равнодушен. Улица на миг перестала быть местом зловещих и опасных перипетий; улица вдруг стала безопаснее огромного замка. Наверное, странно было предпочесть драку манипуляциям с головой. Но его «семейка» выбирала это вместо обычных способов наладить отношения, и потому становилось проще. — Ты ходил за выплатой? — Не успел ещë. А что? — Пойдем вместе. — Ты какой-то напряженный. — Мне станет лучше, когда я получу свои деньги, — он сам себе не верил, — Погоди, нужно кое-что сделать. И заручившись запиской, Курт возглавил рейд. Рубашка пропиталась серным запахом, пока они искали еë. Она жаловалась на вонь, когда они втроëм засели в еë кабинете, но в парнях заиграла вредность – они не торопились проветрить помещение. К слову, место не походило на еë спальню от слова совсем: застекленные стенки наглухо были заставлены через полку повторяющимися книгами. Не профессорский чертог, но всë же и не кабинет обыкновенного учителя. Они требовали. И Змей был готов поклясться, что слышал, как скрипят еë зубы. Питер улыбался своим купюрам так, словно выиграл в лотерею. Может быть, так оно и было. Интересно, как тогда выиграл Курт? В его случае речь шла о пачках. Раз Рейвен посоветовала ему хранить эти средства на карте, то наверняка у него куш. Пересчитать он решил позже, когда душащее недовольство померкнет или будет нечем заняться. — Я буду молиться, чтоб тебе с отцом повезло больше, чем мне... с этой женщиной. — Спасибо, чел. Я... Мне стоит ценить это больше. Скромная улыбка растаяла, когда Вагнер оказался в захвате. Между лопаток мягко похлопали. Прежде его по-настоящему обнимали только в цирке. Спандекс со смешным призвуком терся об деним. Максимофф был едва теплым. Не то, чтобы это были достаточные причины возражать. Или не отвечать. Все-таки когда ещë повезëт коснуться человека.