Из прошлого

— Ты придурок, ты знаешь об этом? — Ты трижды это повторил. — Но до тебя, сука, все никак не доходит: ты только что говорил, что не отдашь мне мой же меф, а теперь предлагаешь его? Ты долбоеб? — Карма охуевал без всякого стеснения. Для него поступки Асано сейчас были ещё менее логичны, чем его собственные, а он, на секундочку, все ещё говорил с Гакушу. Сын директора, грёбаный гений и так далее, и так далее. Человек, способный продумать очень и очень многое, причем совсем один, и умудряющийся проводить сложные схемы, ни в чем себе не противореча. Акабане уже попытался его постебать, но правда была в том, что это было не смешно. Это пугало. Случайность встречи, нелогичный поступок, агрессия с пустого места — все это Карма мог вынести вполне легко. В конце концов, он сам повел себя, как та ещё скотина. Но это никак не оправдывало и не объясняло спокойную настойчивость, с которой Гакушу смотрел на Акабане, ожидая разрешения достать наркоту. Потому что что бы Асано ни делал раньше, он никогда не предлагал ничего подобного сам. И теперь уже Карма начинал жалеть, что его тупое любопытство привело к тому, что он не забил хуй, а вслух озвучил вопросы, которые перебирал в голове всё то время, пока ждал возвращения хозяина квартиры. Опять, сука, тупое любопытство, из-за которого у него были все проблемы. — Ты же сам сказал, что хочешь знать, какого хуя я тебя сюда притащил? — …Да… — А я тебе врать не хочу. А чтобы не врать, мне нужно это, — Асано достал из кармана пакетик и слегка потряс им. «Пиздец», — подумал Карма, все ещё охуевая от происходящего и внезапно вскрывшихся причинно-следственных связей. «Пиздец», — подумал Асано, охуевая не меньше, но уверенно доставая разделочную доску и карточку из кармана. Тишину в комнате нарушал только равномерный стук подготовки порошка к употреблению. Акабане решил не мешать, только искоса поглядывал на то, с какой педантичной тщательностью Гакушу проделывает все необходимое. С одной стороны, это успокаивало: значит, он остался таким же, каким и был раньше. Но раньше все эти охренительные качества были направлены на что-то более полезное, чем наркотики, пусть и относительно лёгкие, и сам Асано ощущался иначе. Карма принялся изучать взглядом совершенно неинтересный пол — уж лучше это, чем понимать, что раньше не было у Гакушу ни привычки практически безостановочно курить (он вообще не курил, блять, раньше!), ни этой тяжёлой мрачности, прибивающей к полу сотней гвоздей. — Эта карта — проходка в ВУЗ? — вопрос был задан, чтобы хотя бы тишину развеять, но вызвал совершенно обратный эффект — стало ещё хуже. И это они хуй пойми с чего решили по душам поговорить, ага. Впрочем, был в этом неплохой момент: если Гакушу учел все эти тонкости разговора заранее, то ясно, почему настаивал на дури. Хоть в чем-то он все ещё на себя похож. — Да, — запоздалый ответ, полный разочарованного безразличия. — Рад за тебя, — вышло само, причем совершенно искренне, но Гакушу, говнюк, все испортил — только хмыкнул в ответ, копаясь в поисках купюры. — А ты?.. — Нет, я не учусь. — А чего так? Слова просто застряли в горле, хотя вопрос был совершенно дежурным. Если сначала Карма почти испугался готовности Асано перейти черту беспамятства и думал, что предпочтет на сегодня остаться трезвым, то теперь склонялся к тому, что это его, Акабане, дурь, и забрать себе он должен по меньшей мере половину. Не признаваться же, что уже не понимаешь, как говорить обо всех этих штуках, составляющих твою жизнь, на трезвую голову. Асано деликатно не переспрашивает. Возможно, потому что не хочет, чтобы потом переспрашивали его. Явно решает помолчать, пока еще есть возможность, и только подзывает тихим «эй», протягивая доску и свёрнутую купюру. Четыре дорожки. Карма уничтожает две из них секунд за пятнадцать. Асано со своими возится дольше — около двадцати пяти. Значит, опыт растерял — иначе и быть не может. Теперь дело за малым: нужно выждать минут пятнадцать, чтобы процесс оказался полностью запущен, и Акабане упирается взглядом в часы, засекая время. Интересно, сколько они будут так молчать? «Зачем я на это согласился?» «Какого хрена я это предложил?» «Почему он так настаивал?» «Почему я просто не дал ему уйти?» Тишина давит на голову, и Асано сдержанно кашляет, борясь с очередным приступом тошноты. Гакушу следит за минутной стрелкой не менее внимательно, чем Карма, но куда напряженнее, и это