Ты вся, до ресниц и точек, причина того, что я...

Она встречала упоминания о ней в нескольких засекреченных файлах Щ.И.Т.а, случайно мелькнувших среди других запыленных компьютерных сводок, но не думала, что когда-то столкнется с силой, способной за один миг рушить здания, на уничтожение которых простому агенту требуется закладка бомб как минимум в десяти точках по всему периметру от несущих стен до спрятанных на этажах бункерных комнат. Ей казалось, эта Ванда — очередной ребенок, сунувший палец в розетку и привлекший внимание подпольных государственных педофилов, которые развлекаются магнитно-резонансной томографией головного мозга, не более того. Никаких Красных комнат, вырезанных органов или перешивания генетического кода. Вся эта магия, боги и мета-люди её тогда не интересовали... Вся эта сфера изучения магнетизма, обыкновенная физика, чистая наука в руках у людей, чьи амбиции когда-то сделали Романофф неплохую репутацию в криминальной сфере. Фотографии были нечеткими, поспешными, а фамилию Максимофф носило два человека, что впрочем не помешало Наташе оставить огромные испуганные глаза совсем юной девушки где-то на задворках своего воспаленного сознания. Наташа большую половину своей перекроенной жизни провела бок о бок с девушками и сама себе никогда не врала: женская энергетика ей много ближе мужской, потому что выбор делала не она, а тоже — какое-то биологическое поле, случайный фактор в её ДНК... Уже работая со Мстителями, Наташа вновь и вновь вытаскивала этот запыленный файл, каким-то образом связанный с ней. Ванда была не просто девочкой, чьи пальцы оказались в розетке, она и была тем самым электричеством — мутант, генетическое исследование, вынужденное нести имя горы-лаборатории, где люди и силы богов обменивались, как на рынке, возможными удачными экспериментами-сделками. Дети, замешанные в террористической группировке, просто дети, чьи силы окрестили "сделкой с Дьяволом"... До того, как встретить магию Ванды, она представляла всех мутантов одинаково — зеленые, злые, не умеющие контролировать свои мысли, попавшие под раздачу ученые-экспериментаторы, типа Брюса Беннера. Кто-то, кто обычно не оставляет душевных ран, специализируясь исключительно на телесных. Но Ванда была красивая, настолько, насколько бывают красивыми книжные ведьмы в далекой славянской мифологии её Родины, где зимы долгие, а весной в реки опускают венки... Она не знает: это её мозг перешит, поэтому путает тысячелетия, как карточную колоду. У ведьмы в глазах океаны далеких галактик и гипотеза большого разрыва с её темной энергией, и она совсем не понимает, как в тонких девичьих руках, не способных обездвижить в рукопашной даже старушку, помещается сила, разрушающая биополя и осуществляющая ментальные проекции... И Беннер на её фоне кажется увальнем-неудачником, каким-то школьником-ботаником, случайно завязавшим не тот шнурок на ботинках биохимического совершенства... Она знает только цель, одну из множества целей, какие она выполняла, будучи замешанной практически во все засекреченные миссии героев или убийц, думающих, что они и есть герои, — уничтожить Гидру. Она только потом вспомнит о файлах и напуганных глаза... Но у Ванды с зелеными неповоротливыми мутантами всё же было кое-что общее — им не пели колыбельные... Несмотря на всю разрушительную мощь каждого нейрона в её головном мозгу, где и находился центр её сверхъкогнитивных способностей, она была просто игрушкой в руках у безумных кукловодов, какие отравили и Наташу, прежде чем она научилась ходить самостоятельно без направляющих нитей в шарнирных руках и ногах... И что еще более ужасное — для Наташи Ванда была ребенком, чью шею сковывало контролирующая её железка, и пальни она своей магией в Клинта, Вдова всё равно не смогла