Семь моментов нашей любви

      Серёжа ощущал холод ровно до семи лет. Родители в детстве говорили, что это продлится ровно до тех пор, пока его родственная душа не окажется рядом. Разумовский не помнил их слов, слишком маленьким был, да и не обращал особого внимания. Куда интереснее было кутаться в цветастое одеяло и прижимать к себе плюшевого динозаврика, у которого были очень добрые глаза. Серёжа обожал спать с ним в обнимку.       Попав в детский дом, Разумовский первое время не обращал на холод внимания. Он не мог привыкнуть к мысли о том, что теперь это место — его дом на долгие годы, что родители ушли и никогда больше не вернутся. Детский мозг не воспринимал всю эту информацию, кучей свалившуюся на Серёжу, и первое время он рвался домой. Плакал, кричал, умолял. Воспитательницы старались успокоить несчастного ребёнка, но всë было бесполезно. Единственное, что смогло помочь, — время. Разумовский перестал истерить спустя три месяца. Только по ночам он давал волю чувствам и тихонько плакал в подушку, сжимая старую наволочку до боли в пальцах. Ещё через полгода он перестал плакать вовсе. Закрылся в себе, не разговаривал ни с кем. Да никто особо и не стремился за общением к рыжему чудаковатому мальчику.       Серёже хватало своей компании. Он попросил у одной из воспитательниц, той, что показалась ему более добродушной, какую-нибудь тонкую тетрадку и карандаш. Женщина кивнула, пообещав принести всё на следующее утро, и не обманула — Разумовский рисовал свой первый рисунок на толстую тетрадь с зелёной обложкой. Получилось что-то отдалённо напоминающее динозавра.       Ещё спустя год Серёжа понял, что дети очень злые по своей натуре. Узнав, что помимо всего случившегося Разумовский ощущает холод гораздо сильнее, чем другие, его начали задирать и за эту особенность. Серёжа не знал, почему все срывают свои обиды на нëм, но поделать ничего не мог. Драться не умел, да и телосложение не особо позволяло, убегать получалось в очень редких случаях. Поэтому выход был один: терпеть и по возможности игнорировать все выпады в его сторону. Делать это было сложно, особенно когда на тебя набрасывается кучка ребят постарше, но Серёжа старался. Он вёл себя ещё тише, чем раньше, сидел в столовой на приëмах пищи в самых дальних углах и носа не показывал. И постоянно очень сильно мëрз.       В один момент Разумовский решил, что он и вправду бракованный, а все слова, что говорили в его сторону, правдивы. Иначе как объяснить тот факт, что другим тоже холодно, но они не дрожат каждую минуту своей жизни, выискивая, чем бы ещё укрыться, чтобы согреться? Особенно когда это вообще не помогало. Серёжа вычитал, что то тепло, которое ему так необходимо, можно получить только одним способом — другим человеком. И не абы каким, а своим, родственным. Второй душой, как говорили некоторые романтики. Разумовский тихонько вздыхал, прочитывая одну и ту же информацию, и ставил книгу на полку. Мальчик прекрасно понимал, что ему ничего не светит в этом мире.       А потом появился Олег. Как только его завели в комнату к жившему в одиночестве Серёже — Разумовский почувствовал, как внутри разливается тепло. То самое, от которого проходит дрожь, и хочется стянуть с себя чуть ли не всю одежду — слишком тепло, слишком приятно. Волков почувствовал тоже самое, но вида не подал. Хотел дождаться, пока воспитательница уйдёт. И как только за женщиной закрылась дверь, Олег подошёл ближе к Разумовскому и протянул руку:       — Привет, моя родственная душа.       С тех пор они всегда были вместе. Серёжу перестали задирать, даже не смотрели в его сторону — сломанные носы и парочка рук (за которые нехило влетело) отучили местных детишек трогать рыжеволосого Разума. А тот, в свою очередь, почти не отходил от Олега. Волков в общем и целом был только «за». Они вдвоём ходили в библиотеку и листали красивые энциклопедии, которые так нравились Серёже, читали фантастику и детективы, полюбившиеся Олегу. Вечером, когда на улице было тепло, они выползали на укромную скамейку на территории детского дома и сидели до самой ночи. Разумовский рисовал закат, иногда какие-то очертания осточертевших стен и Олега. Волков у него получался лучше всего, хотя с анатомией Серёжа не особенно дружил. Но Олег выходил словно живой, с такими же чертами лица и эмоциями. Разумовский этот феномен ничем объяснить не мог, а Волков говорил, что он просто очень талантливый.       