Из прошлого

Фонари давяще гудели, равномерно-тускло освещая пустую улицу: царила ночь. Кажется, время близилось к двум, и Асано, безмерно уставший, вообще не представлял, как будет вставать в шесть. Глаза закрывались прямо на ходу, и даже предчувствие, что сегодня обязательно на голову свалится какая-нибудь очередная дрянь, не помогало проснуться. Бездумно Гакушу считал фонари, один за одним, одни за одним, и так каждый раз, когда переходил в новую освещенную зону. Это хоть немного помогало цепляться за окружающий мир, чтобы не пропустить поворот к тому, что нужно было бы называть домом. «Дом… какое отвратительно многогранное слово». Асано горько усмехнулся: чем дальше, тем больше вещей становились ему отвратительны. Даже те, которые он берег много лет, и особенно остро это осознание в очередной раз ударило в голову, когда фонарь, в свет которого предстояло ступить, потух. Это сбивало. Не счет, потому что со счета Гакушу сбивался через каждые три-четыре столба, неизбежно отвлекаясь на что-то в собственной голове, благополучно характеризуя это «что-то» полной хренью, чтобы снова не думать вообще. Но этот потухший гад появился в жизни Асано очень невовремя. Правда злость на «ничтожный осветительный прибор» почему-то обратилось волной неприятия к самому себе: выставлять виноватым во всем какой-то фонарь — это уже чересчур. Самое паршивое было в том, что Гакушу остановился. Сначала это показалось дерьмовым потому, что усталость тут же напомнила о себе: желание двигаться рухнуло на ноль и не подавало признаков существования. Об остальном Асано пожалел спустя менее чем пять секунд. В виднеющейся чуть впереди подворотне раздался шум: что-то упало, громыхнув так, словно от этого мигом должна была встрепенуться вся улица. Гакушу захотел просто пойти вперед, словно ничего не заметил, но преодолеть небольшой промежуток темноты до следующего горящего фонаря оказалось чертовски сложно. Шум повторился, и это послужило отличным поводом начать материть самого себя за детские страхи, которым в реальной жизни нет подтверждения. Ну не прячутся в темноте чудища, не возникнет из ниоткуда чья-то цепкая рука и не утащит за собой во мрак. Нет-нет-нет, все эти злополучные чудеса просто не могут выживать в мире, где есть налоги, кредиты, счета и так далее, в мире, где души людей гниют заживо. Более того, чтобы бояться что-то потерять, надо что-то иметь. Асано усмехнулся: по такой логике, ему страх должен быть чужд. Вдохнув чуть глубже, Гакушу шагнул вперед. Оказалось не так и сложно, что резко заставило подняться отсутствующее настроение до почти заоблачного уровня. Разумеется, чтобы рухнуть в бездну именно с такой невероятной высоты: уже почти без шума из подворотни едва ли не выполз человек, сползая аккурат по следующему горящему фонарю. «Твою ж мать». Эти фонари сейчас для Асано были единственном светом, причем не для улицы — для всей его жизни. Абсурдно или нет, но так он это ощущал, и тем более гадко было осознавать, что какой-то алкаш смеет трогать этот самый свет, вваливаться в него, портить, пачкать единственное, что внезапно обрело какое-то подобие святости в душе Гакушу. Но останавливаться снова не позволила бы гордость, поэтому Асано продолжал идти эти несколько шагов, ощущая себя под действием замедленной съемки. Нужно было просто пройти мимо. Проигнорировать. Не заметить. И вычеркнуть из памяти, как беспричинный глюк. Нужно было, но любопытство пересилило: Гакушу бегло заглянул в лицо нарушителю своего спокойствия и замер. «Твою ж мать…» — куда обреченнее пронеслось в голове. На асфальте под фонарем был Акабане Карма. Не узнать его было невозможно: внешние черты в целом сохранились и гармонично