Ничего нового

Неприятная аббревиатура «ЧП» с противным чпоканьем то и дело слетала с пухлых губ Алены Борисовны. Марине при этом всякий раз хотелось выкрикнуть: «Хватит уже! Довольно! Не надо это так называть!», но она сдерживалась, кивала головой, морщила лоб и удивленно вскидывала брови. — Это просто счастье, что Соня Латухина прочла сообщение вовремя и сразу отреагировала… «Да, счастье, — согласно кивала Марина. — Молодец Соня!»  — …побежали к ней домой, дверь не заперта была. Таблетки выпила… успели, вызвали «Скорую». Родители в гостях… «Какая идиотка!» — …быстро приехали… промыли… в больнице. В мозгу назойливо мигала контрольная лампочка: «Это я! Это я! Это я!» — Что-то личное… нет причины… ни с кем не конфликтовала… спокойная девочка… Алена была подавлена и растеряна, наверняка боялась, что к ней, как к классному руководителю, появятся вопросы: почему не заметила, что у девочки проблемы. Как только новость станет достоянием общественности, обозленные на жизнь обыватели заведут любимую шарманку: учителя — равнодушные сволочи, на детей им наплевать, обязаны были предотвратить. — Вот именно. Ни с кем не конфликтовала, оценки приличные, никто ее не травил, запомни эту мысль, — Марина решительно тряхнула головой. — Сейчас она в каком состоянии? — Нормально вроде, Соня с ней на связи. Пишет, что спать все время хочет, а так все в порядке. Матери не могу дозвониться, но, если честно… — Алена замялась, — немного страшно… в такой ситуации не знаешь, что и сказать.  — Не надо бояться, Ален. Скажи, что мы всегда готовы помочь, что искренне сочувствуем, только не оправдывайся. Не за что тебе… Оставшись одна, Марина еще некоторое время тупо смотрела в окно на школьный двор, где ветер катал поземку по серому асфальту, безжалостно выгибая тонкие ветви высаженных прошлой весной кленов. Ермакова появилась в кабинете сразу после звонка с урока — собранная, подтянутая, напоминающая боевого генерала перед битвой. — Не вздумай только грызть себя, — рубанула наотмашь с порога, без всяких прелюдий. — Ты все сделала как полагается. — Я в курсе, — Марина усмехнулась. — Ехала на зеленый, а мне под колеса бросились. — Ну что ты там? — Катя ворвалась в кабинет без стука. — Посыпаешь голову пеплом? Здравствуйте, Полина Степановна. — Глупости твоя подруга говорит, Катюша. Вправь ей мозги, — Ермакова тяжело опустилась на стул. — Ты, Марина, много-то на себя не бери. Девочка с нестабильной психикой, устроила демонстрацию… у подростков это модно — из всего делать вселенскую трагедию. — Точно. Мальчик пять минут на сообщение не отвечает — всё, пиздец, пардон, Полина Степановна, лайк в инсте не поставил — жизнь окончена. Это же классика. Хотела бы эта дурында по-настоящему выпилиться, не писала бы подруге, — Катя ухмыльнулась. — Хайпанула она знатно, конечно. Детишки уже вовсю обсуждают, пол-урока мне голову морочили. — И что говорят детишки? — Марина скосила глаза на завибрировавший телефон: звонили из районного управления. Раз звонят на личный номер, значит, точно уже в курсе, и им не терпится поставить ее раком. Она не ответила — пусть подождут. — Там разные версии. От передоза до несчастной любви. Но конкретного ничего пока. — Ну это дело времени, конечно… но пусть говорят что угодно! Гитченко у нас уже не работает, — Ермакова пренебрежительно пожала плечами. Марина усмехнулась: — Точно, нет человека — нет проблемы. Радилов звонит. Наверное, им уже доложили. Надо придумать какую-нибудь официальную версию, — Марина открыла ежедневник. — После шестого классных руководителей соберем и озвучим. — Формулировка в таких случаях стандартная: реактивное состояние, ситуационно обусловленное, — поправив очки, Ермакова грустно улыбнулась, — достаточно обтекаемо, мне кажется. — Ага, идеально, — Марина записала, хотя знала, что память не подведет, — идеально ни о чем. Машинально пролистнула страницы, по «Декабрю» бледными водяными знаками расползались снежинки. Совершенно не к месту вдруг подумала, что нигде нет нагло краснеющей завитой «Л». После выходных в эфире вот уже несколько дней полная тишина — от Заславской ни одного сообщения. Марина одернула себя — не о том надо сейчас беспокоиться.  — У нас послезавтра как раз общешкольное родительское собрание, — она еще раз проверила дату. — Пригласим того психиатра, что в прошлом году лекцию про наркотики читал, пусть просветит всех на тему суицида в подростковой среде. — Отлично, — Ермакова одобрительно кивнула. — Памятки распечатаем, анкетирование проведем. С восьмого по одиннадцатый классные часы тематические. — А в младших объявим конкурс рисунка… сорри, — саркастично улыбнувшись, Катя подошла к пышно цветущему антуриуму, потрогала рукой почву. — Валера у тебя прижился. — Пойду Тасе скажу, чтобы про совещание объявила, — Ермакова вышла, тихо прикрыв за собой дверь. — Ну что за вид траурный? — выдвинув стул, Катя уселась напротив. — Все живы-здоровы, выдохни уже. — Размышляю, — красной ручкой, сама не понимая зачем, Марина подчеркнула слово «реактивное». — Может, не стоило вмешиваться. Пусть бы все у них продолжалось и как-то естественным образом закончилось. Или нет. Может быть, они бы поженились потом и жили долго и счастливо до самой старости. — Угу. До хуярости. Ты дура, Гордина? — Катя возмущенно фыркнула. — Естественным образом между мужчиной и женщиной дети случаются. Ты этого хотела? Чтобы тебя потом родители обвинили в попустительстве? — Боже… — прикрыв ладонью глаза, Марина застонала. — Почему это вообще должно было случиться именно со мной? Такое ощущение, будто там сверху меня кто-то носом тычет. То ли наказывает за Заславскую… то ли просто стебет. — Оцим-поцим! Началось, — Катя закатила глаза. — За Заславскую тебя уже и так наказали. Вон, сколько лет избавиться от нее не можешь. — Да что ты вдруг так мягко — «не можешь», скажи уж как есть: «не хочешь», — Марина усмехнулась, — ты прямо в щадящем режиме сегодня. — Доброту тренирую, перед тем, как в восьмой «Вэ» идти. Второй тест подряд по эндокринной системе заваливают гады. — Ох, — Марина схватилась за голову. — Хорошо, что напомнила. У меня ведь урок сейчас в десятом. Разумеется, первые пятнадцать минут урока пришлось потратить на избитые фразы о ценности человеческой жизни, о том, как необходимо быть чуткими и отзывчивыми по отношению к своим товарищам. Свою пламенную речь Марина завершила чуть ли не рекламным лозунгом: «И пожалуйста, не забывайте: в гимназии работает замечательный психолог Вера Ивановна, к которой вы всегда можете обратиться за квалифицированной помощью». Вера, милейшая женщина предпенсионного возраста, обитала в каморке на четвертом этаже. Там она тихо выращивала орхидеи и мирно пила чай с пожилыми коллегами, забредшими к ней передохнуть от школьной суматохи. Марине она досталась по наследству от Сараевой и устраивала тем, что, никуда не вмешиваясь, добросовестно писала умеренной длины доклады к педсоветам и по мере сил решала мелкие межличностные конфликты в среднем и младшем звене. Пока Марина говорила, ее не покидало странное ощущение, что чего-то не хватает. В окружающей ее обстановке ничего не изменилось, но какая-то деталь все же отсутствовала. Закончив выступление, она, не делая паузы, произнесла: «А сейчас откройте тетради и запишите название новой темы». И наконец сообразила, чего именно «не хватало»: Савчук сидела, низко опустив голову, и не прожигала ее, как обычно, влюбленным взглядом. Так или иначе за манипуляции с людьми приходится платить. После звонка Марина жестом попросила ее задержаться. — Инна, с тобой все в порядке? — А вы как думаете? — Савчук зло прищурилась. — Как я себя должна чувствовать? Она вела себя совсем не так, как раньше. Смотрела без заискивания, в упор, с отчаянием человека, которому нечего терять. — Не делай только поспешных