Ты виноват. Это ты виноват. Не причиню тебе вреда, никогда не причиню тебе вреда, лучше позволю тебе… Чтобы было легче опознать. Ты такой удивительный. Олег, я тебя…
Перемежающие друг друга обрывки фраз мешаются в полыхающий костер, который взвивается у ног парня и от него невозможно скрыться. Языки пламени жалят его повсюду, он старается сжаться, чтобы стать еще меньше, старается орать, чтобы перекричать звук лопающейся кожи, хочет уйти, но привязан к ведьмовскому столбу. - Сережа, это я. Олег. Посмотри на меня, пожалуйста. – Голос, казалось, немного оттаял и даже выдрессированное спокойствие на мгновение дрогнуло. Пальцы по привычке устремились к голове друга, но так и застыли, окружив его, однако, не решаясь снова прикоснуться. Дыхание Лиса разгоняется до сумбурного бега с рваным вдохом и судорожным выдохом и Олег прищуривается. Ему не нужно много времени, чтобы понять, что происходит. Он видел такое не раз, и не два, но сейчас тратит момент на удивление, прежде чем повернуться и броситься прочь из комнаты.Я всегда буду… Ты… Прости, прости, прости, прости, прости. Это моя вина. Это я виноват, мне не стоило. Олег… Вернись.
Огонь раздирает тело. Его плоть шкварчит, сжираемая пламенем. Кожа быстро облезает, обнажая жир, мышцы, связки, сосуды. Куски мяса с чавканьем падают к ногам, кровь шипит, вскипая. Слезы испаряются прямо на роговице, не успевая перетечь за веко, и тут лицо резко обдает холодной водой. Сережа давится воздухом и брызгами и чувствует на языке горечь таблетки. Рот тут же затыкают, вынуждая его проглотить таблетку. Наваждение рассеивается, а перед взглядом встает знакомое лицо с поджатыми губами. -Проглотил? Хорошо. Я сейчас уберу руку, а ты не станешь кричать, договорились? – Олег дожидается робкого кивка и отводит ладонь. Протягивает кружку с водой, за которую Лис хватается как за спасительный круг. Парень сразу же делает несколько больших глотков, смывая неприятный вкус ксанакса и оттягивая момент, когда ему придется что-то говорить. Волков тем временем разворачивает стул и садится, упирая локти в бедра и складывая привычную башенку из пальцев. Он подбородком указывает Разумовскому на кровать и тот слушается, сразу же закутываясь в плед и утыкаясь в опустевшую кружку. - Принести тебе еще воды? Или чай сделать? – Тон снова становится невозмутимым, хотя и слегка отстраненным. Парень достаточно быстро возвращает себе самообладание и смотрит прямо в глаза собеседнику. Олег повзрослел. Сильно повзрослел и его выдают не только шрамы, но и прямая осанка и жесткость движений, однако задевает Сережу не это. Карие глаза, всегда ловившие солнечные отблески и кутавшие само солнце в себя, теперь кажутся не просто взрослыми, а старыми. Если бы радужка могла седеть, Разумовский уверен, у Волкова она бы уже была белее зимы. - Ты меня слышишь? - А, да, - Лис снова фокусируется на парне и силится вспомнить вопрос, а потом отводит взгляд и протягивает чашку. – Чай можно, пожалуйста? Гость молча поднимается, забирает обе кружки и идет в соседнюю комнату, оставляя открытой дверь. Чайник привычно бурчит, начиная подогревать воду, дверцы шкафов хлопают, озвучивая поиск чая. Сглотнув, Сережа осторожно тянется под подушку и, нащупывая там холод рукояти, прячет нож недалеко от себя в складках пледа. Ворона, сперва испугавшаяся происходящего, вышагивает из-под стола и подлетает на кровать. Лис с некоторым облегчением поглаживает ее по клюву и голове, на что она довольно щурится, но внезапно снова подлетает от зычного крика снаружи. - Лис! У тебя там все в порядке? Это ты кричал? – Фауст с очевидным беспокойством громко колотит в дверь. Волков, как