***
Кордон, как обычно, встречал пьяными песнями и теплым светом ламп из жилых блок-контейнеров, издали похожих на разбросанные кирпичики лего. В некотором отдалении от домов стоял, зазывая клиентов чуждым этому месту неоном, бар «АЗ-5» (3). Там часто искали драки особенно отбитые и острые на язык товарищи, находившие покой закопанными и засыпанными щелоком, но даже они не собирали столько публики, сколько там толпилось сейчас. Интерес пробудил в Разумовском второе дыхание, так что он, невзирая на тяжесть рюкзака, потащился прямо к порогу, посмотреть на причину такого столпотворения. Кажется, его окликнули в толпе, но сейчас было не до этого. - Пошли бы вы все нахуй, твари неблагодарные, - Фауст, местный врач, ожесточенно ругался на какую-то шайку одиночек, параллельно пытаясь разобраться с телом, лежавшим перед ним на земле. Рукава и грудь его хирургического халата были запачканы широкими красными мазками. - Не, ну а хули ты хочешь? Мы его на своем горбу тащили, и на том бы спасибо сказал! – низенький смуглявый парень бойко вступал в перебранку с медиком, видно являясь названным лидером этой своры. – А сейчас просим заслуженной награды за свои труды. Мы – люди честные, между прочим. - Люди-люди, хуй на блюде. Еще непонятно, выживет он или нет, а вы уже долг с него требуете, крысы подзаборные. Дайте я его хотя бы переживу, а то он не жилец. - Да перевязывай, кто тебе мешает? Только сперва отбашляй нам, чтобы мы разошлись спокойно, - не унимался главарь под дружный гомон толпы. - Слышь, Цыган, где это видано, чтобы врач еще и доплачивал за операцию? Совсем что ли ополоумел? - Так, базару нет, Фауст, коли так. Я его сейчас на месте пристрелю. И тебе мороки меньше, да и нам, - Цыган вынул старенький браунинг и выстрелил в воздух. Толпа тотчас же подняла крик и расступилась. - Да у тебя в голове хоть что-то осталось? - В своих шмалять ни с того, ни с сего, кем надо быть? - Пушку убери, нам тут конфликтов не надо! Выкрики раздавались со всех сторон, но Лиса это уже не беспокоило. На развороченной груди лежавшего сталкера красовалась знакомая татуировка волка. Пусть лицо мужчины и было изувечено кровоподтеками – сердце все равно пропустило удар и подняло к горлу неистовый крик. - Эй! Как там тебя, блять? Цыган? – Разумовский шагнул вперед, поднимая руки в примирительном жесте. Парень обернулся и направил дуло прямо в лоб говорящему. – Не пыли, убери пушку. Ты донес этого человека сюда, так? Цыган кивнул и плюнул себе под ноги. - Если ты сейчас уйдешь и оставишь его в покое, то я тебе заплачу, идет? - Чем платить будешь, куколка? Натурой? Уголок губ опасно дернулся, но Сережа подавил в себе порыв сейчас же броситься на наглеца и только снял рюкзак. Вылазка на Агропром была недолгой, но он все равно умудрился найти там приличного хабара. Недолго думая, молодой человек открыл один и контейнеров и достал оттуда топорщащийся иглами колобок. Коллективный вздох, пропитанный завистью, пронесся по террасе. - Вот, возьми. За хорошие поступки надо отплачивать сполна, верно? – хитрый прищур синих глаз сверкнул желтым в свете вспыхнувшего фонаря. Цыган, даже не ожидавшей такой наживы, обтер об себя руки и выхватил колобка. Его радостный взгляд вместе с нервным облизыванием губ выдавали, что тот даже в самых смелых мечтах не рассчитывал получить этот артефакт. – Ну что, теперь вы уходите? - Да-да, нас уже нет. – сталкер сныкал сокровище в контейнер защитного костюма и, подмигнув, отчалил в сторону деревни. – До встречи, куколка! - До встречи. – в голосе звучала нескрываемая угроза, но компания слишком быстро ретировалась чтобы придать ей значение. Окинув взглядом удивленную публику, Разумовский откашлялся и достал из соседнего отсека артефакт менее ценный артефакт, - Ставлю каплю тому, кто поможет доктору