***
Дазай находился в середине кратера, где были трущобы. В этой пустыне собрались люди и начали строить дома, не имея на это разрешения. Серый город, в котом живут серые люди. Осаму с серьезным лицом читал книгу во время своей прогулки. В этом проулке он был скрыт от глаз людей. Вместе с ним был Хироцу, пожилой джентльмен с седыми волосами. Дадзай выбрал его, потому что тот был знаком с территорией. Хотя они представляли собой странную команду расследования, состоящую из ребенка и мужчины среднего возраста, причудливый способ манипуляции Дадзая давал результаты, и люди рассказывали о своих наблюдениях. Он следовал своему собственному плану и вычислил, что король будет здесь с минуты на минуту. В этот момент раздался звук электронного звонка из его кармана. Осаму ответил на звонок. – Это Мори, – Дазай поднес трубку к своему уху, – Алло? Да, я закончил опросы. И многому научился. Да, основываясь на полученных данных. Это был старый босс. Он восстал из глубин ада, окутанный чëрным пламенем... В этот момент что-то без предупреждения ударило Дазая по торсу. Он отлетел горизонтально, деревянная хижина сломалась, когда он пролетел сквозь неë. Овцы! – крик Хироцу доносился из далека, –Дазай-сан! – Ребенок! Портовая Мафия, должно быть, действительно нуждается в людях, – он был маленького роста, в темно-зеленой куртке, на вид того же возраста, что и Дазай. – Больно, – произнес Дазай лёжа на спине, – Я ненавижу боль, знаешь ли. – Умри сейчас, или умри, выдав мне всю информацию. Выбирай, – произнёс неизвестный, держа руки в карманах. – Тогда убей меня прямо сейчас, и желательно безболезненно,– голос Дазая был ровным, несмотря на то, что он подвергся нападению и его сильно приложило об здания и землю. – Я то думал, ты будешь плакать и убегать, но ты просто суицидальный отброс. – Ты тоже отброс, между прочим... Перед ним два темных зрачка, и внутри такая неведомая, чужая жизнь. Он увидел там отражённого себя, но отражение было неестественно непохоже на него. Дазай ощутил себя пойманным, словно посаженным в клетку, будто почувствовал себя захваченным в дикий вихрь доселе незнакомого ему чувства. Он задался вопросом, отчего он сейчас здесь покорно выносит эту самодовольную ухмылку. Этого раздражающего, отталкивающего мальчишки. И почему он ощущает это нелепое состояние? – Теперь давай поговорим. Ты расспрашивал об Арахабаки. Расскажи мне всё, что знаешь. – Аах... Арахабаки, Понятно... Арахабаки... – произнес Дазай, хитро приулыбнувшись. – Что-то не так? Знаешь о нём? – Нет, никогда не слышал, – прямолинейно ответил Дазай, после чего его пнули со всей силы. – Хочешь побить рекорд? Самое большое количество девять ударов. Никто не может выдержать больше девяти моих ударов. – Если я выдам информацию, – произнёс Дазай с гримасой боли на лице, – Ты отпустишь меня? – Я добр к слабым. Дазай помолчал, раздумывая. Затем посмотрел на подростка и произнес с серьезным лицом: – Что ж... давай поговорим, – сказал он и продолжил серьезным напряжённым голосом, – Тебе следует пить больше молока, ты слишком низкий. – Твоя помощь не требуется, тупой ублюдок! - выкрикнул подросток, – Мне пятнадцать, я ещё расту! – Фифи... Я наложу на тебя проклятие. Мне тоже пятнадцать, но я то продолжу расти, а вот ты больше не вырастешь. – Не будет никакого проклятия ,– после сказанного, парень с ноги ударил Дазая по лицу. – Я вспомнил организация ”Овцы", каждый, кто вступит на территорию овец не получит пощады, – его повязка на глазу медленно покрывалась кровью, – теперь я понял, ты - Чуя Накахара, король Гравитации? Дазай и вообразить не мог, что его родственной душой окажется подобный человек. Он всё детство ненавидел своего соулмейта, хоть даже и не встречал лич Из-за него его нормально не принимали люди. Он часто представлял тот момент, когда однажды всё же встретиться с ним, хотелось при первой встрече хорошенько так ударить его за всё, что ему пришлось перенести. Но вдруг он задался вопросом, а какого ему пришлось самому. Вдруг он также был изгоем и никто его не хотел принять, о том, что его родственной душе тоже могло прийтись несладко, он никогда и не думал. Но всё же в его груди закипала вовсе не ненависть, а какое-то другое, более отвратное по ощущениям чувство. Чуя пристально смотрел на Дазая, а Дазай смотрел на Чую. Внезапно безмятежная серьёзность сменилась на глубокую сосредоточенность. Вдруг появился Хироцу, и всё же после ожесточённой схватки им с Дазаем удалось поймать несносного мальчишку. Накахару Чую удалось поймать и привести к боссу. Тогда их и заставили работать вместе. – Почему я должен работать с этим парнем? – Вы что, шутите? – Я с большим удовольствием пойду один, чем с этим слизнем! – Что ты сказал? – Прекратите вы оба, – сказал Мори, глядя на них. – Как отвратительно, – произнес Дазай в сторону. – Вообще отвали! – Да, да. Они кричали одновременно, в то время как Мори просто улыбался, глядя на них. – У меня есть несколько причин, чтобы объединить вас, – наконец сказал он, – Во-первых, эти слухи действуют против Мафии, поэтому человеку не состоящему в организации будет легче собирать информацию. Также необходимо следить за Чуей, чтобы он не предал нас. Дазай, со своим аннулирующим даром, подходит для этого. Ваши способности идеально совместимы. И самая важная причина... Дазай и Чуя затаили дыхание, ожидая, что скажет Мори. Тот немного помолчал и произнес: – Секрет. Когда Мори объявил об этом, он лишь загадочно смотрел на них, на то, как оба возмущенно друг друга оскорбляли. А на вопрос почему он сделал их дуэтом, попытался отвертеться от озвучания настоящей причины, сказав, что это тайна, после чего последовало многозначительное молчание. Возмущению Дазая не было предела. Долгое время Дазай не чувствовал к новому напарнику ничего, кроме жгучей ненависти. Юноша даже себе не мог объяснить, за что именно он настолько невзлюбил Чую, вроде бы он уже разобрался со своими внутренними мытарствами, но не мог принять до конца этого. Корень их взаимной ненависти друг к другу в том, что их различия настолько разняться, но дополняют то, чего им не хватает. Они шли по аллее под спокойным солнечным небом с недовольными лицами в молчании на расстоянии пяти метров друг от друга. Дазай впереди, Чуя позади. Никто бы не подумал, что они идут вместе, только из-за этого расстояния. – эй, – тихо позвал Чуя. Дазай продолжил идти, ничего не ответив. Он даже не оглянулся. – Эй! – снова позвал Чуя, – Скажи, куда мы идём? – О, так ты здесь? Прости, я не заметил тебя из-за твоего низкого роста. – Я разорву тебе горло, бинтованный кретин. Почему ты не скажешь, куда мы идем? – Хорошо, я отвечу. Но если я отвечу, ты отстанешь от меня? Я не могу думать, когда ты идешь рядом со мной. – Не переживай. Я тоже не могу думать, когда ты рядом. – Как же мы подходим друг другу. Люблю тебя, когда ты такой! – Тьфу, прекрати! Это до смерти отвратительно! – Да, думаю, я тоже чувствую отвращение по отношению к тебе, - пробормотал Дазай с потускнением на лице, не глядя на Чую. Неожиданно вооруженные люди СПГ встали полукругом перед Дазаем и Чуей и направили на них винтовки. – Не устал держать такую тяжесть, малыш? – произнес Чуя, легко коснувшись пистолета. Один из них нажал на курок, но выстрела не последовало. Оружие стало медленно опускаться. – Хэй, перемотанный кретин. Я убью их, а ты пока можешь включить подходящую для этого музыку. Какой-нибудь тяжелый рок. – Не будь идиотом, – в глазах Дазая был холод. Дазай находился в стороне, пока Чуя ловко калечил противников. Но ему на глаза попало необычное зрелище. – Теперь вас даже врачи не спасут. Но минут пять ещё проживёте. Вам не следовало стрелять, – Дазай покачал головой, – Эти пять минут будут настоящим адом. Я бы такого не вынес. Хотите, чтобы этот пистолет закончил ваши страдания? Человек задыхался от боли. Он пытался говорить, но его голос не слушался. - Я работаю на Мафию. Я ваш враг. Но я хочу отблагодарить вас, за то что позволили увидеть вашу смерть. Так что если согласны, вам следует сказать "да", пока можете. – Застрели... – Конечно. Дазай нажал на курок. Пуля попала в голову и тело человека превратилось в пустой объект. На него снизошло озарение. Он увидев лицо этого человека, понял, что в лице полном страха за свою жизнь, виднеется истинная людская сущность. Большинство людей умирает спокойно потому, что так же мало понимают, что происходит с ними в эту минуту, также как и мало понимали, что они делали до минуты своей кончины. Именно конечность земного существования заставляет размышлять о смысле жизни, о предназначении человека. Если мы в конце жизненного пути должны умереть, то наша жизнь не имеет смысла, потому что её проблемы не получат никакого разрешения. Ни у кого нет права лишать человека, даже самого малого, из того, что ему положено на земле, будь-то жизнь или смерть. Но смерти нельзя избежать, она рано или поздно настигнет тебя, может даже