по команде, схватив кухонный нож, убирает его за спину и подходит ко входу. - Фауст, все в порядке. Это небольшое недоразумение – и только. – Мужчина старается докричаться до доктора, и стук прекращается. - Фен, я очень рад, что ты жив и, судя по всему, стоишь, но мне бы хотелось услышать Лиса. – На этих словах Разумовский выходит в спальню и, пытаясь взять себя в руки и успокоиться, орет в ответ. - Фауст, все хорошо. – Он смотрит на Волкова, который медленно трясет головой из стороны в сторону. – Прости, пустить не могу – у нас тут немного не убрано. Я завтра к тебе заскочу, хорошо? По ту сторону двери немного раздумывают, а после слышится тихий, лишенный интонации вопрос. - Êtes-vous en danger?(1) - Non, je vais bien, - Сережа снова с опаской смотрит на парня перед собой и тот поднимает бровь. - Rentre à la maison. - Ладно, мальчишки, я тогда пошел. Постарайтесь не орать и не наделать дырок друг в друге новых дырок. – На этих словах слышатся пошаркивающие отдаляющиеся шаги, и Олег обращается к Разумовскому. - О чем вы говорили? - Он спросил, в опасности ли я. Я ответил, что нет, и попросил идти домой. – Чайник вскипает и щелкает кнопкой, так что Сережа оборачивается к столешнице и принимается заваривать чай. - Tu n'es pas en danger? Tu es sûr? (2)– В голосе слышится не то одобрение, не то насмешка и парень даже роняет ложку, которая со стуком падает на пол. - Я так полагаю, что это ты должен мне сказать, в опасности ли я. Олег поднимает ложку и кладет ее в мойку, подходя совсем близко. Между ними нет и пятнадцати сантиметров, Разумовскому приходится поднять голову, чтобы не сводит взгляда с чужого лица. Сквозь запах медицинского спирта и крови слышится знакомый парфюм и приходится закусить губу. Парень некоторое время молчит, оглядывая Лиса, а потом ухмыляется и делает пару шагов назад, освобождая проход в соседнюю комнату. Уже проходя к софе, неся перед собой две кружки с кипятком, Разумовский слышит задумчивый шепот. - Я же обещал не причинить тебе вреда. - Сережа сглатывает, но не решается отвечать. Вместо этого ставит одну чашку на рабочий стол, а вторую к дивану и снова заворачивается в плед. Сердце замедляет свой ход, алпразолам начал действовать. - Так, значит, Лис? – Олег садится на прежнее место, откидывается на спинку и берет чай. - Ты меня так не раз называл, ничего удивительного, что другие тоже в состоянии сопоставить пластику и цвет волос. – парень говорит с некоторым вызовом, пряча за храбростью свой страх и чуть поднимая подбородок. - Ну да, вполне логично. Давно ты здесь? - Пару месяцев. - А атаки у тебя участились, судя по количеству ксана, или это ты просто рад меня видеть? - Нет, это, - Сережа путается в словах, на секунду закрывает глаза, - Да, ладно, участились. Олег, я на допросе? Что происходит? - Какой допрос? Просто интересуюсь жизнью своего старого друга – не более того. – Олег дует на кипяток. – Ну, если хочешь по-честному, давай как раньше. Один вопрос за один вопрос, идет? - Идет. – рыжий приободряется и усаживается поудобнее. – Итак, почему тебя зовут Фен? Ты это… - Сережа зажимает одну ноздрю и делает незамысловатый жест. Олег улыбается краешком губ. - Нет, это ты у нас по «этому» специалист. Фен – сокращение от Фенрир (3). – в тоне слышна гордость с былым бахвальством. - Красиво, но слишком сложно для здешних мест. - Возможно, но что уж поделать. Мой вопрос. Как ты здесь оказался? - Я здесь ищу кое-что. - Что именно? - Это второй вопрос. - Действительно лис. Сережа поводит плечами. - Теперь мой черед. Откуда у тебя все эти шрамы? - Сирия. Пошел служить по контракту после ВУЗа. Отдавал долг