Они настроили столько планов на совместное будущее, что с лихвой хватило бы на лет пятнадцать вперёд. И несмотря на то, что в одиннадцатом классе, аккурат перед экзаменами, Серёжа узнал, что Олег хочет пойти в армию, они всё равно цеплялись друг за друга и клялись оставаться вдвоём. Волков уезжал с тяжёлым сердцем, старался звонить, когда была возможность, а Разумовский пахал за двоих: очень хотелось ему, чтобы к приезду Олега он мог завести своего мужчину в уютную квартиру и накормить самой лучшей едой, которую готовят в ресторанах. Серёжа учился днём, кодил вечером, подрабатывал ночью, создавая несложные программки для частных магазинчиков, а утром, часов в пять, садился за домашние работы, которых накидывали им сполна. Времени на отдых не оставалось вообще, Разумовский чувствовал, что ещё немного, и он уснёт прямо по пути в универ.       А потом внезапно стало очень холодно. Как тогда, до встречи с Олегом. В первые дни Серёжа решил, что простудился, и его знобит. Ещё через неделю он заподозрил неладное и позвонил Волкову сам, хотя они договаривались, что делает это Олег, когда у него появляется возможность. Но Волков не выходил на связь почти месяц, уехал на особое задание по контракту, который подписал недавно. Хотел подзаработать сам и приехать не с пустыми руками. Серёжа тогда ругался сильно, переживал, но Олег настоял — всё будет хорошо, он просто отработает четыре года и вернётся на гражданку. К тому же ему будут давать отпускные, и они обязательно будут видеться. А к тому времени, как Разумовский закончит университет, Волков как раз и вернётся. Будут вместе жить и покорять новые высоты.       Странный конверт пришёл посреди недели — Серёжа писем не ждал ни от кого, поэтому он немного настороженно разворачивал бумагу, кутаясь в плед. Холод всё никак не уходил, и Разумовский записался ко врачу: вдруг что-то серьёзное. Развернув наконец письмо, он вытащил одну сложенную бумагу, развернул её и замер, вчитываясь в текст.       Олег погиб. Почти месяц назад, на одном из заданий в Сирии. Бомба взорвалась в тот момент, когда он с отрядом ворвался в здание, где предположительно находились террористы. Холод начал чувствоваться отчëтливей, но Разумовский не придал ему значения.       Он молча встал, отложил бумагу и подошёл к комоду. Вытащив из старой выдвижной полочки совместную фотографию, оставшуюся перед отъездом Волкова, Серёжа почувствовал слабость и наконец понял, что случилось. Крик разнëсся по всей комнате, однозначно распугивая соседей во всём подъезде, но Разумовскому было плевать. Он потерял единственное дорогое в своей жизни и кроме леденящего холода, какого не было в детстве, не ощущал ничего.       Серёжа продержался ровно неделю. На восьмой день он, измученный очередной истерикой, пошатываясь подошёл к столу, взяв лежащий на нём нож, и резким движением прошёлся по запястью. Кровь не брызнула, как это было показано в некоторых дешёвых фильмах, а просто струйкой потекла вниз. Разумовский не чувствовал боли. Он перерезал второе запястье и опустился на пол. Все мечты о светлом будущем давно померкли, Серёже казалось, что за эти семь дней он прожил все свои годы наперёд. Своя собственная социальная сеть, маяком горящая где-то впереди, перегорела, оставив после себя тусклое свечение, которое больше никому не было интересно.       Заметив валяющуюся на полу всё ту же совместную фотографию, Разумовский потянулся к ней, укладываясь головой рядом, и, положив руку на матовую поверхность, закрыл глаза, из которых в последний раз сорвались несколько слезинок.