и сегодня. И смерть - это наш общий удел, каждому предстоит перенести её через себя. Да и к чему мешать людям умирать, если смерть есть нормальный и законный конец каждого? Дазай продолжил стрелять, пустые гильзы от патрон сыпались одна за другой, тело человека подпрыгивало. – Хахаха! Просто блеск! – Хватит, идиот! – Чуя схватил пистолет и остановил это, – Незачем тратить пули на мертвеца. Дадзай растеряно смотрел на Чую. Выражение его лица было сейчас больше похоже на ребенка. Затем он фыркнул и скучающе улыбнулся. - Конечно же ты прав. Именно так люди обычно и делают. Он отбросил пистолет, словно тот был грязным, и пошел с таким видом, словно потерял интерес и к Чуе, и к трупу. Или хотел сделать вид, что не обращал на него внимание и он был ему совершенно безразличен. Хотя Чуя настолько раздражал его. Накахару очень сильно хотелось вывести из себя, и настолько же сильно хотелось до него докоснуться. Но на самом деле ему была интересна реакция Чуи на то, как он отнесется к нему после убийства человека. И была эта реакция неоднозначной, Чуя принял это, как должное, но чувствовалось его замешательство. Осаму не мог разумно объяснить, то какие чувства он испытывает по отношению к Накахара. Хотелось его прибить, но ещё больше хотелось на месте раскромсать каждого, кто притронулся или посмотрел на него. Например, как та розововолосая девушка, нагло вторгнувшаяся в его личное пространство. И как только она смеет касаться Чуи. Он не будет показывать своего недовольства, так сломается его образ. Хоть его и пожирает "ревность" изнутри, но он не позволит сломаться одной из его многочисленных масок. Конечно, Дазай прекрасно понимает, что по сути, они друг другу никто, но он не так представлял себе встречу с соулмейтом. Как же называется это чувство? Когда он думает о Чуе, в груди приятно теплеет, а бабочки в животе, словно сделали кульбит. Он многое не принимает в Чуе, но разве если любишь, то видишь недостатки человека. Ты не находишь идеал, а видя недостатки принимаешь и обращаешь их в особенности. Не то чтобы он жаждал вселенской любви, а просто надеялся встретить того человека, единственную на всём свете родственную душу, которая бы смогла отыскать смысл его существования. Позже, когда они сражались с Рандо, Дазай понял чем оно было вызвано. – Боже... Почему вы вообще хотите его встретить? – спросил Чуя, – У него нет сознания или личности, он просто существует. Что вы будете делать, когда встретите его? – Личность не проблема. Разум и мышление не проблема. Скажи, ты знаешь где оно? Чуя вдохнул и выдохнул. Затем произнес: – ... это я. – Что ты имеешь ввиду? – в замешательстве произнёс Осаму. – Я не помню половину своей жизни, – продолжил Чуя тихим голосом, – Это не временная потеря памяти, как у вас. В тот день, восемь лет назад, моя жизнь началась. До этого, была лишь тьма. Я плыл в сине-черной темноте, запертый в каком-то учреждении. И вот тут Дазай понял, что Чуе пришлось ещё хуже, чем ему самому. Осаму знает, как живется, когда ты окружён близкими тебе людьми, и какого их навсегда потерять, но он и представить не мог, что у Накахары никогда никого и не было вовсе. Только он наедине со своими мыслями. Когда ты один всю свою жизнь пытаешься найти хоть малейшую искру надежды, и знаешь, что ничего не получиться и проще сдаться, но Чуя не такой. Его мысли, рассуждения и чувства не до конца понятны Дазаю. Но есть нечто общее, что связывает их двоих. Один являясь человеком физически, себя таковым не считает, а другой не являясь человеком биологически, в разы человечнее. И никто и не знает, что есть люди, прикладывающие колоссальные усилия, чтобы казаться нормальными. Чуя бесконечно прятался от самого себя, своей способности, всех людей на планете, потому что боялся. Жизнь в трущобах закалила его, ведь нужно было быть именно таким для того чтобы выжить по законам этой суровой реальности, в которой ему приходилось жить. И всегда, когда Дазаю удавалось встретить человека, который был также, как и он отвергнут обществом, то понимал его и сочувствовал ему, как себе. Но в случае с Чуей всё было по-другому, а как именно по-другому Осаму не смог бы объяснить. Лишь во время битвы с Рембо, когда они взялись за руки, Дазай снова почувствовал это… Это необъяснимое чувство. Сердце словно остановилось, а потом забилось с бешеной скоростью. Щёки слегка покраснели, всё тело покрылось потом, руки дрожали. Дазай долго уверял себя, что это из-за битвы. Глядя со стороны, самый проницательный человек не заподозрил бы, что этот не эмоциональный подросток, горел изнутри от переполняющих его чувств, окунаясь в эти бездонные голубые глаза, надменно смотрящие из-под вздёрнутых тонких бровей. Накахара - бог, но в нём сочетаются две сущности: божественная и человеческая. Божественная сущность проявлялась в высшей форме его дара. А человеческая имела тёплые руки и живой голос, у неё даже имя было - Чуя Накахара. Но у человеческой сущности был один недостаток - она смертна. Накахара был богом и считал это проклятием . Но Дазаю было всё равно, кем там биологически является его напарник. Он понимал, что любовь к Чуе это что-то сродни недопустимому. И пытаясь подавить в себе все сердечные позывы, всячески изводит Накахару. Казалось, если вызвать в нём ненависть, то она перекроет все чувства. Как же он ошибался. Жестоко шутить над Чуей было невыносимо, он скрепя сердце каждый раз обидно подкалывал его, специально давя на самое больное. А потом приходил и в своеобразной манере долго извинялся, стараясь слишком не переусердствовать, дабы не прослыть сентиментальным. Он принимал в Накахаре каждый его недостаток, но для Осаму в нём их и не было, его партнёр был его собственным идеалом. Но ненависть так и не возникла, зато теперь с каждым днём Осаму всё сильнее страдает от амбивалентности своих чувств. Он не может понять свои эмоции, и есть ли они вообще. Может, он вообще всё себе придумал. Осознать свои чувства сложнее, чем все что угодно на свете, но ещё сложнее раскрыть это своему окружению или хотя бы признаться в своем "отклонении" самому себе, тем более, когда всю несознательную жизнь уверяли, что ненормально испытывать нежные чувства к человеку своего пола. От таких убеждений он давно отказался, но подсознательная неправильность своих чувств не изжила себя. Два года спустя. С инцидента Арахабаки прошло немало времени, а взаимоотношения Дазая и Чуи значительно улучшились. Сейчас они были на очередном задании. Они никогда не сходились во мнениях, возможно, поэтому они так хорошо сходятся в действиях. Чуя выполняет одну часть, Осаму не забывает просчитать всевозможные исходы. Хотя, не стоит умалчивать, что сила Накахары решает исход схватки. Чуя молниеносно рванулся вперёд, ударил. Однако соперник ловко уклонился, на лице его появилась нахальная улыбочка. Минутная пауза - и их с Осаму окружили вооружённые враги. Накахара с помощью гравитации позволил своему плащу отрикошетить пули назад в противников, прикрываясь от летящих на них пуль. Дазай же всё это время находился поодаль, и лишь смотрел на рыжеволосого с глазами, наполненными гордостью. Встав в победную позу, довольно смотря на проделанную работу, Накахара не сразу заметил засматривающегося на него Осаму. – Чего лыбишься? – резво отцепил Накахара. – В следующий раз придумай что-нибудь ещё более эпатажное. – Заткнись. – Ты так эффектно выглядел. – Да ты издеваешься! Вдвоём они расселись по разным машинам, и отправились в штаб мафии. Уже проходясь по коридорам мафии, их подколы продолжились, и не закончились, даже когда они подходили к кабинету босса. И вот они уже находились в кабинете босса портовой мафии. После очередной удачной миссии, Огай решил дать двойному чёрному пару дней отдыха. Но когда они вышли из кабинета опять начались их бесконечные подколы. Между парнями сложились довольно странные отношения, которым сложно было дать однозначное название. Их взаимоотношения больше чем просто напарники, но меньше, чем возлюбленные. Присутствовало беспокойство и страх, что испытывал каждый из них узнавая плохую весть о напарнике. Увидеть их особые взаимоотношения не доводилось никому, кроме самих парней. Большинство видели их другими. В такие моменты обычно один пытается попасть в другого первым попавшимся предметом, запущенным с помощью гравитации, а тот лишь посмеивался. – Слизень! Меня подожди! – Осаму догоняет Чую, который быстрым шагом вышел из кабинета босса, надеясь, что этот мокрелеголовый где-нибудь затерялся. Накахара вышел из здания мафии, пытаясь не обращать на него внимания. Он запрыгнул на свой мотоцикл, но Дазай, вопреки желанию Чуи, сел на заднее сиденье. – Да как тебе наглости хватает! – Чуя просто вне себя от ярости. Напарник бесит его целиком и полностью. – Но Чу-Чу, у нас целая неделя выходных, – пролепетал Дазай, самодовольно усмехаясь, – мог бы и подвести. – Я тебе не такси, чтобы подвозить, – Накахару бесит его