родине. - А что ты закончил? - Во-первых, это второй вопрос. Во-вторых, - Молодой человек подается вперед, наклоняясь ближе, чтобы внимательно всмотреться в знакомые черты. – Исторический. СПБГУ. Но ведь ты это и так знаешь, правда? Знаешь, где я жил, с кем общался. Девушку мою бывшую знаешь, имена друзей и сослуживцев, я прав? Кривая усмешка трогает потрескавшиеся губы, и Лис тоже наклоняется близко-близко к чужому лицу. - Правда, Олег. И где они живут, и где работают, тоже знаю. И данные их паспортов и карт. - И нахуя тебе это? - Если скажу, что мне было интересно – ты поверишь? Волков вскакивает с места, будто под стулом подорвалась мина, и хватает парня за грудки. Ухмылка Разумовского не меркнет ни на секунду, даже когда его трясут и орут прямо в лицо, так, что барабанные перепонки дрожат. - Нахуя, сука, нахуя ты делал? Почему постоянно, как только в моей жизни кто-то появлялся, постоянно приходил ты и рушил все к чертям собачьим? - Я рушил? – в тоне плещется Северный Ледовитый, и льдины, со скрежетом, бьются друг о друга. – Я ничего не рушил, Волков. Не я трахался за твоей спиной с твоими друзьями, не я вымогал у тебя деньги и сливал их на наркоту. Не я принимал зачеты за минеты от первокурсников. Это все твои «любимые» люди. Которых ты холил и лелеял, а им было на тебя похуй. Слышится удар, но Разумовский даже не моргает. Олег бьет стену за его спиной, разбивая костяшки в мясо. - Им было похуй, Олег. И ты намеренно искал тех, которым похуй. Потому что считал, что не заслуживаешь ничего другого, потому что ненавидел себя. Я всего лишь помогал тебе увидеть, как все обстоит на самом деле. - Помогал? Это ты называешь помощью? Кого ты обманываешь? Ты просто хотел, заставить меня страдать. - Хотел. И ты страдал. – Лис поднимается с места и достает из ящика стола бутылку водки. Олег буквально оседает бесформенной кучей на кровать и, не глядя, свинчивает крышку и делает несколько глотков. Рыжий опирается спиной о столешницу. - Но это было три года назад. Ты мог найти меня тогда, но не искал. Мог разбить мне лицо, да хоть катком переехать, но вместо этого ты уехал воевать. Зачем ты приехал сюда? Парень морщится и опрокидывает треть бутылки с жадностью умирающего. Он занюхивает кулаком, сглатывает. В тусклом свете усталость рисует у него на лице острые скулы и мешки под глазами. Олег раздумывает некоторое время над ответом, видимо, не зная, как начать. – Знаешь, когда мне дали автомат и разрешили убивать людей, то я каждому убитому рисовал твои глаза. Я злился. Сильно злился. Ненавидел тебя. Я мечтал, чтобы ты был мертв. Я хотел, чтобы однажды под куфией (4) оказалось твое лицо, чтобы по песку разметывались твои блядские рыжие волосы, Сереж... А потом понял, - Волков вскидывает голову и закусывает губу, начинает смеяться изломано, сардонически, так что в уголках глаз появляется блеск и каждое слово произносит все громче. – Потом понял, что я просто, блять, хочу увидеть твое лицо. Посмотреть на тебя. Задать все эти вопросы, узнать, почему ты ушел тогда, зачем все это сделал. Постоянно вспоминал детство, выпускной вечер, мою квартиру в Выборгском, ту ночь, когда… Я просто не мог не приехать. - Ты знал, что я здесь? – Разумовский чуть склоняет голову вбок, прищуриваясь. - Я… Я не знал, но я предполагал, что ты можешь быть здесь. Я искал тебя повсюду, - Парень закрывает глаза, каждое слово дается с трудом. – Повсюду, Сереж. Поднял списки института, заебал всех знакомых ФСБшников, но тебя не было нигде. Как сквозь землю провалился. Поднимал списки моргов, неопознанные тела – ничего не было. Ты закончил университет и больше тебя не существовало. Ты