донести этого болезного до операционной. Филантропы быстро откликнулись и понесли мужчину в санчасть, подгоняемые жаждой скорой наживы. - Спасибо, Серег. Я уже не знал, как с ними разговаривать, - врач протянул окровавленную руку и хотел было сказать что-то еще, но Лис его перебил. - Фауст, нет времени, иди быстрее. - он отдал хирургу каплю и, в спешке накинув рюкзак, бросился к своему дому, - Заплати им, и, прошу тебя, постарайся спасти этого парня. Я скоро вернусь. - Вот, блять, одни советы! – мужчина быстро зашагал к операционной, ворча и раздавая указания своим помощникам.***
Пол дрожал перед глазами. Сережа нервно откусывал заусенцы, сидя в так называемой приемной. Состояние хозяина передавалась и птице - Марго беспокойно топталась по полу вокруг стула, периодически каркая. За стеной был слышен металлический перезвон медицинской утвари и негромкие ругательства, от каждого из которых Разумовский судорожно вздрагивал. Он, кажется, уже сто раз забыл про свою больную ногу, носясь туда-сюда за нужными артефактами, и не успел даже принять душ или сменить одежду. С волос и лица комьями отпадала грязь, которую Лис использовал в качестве камуфляжа, но он не обращал на это внимание. Только время от времени подскакивал вымыть руки, и усаживался обратно, не в состоянии уйти отсюда. Мысли носились в голове загнанным табуном, доводя парня чуть ли не до истерики. Короткие ногти царапали кожу лица, пока не доходили до забора цепких зубов, и тут же пальцы начинали кровить. Дурацкая привычка. Детская… - Разумовский! – с криком облезлая линейка приземляется на парту, - Вынь руки изо рта! Бога ради, они же грязные. Марья Ивановна пристально смотрит на него, пока мальчик опускает окровавленные руки на парту. Роговая оправа и огромные диоптрии превращают ее суровые глаза в огромных рыб за аквариумным стеклом. - Засучи рукава, - старый растянутый свитер поднимается по худым костлявым конечностям до сгиба локтя. Перепачканные, обглоданные, пальцы будто вросли в столешницу, в то время как сам Сережа вжал голову в плечи, стараясь занять как можно меньше места. Весь класс, казалось, смотрит только на него, внимательно изучает, как звереныша в зоопарке. Во вздохе преподавательницы смешивается разочарование и сочувствие, глаза закатываются, а кисть напряженно трет морщинистый лоб. Теплая ладонь ложится поверх руки и сжимает в поддержке. - Марья Ивановна, я отведу его в медпункт. Не волнуйтесь! – Щербатая улыбка такая светлая-светлая, теплая-теплая. И все равно на недавно выбитый молочный зуб. - Спасибо, Олег. – они встают, но мальчишка не отпускает чужой руки, наоборот держит крепче. – Позаботься о нем, хорошо? - Обязательно! – Волков обещает искренне, от всей своей распахнутой души, так, что в груди что-то екает. А потом ведет его к врачу, дует на горящие зеленкой ранки, моет за него тарелки, чтобы пальцы не болели от мыла, и улыбается-улыбается-улыбается… Кажется, глаза начинает жечь. Лис сглатывает, пытается думать о другом, но в груди все еще что-то свербит и утягивает его еще дальше, еще глубже. - Серый, почему у тебя волосы такие мягкие? – лампа нагревает листы в клеточку, почерк скачет пульсом умирающего, но Сережа старается писать ровнее, чтобы было больше похоже на Олега. Волков сидит на столе, болтая ногой и от него делать играет с рыжими прядями. - Не знаю. Может, в маму, у нее такие же были. – Разумовский старается не отвлекаться, глаза уже болят. Алгебра дается ему легко, но в одиннадцатом часу это все равно утомляет. Марья Ивановна специально дает им разные варианты, то ли чтобы они не списывали друг у друга, то ли чтобы дать Сереже больше практики. Может и то, и другое. - Странно, у моей вроде тоже мягкие были. А у меня все равно жесткие какие-то, потрогай, - левую руку кладут на макушку, и