бы уничтожить ведьму. Может, только думала иначе, ведь ничему другому её не учили, а о любви в засекреченных файлах и чужих досье едва ли можно прочесть — там всё сплошь вписанные в сюжет некрологи. Как успокоить мутанта и сделать его послушным? Спросите людей, создающих ошейники контроля: холодные, они пережимают нерв спинного мозга, больно давят на сонную артерию, если вдруг захочется взбунтоваться. Наташа предпочитает выдавливать из себя обыкновенное "малыш"... Это не ей нужно, а тому, кого никогда не любили... Стив говорит, и наушник глухо мешается с ударами ног убегающего Брюса: "есть еще женщина, пока не трогать". Два мутанта — это уже слишком? Давайте, думает Наташа, проверяя предохранитель, повесьте на её шею еще парочку ненормальных ученых размером с трехэтажное здание и её жизнь обретет гипертрофированный смысл... Женщину-Халка ей как раз не хватало в коллекцию... Ванда оказывается девочкой по сравнению с грубой озвучкой Стива. "Женщина"? Ей до женщины, как Наташе до домохозяйки... А до Халка и того больше... Ванда пугает — это всё, что она может сделать, когда защищается, но не знает, насколько опасными по расчету могут оказаться противники. Ей, как щенку, приказывают кусать, но клыков у неё совсем для этого недостает... Она умеет слушать страхи и превращать свою магию в чужую боль, а её руки темнеют, покрываясь отслаивающейся коркой пепла. Наташе хочется спрятаться в каком-нибудь звуконепроницаемом шаре, чтобы только не вдыхать магию, так больно разрушающую склеенные кусочки её сознания. Ванда улыбается, удерживая зрительный контакт с другим мутантом, похожим с ней глазами, словно он её зеркальное отражение. Наташа знает эту боль наизусть, и поэтому не желает ведьме её ощутить. Больно, когда твой близнец — твоя бесконечная зеркальная ноша. У Наташи одна причина жить — мщение помноженное на возможность быть не только киллером, и пока эта причина всего лишь фантом её ошибок и ненормированного графика. Она любит и не любит, она сама не знает, что такое с ней творится, потому что голова раскалывается, напоминая ей, что в любую минуту кто-то вновь может поменять программку, просто расставив пазлы головных нейронов в другую картинку. Незачем привязываться, но так хочется... С Брюсом могло получится, да только жуть какой он огромный и зеленый, когда не в себе... Сюрреализма в её жизни хватает и без того. Брюс слышит, но не слушает. Он признанный ученый, но в чувствах такой Халк, что выворачивает наизнанку: у Наташи матки, черт возьми, нет, а вовсе не желания уже, наконец, расслабиться и потрахаться с кем-нибудь. Сколько можно еще закусывать губы и хлопать ресницами? Ей самой от себя тошно... И психоманипуляция Ванды вовсе не помогает. Она снова оказывается в Красной комнате. Она думала её заводят заучки, а завело её куда-то в темный лес, до того дремучий, что вполне реальным стало встретить ведьму... Ванда проникает в разум, для неё мозг — игрушка, а она играет роль ведьмы, ей нравится быть опасной, хотя она всего лишь девочка, лишенная семьи и дома. Она защищается, таща этот дом на спине. Пьетро просто болванчик по сравнению с её силой... Он стоит за её спиной, Ванда же думает, будто это она защищена. А когда близнец погибает, магия контролировать себя перестает, сколько её не зажимай между пальцами. Она, как песок, сыплется, разрушая фундамент слишком уязвимой для подобных фокусов планеты. Она может разорвать всех в клочья, изнутри, ведь все болевые точки и самые ненадежные барьеры в голове, и что ей мешает сделать это сейчас, когда Мстители доверяют? Ванда сидит в маленькой комнате, отведенной Старком по доброте его широкой души, настолько широкой, что стены трещат и штукатурка осыпается, и зажимает руками уши: магия, как разбавленный пунш, плавает внутри