не выезжал за границу, не умирал, ни разу не попадал в больницу, не нарушил даже пдд. Ну и я решил, что плевать. Что я либо найду здесь тебя, либо твое тело, либо сдохну наконец и это все закончится наконец-таки. Но не мог тебя найти даже здесь. А потом перестал спрашивать и решил, что, видимо, осталось только сдохнуть. - Ты практически преуспел в этом. - Да. Практически. Тишина давит, спирает воздух, сжимает грудные клетки. Оба смотрят себе в ноги, мыски ботинок кажутся безопаснее чужого лица. Марго нахохливается, протяжно каркает в своем гнезде, но хозяин не обращает на нее никакого внимания. - Ты нашел меня. – голос кажется немного охрипшим, Лис делает шаг от стола, разводя руки в стороны, демонстрируя отсутствие оружия. Иди. – Вот он я перед тобой, как лист перед травой. С лицом, блядскими волосами и всем остальным. Все вопросы ты задал, ответы услышал, в глаза мои бессовестные посмотрел. Что дальше делать собираешься? Фен поднимает взгляд, дышит загнанно, как лошадь после карьера (5), раздувает ноздри. - Подойди. - Если будешь меня бить, мне придется защищаться. - Подойди! – Парень гаркает так, что ворона подлетает от неожиданности. Разумовский шагает к нему, внутренне готовясь к боли и синякам. Волкова вытягивает, словно каким-то креплением за позвоночник, вынуждая подняться. Он неустойчив, оловянный солдатик на одной ноге и неясно, упадет он сейчас или набросится, но Сережа терпеливо ждет. Между ними сложно было бы поставить даже книгу, на таком расстоянии каждый чужой вдох забирает часть твоего воздуха, а взамен отдает знакомый до судороги запах. Приходится немного задрать голову. - Ну? Олег, бей, если хочешь. Или… - В губы резко врезаются поцелуем, пьяным и хаотичным, почти сталкиваясь зубами. Вкус водки мешается с отзвуками крови, чужой слюны, скорби и еще чего-то от чего снова не выходит дышать. Шея покрывается мурашками от шершавых ладоней, и стоять становится сложно обоим. Неосознанно, по инерции Разумовский упирает руки в начавшие кровоточить шрамы, марается, царапает обгрызенными ногтями грудь, будто желая закончить начатое химерой. Олег целуется агрессивно, с нажимом, точно заменяя этим драку, точно больше такого шанса никогда не будет и сейчас тысяча пуль прошьют тела обоих и разметают по комнате все внутренности, но под дрожащими ресницами встает совсем другой поцелуй. - Олежаааааааа, мне скууучноооооо, - Сережа развалился на диване, движения рук раскоординированы и разбросаны в пространстве, он машет ополовиненной бутылкой шампанского, призывая друга с кухни. - Серый, ну и нахуя мы тогда уехали с танцев, если тебе здесь скучно!? – Брюнет стоит в дверном проеме, ухмыляясь и сложив руки на груди. – Господи, если бы я знал, что ты так нажрешься, оставил бы тебя там. В лицо летит подушка, а за ней на парня наставляют указательный палец. - Да ты сам нихуя не лучше, просто притворяешься трезвым. И серьезным. Бу-бу-бу, Я такой Олег, такой серьезный, бу-бу-бу. – Юноша очень старается пародировать сведенные к переносице брови друга, и «такой серьезный» начинает заливисто смеяться и подходит к дивану. - Давай, распластался тут, собирай конечности. – Он похлопывает Разума по ногам и тот расторопно подтягивает их к себе, с грацией стриптизерши перекатываясь на колени и оказываясь нос к носу с севшим Волковым. – Ну, во что мы будем играть, Сережа? Опять звонить и соседей разыгрывать? - Не, хуйня, надоело. О, давай в вопросы играть? - Это как у Михая на хате? – Рыжий кивает и Олег силится вспомнить, что имеет ввиду товарищ и снова корчит напряженное выражение лица. – А нахуя? - Ну как нахуя? – перед носом тут же всплескивают