самодовольная привлекательная улыбка, его бесящие подколы, его невероятно очаровательные коньячные глаза, его милые кудрявые каштановые волосы, его извечные белоснежные бинты. Список можно продолжать вечно, до того он ненавидит эту мумию бинтованную. – А теперь, что скажешь, – вмиг Осаму из под своего плаща достаëт бутылку вина. – Это же Chateau Petrus 1989 года, – Чуя попытался взять бутылку из рук Дазая, но последний решил подразнить его, то поднимая, то опуская заветную бутылку, – ладно уж, садись. Дазай чувствуя что победил в этот раз, нахально садиться на заднее сиденье мотоцикла Накахары. Но как только он уселся, Чуя резко нажимает педаль газа, от чего Осаму чуть не падает. С помощью гравитации они мигом добрались до дома Чуи, но Дазай всё равно не хотел покидать рыжеволосого, дошло до того что он самоуверенно зашёл в квартиру Накахары. – Скумбрия, ты совсем обнаглел, – Чуя негодовал, но не спешил прогонять напарника. – Лисёнок, а я то думал выпить с тобой вина, – Осаму состроил самую невинную мордашку, и продолжил, – тем более завтра выходной, а значит выговора на работе можно не ждать. – Ну уговорил, Персик, – Накахара закатил глаза, но потом вмиг поменял выражение лица на более задумчивое, – Кстати, а как ты узнал какое вино следует купить? Никому не было известно, что скрывалось за этим прозвищем. Незаметно проявляемая забота, шутка или попытка оскорбить, скрываясь за маской смеха. – Просто я слишком хорошо тебя знаю, – пробомотал Осаму, мило улыбнувшись. Вдвоём они сели за барную стойку, а Дазай хотел было разлить купленную бутылку по бокалам,но его остановил Чуя. – Подожди, это вино пойдёт в мою коллекцию, сейчас достану другое, – сказал Чуя, печась за приобретённый экземпляр, достал обещанную, другую бутылку вина. Тем временем Осаму опëрся о свою руку, и наблюдал за Чуей, умело открывающим бутылку и разливающий напиток по бокалам. Накахара преподнес бокал к лицу и вздохнул эти терпкие нотки вина, когда как Осаму без особого энтузиазма просто сделал пару глотков. Из под чëлки он влюблёнными глазами поглядывал на него. Каждый непослушный завиток, глубина небесных глаз, рыжие едва заметные веснушки, и ещё множество других мелочей, которые имеют значение лишь для тех, кто любит. – Чуя, можешь почитать мне стихи. Накахара тайно писал стихи, но никому об этом не рассказывал. Изредка он зачитывал их Дазаю, так вышло, что ему единственному он может доверять. Но о том, кто их автор ему знать необязательно. – Испачканный печалью, Снег падает чуть слышно. Испачканный печалью, Гуляет ветер лишним. Испачканный печалью, Я съеживаюсь тоже. Испачканный печалью, – Под лисьей шубой, кожей. Испачканный печалью, Не ждет тепла, не верьте. Испачканный печалью, Думает о смерти. Испачканный печалью… У лени лисьи лапы. Испачканный печалью, Гаснет день, как лампа. – Признайся, Чуя, – Осаму пристально посмотрел в его глаза, а Накахара попытался отвести взгляд, от столь вопиющей не тактичности, но Дазай приказал посмотреть ему в глаза и честно ответить, – это ведь ты - автор стихотворения ? – Даже если и так, то тебе какое дело? – ответил вопросом на вопрос Чуя. – Порча. Когда ты прочёл строку из одного своего стихотворения ты впервые её активировал. Я прав ? – Если и так всё знал, то зачем спрашивал? – Чуя возмутился, а на его щеках выступил еле заметный пунцовый румянец то ли от злости, то ли от неловкости своего положения из-за того, что Осаму приоткрылся занавес его внутреннего мира. – Просто мне очень нравятся твои стихи, – Дазай не ожидал, что его напарник так отреагирует, – Прошу, почитай ещё. – Так появляются кости Из тела, земли и тоски, Омытые дождем на погосте Шейные позвонки. Белые, белые, белые, Знакомые только мне, Непринятые небом, Не спрятанные в огне. Не помню, какая столовая, Там очередь, давка, скамья, О-хитаси, соя и оба мы… — Прохожий мой, Это был я? Теперь появляются кости, Белые, вместо белой выси. Это странно — ходить к тебе в гости… Душа моя, Остановись! На кромке знакомой речки, В сухой траве шелест тоски. Кладбищенские дощечки — Это шейные позвонки. – Лирический герой после смерти смотрит на свою жизнь с отвращением, как-бы находясь на перепутье между жизнью и смертью, стоит у своей могилы, размышляя о том как прожил эту жизнь, – Дазай вдруг задумался, но лицо его оставалось нечитаемым. – Опять ты думаешь о смерти, – причитал рыжеволосый. – Но разве в мире мафии смерть не обычное дело, – слова сами начали изливаться из его уст прежде чем он успел это осознать, – эта мысль всегда мне помогала от того чувства пустоты, что изнутри распирает и сжимает моё сердце. – Но ведь некоторые люди не дают слабину, ни апатии взять над ними вверх, они борются до конца, они прекрасно понимают, что их когда-нибудь не станет, но тем самым они мотивируют себя проживать каждую минуту в радости. – У таких людей есть близкие люди, те, которым они могут всецело довериться, те, которые будут также искренны с ними, – максимально прямолинейно возразил Осаму. Воцарилась тишина. Чуя просто не знал что ответить. Он совершенно не знал, как ему следует реагировать на происходящее, хотя в душе всё же понимал причины. Но решает оставить всё как есть, не желая давить на него. Но Осаму решился задать в подвернувшийся момент вопрос, который давно его волнует. – Чуя, тебя никогда не хотелось встретится с твоим соулмейтом, – лицо Дазая достаточно ясно выразило его вопрос, но сперва Чуя замялся с ответом. – Знаешь, я не верю во всю эту чушь про родственные души, – сказал Накахара, а после этого тяжко вздохнул. – Но почему? По-моему это даже забавно, что люди надеются найти свою родную душу, – произнес Осаму, а после заметно погрустнев продолжил, – и ведь находят, некоторые. – Соулмейты могут находиться в разных городах, странах, даже материках, но их нити судьбы обязательно переплетутся. один человек, который знает, кто ты на самом деле, и всё равно любит, – тихо промолвил Накахара, особенно последние слова, словно хотел чтобы никто не услышал. – Люди, которые связаны этой нитью - связаны самой судьбой, и им предназначено встретиться и серьезно повлиять на жизни друг друга. Нить может путаться, отдаляя встречу, но никогда не порвется. Таким образом, никаких случайных отношений в нашей жизни быть не может, а мы все являемся частью чего-то большего, – опустив взгляд, произнес Осаму, – Сама госпожа Судьба выбирает тебе пару. Даже тут тебе не оставляют ни единого шанса на выбор. – Вот поэтому я и не верю во всё эти бредни про соулмейтов, – отчеканил Чуя, но после продолжил, пытаясь перевести их разговор в иное русло, – И чего это ты вдруг заладил про соулмейтов? – Чуя, а что если я нашёл свою родственную душу, что если я впервые понял, что полюбил, – воодушевился Дазай, – хотя тебе наверное не понять, что это за чувство. – Это то мне не понять! – неожиданно рыжеволосый повысил голос, – Любовь - это порой издёвка творца над своим созданием, чтобы не зазнавался. Да ты красив, удачлив и всё у тебя идёт, как нельзя лучше. Но взамен он возьмёт твоё сердце и отдаст его какому-нибудь ничтожеству. И ты, красивый, удачливый, богатый, станешь всеобщим посмешищем, пока не избавишься от этой зависимости. А ты не избавишься, я не позволю, приговаривает судьба. – Кстати, ты ведь никогда не упоминал о своём соулмейте, – Дазай кивнул в сторону запястья Чуи, – давай выкладывай. – Всё тебе расскажи, это личное, – отпрянул Чуя, – Ты между прочим свою метку тоже никому не показываешь. Вечно скрываешь за бинтами, а может и вовсе там красуется пустота. – А вот и неправда, и я бы познакомил тебя со своим соулмейтом, если бы не одно но. – Какое "но"? – Я перед тем, как мы поехали к тебе принял принял большую дозу препарата для повышения давления. В перемешку с алкоголем, думаю сам знаешь, что это повлечёт за собой. – Ах ты, суицидальный отброс!– рассерженно гаркнул Чуя, подталкивая Дазая к выходу, – собрался помереть у меня дома, нет уж, выметайся отсюда, пока ты тут дух не испустил. Чуя вытолкнул Дазая из своей квартиры и запер дверь. Он облокотился о дверь своей головой, а после медленно скатился по двери. Сквозь всепоглощающую тоску, сквозь грустную сосредоточенность, сквозь поток неясных мыслей, которые даже монологом нельзя назвать. Он думал о нём. Чуя испытал глубокую и неизъяснимую сердечную тревогу. Он привык к тому, что Осаму постоянно твердит о самоубийстве. Совершает очередную попытку, которая как и ожидалось провалиться. Но всё равно Чуя каждый раз беспокоился за него. Ослепительный цвет лица, тонкий профиль, глубокие коньячные глаза, по-детски милые щёчки, крепкие плечи, таков был Дазай. Он был прекраснее всех для него, сам того не сознавая.***