развились за те три года, что они не виделись после старшей школы, но при всей уверенности, что перед ним Карма, Гакушу свои глазам не верил. Акабане бывал разным, настолько, что от этого кружилась голова. Но сколько бы синяков и ссадин на нем не было, он никогда не был похож на побитую собаку так сильно, как сейчас, хотя выглядел вполне себе невредимым. «Надо идти». Да, определенно. Это было бы самым правильным из всех возможных решений. Бросить все на самотек, забыть, забыть-забыть-забыть, заняться своими проблемами, а не помогать кому-то, кто даже не просил об этом. И плевать, что этот кто-то явно в отключке — его личные проблемы. Но Асано мялся. Чувствовал себя полнейшим дебилом, но просто продолжал стоять и смотреть перед собой, не в силах принять решение, которое осознавал самым разумным. — Блять, — выдохнул Гакушу, опускаясь, чтобы подхватить кажущиеся безвольным тело и потащить с собой. Добродетель больно часто выходила боком, но в этот раз без нее обойтись не удалось. Отвратительно. Удивительно, но Акабане даже решил проявить признаки жизни: слабо сам поддержал равновесие, даже готов был ногами перебирать. Только от этого было лишь хуже, потому что равномерное прямолинейное движение Карме не давалось совершенно, а достучаться до его сознания не удалось ни терпеливым зовом, ни шипящими матами. Все вместе свидетельствовало об одном: этот придурок чем-то обдолбался. Чем — хороший вопрос, но это было только начало. Стоило втащить ночное недоразумение в квартиру, как выяснилось, что оно еще и бухое в хлам. То, что Карма не облевал Асано всю прихожую, было самым настоящим чудом. Гакушу даже подумал, что просрал на это самое чудо всю удачу на ближайший год, но жалеть ни о чем не стал — сил не было. Спрашивать себя, зачем же он, придурок такой, потащил Акабане к себе, сил не было тоже, да и ответ крылся в самом вопросе: потому что придурок. По крайней мере, блевал Карма недолго и даже слегка после этого протрезвел. — Отлично, блять, — понимания в глазах Акабане было ноль целых ноль десятых, но он позволил себя поднять и подтащить в раковине, даже бессознательно сам умыл лицо. Хотелось бы сказать, что после этого он стал выглядеть лучше, но все было как раз наоборот: передние пряди прилипали к лицу, акцентируя внимание на впавших глазах и заострившихся скулах. Асано было подумал, что надо бы проматериться, чтобы снять раздражение, но неожиданно для самого себя плюнул на это дело. Раздражение было. Но по какой-то нелепой причине к Карме оно не относилось. Разбираться в себе, однако, было безусловно интересно, но Гакушу предпочел помочь Карме добраться до разложенного дивана и уложить его. Подумав еще немного, он решил, что знать не знает, где Акабане пришлось поваляться, и это весомый повод не пускать его в таком виде в кровать, да и спать в куртке, толстовке, футболке и узких рваных джинсах (как нельзя лучше подчеркивающих фигуру) не очень удобно. Раздевать кого-то, кто находится в бессознательном состоянии, в планы Асано никогда не входило, но ничего другого ему не осталось кроме как тяжело вздохнуть. Если уж у него сегодня ночь дебильных решений, то так тому и быть. Куртка легко сползла с плеч, да и толстовка не вызвала таких проблем, какие могла бы. Однако не обошлось без неприятных сюрпризов: в этой самой толстовке легко нащупывался какой-то пакет с порошком. Гакушу бессовестно его вытащил, поглядел, повел носом — ответ был очевиден. Эту дурь Асано знал хорошо, но понимал, что Карма явно под чем-то другим. А еще, что теперь хочет знать, какой арсенал притащил в свой дом. В куртке нашелся разряженный телефон с сеткой трещин на защитном стекле, ключи да пара купюр совершенно