Ты вся, до ресниц и точек, причина того, что я...

Ванде, конечно, снятся кошмары, но справляется она с ними так же легко, как и создаёт искусственные картины в чужих головах, — то есть ждет пока они не отпустят, как искрящиеся провода, подключенные ни к тому генератору. Они не могут заставить её тело работать иначе, чем оно может, хочет и должно, а так — искрят, создавая неудобство время от времени. Кошмары Наташи — утягивают её на дно, где отнюдь не темнота. Ванда касается виска Наташи... Там девочки-сироты, погруженные в воду или какой-то раствор, некоторые в палатах, а лица у них — застывшие. А потом — свет, много-много света, но не теплый или яркий, а звенящий. Так звенят лампы в лабораториях и плохо обустроенных подсобках, так звенит в ушах после выстрелов из крупнокалиберного оружия... И Ванда сама вздрагивает, дергая рукой и проезжая указательным пальцем правой руки от виска до скулы спящей Наташи. Она не может прервать череду этих жутких картинок. Ни одно сознание еще ни разу не ставило настолько мощные двери, словно засовы на них были сделаны из сплава огня и стали. Висок у Наташи холодный, а не горячий. Наташа редко спит нечутко. Днём Наташа, сидя в кресле, листает на планшете новостную ленту, делая пометки в блокноте: там уже куча каких-то математических формул Стива и Наташины цифры с острыми краями, обведенные в кружок. Ванда поглядывает на Наташин висок, делая вид, что рассматривает записи в блокноте. — Ты понимаешь что-нибудь в квантовой механике? — Наташа откусывает холодный тост, заправленный жутким кислым соусом. У Ванды чешется в носу и горле от этого запаха. Она качает головой, а потом понимает, что стоит буквально за Наташиным плечом. — Только в квантовой психологии, — она неуверенна, потому что всё ещё отвлечена красной точкой на виске, которая никак ни сходит. — Что это? — Это... это, — Ванда сжимает обивку кресла, — это такая гипотеза, согласно которой у нашего сознания волновой характер, и... И если, допустим, мои волны совпадут с волнами материального объекта, то я смогу повлиять на его форму... Это как теория вероятности в математике. Но это есть. Я могу менять форму, я взаимодействую с предметами, погружаюсь в их "сознание". Но то — материя низшая. А вот человек... Волны человека, кажется, поймать легче, но всё дело в том, что стул, например, не хочет мне ни зла, ни добра... Я могу его сломать или сделать из него стол. Ему всё равно. А люди. — А люди не любят, когда их волны перенастраивают, — Наташа заканчивает, кивая головой, — чтобы настроиться на чью-то волну, нужно захотеть. У меня так с оружием. Жаль, я не могу глок превратить AR15... — Я тоже не могу, — Ванда смеется, не отрывая взгляда от виска, — и стул в стол тоже не могу... — Ну ещё бы, здесь уже основы простой физики придется изучить... Ночью попытки проникнуть в голову Наташи ощущаются как лязг стали о сталь. Мурашки бегут по коже. Там снова ничего нельзя изменить. Как будто она на шахматной доске с невидимыми фигурами. Но... — Хватит! — Наташа дергает Ванду за запястье, потирая другой рукой собственный висок. — У меня словно голова дымится... Что ты делаешь, Ванда? — Как ты это делаешь? Почему у меня не получается? — Что не получается? Подпалить мой мозг? — Помочь тебе справиться с кошмарами... Наташа выдыхает, приближаясь на пару дюймов, но этого достаточно, что обжечь скулу Ванды горячим дыханием. В глазах у Алой Ведьмы красными бисеринками плавает магия — настолько сильно она старалась, истрачивая себя на атомы. Если бы хотя бы половина квантовой психологии не была полной чушью, Наташа уже превратилась бы в стол для подношений даров богам, которые создали эти невероятные глаза. Наташа верит, что бог, физика или Старк знает еще что наделило человека небывалой мощью, но мощь эту спрятало далеко-далеко, и вовсе не в голове, а в маленьком сердце, которое или взрывается, или правит целой Вселенной... Она отпускает запястье Ванды, запоздало понимая, что останутся следы. Голова идёт кругом. — Они мне не мешают, — и прикрывает глаза, силясь вернуть сон, — то, что ты видишь, это память, да и то... Я не уверена, что половина из всего действительно со мной происходила... Это... Это не кошмары. Хотя кошмары мне тоже снятся, но я всегда знаю, что они нереальны, были когда-то реальными точнее. Мне важно это знать. — Но почему? — Ванда не может понять, как боль может стать обыденностью. — Что ты там увидела? — Скорее услышала: звон, постоянный... А потом вспышки оружий, металла, ламп и лезвий, много-много лезвий. — Мг, — Наташа засыпает, прислушиваясь к звукам на улице, — не делай с этим ничего, я должна помнить лезвие, которое переплавила в свет. В моих снах всегда много света. Пусть так и будет... Ванда не понимает, пытаясь теперь не руками, а мыслью вдавиться в висок Наташи. И действительно видит свет. Солнечный свет Огайо, жёлтые макароны, фойе "Старк Индастриз", Щ.И.Т., камень души, волосы Ванды, уходящие в желтизну на концах, свет планшетных мониторов и блеск экрана от мелькающих ситкомов... Магия Ванды окрасила белый свет в жёлтый, теплый и живой... И лезвие стало светом.