В огне своём

Глядя на спящего Азирафеля Кроули думал о том, что совершенно не представляет что ему делать, если ангел сломается. Как это бывает с людьми демон видел, и отнюдь не единожды, а вот с ангелами? Нет, не тогда, когда они устраивают бунт, бессмысленный и беспощадный, или начинают задавать вопросы не вовремя и не к месту... С этим всё ясно — примеры на лицо! Валом... Что делать с этим вот уставшим и больным пернатым, который вечно за что-нибудь переживает и влёгкую потратит остатки сил на какую-нибудь Очень Важную Глупость, выгорая в пепел? Как уберечь? От сбрендившего Рая, от затаившего обиду Ада, случайной жестокости тварного мира и грязи душ творений Божьих, которые сами из себя за эти тысячи лет такое сотворили, что иной раз обнять и плакать! Яблоко? Вы шутите! Нельзя искусить того, кто не хочет быть искушённым. Можно принудить, обмануть или не вмешаться, позволяя совершить ошибку, но — не искусить. Искушение работает иначе. Искушение — это желание, а желания... Они как те пресловутые фломастеры — на цвет и вкус... Мысли оборвал сонный полустон-полувздох беспокойно завозившегося Азирафеля. Кроули подался ближе, мягко касаясь виска спящего ангела. — Что, Азира? Азирафель не ответил, только чуть повернул голову, прижимаясь пылающей щекой к прохладной ладони. - Ах ты ж... Ну конечно. Лихорадка. Как он мог забыть?! Расслабился, решил, что если сразу не началась, то уже и не будет. Птица наивняк, а не Эдемский Аспид! И что теперь делать? Подумав, Кроули решил оставить все как есть: ситуация не критичная, "аптеку" он откуда угодно достанет, причем любую, а чем дольше ангел спит — тем меньше сил тратит. Разбудить его, опять же, всегда успеется! Пусть спит. Вот только ладонь холодную на лоб положить осторожно: и температура снизится, и лечить его так на всех уровнях легче. Главное, эмоциями не звенеть сильно — даже сквозь сон почувствует и сам не знает, что учудит! Ангел он такой... ангел. Вот, спрашивается: кто его просил лезть в сорок первом в авантюру с нацистами так? Подставляясь под пулю? Мог бы просто отправить книги с посыльным, а уж Кроули бы проследил, чтобы они вернулись к хозяину в целости и сохранности! Соглашение и всё такое... Так ведь нет же, молчал, пернатый, как рыба об лёд, и изображал из себя приманку! Если бы информатор не принёс вовремя весточку — кто его знает, чем бы эта "стрелка" в церкви закончилась... Демона передёрнуло, а ноги непроизвольно поджались, будто снова под ними был нестерпимо жгучий церковный пол... Ангел тогда не просто чудеснул — своими крыльями и спиной закрыл, спасая от святой шрапнели разлетавшихся во все стороны обломков алтаря и брызг святой воды, а потом все рекорды по чудесам побил, до нервного тика выбешивая начальство: на модельные ботинки всё-таки прилетело, и когда капли просочились сквозь тонкие линии обувных швов... Они в итоге добрались до магазина только благодаря "Бентли" и Азирафелю. Сколько тогда ангел его выхаживал, неделю? Больше? Прятал от всех, доставал сверхдефицитный по тем временам горький шоколад. Не эрзац — настоящий шоколад! — густого тёмно-коричневого, почти чёрного цвета, одуряюще пахший тропическим солнцем, сладко-терпкий и горький, как арабский кофе, шоколад — единственную сладость, по которой Кроули с ума сходил... Где Азирафель только его брал? Несколько лет ведь жил, как простой смертный — берёг скудный лимит чудес на помощь пострадавшим от бомбёжек людям и животным, да охрану своего магазина... А какой рапорт ему тогда пришлось составлять для Канцелярии и Гавриила, подводя "железобетонный обоснуй" под свои "несакционированные действия"! Как он корпел тогда над бумагами: обнять — и плакать! И не вспылил ни разу, губ не поджал, не упрекнул ни во время, ни после. Кроули вздохнул, подул холодом на ладонь, осторожно вернул её на горячий лоб, невесомо погладил пальцем светлые завитки волос. Эх, Ангел, чудо дивное... Может все остальные из эфира сотворены, но этот — точно из любви и праведности. Это же надо — взбунтоваться и не Пасть... Демон крупно вздрогнул, непроизвольно потирая грудь, в которой испуганным зверем заметалось сердце его тела, дёрнулись судорожно в нематериальном плане чёрные крылья... И беспокойно шевельнулся в пледах Азирафель, хмуря светлые брови. Опомнившийся Кроули тихо и успокаивающе зашипел, мимоходом радуясь талантам своей многогранной сущности: шипение может ошеломить, напугать, ввести в ступор, убить, оглушить или — вот как сейчас! — успокоить. Если бы оно ещё могло уберечь ангела от него самого! Не могло. А жаль... Азирафель проснулся после обеда (как сказали бы в древнем теперь Риме "в восьмом часу дня"*), облизнул покрывшиеся сухими корочками губы, виновато улыбнулся: — Извини, мой, дорогой, кажется, нынче я был плохим собеседником. — Ничего, за то ты оказался хорошим пациентом, в кои-то веки! — Кроули убрал прохладную ладонь с ангельского лба, как бы случайно помог сесть и укутаться пледом: Азирафеля всё ещё слегка знобило. — Чаю? — Пожалуй... — По-русски**? — Да, мой дорогой, спасибо. Они пили чай в уютном молчании: смотрели на озеро и его обитателей, игру света и тени в кронах, плывущие облака... Зефир и круассаны таяли во рту, оставляя шоколадно-ванильное послевкусие непритязательного счастья и это было ценнее всех сокровищ мира. И хотелось остановить момент, чтобы это прекрасное чувство осталось навсегда... Азирафель тихонько вздохнул, потому что это ощущение счастья с Кроули одно на двоих, теплое и недолговечное, зафиксировать невозможно: Время — вектор, так его сотворил Господь, и остановить мгновение — это как угодить в янтарь, застрять неподвижной мошкой в ярком тёплом камне, ради одного-единственного мгновения лишая себя всех остальных, не менее прекрасных. Зачем? Те, другие мгновения, имеют свой вкус счастья и не менее удивительны! Как разговор на стене Эдема, случайные встречи и хиосское вино, упавшие с рук цепи, спасённые от взрыва книги, блинчики с брусничным сиропом, чудом освободившийся столик в "Ритце", пятно краски, убранное с сюртука, остановленный Апокалипсис и приятно-прохладная ладонь на гудящей от лихорадки голове... — Ну что, ангел, ты как? Готов возвращаться обратно или ещё погуляем? Кроули, отставивший опустевшие чашку и термос, чуть заметно улыбнулся, а в стёклах темных очков весело отразился пронизанный солнцем лес. Вот прям Безмятежность безмятежная! Только Азирафеля ему обмануть не удалось: ангел чувствовал тревогу и усталость своего демона-хранителя и был категорически против ухудшения ситуации: — Я за то, чтобы вернуться, если ты не против, конечно. — Не против, ангел, совершенно не против! Надеюсь, что маленькое демоническое чудо не испортит настроения? — Твоё только поднимет, — вернул лукавую улыбку Азирафель. — Я соберу вещи. — Ой, ангел, я тебя умоляю! — воскликнул Кроули, в деталях представив себе процесс, и быстро щёлкнул пальцами...