руками, - Чтобы получше тебя узнать и выпытать что-то секретное и тайное. – пронырливые пальцы, изображая пытку, начинают тыкать Волкову под ребра и тот ерзает. - Так, кончай. Во-первых, ты и так меня знаешь лучше, чем я сам. Во-вторых, я тебя умоляю, что у меня может быть секретного? Ты даже пароли от моих карточек знаешь, куда уж тут до тайн. - Бу-бу-бу, я злой Олег, который не хочет играть с Сережей, потому что он очень злой и серьезный. – терзания начинаются с новой силой и приходится соглашаться играть, только чтобы на утро не обнаружить на груди пару синяков. - Итак, я тогда первый спрашиваю. Скажи мне, дорогой друг, что ты собираешься с квартирой делать, если ты в Москву собрался сваливать? - Какоооой скучный вопрооос, - Разумовский снова разваливается и еще догоняется шампанским.- Я буду ее сдавать. И ты свою тоже сдавать будешь. И мы будем снимать там квартиру и я каждое утро буду есть твои оладьи фирменные- такой план. - Тю, держи карман шире. Готовить еще тебе, ага. Да и вообще – жить с тобой себе дороже. Ты же бардаком зарастаешь за мгновение око – я только отвернусь, а вокруг тебя уже миллиард чашек, три сломанных ноута и паяльник. – Олег смотрит на насупившегося Сережу и, не выдерживая, закидывает на него руку и треплет по макушке. – Ладно, не обижайся, правду же говорю. - Ох, ну ты конечно и твааарь редкостная. Но теперь мой вопрос. В какую книгу ты бы хотел попасть? - В красную, судя по всему, раз я редкостная тварь. Ладно-ладно, если серьезно, то в трех мушкетеров, наверное. Бегал бы там, всех пиздил бы рапирой – красота да благодать. - Ага, да с твоей ловкостью, тебя бы пырнули раз пять в первой подворотне. И это шпага называется, а не рапира, неуч. - Тебя бы тоже убили бы в первой подворотне, так что ничего страшного. – Парень тыкает друга в живот и принимается щекотать до пьяного хохота, - Убит! Убит! Так. Какой у тебя любимый запах? Разумовский сглатывает и смотрит на друга чуть серьезнее. Руки по привычке начинают теребить заусенцы, и он зависает на мгновение в своих мыслях. - Запах зимы мне нравится. И дождя. И еще сигарет с ментолом. И твой шампунь. И эта квартира. И сгоревший блок питания. И чистое белье. И канифоль. И вино белое австралийское, которое мы у Марьяны пили. А, кровь еще нравится и йод. И мокрые гвоздики. - Нихуя се, конечно, список. Я же один запах попросил. - Ну бля, ну это сложно определиться. Можешь выбрать один из вариантов – не ошибешься. - Не, так не пойдет, давай самый-самый любимый. - Самыыыый-саааамыыый… - Парень наводит рукой хаос на голове, путая огненные волосы, и потом поднимает озорной взгляд. – Тогда эта квартира! -Эх, дурилка, а ты ее сдавать хочешь и в Москву ехать. Ладно, спрашивай давай. На лице Сережи отображается сложная мыслительная работа, пальцы по привычке тянутся в рот, но чужие руки их останавливают. Он внимательно вглядывается в друга, будто стараясь позаимствовать у него немного решимости и уже больше не кажется таким пьяным. - Что я должен сделать, чтобы ты перестал со мной общаться? - Ты головой приложился? Откуда ты это взял вообще? Что ты можешь такого сделать, сам то хоть немного думаешь? – Подушечка указательного пальца стучит по лбу юноши, видимо, проверяя, есть ли там что-то в черепной коробке, но Разумовский перехватывает ладонь. - Олег, я серьезно. Я должен знать, как минимум, чтобы такого никогда не делать. - Сереж, ну я не знаю. Дурацкий вопрос. Умереть? Убить меня? Я не перестану с тобой общаться. Даже если ты меня убьешь, я вернусь к тебе мстительным призраком и все равно буду с тобой разговаривать и являться в кошмарах. - Правда-правда? - Правда-правда. – Олег