Чуя решил скрасить оставшийся вечер в компании Коё. – Накахара-кун, чему это ты так печалишься ? – сварливо заметила Кое, но Чуя ничего не ответил, – Это ведь из-за Дазая. Я-то знаю, что ты страдаешь по нему уже не первый месяц. – А больше ты ничего не знаешь, Анэ-сан, – почувствовав в сказанном долю неуважения к наставнице, он извинился перед ней. – На правду не обижаются, – не со зла подметила Кое. – Скажите мне, – Чуе немного неловко было разговаривать с наставницей о таком, – разве может человек влюбиться не в своего соулмейта? – Я думала ты не веришь в родственные души, – и хотя щёки его ещё пылали от гнева, в практичном уме его промелькнула мысль, что его наставница права. – Да, раньше я не верил во всю эту чушь с истинными, однако встреча с Осаму кажется чем-то, что было предопределено ещё задолго до рождения где-то наверху. – И что же конкретно заставило тебя уверовать в выбор судьбы? – Впервые я задумываюсь об этом, когда нам было по пятнадцать. Я пытался списать это на перестройку организма или бушующие гормоны, потому что мне было не всё равно, чем могут быть вызваны подобные мысли. – Знаешь, Чуя, соулмейт не всегда может признать тебя и это обыкновенная данность, знаю это сама по себе, – Кое вмиг помрачнела, задумавшись о чём-то. – Но разве судьба будет сводить людей, которым не суждено быть вместе? – Никогда в жизни всё не будет идти по намеченному плану, но даже не думай сдаваться на пути к своей цели, следует просто поменять стратегию. – Скажите, как мне следует поступить? – Выскажись Дазаю, и если он тебя отвергнет, то значит это будет тебе жизненным уроком. – Но, Кое-сан, если он всё же не чувствует тоже, что и я? – Человек не обязан ответить тебе взаимностью, или же ты бы предпочёл, чтобы он соврал в своих чувствах, и обманывал себя и тебя? Если тебя приняли, однажды вы расстанетесь - не в жизни, так в смерти. Не жалей о том, что потеряешь и не бойся потерять. – Тогда стоит рискнуть? – с долей неуверенности в голосе спросил Накахара. За место ответа она подарила ему самую чарующую из своих улыбок, она смотрела на него со странным выражением сочувствия и понимания.***
Дазай тем временем уже сидел в его излюбленном месте времяпрепровождения – баре Lupin. В такое позднее время не спал либо тот, кто отчаялся в жизни, либо влюблённый. В случае Дазая подходили оба варианта. Беспомощность и стыд, а ещё более жгучая ненависть к самому себе являются теперь его спутниками каждый день. Сколько страшных, гнусных мыслей приютил он в своей голове за всё это время. Порой ему и вправду становилось легче. Тогда когда его окружали близкие ему люди. Кажется, что вот, тебя начали понимать. Но вновь снова и снова засыпаешь с бесконечными мыслями о смерти. Ищешь снова что-то. Но не знаешь где оно. Тянешься к нему. Но после который раз стоишь, осознавая, что вокруг пустота и забываешь за чем гнался. Его размышления прервал звук колокольчика. Он сразу догадался, кто мог придти в такое позднее время. Монотонно подняв взгляд, он увидел Анго и Оду. – Анго, Одасаку, давно не виделись! – радостно воскликнул Дазай, отложив книгу, которую он читал, в сторону. – И вправду. Мы не ожидали увидеть тебя сегодня здесь, – начал разговор Сакуноске. – А я как раз таки наоборот, я знал, что если приду сегодня сюда, то встречу вас. – Откуда такая уверенность? – произнёс Сакагути, а после сел за барную стойку вслед за Сакуноске. –Скорее не уверенность, а интуиция. Всегда, когда кажется, что в жизни всё идёт не так, на самом деле всё течёт в своеобразном, но правильном русле, – протороторил Дазай, раскачиваясь на стуле. – Понимаю, что ты пытаешься сказать, но не лучше выговориться друзьям? – Не думаю, что из вас с Анго выйдут хорошие советчики в делах сердечных. – Да брось, мы поможем, чем сможем. Кстати, ты ведь говорил, что будешь с Накахарой-саном? – Ах, да, ты об этом. Кот раз-таки из-за этого у меня хандра. Я такой безнадёжный, и ещё на что-то надеюсь. Скажи, разве соулмейты у пары могут быть разными, иначе я не могу найти другого объяснения тому, что Чуя скрывает свою метку от меня, когда вот на моём запястье выгравировано его имя. – В любом случае это его право не показывать метку, но я и вправду не понимаю почему, если Чуя твой соулмейт, он старается не сближаться с тобой. – Вот и я тоже не знаю? Одасаку, спроси Анго, он то точно знает, – ехидно приметил Осаму, от слов которого Сакагути поперхнулся своим томатным соком. – Я, пожалуй, промолчу, – опешил Анго. – Ну же, Анго, тебе это очень хорошо знакомо, – Дазай медленно приблизился к Сакагути, и резко начал его щекотать. – Дазай, у тебя бинты развязались, – сказал Одасаку, после чего Осаму перестал доканывать Анго, и посмотрел на Одасаку с видом подростка, которого застали за чем-то постыдным, – откуда у тебя эти шрамы? – Ах, эти, да так, кошка поцарапала, – произнёс Дазай, сделав самую невинную мордашку. – Вот эти слишком глубокие, ты уверен, что кошка смогла бы такие оставить? – непринуждённо задал вопрос Ода, будто боялся его спугнуть. – Ты верно подметил, вот эти действительно оставила не кошка, а...– и тут Дазай на секунду призадумался, он было запаниковал, что сейчас всё раскроется, но как всегда быстро придумал, как выкрутиться, – а собака, да, именно собака. С детства ненавижу собак, – с ноткой огорчения в голосе, пробормотал Дазай. – Но вот эти совсем белёсые шрамы, видимо, они уже давно появились? – Перестаньте копаться во мне! Всё, что я сейчас хочу, так это весело провести время с друзьями! – Нет уж, не в этот раз. Прости, но сейчас придётся поговорить серьёзно. Нам больно смотреть на то, как ты ранишь и истязаешь себя в попытках умереть. – Как вообще из всех людей такое смогли сказать вы! – Дазай не в самых лучших чувствах выбежал из бара, оставив Анго с Одой в недоумении переваривать через себя всю ситуацию. Долгое страдание, долгое горе не приветствуется обществом, на такого человека смотрят косо и всеми силами пытаются «вытащить» его из этого состояния. В ход идут банальные утешения вроде «отвлекись на что-нибудь», «возьми себя в руки», «тебе уже пора успокоиться» и другие псевдопозитивные рецепты, которые не работают. Они не помогают, а раздражают или заставляют чувствовать себя ещё более виноватым – ведь своим страданием ты напрягаешь окружающих. Человек пытается как можно быстрее забыть свое горе, не переживает его полноценно и только загоняется вглубь.***
От мысли, что мир глух, что по большому счёту миру нет дела до мук отдельно взятой души, эта мысль пугает. Все мы одиноки, это страшно. Как больно от осознания, что ты никому не нужен. От одиночества. От того как совершенно ты прячешь чувства, что бурлят сильнее вулкана внутри тебя. Осаму твердил всём, что ему не нужна ничья помощь, ему никто не нужен, что он не маленький ребенок и может справиться сам. Но Дазай понимал, что ему и вправду нужна помощь, просто он не хочет этого признавать. Сколько у него было попыток самоубийства, он и сам не знает, давно перестал считать, его руки, туловище были изрезаны в мясо, поэтому он и носил бинты. На его шее был шрам от веревки, и порезы тоже там имелись. Он знает, что ему нужна помощь. Но он ничего не может. Он слаб. Дазай доехал до своего дома, зашёл в до боли знакомый подъезд. Хотел было зайти в свою квартиру, находившуюся на первом этаже, но заприметил письмо в своём почтовом ящике. Догадок от кого оно могло быть не было, поэтому Осаму принял решение вскрыть конверт. Для того чтобы этот вечер стал ещё ужаснее, а жизнь ещё более невыносимой не хватало только этого. Внутри было известие о смерти двух его братьев, которые скончались один за другим, Рэйдзи и старший - Кэйдзи, с которым он был особенно близок. Всё в прошлом, напоминал себе шатен, он оставил прошлое, оставил семью, но прошлое не хочет оставлять его, и следует по пятам за юношей. В последние несколько дней он испытывал большую слезливость и не мог контролировать своё состояние, его эмоции так и рвались наружу. Последней каплей стала потеря братьев. Он не сдержался и горестно всхлипнул, когда как глаза его были готовы пролить слезу. – У вас всё в порядке? – вопрошала пожилая женщина, которая работала консьержкой в доме. – Да, всё абсолютно нормально, – повернулся передом к женщине Осаму, перед этим быстро вытерев влажные глаза и попытался сделать самое непринуждённое выражение лица. Сразу после этого Дазай поспешил удалиться в свою квартиру. Там он позволил себе дать волю эмоциям. Заперев дверь он медленно в бессилии скатился на пол. Он бы хотел кричать, но внутри всё как-будто замерло. У него не хватает сил, а голова раскалывается. Чувства завладевают рассудком, и всё уходит из под контроля. Ощущение сдавленности в грудной клетке, ещё сильнее усугубляет ситуацию. Он опустошён как морально, так и физически. И смотрит в одну точку уже которую минуту, пытаясь уложить всё произошедшее по полочкам. Но ничего не получается, ведь внутри у него просто зияющая пустота. Человеку незнающему, может показаться, что в его жизни нет места печали - у него есть всегда поддерживающие люди, богатства, власть, у него было всё, кроме, разве что, родительской любви, но и это не было как таковой