становится заметно. — Эй. Давай ты вернёшься, — Карма похлопал по дивану рядом с собой, проявляя внезапную заботу. Отчасти, конечно, заботу о себе: нихуя некомфортно, когда мрачнейшего вида человек возвышается где-то в тени шкафов, пиля взглядом то циферблат, то тебя самого. Удивительно, но Асано слушается: тяжело опускается рядом, ослабляя ворот рубашки. — Ну? — молчать и дальше Акабане неловко. К тому же лучше начать сейчас, чтобы по ходу разговора общаться уже нормальнее. Мефедрон не помогает стать общительнее, если даже не пытаться что-то сказать — это Карма хорошо знает. — Что у тебя с ВУЗом? — попытка начать с нейтральных вопросов, но Акабане морщиться в ответ. — Нет уж, ты первый. А я попозже отвечу. Там долго. Так, что у тебя..? — доформулировать Карма не успел. И вроде ничего страшного, но обидно распознавать чужой хитрый ход с опозданием: если нет конкретного вопроса, конкретный ответ можно и не давать. — Много чего, — Гакушу чиркает зажигалкой, снова закуривая — тянет время. — Отец умер, — прозвучало слишком легко. А Карма, кажется, ещё не забыл, как рассуждать о состоянии человека и делать выводы: если так легко, то, вероятно, это самое нестрашное из того, что случилось. Или же наоборот настолько тяжёлое, что молчать у Асано больше не был сил? А может, вообще шпилька по поводу подколов, которые Акабане себе позволил? Треклятые сомнения лезли в голову, как тараканы, и Карма предпочел закрыть глаза и сосредоточиться. — Умер внезапно, оставив после себя кучу долгов. Пытался что-то начать. Как помнишь, я ещё в старшей школе был не в курсе. — Жесть. Вот чем он был занят, оказывается. И все это дерьмо свалилось на тебя? — Именно так, Карма. Я по самую шею в этом дерьме, — в голосе Асано скользили ноты отчаяния, но уже настолько приевшегося, привычного, что у Акабане невольно сердце пропустило удар: ему с поступления в старшую школу не хотелось, чтобы Гакушу звучал вот так. А ведь уже тогда экс-директор стал тотально игнорировать существование сына, слишком увлеченный новым проектом и, вероятно, желающий с помощью него научить Гакушу ещё чему-то. — Поэтому и живу здесь, в студии. Учусь. Свожу концы с концами. — Ну знаешь ли, ты в этом вполне успешен, — хмыкнул Карма почти завидуя. Впрочем, не столь важно, куда ты падаешь. Важно, как много ты пролетел. И, если подумать, привычная жизнь Асано разбилась с громким треском, рухнув очень прилично. Так что немудрено, что Гакушу недоволен. Хотя объясняло это не все… — Твоя очередь. Асано затянулся, наконец взглянув на Карму. На секунду Акабане залип: зрачки Гакушу уже были шире обычного, а в полумраке сквозь дым фиолетовый тон его глаз завораживал. — Ты про учебу спросил. Меня выгнали. — В смысле? — в вопросе явно читалось «ты меня пиздец бесил тут, но ты же не тупой», что с одной стороны оскорбляло, а с другой — даже радовало. — Поссорился не с тем человеком. Выбесил он меня: поступал, как последний мудак. Ну я ему и врезал. А он оказался важным перцем и хорошенько испортил мне жизнь, сделав так, чтоб меня отчислили. За антисоциальное поведение. — Пиздец, такое вообще бывает? — Не ебу, но у меня всякое бывает. — И как ты теперь? — Блять, да нет никакого «теперь». Родители были в бешенстве, слушать ничего не желали. Я и ушел, разругавшись с ними в пух и прах. Перебиваюсь как-то. Работаю, где придется. Нигде не задерживаюсь. Не могу. Карма замолк. Видимо, наркота давала свой эффект, делая слова легче. Асано же, похоже, не знал, что на все это ответить: оно и понятно, обсуждать было совершенно нечего. Многое и так было ясно: у Кармы в жизнь дурь и нестабильность, у Гакушу — стабильные долги и жесткая зависимость от никотина. По сути, не так сильны и различия, ведь каким боком не поверни, все равно задница, а не жизнь. Подумав, видимо, что-то похоже, Асано тяжело выдохнул дым и опустил голову Карме на плечо. — Ты чего? — Да так. Помнишь, как мы с тобой в школе развлекались? Не на учебе, а после. — Не помню. — Врешь, — все так. Но есть вещи, которые лучше не ворошить. — Гуляли с тобой. Так смешно было: на уроках ты меня убить был готов, как и я тебя, а потом мы же встречались вечером и гуляли хуй знает до скольки. То у тебя оставались. То у меня. — Блин, Гакушу, тебя что, две дорожки так разговорили? — это должна была быть насмешка, но получилась весьма жалкая попытка перевести разговор. — Да иди ты нахуй. Между прочим, это ты в первый раз