ребенок на автомате начинает гладить друга по голове. Тот мурлычет как кот, наклоняясь ниже, чтобы было удобнее. - Олег, погоди, дай пример дорешаю и тогда можем хоть волосы обсуждать, хоть что. – Разумовский грызет ручку и тянется за линейкой. Олег хмурится, спрыгивает со стола и принимается массировать голову другу, запутывая его прическу. - Решай-решай, не отвлекайся. Но у тебя, правда, волосы как у девчонки. Даже Семен тебя стричь отказывается, мол, жалко. Чего ты остановился? Сложно слишком? Забей тогда, ты на тройку и так нарешал - больше мне и не надо. – Волков наклоняется совсем близко, вглядывается в домашнее задание, пытается разобрать, где друг может ошибиться, а мальчик снова вжимает голову в плечи. Уравнения простецкие, они только начали новую тему, а вот чужие пальцы, касающиеся висков, и запах знакомого шампуня кажутся гораздо сложнее. - Дурак, если я тебе на тройку нарешаю, МарьИванна тебе еще больше домашки задаст. И мне ее еще дольше решать придется. - Да, но если ты решишь все на отлично, то мне надо будет и на контрольной пятерку получить. А я не уверен, что хорошо ее напишу, и тогда она на тебя снова ругаться будет. Пойдем спать, время позднее, - руки опускаются на плечи и Сережа сдается. Олег может из него веревки вить, если захочет. Хорошо, что он об этом еще не знает. Лис вздрагивает от металлического звона и обнимает себя за плечи, покачиваясь. Перестань, перестань, перестань. Не ныряй туда – утонешь же, глупый. Но амплитуда становится все больше, удержаться все сложнее. - Гефест (4) все-таки пидарас тот еще, гондон штопанный, - Олег играется матерными словами и они приятно пощипывают язык, как газировка. Сережа морщится от грубости друга – эти слова ему кажутся еще слишком резкими, слишком болезненными, слишком напоминают о повсеместном хамстве и драках, но поправлять друга не спешит. - Почему ты так считаешь? – юноша только закидывает голову, прислоняясь к батарее, чтобы лучше видеть сидящего на подоконнике друга. Книжка одна на двоих, так что читают они вслух и по очереди, сбегая в рекреацию, чтобы не мешать остальным. - Как почему? Приковать друга к скале, обречь на вечные муки и все из-за какого-то мудака-отца, который в глаза долбится и добро от зла не отличает. - Олег активно жестикулирует, тут же распаляясь как по щелчку, и говорит все громче и громче. Он сильно вытянулся за лето, загорел, даже посуровел как-то, теперь ходит, не смотря под ноги, и гордится шрамом на подбородке. – Или тебе кажется, что все окей и так и нужно было поступить? - Нет, Олеж, не кажется. Понятно, что он не прав, просто мне его жалко. Он же тоже страдал, когда Прометея приковывал. Тем более тот его обманул, и огонь у него украл. Да и вообще, вбить другу в грудь гвоздь – еще не известно, что хуже. – Разумовский тоже вытянулся, но так и остался ниже товарища. Такой же хрупкий и бледный, он только больше сгибается, закутывается, закрывается в себе. И шрамы свои прячет тщательно. - То есть, по-твоему, больнее забивать гвоздь, чем чувствовать, как он тебе под ребра входит? - Олег, - Сережа смотрит пронзительно и устало, даже голос дрожит немного. – Олег, я бы лучше позволил тебе забить в меня хоть тысячу гвоздей, чем забил бы в тебя один. Признание разносится эхом по комнате, хотя звучало практически шепотом. Юноша снова затворяется, пряча глаза во вьющихся прядях. Тишина давит так, что приходится обхватывать голову руками. По ощущениям проходит полвека, прежде чем ему отвечают. - Тогда я бы лучше сам забил в себя гвозди. - парень откашливается – немного осип – и продолжает чуть бодрее, - Но вообще, ты бы меня высвободил, и я бы их всех отпиздил. И отца бы, и этих долбоебов. А потом мы бы сбежали и прятались бы в джунглях, как в шпионских фильмах. И ели бы бананы, кокосы и апельсины. И