проблемой. Опять вспомнил о семье. Увидя отец его сейчас, сказал бы ему не плакать, как тряпка. Какие бы усилия он не прикладывал для того чтобы сбежать от прошлого, оно всё равно напомнит о себе, пока ты окончательно не сожжешь все мосты тянущие туда. Он собрался с силами и на коленях дополз до комода, достал оттуда коробку чёрного цвета. В коробке находился кулёк, в который были завёрнуты помимо всех прочих мелочных вещей альбом с фотографиями. Осаму открыл альбом. На первой фотографии был запечатлён маленький мальчик лет десяти, снятый в саду на фоне пруда в окружении многочисленных сестер и братьев, голову склонил влево и состроил уродливую гримасу улыбки. Чем дольше смотришь на этого улыбающегося мальчика, тем неприятнее становится. Так ведь это и не улыбка. Если приглядеться повнимательнее, то можно заменить, что кулачки сжаты. А улыбающийся человек не может сжимать кулаки. Второй снимок тоже вызывает противоречивые чувства. Здесь этот же мальчик изображён в гимназической форме в окружении своих одноклассников. Тут он тоже ”улыбается”. От этого снимка так и веет лицемерием. Гримаса его лица была искусственной. Такое ощущение, что и сам он запутался в этих извечных масках, и уже не знает какую надеть чтобы быть настоящим. Перелистнув на следующую страницу Осаму улицезрел себя в отражении обличающего зеркала круглой формы, которое было вложено между страниц. Вглядевшись в своё омерзительное отражение, он заметил что по зеркалу пошла трещина, и тогда сразу же откинул его в сторону. Зеркало разбилось на мелкие осколки, которые рассыпались по всей комнате. Один из осколков отлетел до тумбочки. Подняв осколок, ему в голову начали навязываться тревожные мысли. Кажется, что боль не прекратится и будет длиться вечно. На фоне всего этого эмоционального напряжения и о кажущихся невыносимых чувствах может казаться, что единственная возможность - уйти из жизни. Он достал из аптечки таблетки снотворного. На ватных ногах поднялся и дошёл кухни чтобы налить стакан воды. В последнее время он испытывает затруднения в ходьбе, возможно потому что в состоянии бодрствования он проводит все больше и больше времени, хоть ему всё время и хотелось спать. Ночи без сна проводятся у мольберта, за книгой или в очередном баре. Шатен попробовал проглотить первую таблетку, но ещё не успев запить её, сработал рвотный позыв, что не удивительно, ведь у него были нарушение в приёмах пищи. Пытаясь сдержать тошноту он по очереди заглотил ещё несколько таблеток и запил их водой. Разве это слабость? Усталость от жизни и нежелания её продолжать не означает, что вы слабы. Это означает, что в данный момент вам тяжело и больно, и боль сильнее всех жизненных ресурсов на данный момент.***
– Кажется, Дазай совсем подавлен. Как бы нам вытащить его из апатии и вернуть в прежнее состояние? – спустя всё время молчания, решился задать вопрос Анго. – И не спрашивай меня. Каждый раз, когда я пытаюсь помочь ему, все идет коту под хвост, – ответил Одасаку, а после сделал глоток виски и опустил глаза. – Как бы нам приободрить его? Таким людям нельзя говорить, что скоро всё наладится, потому что эффект будет прямо противоположным, пускать на самотёк и шутить с этим тоже не стоит. – Дазай хоть и гений, но по-прежнему остался ребёнком, брошенным на произвол судьбы. Нам удалось сблизиться с ним потому-что мы видели его внутреннюю составляющую, которая отнюдь не была уродлива и его взаимное неприятие с внешним окружающим миром не минус, а плюс. – Но тем не менее не стоит поговорить с ним открыто лицом к лицу? – Если ты не заметил этот человек вообще-то умереть пытается, – ответ Сакуноске оставил Анго в лёгком недоумении из-за незнания, что сказать. – Смотри, Дазай оставил тут свою книгу. – Надо бы отдать её. Анго, давай ты отвезешь меня до дома, а по пути заедем к Дазаю. Сакуноске бегло прочитал название книги «Полное руководство по самоубийству». Открыв первую страницу он ужаснулся, нервно пролистал ещё несколько страниц, и обнаружил, что на каждой из них был начерчен крест, а на самой последней странице галочка. Сакагути увидев алармистский взгляд Одасаку моментально всё понял. Не оставив время на раздумья они рванули к выходу.***
Голова раскалывалась от каждого шума, а к горлу подступала привычная парню тошнота. Ощущение тревоги нарастает, а конечности схватил тремор. Боль сдавливает голову, так тут ещё ко всему добавилась пульсация по всему телу. Дазай не сразу понял, что к нему в дверь долбились уже долгое время, и вот наконец этим неизвестным удалось выломать замок, но Дазаю уже всё равно. Его сознание помутилось, но он отчётливо осознает, что зашедшие Анго и Одасаку отчаянно пытаются его спасти, вызвав рвотный рефлекс. Ребенок не в силах изменить мир взрослых под себя, так, чтобы все действовало по понятным ему законам. Поэтому он все время чувствует себя одиноким и растет сам по себе, не переставая удивляться несправедливости этого мира. И в большинстве случаев их жизнь заканчивается печально.***
Сознание медленно, но возвращается. Дазай открыл глаза, его тут же ослепляют белые стены, в носу уже ощутился запах спирта и прочих медицинских приспособлений. Выжил, опять. От слабости в веках глаза закрываются сами. Глубокий вдох. Он вновь открыл глаза. Получше фокусирует свое зрение и осматривает помещение. Всё как обычно, который раз он попадает в больницу по причине попытки самоубийства. Его взгляд останавливается на сидящего у кровати прекрасного юноши, в руках у которого находится его книга. – Интересно, Чуя? Как тебе способ умереть от падения с небоскрёба? – он выдавил из себя жалкое подобие смеха. – Как такое можно издавать? – его выражение лица по прежнему не проницательно. – Книга до сих пор не запрещена и находится в свободной продаже. В Японии по части издания книг сугубо либеральные законы, а в японской культуре отсутствует табу на тему самоубийства. – А эти крестики почти на каждой странице, что они значат? – Как-будто ты и сам не догадался, – ответив, Дазай помрачнел и не то от стыда опустил голову, – я испробовал эти способы, и всё они провалились. Накахара на миг застыл со скорбным лицом. Чуя корит себя, что никогда не интересовался, почему Дазай стал таким. Почему он вообще попал в мафию? Как он живёт? Что у него на душе? – Из-за чего ты хочешь покончить с собой? – сквозь внутреннюю боль произнёс Чуя. Разные вариации этого вопроса Осаму слышит постоянно. Но его впервые спросили, что стало причиной того. Обычно, после очередной попытки все таки считают своим долгом спросить «зачем?» или «для чего?». – Я думал, что в момент перед смертью пойму в чем заключается истинный смысл жизни? – на короткий срок его лицо стало умиротворенным, но после поменялось и стало выражать скорее сокрушенность, – Скажи, разве ты хоть раз не думал о том чтобы закончить эту бренную жизнь? Разве ты не был в настолько беспросветном положении, что единственным способом уйти от него стало избавиться от своей мирской плоти. – Чувствуя привязанность к жизни, я продолжал ощущать себя чужой душой в сосуде, а не человеком. Простым роботом не способным на проявление высших чувств. Я всегда был одинок, и только из-за моего отличия. Вправе ли я считаться человеком, когда божество внутри меня берёт вверх во время использования порчи, и я не в силах совладать с собственным телом. – Из тебя так и льётся ручьём глупое желание продолжать эту ужасную жизнь. Робот бы не смог так. Это то что-то значит, – сказав это Дазай посмотрел на Чуя со взглядом полным теплоты, что появилась даже улыбка искренности, он никогда не видел его таким, – Всё то время, что я знаю тебя, я уверен в том что ты гораздо человечнее меня и кого-либо. И я всегда спасал твою человечность, несмотря ни на что приходил и аннулировал порчу. Я полностью принимаю тебя и порча - это тоже твоя часть. – Что если человек уже рождается трупом, но функционирует, как живой? Будто с рождения в нём живёт нечто человеческое, что заставляет его «жить»? А потом это человеческое в нём умирает и человек возвращается к своим истокам. Он становится самим собой, лишь трупом, не способным по-настоящему жить… – Интересное размышления. Обычно люди предпочитают не говорить о смерти, ведь неизбежно понимают, что этого никак предотвратить и это перенесёт каждый. – Когда будешь готов расстаться с жизнью, то смело отрешись от нее, и от всех, кто по пустоте скован ею. Это единственный путь к свободе от страха перед миром и смертью. – Признаюсь честно, меня пугают твои рассуждения. Чуя, я не осуждаю, но ты ведь не... – Дазаю неудобно было это произносить, но если всё действительно так как он думает, – Знай, ты всегда можешь выговориться мне. Чуя будет верить, что он человек, пока у него есть тот, кто его таковым считает. Осаму слишком много для него значит. Чуя доверяет ему свою жизнь, зная, что он всегда вытянет его из цепей смерти. Вот только как бороться с постоянным волнением за его жизнь. Как заставить поверить окончательно разочаровавшегося в реальности человека, что в жизни есть смысл? Особенно, когда ты и сам то в этом не уверен. – Тогда ответь, как мне продолжать верить, когда самый близкий человек не волнуется о том, что если его не станет, – Чуя иногда бывает чересчур эмоционален, даже слишком, – не станет и меня. – Я клянусь я всегда буду рядом, даже когда меня не станет. – Ты опять о смерти, неужели ты не понимаешь. Я тоже клянусь,что ни за что не отпущу тебя... Договорить Накахаре не дали, из-за двери показались Анго с Одасаку. Они тихонько подглядывали, но когда двойной чёрный обнаружил их они решились войти в палату. – Дазай, ты пришёл в себя! Чуя поспешил удалиться, а Дазай проводил его грустным взглядом, его руки непроизвольно потянулись к нему, будто не желали отпускать. Накахара же не обернулся, лишь когда уже выходил из палаты посмотрел в сторону с белой завистью на то, какие у Осаму переживающие друзья, у него таких никогда не было, да и вряд ли уже когда-нибудь будут. Только что он говорил, что единственный будет рядом несмотря на любые невзгоды, а сейчас с радостью приветствует своих друзей, позабыв о Накахаре. – И давно вы тут? – Достаточно, – сказал Анго, а после воцарилось неловкое молчание. – ...