наркоту притащил. До сих пор не представляю, где, как и зачем ты ее достал. — А я не представляю, нахуя ты тогда согласился попробовать. — Это было так… необычно. И весело, — Асано затянулся с каким-то полумечтательным видом, а после вдруг протянул Карме сигарету. Акабане не взял, но осторожно прильнул губами, с наслаждением закуривая. Однако стоило только прикрыть глаза, как вместе с дымом в легкие вошли воспоминания, вырвавшиеся небольшим кашлем: когда-то они часто так делали. Именно поэтому, возможно, Гакушу сейчас поступил подобным образом. «Вот же зараза хитрая». Главное было не вспомнить, как после таких прогулок… — А помнишь, как мы… — Слушай, заткнись, все равно не вспомню, — а точнее, Карма просто все еще не хотел вспоминать, но Асано умолк только на секунду, посмотрев, но словно бы не заметив, что все эти «а помнишь» больше походили на яд, чем на что-то хорошее. — Нам было классно. Признай это, — Гакушу выпрямился, вдруг совершенно перестав улыбаться. Акабане же, вопреки собственному ожиданию, молчал — снова лгать, пытаясь что-то опровергнуть, бесполезно, ведь Асано все равно не поверит. — Одного не понимаю. Ломаю голову три года, блять, и все равно не понимаю. Почему ты тогда ушел? Ты просто… исчез. И все. Не звонил, не писал, сам не откликался. Скотина. «Скотина, все верно», — Карма кивнул, а после пожал плечами. Легко, непринужденно — а разве можно было что-то сказать? И разве сейчас это вообще важно? — А что, по-твоему, нужно было все сохранить? Встречаться, гулять, пить? — Мы целовались. — Господи, не знал, что ты такое сентиментальное чмо. — То есть, тебе было похуй? — Да, — секунда тишины — падение в пропасть. — Нет… — И ты все равно съебался. — Да блять, как ты себе это представляешь? Ты, я, наркота, что дальше? Ты, такой весь спокойный, успешный, аж тошно. И я. Ты будто меня не знаешь. Не строй тупого, мимолетом все пережить можно, а на постоянке вышло бы дерьмово. Слишком мы разные, — кажется, поговорить не вышло. Акабане совершенно точно начал жалеть, что вообще повелся на всю эту хуйню, и встал, надеясь, что теперь уйдет из этой квартиры от греха подальше. Да, именно так, а потом выпьет чего-нибудь, все забудет и останется только обходить этот район, чтобы избежать ненужных встреч, но… — Были разные. Карма оглянулся. Асано смотрел на него снизу вверх, но помимо холодной сдержанности во взгляде, в выражении уставшего лица скользило сожаление. Захотелось завыть или врезать Гакушу, чтобы он больше не смотрел так, но поздно — момент проебан, и если врезать ещё можно, то вернуть былую решительность так просто не удастся. — И чего ты хочешь? — раз перешли на строгий тон, то почему бы его не поддержать? Асано опустил взгляд — вопрос сложный, на одной дури ответ на него не дашь. — Мы что же, в самом деле все проебали? — Пф, а ты как думаешь? — Карма. Давай… начнем сначала, — Акабане подумал, что это прозвучало достаточно банально, чтобы рассмеяться. Но Асано выглядел совсем не так, чтобы было смешно, скорее возникало ощущение, что ему вдруг стало легче, словно он вскрыл рану, и из нее единым потоком хлынул гной, наконец покидающий его тело. Это было бы омерзительно. Ровно настолько же, насколько глупым было то, что Карма позволил себе сделать дальше: наклониться и поцеловать. Теперь уже глупо отрицать, что что-то помнишь, потому что впервые у них это было точно так же. Только вкуса дыма в поцелуе было в разы меньше и получалось скорее неловко, не то, что сейчас, когда Гакушу настойчиво притянул Акабане к себе, не дав слишком быстро сбежать от собственного поступка. В тот, в первый раз они потом ещё смеялись пол ночи. Потом пили, снова целовались, снова смеялись. Тогда это правда ничего не значило. А что сейчас? Ничего. Наверное, все так же ничего. Гакушу отвечает на поцелуй мягко, но бегло, быстро отстраняясь, но удерживая за край футболки. — Ты останешься? — голос спокойный, почти бесцветный. Карма пожимает плечом: — Сегодня, если просишь. Кстати, откуда футболка. Знакомая. — Так твоя же. Со школы ещё хранится. С тех пор, как ты у меня ее забыл. — Точнее, как ты в ней от меня ушел, и так ее и не вернул. — А ты потом у меня ее забыл. Пререкаться можно было бы до бесконечности. Но они оба вдруг смеются, наконец за столь долгое время, и не едко, а почти как раньше. И Карма остался на ещё одну ночь, ещё толком не понимая, но чувствуя, что завтра Гакушу предложит остаться снова.