сознания, мешая дышать и думать. В десять она засыпала с мамой, в пятнадцать она засыпала с Пьетро, который носился по камере через стенку, освещая темноту яркими вспышками... Она два дня пряталась под завалами вместе с братом, позабыв навсегда о здоровом сне, и только плавала среди иллюзий, питаемых её магией. У неё нет причин быть доброй, потому что перестала быть чьей-то причиной, чтобы жить... Она вздрагивает, когда в три часа ночи дверь открывается с характерным щелчком. Ей нельзя пользоваться магией в стенах башни. Она теперь послушная, сидит на невидимом поводке, кажется, даже по своей воле. — Я твою куртку не нарочно забыла отдать, — шепчет в темноту, потому что узнает силуэт Вдовы. — Здесь столько этажей и комнат, а я не знала даже, здесь ли ты. Мне сказали не гулять тут... — и добавляет совсем тихо, — Будто я хотела... — Ты умеешь проникать в сознание, а сквозь стены не видишь? — Наташа подходит ближе, останавливаясь в сантиметре от кровати. Ванда пожимает плечами. — Может быть, и могу, да только в голове копаться интереснее... Тишина такая густая, как кошачье урчание. Стены на Ванду давят, потому что теперь у неё страх перед большими зданиями. В таких вечно приходится терять близких. Она теперь может рассмотреть лицо шпионки: грустное и строгое. Ничего лишнего. Она не собирается копать сознание, словно ей пять и она в песочнице с Пьетро. Ей не нужно. Иногда достаточно просто заглянуть человеку в глаза. — Ты плакала? — Ванда дергает руками, собираясь дотронуться до запястья Наташи, и в них на секунду появляется алый свет. Этот жест — всего лишь привычка, оставленная ей в память о Пьетро. Они всегда держались за руки, когда кому-то из них было больно. Наташа нервно улыбается. — Думаешь, не умею? Ванда опускает глаза. — Я думаю, ты плакала даже больше, чем плачут люди за всю свою жизнь... Слезы — это лестницы, позволяющие мне проникать в чужое сознание. Я люблю слезы, — она улыбается, вновь играя роль, превращается в ведьму, и в темноте это вырастает в жуткую картину. — Ты любишь доводить людей до нервного срыва, — Наташа касается своих щек, стараясь незаметно избавиться от слез. — Все это по-разному называют... — Ванда облокачивается на подушки, выдыхая стертый запах нового постельного белья. — Прости, что ворошила твоё прошлое... Они меня ненавидят за это: Брюс, Клинт, Стив, Тони... Они меня ненавидят, я чувствую... И даже сейчас, я чувствую их мысли сквозь стены... Наташа садится на постель, ведет рукой к чужой ладони, но останавливается в миллиметре от волшебных рук. Она знает, что магия вся внутри сознания Ванды, но руки её привлекают больше. Тонкие, нежные и дрожащие, какой-то неконтролируемый тремор... — Всё-таки стены для тебя тоже не помеха? — Наташа улыбается, касаясь кончика указательного пальца. Ведьма тут же прячет руки в кофте, пугаясь тактильности. — Помеха... — грубо отвечает Ванда. — Знаю, — Наташа всё же касается чужой руки, вытаскивая её практически силой из-под длинного рукава кофты, сжимает так крепко, что магия Ванды приливает к плечам и горлу. — Тебе было десять, вы сели ужинать вчетвером, когда снаряд рванул этажами ниже, дыра в полу огромная, как вулканический кратер, родители рухнули, и всё здание начало рассыпаться... Пьетро схватил тебя, залез под кровать... Второй снаряд в метре от ваших лиц, и на этом снаряде всего одно слово... — Старк, — ядовито заканчивает Ванда, выдергивая руку. Она сжимается вся, рыдая, словно потерянный в торговом центре ребенок. Наташа сидит, как призрак в темноте. — Моя телепатия — умение запоминать целый вагон никому ненужных досье, — она тянет ведьму к себе. — Твое оказалось нужным... Остальное я додумала... Ты такой маленький мутант, Ванда... Где вас таких милых только создают? — Заковия, — шепчет