жили бы в шалаше. - Апельсин это гибридное растение. Он не растут в джунглях. – Разумовский бубнит себе под нос, и юноша спрыгивает с подоконника. Обнимает Сережу за плечи, убирает волосы с лица. - Я не позволю причинить тебе боль. И чтобы ты причинял боль, тоже не позволю. Даже себе. – Он вглядывается в друга, снова давая обещание, только куда более серьезное. – Ладно, на чем там я остановился? Волков снова открывает пошарпанную книжонку и начинает с прежней строчки, уже не забираясь на подоконник. Так гораздо удобнее. Нет, этого не может быть. Просто не может. Сталкер вскакивает и принимается ходить из стороны в сторону. Олег не может умереть. Ведь не может. Такого просто не должно произойти. Его вообще здесь не должно быть. Он должен быть где-то далеко, с семьей, с девушкой на крайний случай, но никак не здесь, не в Зоне, не в этом гнетущем, грязном одиночестве, не в маленьком помещении санчасти, не на хирургическом столе. Лис начинает задыхаться. Воздуха преступно мало и он ловит его ртом, но не может поймать. Яремная вырезка обтягивается кожей, воспоминания затягивают в водоворот, который добавляет к переживаниям чувство вины и тоску. - Да они, блять, долбоебы ебанные. Суки тупые, блять. Я сейчас пойду и въебу им, - Сережа уже не боится материться, его ненависть и гнев кодируются привычным языком ругательств. Он порывается бежать, но Олег хватает его за руку. - Серый, кончай паясничать. Они тебя еще сильнее отпиздят, - Волков сидит на перилах заднего крыльца, кровь из рассеченной брови стекает к здоровому глазу, второй заплыт, а костяшки ободраны. Разумовский крепче сжимает кулаки, но, глядя на друга, выдыхает и снова принимается обрабатывать рану. Перекись неприятно шипит, пенится, и он дует в попытке снять немного боли. - Почему ты вообще с ними в драку ввязался? Мимо пройти не мог? У тебя соревнования через неделю, ты на ринг уже такой разукрашенный пойти собираешься? – бледные пальцы держат за подбородок. У Волкова уже растет борода – щетина немного колется. Но ладонь все равно опускается на щеку, нежно поглаживая, что идет вразрез с требовательным тоном. - Да похуй, зато напугаю противника своим грозным видом, - молодой человек бахвально усмехается, задирая голову, за что получает тычок под ребра. – Хей, помягче немного можно? - Нельзя, блять. Тебе там на боксе совсем мозги отбили, только и знаешь, что кулаками размахивать. – Разумовский недовольно цокает и лезет в карман за пачкой сигарет. Они уже совсем взрослые – их не шпыняют даже за курение и драки. Детство кончается и впереди маячит выпуск. – Я не понимаю, ты не можешь просто не драться? - В какие-то моменты не могу. – Олег перехватывает сигарету и тоже делает затяжку, пускает колечки прямо парню в лицо. – Есть какие-то вещи, за которые нельзя не драться. - Глубоко пиздец, конечно. И что это за вещи? Они тебя оскорбляли или что? Давай тогда я на них пожалуюсь. Директриса меня любит, она им такой пизды вломит – больше они тебя не тронут. - Да нет, никто меня не оскорблял. Да и вообще, не по-пацански это – жаловаться. Я сам в состоянии со всем разобраться. - А ебало твое разбитое – это по-пацански? – Парень кипятится, указывая сигаретой на побои. Волков жмурится от дыма, но продолжает улыбаться. - Очень даже по-пацански. Я решил, что нужно драться, значит – нужно было драться. Вот и все, что тебе нужно знать. - Ебать, интересно. То есть ты у нас такой весь из себя герой, а мне ты предлагаешь просто стоять и смотреть? И даже не хочешь рассказывать, из-за чего ты пиздишься. - Разумовский прибегает к крайнему средству и обижено отворачивается, - Не знал, что у тебя есть от меня секреты. - Серый, не начинай. У меня нет от тебя секретов, - парень обходит друга, чтобы продолжить разговаривать лицом к лицу. С возрастом