несерьезного номинала, больше ничего. Это и успокаивало, и удивляло: дебилизм же вот так почти без всего на улицу выходить. Потому Гакушу снова подумал, что дебил тут только он один: может, Карма просто подышать вышел из своего дома или с тусовки, а Асано его взял, притащил к себе, по карманам шарится. Стоило вызвать врача? Да. Но это бы подставило Акабане по всем фронтам, потому что за наркоту в карманах и в крови его бы никто по головке не погладил. Вздохнув еще раз, Гакушу вернулся к своему «гостю». Карма заскрипел, силясь открыть глаза, тяжело задышал, даже попытался встать. — Шшш, — неожиданно ласково зашептал Асано, с небольшим усилием заставляя Акабане все же лечь. На руке остался эфемерный след от холодного пота, что вызвало только новую волну беспокойства. — Карма, надо переодеться. Помоги мне, — естественно, ответа не последовало, но Акабане даже приоткрыл глаза, пытаясь сфокусироваться на Гакушу. Немного подумав (хотя скорее просто вникнув в происходящее), он позволил Асано поднять футболку выше и даже пошевелился, чтобы вылезти из нее. Гакушу хотел порадоваться, что что-то у него да вышло, но радоваться было нечему: узор из ссадин, синяков и еще черт знает чего вызывал ужас. Какие-то повреждения выглядели совсем свежими, и у Асано в голове не укладывалось, как человек с такой великолепной подготовкой, как Карма, мог допустить подобное обращение с собой. — И куда тебя только занесло, — вопрос риторический, но Гакушу было проще мелить хоть что-то, покуда он расстегивал ширинку чужих джинс. Честно говоря, это уже было слишком. Пальцы покалывало, руки начинали дрожать, дыхание сбивалось, а в голове вихрем проносилось все то, что должно было хранится в скрытом за семью замками ящике памяти вечно. — Какого… хрена… — со скрытым стоном вдруг заговорил Акабане, снова пытаясь встать. — Эй, тише ты, полудурок, не дергайся. Тебе надо переодеться и проспаться, —Гакушу говорил уверенно. Но думал, что ляпнул какой-то бред. — Асано? — Карма словно не верил своим глазам, что, впрочем, было вполне возможно. Потому почему-то отмахнулся, принявшись кое-как стягивать штаны непослушными обессиленными руками. Гакушу в очередной раз вздохнул: взялся помогать, помогай до конца. Он осторожно накрыл ладони Кармы своими, помогая справиться с незамысловатым предметом одежды. Ощущение возникло, будто теперь уже самому Асано дурь ударила в голову, иначе чем еще объяснить, что взгляд хаотично поплыл по чужой фигуре, отмечая все новые следы травм? Разве что недосыпом. Правда, недосып не вызывает волнения где-то под ребрами, но кому какое дело? Одеть Акабане в другие, куда более домашние вещи, оказалось внезапно просто: у Кармы наступила новая стадия отключки, когда он был спокоен и вполне послушен. В этот раз, правда, Гакушу радоваться не спешил, и был прав: новая волна беспокойства накрыла гостя с удвоенной силой. Карма начинал метаться по кровати, пытаться расчесать только начавшие заживать ссадины, хрипло материться на все на свете и шептать что-то совершенно невнятное. Асано старался держать его за руки, успокаивать, как мог. Приступ оказался долгим, а опыт подсказывал, что такие еще могут быть. Гакушу оглянулся: половина четвертого. Оставалось два с половиной часа на сон. О котором, видимо, оставалось только мечтать: не успел сам Асано полностью переодеться, как Акабане едва ли не забился в истерике, и слава богу, что на этот раз все быстро закончилось. «Это что же, придется тебя караулить всю ночь?» Очевидно, да. Понимая, что иного пути назад уже нет, Гакушу, порывшись в карманах, достал пачку с сигаретами и закурил. Кажется, он сегодня-таки умудрился наткнутся на руку, что потянет его во мрак.