Ванда, глотая слезы. Наташа теплая, как Пьетро. — Заковия... — Наташа разговаривает с Вандой, словно ведьме три года. — И чего они к тебе пристали? Злые дядьки Старка... Завтра мы с ними разберемся, Ванда. Знаешь, как они меня бояться? Неделю по струнке ходить будут, и мне для этого даже телепатия не пригодится. Ванда смеется, не понимая, почему вдруг всё так резко изменилось. Пьетро больше нет, она выжата, как лимон. Нет сил строить из себя всемогущую богиню. Хочется, чтобы кто-то был рядом, наделяя её пространство внутри сложенных переплетений нейронов смыслом, иначе магия проникнет не только в кровь, но и в генетическую структуру, лишив самостоятельного выбора. Она впервые на войне, которую хотела, но не подумала оценить габариты жертв: думала, что играет, собирая очередной пазл их кубиков. Игра оказалась страшной... Ей страшно... — Они оденут на меня ошейник? — Ванда позволяет теплым ладоням гулять у неё под кофтой, там, где остались синяки с последней битвы. Руки у неё до сих пор дрожат. — Всё это из-за нас... Из-за меня с братом... Нет, только из-за меня... Ванда такой ребенок перед лицом чьей-то гибели. Наташа стольких похоронила, что забыла каково это, кого-то оплакивать... Ресницы мокрые от слез, волосы длинные, вьются, как лозы, вдоль шеи какие-то точки, видимо, поставленные еще в ходе изучения где-то в лаборатории, руки детские совсем, словно выбирая, на ком ставить опыты, отбирали самых крошечных младенцев. Наташа была такой же... Красная комната просто перешивала её несколько раз, добиваясь от неё пуленепробиваемости. На деле же получила убийцу с моральным долгом. — Пусть попробуют! — она тащит Ванду на себя, падая в объятия подушек. Ванда кошкой укладывается в её руках. Ей некому доверять, а причин быть доброй всего одна. Наташа путается в паутине волос, думая, что ведьма её просто заколдовала. — Ты вся, до ресниц и точек, причина того, что я буду убивать их, едва они заикнутся об ошейниках... — Скажи, — шепчет слишком умная до чувств Максимофф, — ты что, в меня влюбилась? Наташа смеется. Чернота комнаты плавает, как живая. В башне мстителей холодно. — Нет, и даже не думай, — она переплетает свои пальцы с чужими, натягивая одеяло. — Просто хочу трахаться... А Брюс дальше поцелуев полный Халк... От одного до десяти, как думаешь, каково мне? Ванда краснеет, покрываясь пятнами магии. В глазах плещется что-то красное, словно кровь. Она поднимается, не замечая, что уже сидит на Наташе, опираясь руками по обе стороны от неё. — И ты пришла к той, кто даже не целовался ни разу? — Да, этот этап можем пропустить, — Наташа двигается, заставляя Ванду терять равновесие. — Там ничего интересного. Ванда смотрит слишком долго. Наташа шутит, конечно. Для этого тоже не обязательно читать эмоции. Она впервые с кем-то настолько близко. Она впервые не хочет применять магию. Ей интересно. В человеке столько тайн и загадок. В Наташе их столько, что хватит еще на одну жизнь... У Ванды с щек капают слезы, прозрачно-алые, прямо на ключицы Наташе. Вдова притягивает, прижимая её к своей груди, гладит волосы. — Эй, ты чего? Испугалась? — у Наташи сердце стучит, проникая тем самым в сознание ведьмы. Ванда думает, что сейчас, наконец, заснет. — Почему вы не любите говорить правду? Всё ходите вокруг да около со своими пошлыми шуточками... — Ванда забирается ладонями под Наташану кофту. Под одеялом целая минута возни. Добирается до ребер, царапая магией шрамы. Наташе приятно, она закрывает глаза. — Знаешь, Ванда, я ведь сюда по правде говоря действительно шла за курткой... И вот... Ванда улыбается, сжимая кожу в ладонях, чтобы удержать на месте. Но смысла нет — она итак лежит на Наташе. — Отдать тебе куртку? — Нет... Оставь себе, — она закрывает глаза. — Я тоже здесь останусь...