Одасаку, что-то случилось? – спросил Осаму, видя, что его друг опечаленно сгорбился, а взор его поникший. – Ода обеспокоен тем, что сиротам, которых он воспитывает, негде жить, арендодатель просит съехать с жилья. – Одасаку, почему ты раньше мне не сказал? – Это случилось недавно, а ты пролежал четыре недели в коме. – Стоп, что? – Ты не помнишь, в тот день у тебя произошла передозировка феназепамом, и тебя ввели в кому, из которой ты вышел только сегодня, спустя четыре недели. – Накахара-сан так переживал за тебя, в первую неделю он из больницы не выходил, но потом приходил каждый день. – Я такой невезучий, частота смертности в коме составляет в среднем 60% летальных исходов. Вот чёрт, я опять выжил. Анго и Одасаку удивлены тем, как Дазай спокойно рассказывает о казалось бы страшных вещах, как будто-бы ведёт разговор о погоде. Увидя, как друзья не на шутку разочарованы, Осаму тоже вмиг переменился в лице, он стал похож на ребёнка, которого ругают за провинность. – Простите, – его напрягает это затянувшееся молчание, – Одасаку, я собираюсь переезжать, я могу выделить свою квартиру ради детишек. – Нет, Дазай, не стоит. – Брось, Одасаку, мы же друзья. – Ода, соглашайся, это лучший вариант решения твоей проблемы. – Я обижусь если не согласишься, – надул щёчки и обиженно отвернулся шатен. – Выходит, у меня не остаётся иного выбора. Спасибо, Дазай, я правда очень благодарен тебе. – Для этого и нужны друзья. Не переживай я долго не задержусь, собираюсь съехать как можно скорее, – Осаму склонил голову и дёрнул уголками губ, – Кстати о воспитанниках, я давно не проверял Акутагаву. Анго, будь любезен, довези меня до штаба мафии. – Но тебе точно можно уйти из больницы? – Одасаку, не переживай, я исполнитель мафии и всё улажу, только можно тебя о кое-чем попросить, позови медсестру. – Без проблем, – Одасаку вышел из палаты и отправился на поиски медсестры, оставив Анго и Дазая одних. – Позволь поинтересоваться, куда ты собираешься переезжать, накануне ты ничего об этом не упоминал, я не думаю, что в состоянии комы можно заключить договор о купле-продаже? – Не переживай, я быстро найду себе жильё. Главное, что Ода счастлив. – Ладно, только прошу, не вытворяй глупостей на этот раз. – Кстати, насчёт счастья Оды. Ты ведь всё ещё не рассказал ему? – Не понимаю о чём ты? – Анго вдруг смутился, но яро пытался скрыть это. – Не придуривайся, ты прекрасно знаешь, что я имею ввиду. Я искренне желаю, что мои друзья обретут счастье друг с другом. Так почему ты не примешь Одасаку как своего соулмейта? – Это труднее, чем кажется. У меня всё в процессе, – знал бы он, как ему самому больно изображать безразличие. – Я прошу, моя последняя воля - это чтобы вы нашли своё счастье друг в друге. Не дав им договорить в палату вошёл Сакуноске с молодой медсестрой. Поначалу она была категорически против выписки Дазая из больницы, но методом лести и обольщения он как всегда добился желаемого. Ребята согласились его подвезти. Но машине присутствовала нагнетающая атмосфера, которая тяготила Осаму. – Только не говори, что продолжишь пытаться умереть, – тяжело произнёс Сакуноске. Вот только Дазай уже всё давно решил. – Хорошо, не буду, – его шутку восприняли с презрением. Его маска шута разрушилась после того, как его в полумёртвом состояние спасли от гибели, теперь образ паяца не мог быть достоверным, учитывая, что теперь они узнали о том, что у него на душе на самом деле. – Мне непонятно, то почему ты жаждешь умереть, ответь мне на этот вопрос. Может, тогда, я смогу понять тебя. – Возможно... успокоение? – с неуверенностью в голосе произнёс Осаму, будто проверяет почву их беседы. – Успокоения? – переспросил Анго. – Вам не кажется, что смерть - это успокоение? Покой. – Покой для того, кто покинул этот мир, но не для того, кто его окружали. Если ты ищешь смерти только для того чтобы избавиться от мирских забот, то позволь тебя опечалить. Проблемы останутся, только ты их решить уже не сможешь, – Анго нервно потирает переносицу, уже предшествуя, что Дазай сейчас выскажет своё опровержение. – Не убегание от. А шаг вперёд к. Усталость, когда хочется покоя. Я опять про покой? Воцарилось абсолютное молчание, каждый в машине сейчас смотрел вглубь себя, осмысливая сказанное Осаму, который и решил прервать тишину. – Вам интересно узнать, почему я вступил в Портовую мафию, – шатен сказал это не с вопросительной интонацией, а утвердительной, уже зная, что ответят друзья, а затем продолжил, – В обычном мире смерть далека от повседневной жизни. Но в Мире мафии смерть с рутиной идут рука об руку. Если поставить себя в место, где много чистых эмоций, находясь рядом с насилием, смертью, чувствами и желанием, можно едва, но коснуться истинной природы человека. Я думал, что смогу... смогу найти причину, чтобы как-то продолжать жить. И вот он вышел из автомобиля. Как-то странно всё это, даже глупо. Их встреча и разговор. Он повернувшись к ним спиной вмиг омрачился. – Прощайте, – тревогу вызвало это "прощайте". Обычно их встречи никогда не кончались прощением. Они и не здоровались, и не прощались друг с другом, ведь всегда знали, что ещё пересекутся. Но почему именно "прощайте", а не более дружеское "пока." ? – Мы ведь ещё увидимся, – произнёс Сакуноске не то вопрошая, а просто переживая. – Да, обязательно, но уж точно не сегодня, я всю ночь буду тренировать Акутагаву, – и напоследок сердечно оскаблился, но повернувшись к ним спиной опять посуровел. Войдя в штаб и обойдя охранников, которые ужасались одних лишь постукиваний подошвы его обуви. Он зашёл в тренировочный зал. Акутагава тренировался до изнеможения, даже в редкие секунды обессиленности он не давал себе права отдохнуть. И вовсе не из-за ненависти к себе, а из желания доказать, что он чего-то да стоит. – Я стою тут достаточно давно, – в его тоне не было ничего менторского. – Дазай-сенсей, я переживал за вас, когда узнал... – Довольно, прекрати это пресмыкательство, – не дал ему договорить Дазай. Перед своим наставником он выглядит беззащитным. Но это первое впечатление обманчиво, Дазай как никто другой знает, на что он реально способен. Он лучше него знает, что ему необходимо. Но дать ему то, в чем он нуждается Осаму не может. В Портовой мафии нет места слабым. И его долг, как наставника - дать ему цель. Даже если для этого придется стать бессердечным надзирателем в его глазах. – Но, Дазай-сан, я и вправду... – Несколько раз повторять не буду, прекрати это раболепие. Отчего он настолько жесток к нему? Осаму и сам не знает, это что-то на подсознательном уровне. Он бы мог просто не заморачиваться и забить на своего воспитанника, как и на его будущее. Но он не мог оставить его, и вовсе не из-за жалости. И каким бы жестоким он не был, он вынужден быть таким суровым по отношению к нему. Он готов на любые жертвы, даже если этой жертвой станет его невинная душа. – Ты хорошо постарался. – Но этого опять будет недостаточно для того чтобы вы признали меня, – из глаз его было полились слезинки, но Акутагава сдерживался сколько мог. – Я не признаю тебя, лишь потому-что это не твой предел. – Но вы говорили, что я вырос в ваших глазах, так почему вы не хотите признать меня! – на этот моменте Акутагава не сдерживается. – Ты жаждешь, что я признаю твою силу, произойди это и что ты будешь делать дальше, когда у тебя не останется другой цели в жизни? – его лицо не озлобленное, а со сжатыми в тонкую линию губами, уставшее и немного печальное. Осаму где-то в глубине души видел в Рюноскэ своё отражение. Казалось смотришь на него и с каждым разом он всё больше похож на него самого. На того самого, уязвимого Сюдзи Цусиму, мечущегося в поисках