они, кажется, меняются характерами. Олег становится спокойнее, в то время как Сережа все чаще выходит из себя и срывается на крик. – И никогда не было. - Тогда ответь, почему ты подрался? - Потому что они мудаки. - Это не ответ и уж точно не причина драться. Если бы ты по ебалу каждому мудаку, которого бы видел на своем пути, то тебе бы не хватало время на сон и еду. - Если каждый мудак на моем пути будет говорить такие вещи, то мне, видимо, придется не есть и не спать. - Какие вещи? – Юноша сверлит глазами собеседника и поджимает губы. Волков закатывает глаза. - Зачем тебе это знать? Это просто неважная хуйня. - То есть ты дерешься из-за неважной хуйни? - Нет. - Тогда из-за чего? - Блять, Серый, - молодой человек не выдерживает и тоже срывается, - Из-за тебя я дерусь! Из-за тебя! Они называют тебя «пидором», «ебанутым суицидником», постоянно оскорбляют за спиной, хотели тебе всю одежду изрезать - и я отказываюсь это терпеть. Это те вещи, за которые стоит драться. - Нет, Олег, не стоит. – Разумовский стискивает зубы, тон становится еще более жестоким. – Как минимум, стоит спросить меня, хочу я, чтобы ты дрался из-за этого или нет. А я, блять, не хочу. Если залогом твоего здоровья будет моя порванная одежда, то, хуй с ним, я голый похожу. Пусть смотрят, если так хотят. Да пусть даже отпиздят разок – ничего, не в первой, я переживу. -А я, блять, не переживу!? Не неси хуйни, Серый. – Волков вцепляется в предплечье друга и потряхивает его, - Я не хочу, чтобы тебя били или раздевали, или еще что похуже. И не собираюсь жить с тем, до чего это тебя может довести. - То есть мне ты позволишь жить с тем, что тебе ебнут камнем по голове и прикопают за твой героизм? Ну спасибо. - Ага, конечно. Прямо так и представил, что Глеб мне ломом череп пробивает и закапывает под фундамент. А ты стоишь весь такой в черном и рыдаешь над моей безымянной могилой. И на заднем фоне мусора этих троих вяжут, и Борис Игоревич в траурных спортивках сокрушается, мол, кто на соревнования городские теперь поедет, да? - Олег смеется над абсурдностью ситуации и заражает смехом и друга. Тот остывает и немного обиженно бьет его кулаком в плечо. - Сука ты, конечно, Волков. - Ты просто драматизируешь, Сереж. Я не умру. По крайней мере, не так рано. - Обещаешь? - Конечно. Ишь че придумал. Ты так легко от меня не отделаешься. Я ж это -«пуленепробиваемый, в буре не потопляемый» (5) И снова смех. Заливистый и яркий. Как солнце. Но над Зоной его не видно. И обещаниям здесь тоже грош цена. - …ис. Серый, блять! – Сталкера выдергивают из прошлого и резко трясут за плечи. Глаза фокусируются на длинном носе Фауста и его обеспокоенном взгляде, - Ты нормально? Тебе ксана (6) отсыпать? Выглядишь хуевато. Разумовский часто моргает, стремясь прогнать морок. Ему требуется пару секунд, чтобы прийти в себя, после чего он резко хватает врача за халат и тянет на себе. - Фауст, он как? Живой? Как прошло? - Живой-живой, что ему сделается-то? Ты ж его всего и слюдой, и душой увешал, он такой красивый даже чеченскую зачистку сейчас переживет. Ему отдых сейчас нужен, выспаться хорошо, пожрать чего-нить - и как новый будет. – Мужчина успокаивающе похлопывает Лиса по щеке, но после хмурится, - А вот насчет тебя я не уверен. Плюгавенький у тебя видок-то. Не ровен час – сам на столе окажешься. Или в рубашке смирительной. Хей, пацан, не отключайся только. Что случилось то? - Да не, спасибо, Саныч, за беспокойство, но все заебись. - Разумовский поднимается с пола, слегка опираясь о стену. Боль в ноге резко дает о себе знать, и он чуть не падает, но Фауст ловит его и цокает. - Ооо, пацан, да тебе совсем хуевато. С ногой что? - Псевдособака упала, - честно признается парень, но, встречая суровый взгляд, осекается,- Там ничего нет, просто растяжение. Пара дней