аккуратно щелкает юношу по носу и улыбается, но где-то в подвале сознания начинают бездомными кошками скрестись странные мысли. Он пытается заметить, почувствовать что-то неладное волчьей интуицией, но из-за количества выпитого это удается с трудом. - Честно-честно? – Голубая радужка начинает сверкать еще ярче от хмельных слез. - Честно-честно, - уверенно кивает Волков и чувствует, как ему на шею кидается хрупкое тело. Он рефлекторно обнимает друга, чувствуя выступающие лопатки, а мочки ушей краснеют от чужого теплого дыхания. Сердце колотится запутавшимся в мешке котенком. Сережа шепчет что-то неразборчивое куда-то в плечо. - Что? – Молодой человек отстраняется, весь заплаканный, и брюнет привычно стирает слезы с чужих щек. – Что ты сказал, я не расслышал. И чего ты разрыдался весь? - Олеж… - Разумовский еще немного отодвигается и делает несколько крупных глотков шампанского так, что пузырики щекочут нос, но сейчас не до этого. – Я сказал, что люблю тебя. - Я знаю, Серый. Я тоже тебя очень люблю, и ты мне очень дорог. - Нет, я … - Юноша на секунду роняет взгляд куда-то к рукам, они сжимаются, придавая храбрости, и он вызывающе выпаливает. – Я не это имею ввиду. Я по-настоящему люблю тебя. Олег приоткрывает рот от удивления, и Разумовский целует его, пряча страх за резкостью, словно бросаясь на амбразуру, рьяно и взбудоражено. Кусает за нижнюю губу, зажмуривается, продолжает поцелуй, насколько хватает этого запала дерзости, но ему не отвечают, и сердце будто бросают в мясорубку. Страшно открыть глаза, так страшно, что легче, кажется, умереть прямо сейчас, лишь бы не видеть презрение или злость, не слышать сумбурных извинений, крика, да всего чего угодно. Однако, Сережа прикладывает нечеловеческие усилия и медленно, как всходя на эшафот, приоткрывает веки. Олег не кричит. Не морщится, не отплевывается, не собирается его бить, на лице только застыло выражение крайнего потрясения. Он плавно поднимает ладонь и вытирает губы от слюны, а после опускает глаза, не в силах совладать с произошедшим. Голова гудит треском рушащихся миров, многоэтажные здания осыпаются в пыль и она вздымается тучами, застилая все подряд и из нее поднимается не то злость, не то чувство предательство и юноша еще не успевает отрефлексировать, назвать его как-то, как слышит хлопок закрывающийся двери. Ноги сами поднимают бессильное тело и несут его ко входу, он вытягивает руку к ручке, будто решаясь на что-то важное, но в последний момент меняет свое решение и опускает ее к замку. Звук проворачивающегося механизма эхом отдается по внезапно опустевшей квартире, подкашивая колени и, казалось, навсегда вырывая какую-то часть из грудной клетки. Иди ко мне. Разумовский поднимает пальцы к щеке. Она мокрая, колется щетиной и пугает выпуклостью шрама, но он почувствовать ее всю, на тот случай, если он сейчас проснется, если сейчас окажется один в комнате и сердце снова надрывно затрещит, но, поднимая веки, он видит те же знакомые черты. - Ты… - Ты прав, Сереж. Я ненавижу себя. И тебя я тоже ненавижу. И я даже не знаю, кого я ненавижу больше, но сейчас похуй вообще. Ладно, извини. Надо поспать. Волков проводит ладонью от лба к подбородку и уходит в соседнюю комнату, гася свет и плотно закрывая за собой дверь. Ксанакс достигает максимальной концентрации в крови, Лис чувствует это по тому, как быстро успокаивается пульс и как долго он начинает моргать, так что он падает на кровать и утыкается в подушку. Сон накатывает быстро, парень с трудом успевает накрыться одеялом и переложить нож поближе к изголовью софы, но тут в комнате отчетливо раздается шепот. - Лис, иди ко мне.