смысла своей жизни, но оставаясь барахтаться где-то на загвоздках. Он сам всегда жил без какой-либо цели от этого и были всё его мытарства, но для Акутагавы он не желал подобной участи. Собственноручно он наставил его на путь тьмы, и теперь для его подопечного нету иного выхода. Будь Осаму волен изменить свою жизнь, он был не вступил в мафию. Но по его вине Рюноскэ избрал для себя путь насилия и убийств, как правильный, ведь его авторитет привёл ещё ребёнком в Портовую мафию и показал этот мир изнутри. В мире мафии нет места сентиментальностям. Но глядя на эти вот-вот готовые расплакаться глазки, Осаму непроизвольно вспоминает отцовские наказы о том, что плакать в этом мире не положено. Как же в такие моменты он хотел получить слова поддержки. И спустя года сознал, что стал похожим на отца. – Как же я мог направить тебя прямиком в ад, – вполголоса произносит Осаму, без лишних слов обняв и похлопав по спине Рюноскэ. Вдруг он отстранился и снял с себя свой плащ, когда-то подаренный ему наставником, и накинул на его плечи. Затем быстро покидает зал боясь столкнуться со взглядом ученика, требующего объяснений. В скором времени он добрался до дома, быстрым шагом дошёл до нужной двери. Засунул ключ в замочную скважину. Повернул один раз, другой. Он зашёл в свою квартиру в ожидании всюду разбросанных вещей после очередной его "шалости". Но на удивление в помещении пахло свежестью, не было всего того, что осталось с момента его последнего появления. Он мог только гадать, что за наидобрейший человек оказал ему такую услугу. Вот только даже это не способно вселить уверенности в лучшее, Осаму не чувствует ничего. Такое ощущение будто его провели по мясорубке, и осталось одно лишь тело, не способное ничего. Хотя ощущение безысходности и бренности бытия его никогда не покидали. Он направился в ванную, сняв с себя свою привычную одежду, и принялся развязывать свои бинты. Включил воду и зашёл под горячие капли душа. Мочалкой он растёр незажившие, успевшие лишь покрыться корочкой порезы, теперь капельки крови сочатся сквозь покрасневшую полоску. Выйдя из душа, он накинул на себя домашние штаны, привычные предметы гардероба, такие как пижама с лисьим принтом у одного из главарей мафии имелись. Его взор притянул осколок от зеркала, так и поблескивающий и манящий поднять его. Да, он постоянно твердит всем, что не терпит боли. Вот только открывший для себя физическое утоление эмоционального накала ещё в юношестве, он стал не способен справляться со стрессом по другому, а впоследствии и нормально сосуществовать. Самоповреждение стало способом забыться, отойти от суетного. Только этот способ не действенен, ты ощущаешь боль, но даже она не способна заглушить всю ту от увечий куда более глубоких, чем рубцы заметные окружающим. На его руках находились многочисленные раны, старые и не очень, которые были сделаны как и в юном возрасте, так и сейчас. С трудом он поднимается и пошатываясь, будто в стельку пьяный, бредёт к зеркалу в ванной. Опираясь руками об раковину переводит взгляд на зеркало. В отражении на него смотрит какой-то безумно несчастный человек, в бездонных радужках глаз, которого можно разглядеть безмолвный крик о помощи. Перед зеркалом он лицезрел себя настоящего с извечной маской безразличия. Стоя как будто лицом к лицу с самим собой, он увидел в глубине глаз мерцающий огонёк. Сначала он посчитал это галлюцинацией, но внимательно рассмотрев увидел, что вспыхнувший огонёк имеет человеческий облик. В какое-то мгновение он исчез. С глав непроизвольно начали скатываться слезы, оставляя влажную полосу на бархатных щеках. Дазай начал плакать навзрыд, испуганный и слабый, как ребёнок. Он всмотрелся в свою жизнь, и она показалась ему безобразной, он всмотрелся в свою душу, и она показалась ему чудовищной. Он и сам не знал в какой момент его жизни он сломался. Наверное в пять лет, пока все остальные дети резвились, он читал книжки, погружаясь в выдуманные миры, которые с треском разбивались о реальность. Наверное в семь лет, когда он понял что зря мечтал стать художником, ведь людям важны только материальные ценности. Наверное в десять, когда он совершил первую попытку суицида, а после чувствовал свою вину за произошедшее. И потом отец отправил его насильно в закрытый интернат. Наверное родители не хотели чтобы он чувствовал себя ущербно, они просто хотели чтобы их сын вырос "нормальным". Наверное в четырнадцать, когда видел, как близкие ему люди страдают, видя после очередной попытки суицида. Он знает, что наверняка есть люди, у которых жизнь хуже. Его особо не били, не травили, у него даже были друзья. Правда сейчас он уже достаточно взрослый, и способен сам себя загнобить без посторонней помощи. Сейчас, много лет спустя, вспоминая все это, он смотрел на полосы шершавой потемневшей кожи, которые покрывали его. С тех пор к ним добавилось множество новых шрамов: снова и снова его калечила жизнь, работа и он сам. Между приступами слёз на теле снова появятся новые раны, потому что осколок стекла слишком близко лежит и притягивает взгляд ,обезумевших от внутренней боли, глаз. Ему было всё равно, но если бы убрать их все когда-нибудь стало возможно, он бы от этого отказался. Шрамы всегда были частью Осаму, и он никогда не хотел отрекаться от самого себя. Вдруг он услышал, как кто-то стучится в его дверь. Он мигом принялся перевязывать своё тело бинтами. В это время Чуя стоял у двери к квартире Дазая. Он слишком переживал за него, хоть и делал вид будто это вовсе не так, но всё-же обнаружил себя перед его дверью глубокой ночью. Дверь никто не открыл, несмотря на то что он стучит уже долго. Накахара начинал беспокоиться, и начал волноваться ещё сильнее, когда он вспомнил о суицидальных наклонностях его напарника. Он не удержался и просто выбил замок с помощью силы гравитации. Чуя заметил свет в ванной комнате и поспешил туда. Его взору предстало душераздирающее зрелище. – Ты что творишь, придурок! Напарник сидел на краю ванной и заматывал бинтами своё туловище. На оголённых участках виднелись совсем недавние порезы, а сквозь бинты просочилась кровь. Вокруг разбросаны окровавленные бинты, а в ванной засыхает багряная кровь и где-то валяется злосчастный осколок. Конечно, тот перепугался и стал расспрашивать, что случилось, но Осаму не мог выдавить и слова между приступами слез. – Помоги мне. Я не хочу жить... – скорбно вымолвил Осаму. – Не переживай. Я с тобой, я рядом. Это явно была не попытка покончить с собой от скуки. Слишком много эмоций на его лице. Коньячные глаза смотрели на Накахару сокрушенно. – Не бросай меня...– он с трудом выговаривал каждое слово, как человек сдержанный, который не хочет давать волю чувствам. – Я никогда не отпущу тебя. Позволь помочь тебе. Скажи, где у тебя лежит аптечка? – Накахара отошёл для того чтобы взять из аптечки перекись водорода. Осаму вслед за голубоглазым переместился в гостиную, и сев на диван продолжил безучастно смотреть на хлопотавшего Чую. Дазай не привык думать о том, что его жизнь может кого-то всерьёз волновать, но вот Накахара здесь и он позволяет ему помочь. Дазай жмурился от боли, и прошипел не сдержавшись. Он находился перед напарником в слишком уязвимом положении, как-будто с него в прямом смысле сняли кожу. Накахара ещё никогда не находился с ним в такой непосредственной близости, непроизвольное чувство стыда за совершенное никак не давало успокоиться, словно его обнажённого согнали на всеобщее обозрение. Заметив его реакцию, Чуя начал аккуратно забинтовывать оставшиеся части тела, он боится лишний раз прикоснуться к шатену будто-бы он из фарфора, настолько хрупким его сейчас воспринимает мафиози. Дазаю оставалось лишь безучастно смотреть на всё происходящее. Закончив, рыжеволосый поднял голову и посмотрел на лицо Осаму. Всё покрасневшее и распухшее от слёз, но тем не менее такое очаровательное в своём уныние. Он медленно подносит кисть руки к его лицу и большим пальцем ведёт по щеке, вытирая наполовину высохшие слезы. Дазай дрожащей рукой останавливает его, перехватывая запястье. – Ты не должен был. – Не должен был что? Спасать тебя? – Не должен был видеть меня в таком состоянии. Думаешь сейчас наверное ”бедный Осаму, как ему плохо“. – Да что с тобой! Ты пытался умереть, как ещё я мог поступить? – Я не умереть пытался, Чуя. Я врежу себе потому-что не могу иначе справиться с переполняющими меня эмоциями, – он высказал ему всё, что накопилось в душе. – Но ты ведь всегда говорил, что не терпишь боли, – Накахара не повышал свой тон, но доля непонимания и даже возмущения прослеживалась. – Да, но ты не представляешь то, насколько сильно боль в душе невыносима, в сравнении с терпимой физической болью. – Что повлияло на тебя? Как ты оказался в мафии, может что-то из твоего прошлого заставило тебя хотеть умереть? – Я с рождения не воспринимал себя частью общества, просто не вписывался в него, – его голос подрагивал в некоторые