покоя и могу хоть стометровку пробежать. Врач прикидывает что-то, осматривая бинты, но потом машет рукой. - Хуй с тобой, болезный. Тебя лечить – себе дороже. Я тебе промедола упакую и ксана пачку. Только не заигрывайся – если будет совсем плохо с этим, - он указывает на ногу, а потом упирает палец в лоб, - или с этим, то ты приходи. Посмотрим, пошаманим, полечим. - Спасибо большое, - Сережа крепко жмет мужчине руку и лезет за кошельком, - Сколько я тебе должен за нас обоих? - Ой, нахуй иди, да? - доктор тут же одергивает руку и отмахивается, принимается собирать перечисленные медикаменты, - Ты мне ничего не должен, да и дружок твой меня выручил давеча, так что идите оба с Богом. Если живы останетесь да уберетесь отсюда на своих двоих – уже мне, старику, счастье. - Саныч, да прекращай ты эту филантропию, давай я тебе хоть гостинцев каких принесу? Или табаку? А то неудобно… - Неудобно, деточка, штаны через голову надевать. Остальное – лирика и предрассудки. – Он всучивает парню пакет и хлопает по плечу. Разумовский знает, что раз мужчина открыл свой арсенал афоризмов, то переспорить его не удастся, однако делает себе пометку заказать старику хорошего кофе с коньяком, да блок сигарет. – Только ты это, учти, я конечно филантроп, но у меня медчасть, а не богодельня. Поэтому товарища своего, ты уж, пожалуйста, у себя обустрой. Ему как пациенту мой надзор не нужен, а гостей я, ты знаешь, не привечаю. Я Спирта попрошу, он его на каталке до твоей хибары довезет. А дальше сам. Идет? - Идет, конечно. Спасибо тебе еще раз. Я тогда пойду, надо еще одну кровать организовать. – Лис выпрямляется и подзывает Марго. Та садится ему на плечо и тоже вежливо кивает. - Бывай, Лис. – машет рукой Фауст, а потом бьет себя по лбу, - А, нет, погоди. Ща я тебе его шмот притараню, что остался. Врач исчезает в дверном проеме, а потом быстро появляется с небольшой сумкой. - Я тебе лично отдаю, а то мало ли. Тут остались штаны, носки да берцы – верхняя одежда изодрана вся, ее уже не спасти. Но имеется один нюанс, - рука ныряет в мешок и выуживает оттуда огромный пистолет. Разумовскому удивленно поднимает бровь – ему даже не нужно подходить, чтобы узнать Desert Eagle (7). За такую пушку многие готовы были бы друг другу глотки перегрызть, и то, что он сохранился у Волкова – магия. - Спасибо еще раз, Фауст. – Парень берет пистолет на пробу и кисть сразу же несется к земле. Тяжелый, сука. - Все, иди, не играйся и не свети никому этим. – После наставлений, дверь в медпункт закрывается со скрипом, предоставляя сталкера самому себе и ползущему грязно-красному мареву рассвета.***
- Борода так отросла… - Лис склонился совсем низко и практически касался лица лежащего мужчины. Такой красивый… На лбу и щеках красовались обработанные ссадины, веки мелко дрожали, словно чувствуя чужое присутствие. Испугавшись пробуждения, Разумовский отстранился и осторожно приподнял простыню, накинутую на Волкова. Тело, хорошо сложенное и загорелое, было истерзано. Судя по характеру ран, можно было предполагать неприятную встречу с химерой. Длинный след ногтя, опасно вспоровший грудь, прошел наискось между сосками в сопровождении еще двух менее глубоких царапин слева. Правая борозда сильно повредила грудину и пару ребер, но края, скрепленные швами, уже начинали затягиваться. Душа и слюда сильно увеличивали скорость регенерации – можно было считать, что кризис уже пройдет. Конечности и таз не были задеты. Разумовский облегченно выдохнул и не смог сдержать порыв коснуться знакомой татуировки. Пальцы привычно ощутили легкий рельеф - признак неопытности мастера. Сталкер улыбнулся. Да и действительно, откуда ему в детдоме было набраться опыта, только любовь к рисованию и отсутствие дрожи в руках. - Не больно? – Брови сведенные к переносице, поджатые губы и стянутые в тугой хвост волосы так завораживали парня, что он не сразу понял, что мастер к нему обратился. – Олеж, тебе не больно? Кожу щипало, холодные пальцы стирали марлей подтекающую краску и кровь. - Нет, Сереж. Бей давай, не отвлекайся. – Волков заправил Сереже прядь за ухо, - Ты такой сосредоточенный – я прямо не могу. - Только не дергай руками, вдруг я собьюсь. – Молодой человек закусил губу и пристально посмотрел на свой рисунок. Голова волка щерилась клочьями шерсти, но глаза все равно выходили слишком добрыми. – Тебе точно нормально? Можем потом закончить. Или вообще не заканчивать – мазня какая-то выходит. Выпустимся – перебьешь. - Серый, рисуй – не паясничай. Сам ты мазня, а это – волк. Тем более, твой волк. – Олег довольно дотронулся до наколки и зашипел. Разумовский испуганно ударил его по кисти. - Дурак, не трогай. Потом еще пантенолом замазать надо будет. Зачем тебе вообще эта хрень понадобилась? – Он все еще сомневался в этой затее, хотя тату уже была практически готова. - Как – зачем? Чтобы все знали, что я – волк! - Волк ты, волк. Это и так все знают. А эту хуйню ты все равно первому встречному показывать не будешь, он и не узнает, что она у тебя есть. - Ну первый встречный не узнает, зато я знать буду, - Олег ухмыльнулся и продолжил, подмигивая, - Зато тебе мое тело проще опознать будет. - Дегенерат ты, Волков. – Шутнику тут же ощутимо прилетело по плечу, - Тело его опознавать еще, че придумал… Ощущение чужого сердцебиения заставило резко одернуть руку. Лис слишком долго прикасался к нему, но мужчина, кажется, все еще не отошел от наркоза и потому не почувствовал касания. Слава Богу… - Ладно, Марго, пойдем, пора спать. – Сталкер шепотом позвал птицу, которая топталась у комода, и вышел в соседнюю комнату. Конечно, условия жизни у Разумовского были не шикарные, но ему вполне хватало денег, чтобы оборудовать себе в вагончике две комнаты. Первую Лис в своих самых сладких мечтах называл рабочим кабинетом, поскольку тут ютился его письменный стол с компьютером, стул, стеллаж, обогреватель, небольшая софа, сколоченная из деревянных ящиков и шинелей, и восхитительный художественный бардак из различных внутренностей компьютеров и ноутбуков. Вторая комната была смежной с кухней, и здесь Сережа обустроил спальню, поскольку, принимая случайных гостей, он не хотел демонстрировать им свой рабочий процесс. Она была оборудована двуспальной кроватью, притащенной кем-то из города, небольшой печкой, обеденным столом, комодом, и двумя массивными старыми шкафами. Кровать была отдана Олегу, так что сегодня Разумовский достал старый плед и пошел укладываться на диван. Если честно, он так набегался за эту неделю, да еще и сильно перенервничал, встретив друга, так что, казалось, был готов отключиться, только коснувшись головой подушки. Однако, сон не шел. Даже теплый душ и принятый алпразолам не смогли остановить бушующий водоворот мыслей в голове. Олег жив. Как он попал сюда? Почему приехал? Как жил все это время? Как он отреагирует, увидев его? Узнает ли? А может, лучше, чтобы не узнал? Что он здесь ищет? Неужели ввязался в долги? Или сбежал от кого-то? А вдруг, он ненавидит его? Не мог же он приехать сюда ради Сережи? Нет, бред. Не мог. Снова стало душно. Парень хотел было встать и выпить еще одну таблетку, как из соседней комнаты донесся шум. Разумовский тут же нырнул под одеяло и отвернулся к стене, сердце принялось отбивать чечетку. Так, надо успокоиться, просто успокоиться, сейчас он ляжет обратно… Дверь в комнату отворилась, он зажмурился. Лишь бы пронесло… Шаги были неуверенными и тяжелыми, софа скрипнула под весом и на плечо легла тяжелая кисть. - Сережа… -Голос стал еще ниже, а хрипотца запустила по спине мурашки. – Я знаю, что ты не спишь. Поговорим? Лис забыл, как дышать.