моменты, – Сначала я хотел умереть из-за того, что я не могу влиться в социум. А потом и вовсе потерял все жалкие надежды и смысл продолжать. – Но ведь людям несвойственно направлять агрессию на самого себя, так как это противоречит основной задаче - жить, – Чуя произнёс это с долей неуверенности, как-будто и сам понимал абсурдность сказанного. – Смерть - это лишь часть жизненного цикла. Так зачем мешать людям умирать, если смерть - естественный конец каждого. – Порой люди так обеспокоены нравственной оценкой самоубийства, что забывают о том, насколько людям тягостно продолжать существовать, – произошедшее тогда в больнице определённо что-то поменяло в нём. – Как вообще можно уверенно говорить о людях? Люди разные, и если у кого-то меньше было проблем в жизни, это не повод романтизировать их и обесценивать проблемы других людей, – эта проблема касалась его напрямую, он просто обязан высказаться, – Лично у меня попытки суицида случаются обычно вовсе не потому, что я просто хочу умереть. – Люди умирают каждую третью секунду. Как иронично, что ты умудряешься обмануть смерть каждый раз? Объясни же наконец в чём твоя проблема. – Когда смерть рядом, безотказно послушная, то становится возможной жизнь, ибо именно смерть даёт нам воздух, простор, радостную легкость движения - она и есть возможность. Я думаю, нет, я знаю, что в моменте перед смертью, пойму в чём был смысл всего сущего, в миг, когда вот-вот окажусь за гранью, откуда нет возврата. – Пожалуйста, будь аккуратнее с тем, что ты говоришь. Сколько бы люди не утверждали, что слова ничего не значат. Однако всем досадно слышать что-то разрушительное для себя. – Вы все непременно изволите прослезиться, узнав о моей смерти, но если вы дадите себе подумать о том, сколько огорчений приносила мне жизнь, и как я рад, что могу наконец освободиться от нее, – он резко ринулся своим телом на рыжеволосого и расположил голову на его плече. Дрожа, он захлебываясь слезами, буквально упал на руки парня, – Я так устал носить маски! Да я сам и есть сплошная фальшивая маска, лишь подобие человека. Мне с каждым днём всё противнее находиться в своём теле. Поверь мне стоило больших усилий дожить и до этого дня... В самые трудные моменты именно Дазай был рядом с ним. Он просто не мог не быть рядом с ним. Дазай спас его когда товарищи предали и оставили одного умирать, именно Осаму стал его первым и единственным другом после Овец. Их связывает не только общие воспоминания, но и ощущение связанности их способностей. Чуя был юным и ещё думал о таких вещах, как судьба и соулмейты, и другой тому подобной чуши, думать о том, как идеально их способности подходят друг другу. Не считающие себя достаточно человечными. Двойной Черный, действительно составляли гармоничный дуэт. Дазай кажется уснул, Накахара впервые видит его таким безмятежным. Он боялся сделать иной раз вдох, боясь спугнуть его сон, и вслушивался в мерное дыхание напарника. Лёгким движением руки просунул за ушко каштановую прядь, открывая зефирные щёчки и холмик носа. Ему нравилось перебирать его кучерявые волосы, пахнущие омытой дождем мятой. Разглядывая Осаму, взгляд мафиози зацепил ослабший узел бинта. Из под высвободившейся марли на левой руке, где у большинства выгравировано имя родственной души, отчётливо читалось «Чу». Любопытство исполнителя взяло над ним вверх, и он решает приспустить полоску бинта. Какого было его удивление, когда он прочитал всё полностью, он не поверил глазам своим, и внимательно перечитывал написанное на запястье шатена «Чуя Накахара». Сердце сначала замедлилось, но потом начало биться с дикой скорость и всё это подкреплялось состоянием странного волнения. Он и до этого не знал, как реагировать на противоречивые чувства, которые Дазай вызывает в нём с первого дня их знакомства, но с этого момента всё стало в разы запутаннее. Ему хотелось закричать и возненавидеть Осаму за то что тот не признался в этом, но ненависти к нему он не чувствовал уже давно, и не был уверен, что вообще сможет. Он прижимается к нему, обхватывая руками, подсознательно пытаясь защитить. За эти дни много поменялось в их отношениях, многие завесы тайн и самообманов раскрылись, что теперь и не знаешь, как смотреть друг другу в глаза. Кто бы мог подумать, что за безразличной оболочкой Осаму скрывается сентиментальный подросток, хотя скорее ребёнок. Чуя сейчас находился настолько близко, насколько это возможно, придавленный телом Дазая. Накахара пытался утихомирить весь бессвязный поток мыслей и оставить всё на завтра. Ему за непродолжительное время удалось заснуть, что являлось редким случаем, ещё реже ему снились сны, а если и снились, то всегда кошмары. Но видимо сегодняшний день позволяет себе ещё одно исключение из правил. Сон Накахары был в чёрно-белым: Чуя вместе с Дазаем переправлялись через мутную реку, как вдруг эхом раздалось карканье вороны, которая затем пулей полетела прямиком в воду. Внимательно приглядевшись он видит в глубине тонущего Осаму. Он хотел было нырнуть за ним и спасти, но его передернули. Тот Осаму, что находился с ним рядом в лодке настойчиво просит его не делать этого, потому что так и должно быть. Но он ослушался и отправился за ним, чувство страха смерти щемило его сознание, но погрузившись в воду полностью сошло на нет. Он пытался достать до Осаму, но он лишь всё глубже уходил на дно, казалось, что это происходит в реальности. Когда Чуя понял, что и сам не сможет всплыть, то начал задыхаться в приступе. Проснувшись его не покидало ощущение реальности того, что ему снилось. Грудь Чуя резко вздымается и опускается, а он пытается прийти в себя. Но внезапно спохватился, завидев что Осаму нет, и удостоверился, что он отсутствовал в повсюду. Лишь спустя некоторое время поисков он обнаружил на кухне неумело приготовленный завтрак и запискуС добрым утром, Чуя! Не волнуйся за меня, я поехал по делам к Мори-сану. Пожалуйста, поешь завтрак, я старался)) И ещё прости за всё, что совершил и совершу. Отныне я тебя не побеспокою.
Но осведомившись о том, куда пропал напарник, беспричинная тревога не проходила. Что вообще означает «Я тебя больше не побеспокою». Неужто... Он незамедлительно поехал в офис мафии, ожидая встретить там Осаму. Охранник доложил ему, что тот был у Мори утром, но из здания мафии он не выходил и никто не знает где он, что очень странно. Чуя решает пойти в кабинет Огая и разузнать у него. Босс привычно восседает в своём кресле, сминая пальцы в замок, поглядывая на Элис, которая рисует на полу. – Здравствуйте, Мори-сан. – Здраствуй, Накахара-кун. Ты бываешь у меня чаще, чем Дазай-кун. – Я пришёл поговорить кот раз таки о нём. Извините за дерзость, но я точно уверен в том, что вы знаете, кто соулмейт Дазая. – Чуя, ты когда-нибудь думал, зачем тебя завербовали в Портовую мафию? — мафиози заметно напрягся. Спустя небольшую заминку Мори продолжил, — Я с самого начала знал, что вы с Дазаем - истинные соулмейты. – Так вот в чем дело. — Я думал, что хотя бы ты сможешь наделить его жизнь смыслом, ради которого он захочет жить и работать в мафии, чтобы когда-нибудь занять моё место. Обычно же так с истинными и происходит. – Только вот как объяснить то что написано у нас на запястьях, – Чуя задрал рукав и открыл свою метку с именем «Сюдзи Цусима». – Как я мог об этом забыть, – Мори, словно прозрел, – Сюдзи Цусима - настоящее имя Дазая, которое он носил ещё до знакомства со мной. Он никогда не рассказывал тебе? Мы познакомились достаточно давно, я был врачом в закрытой академии, откуда вместе с Цусимой-куном, впоследствии благополучно сбежали. – Это многое объясняет. Только вот, почему Дазай раньше ничего не сказал? – Я и сам до конца не понимаю Дазая, он остаётся для меня самой непонятной загадкой. Я видел то, как боль в его глазах только прибавлялась с каждым днём, а желание жить угасало с каждой минутой, и ничего не мог с этим поделать, – Мори в мгновение похолодел, а воздухе витало сожаление, – Совсем забыл он просил передать тебе письмо, – передав конверт, Накахара судорожно его вскрыл, и начал вчитываться в содержимое.Милый Чуя
Когда ты будешь читать эти строки, меня наверное уже не станет. Я просто хочу чтобы ты узнал, как отчаянно я влюблён в тебя с первого дня нашей встречи как мне тяжело. Знал бы ты, как мне хочется прежде чем уйти из жизни искренне обнять увидеть тебя в последний раз. Я ни за что не смог бы сказать тебе это лично. Сказать, что я люблю тебя. Ты мой соулмейт, и я унесу эту тайну с собой в могилу. Однако у меня такое чувство, что если я унесу эту тайну с собой в могилу, меня станут осуждать за то, что я покончил с собой, люди, которые и пальцем не шевельнули, чтобы мне помочь, станут с умным видом порицать меня. Мне довольно того, что ты, только ты, узнаешь об этом, узнав же, тихонько вздохнешь с мыслью «вот оно как, а я и не знал…» Большего мне не надо.
Твой Сюдзи Цусима.
Печальное, какое же печальное завершение...