выводов, — Марина помедлила. — Мы ведь не знаем точно, что случилось. Возможно, это вообще никак не связано… Щеки Савчук залились гневным румянцем. — Вы уволили Сергея Андреевича из-за этого фото. И он бросил Оксану. Сказал, что она его подставила! И что все кончено, — голубые глаза заблестели от навернувшихся слез. — Оксана писала ему, умоляла простить, а он ее в ЧС кинул! И тогда она выпила таблетки. Так что все из-за вас! И из-за меня… Лицо ее вдруг исказилось, узкие губы, покрытые бесцветным блеском, задрожали. Испугавшись, Марина схватила ее за руку, как будто это способно было остановить надвигающуюся истерику. — Успокойся, успокойся. Ничего страшного не случилось. С Оксаной все будет хорошо. Все будет хорошо! Пальцы у Савчук были хрупкие и тонкие, словно птичьи лапки. Марина с силой, почти до хруста, сжала их. — Перестань, Инна! Ты ни в чем не виновата. — Я не… — другой ладонью Савчук вытерла побежавшую по щеке слезу, — я не знаю, почему я так подло поступила. Зачем я переслала вам этот скрин? Мне так стыдно, — поникшим голосом добавила она. — Я в глаза Оксане смотреть с тех пор не могу. Тварью себя чувствую. — Понимаю, — в сердце вдруг закололо от жалости. — Извини, что так вышло. Мне не следовало тебя в это втягивать… — нет, так нельзя, так только хуже будет. Твердым голосом Марина произнесла: — Но исправить это уже невозможно. Я сделала то, что должна была сделать, и выбора у меня не было. Поэтому давай просто закроем эту тему и не будем к ней возвращаться. — Я думала, вы самая лучшая… — тихо произнесла Савчук, и в ее наполненных слезами покрасневших глазах Марина разглядела глубокое неподдельное разочарование. Разжав руку, она отступила к двери. — Извини, — почти беззвучно повторила она, одновременно с раскаянием чувствуя необъяснимое облегчение. По крайней мере, теперь по школе можно будет передвигаться без сопровождения. *** Осецимская позвонила, как раз когда Марина, написав в чате: «Хочешь встретиться?», размышляла над тем, стоит ли нажимать «Отправить». — Хотите встретиться? Чтобы справиться с рвущимся наружу истеричным смешком, пришлось прикусить нижнюю губу: — С удовольствием. До кафе с идиллическим названием «Седьмое небо» пришлось ехать чуть ли не через весь город. По дороге снова позвонили из районо. На этот раз Марина ответила — тянуть дальше не имело смысла. Дотошный инспектор всего за полчаса успел пробурить в голове скважину, въедливо интересуясь причинами и подробностями происшествия. От повторяющихся нудных вопросов сводило скулы, но она твердо стояла на своем: личные проблемы, не имеющие никакого отношения к школе. Реактивное состояние… Кафе на верхнем этаже офисного здания, оформленное в ламповом стиле, с первого же момента обрадовало тихой инструментальной музыкой и отсутствием посетителей. Татьяна ждала ее за столиком, расположенным у большого окна с видом на пасмурную городскую панораму. — Извините, что затащила вас в такую даль, но отчего-то хотелось показать вам это место. Я сюда иногда люблю приезжать одна, просто сижу, смотрю в окно. Весной здесь невероятно красиво, — Татьяна мечтательно улыбнулась. — Весь город словно в нежно-салатовой дымке. И пахнет сиренью и солнцем. — Мне здесь и сейчас нравится, — Марина обвела глазами помещение. — Тут мило. И почти нет людей. — Это еще один плюс, — Осецимская кивнула. — Я тоже не люблю толпу. — Хорошо, что вы позвонили… — их взгляды встретились. — Подумала, вам стоит отвлечься. — Вы уже слышали? — Марина вздохнула. — Хотя, конечно… — На аппаратном сводку зачитали, — Татьяна посмотрела на нее внимательно. — Вы очень расстроены? — Я в порядке, — через силу улыбнувшись, она сделала вид, что поглощена меню. — Все ведь обошлось, можно сказать. Тут довольно широкий выбор… Затейливые названия блюд не вызвали аппетита, а от длинного списка алкогольных напитков Марину и вовсе замутило. — Я, наверное, пока выпью мангового сока и кофе, — она закрыла папку. — Пока что так.  — Марина, — в изумрудной глубине глаз мелькнуло не столько сочувствие, сколько понимание. — Вам просто надо немного расслабиться. Вы принимаете это все слишком близко к сердцу. — Shit happens*, да? — внезапно она ощутила нестерпимую потребность выплеснуть все, что с самого утра копилось в ней. — Мне хреново. — Расскажете? — Татьяна повернулась к подошедшему официанту. — Сок манго, эспрессо и чай с мятой, пожалуйста. — Ну, если коротко… у девочки был роман с учителем, — Марина усмехнулась. — Я об этом узнала и заставила его написать заявление по собственному. Из-за этого он ее бросил, а она наглоталась таблеток, но прежде, чем ее вырубило, успела написать своей подружке. Так что все закончилось промыванием желудка. — Хорошо, что так, — тихо произнесла Татьяна. — Учителю этому сколько лет? — Тридцать, симпатичный, неженатый… козлина, — Марина саркастично улыбнулась. — В официальной докладной я, разумеется, всю эту историю излагать не собираюсь. — Конечно, — протянув руку, Татьяна накрыла ее ладонь. — Не беспокойтесь ни о чем. Вы сделали все правильно. Спать со своей ученицей — это полный беспредел, я считаю. — Правильно, да… — повторила следом за ней Марина и, повинуясь безотчетному желанию, спросила: — Вы помните женщину, которая приезжала за мной к вам на дачу? Осторожно высвободив руку, она взяла стакан с соком, поставленный перед ней официантом. Марина даже не знала, зачем заказала эту сладкую патоку. Манговый любила Заславская, а она всегда выбирала что-то покислее, типа грейпфрута. — Лилия… помню, конечно, — Татьяна поднесла к губам белую фарфоровую чашку, сделала маленький глоток и отставила ее в сторону. Пытаясь избавиться от приторного вкуса, Марина тоже отхлебнула из своей чашки. Эспрессо разлился на языке приятной горечью. — Да, Лиля Заславская. Она тоже когда-то была моей ученицей… мой первый выпуск. — Долгая у вас с ней история, — Татьяна выглядела скорее задумчивой, чем удивленной. — Бесконечная, — Марина усмехнулась. — Я хочу, чтобы вы поняли, что я имела в виду под словом «сложно». Рассказ вышел кратким и сухим, больше похожим на канцелярский отчет, чем на исповедь. Только факты, никаких эмоций. Марине хотелось быть честной, может быть, даже жестокой. Хотелось окончательной ясности. Как будто бы одного разочарованного взгляда за день было недостаточно. — Что же вы молчите? Настолько шокированы? — закончив говорить, она нервно усмехнулась и бросила сложенную ею в крошечный квадрат салфетку на стол. — Нет. Просто думаю, — подперев рукой щеку, Татьяна помешала ложечкой давно остывший чай. — Вы бы хотели жить с ней? — от чашки исходил тонкий, почти неуловимый аромат мяты. Вот так вот в лоб. Марина вздохнула: ей даже самой себе не хотелось отвечать на этот вопрос. — Да, хотела бы, — она не отвела взгляда, хотя смотреть на то, как меняется выражение Татьяниных глаз было неприятно. — Но это нереально. — Почему же? Чувственный рот скривился в попытке улыбнуться. Неудачно. Уголки губ, не поддаваясь, поползли вниз. — Ей это не нужно. Так мне кажется. Мы не говорим об этом даже… Смысла нет. Она слишком хорошо знает мои условия и ясно, что они ей не подходят. — И чего вы ждете? — Осецимская жестом подозвала официанта и попросила счет. — Наверное, уже ничего, — устало ответила Марина. Ей определенно не стоило откровенничать. Зря она поддалась внезапному порыву. Все оттого, что Татьяна казалась такой серьезной, уверенной в себе, такой спокойной, словно точно знала «как надо». Немного наклонившись вперед, Татьяна вкрадчиво произнесла: — Зачем вы рассказали мне все это? — Не знаю, — почувствовав першение в горле, она отпила сок из своего стакана. — Может быть, хочу, чтобы вы наконец поняли, что со мной дела иметь не стоит… — Прекратите, — стальной голос заставил ее покорно умолкнуть. — У меня с самого начала не было никаких иллюзий. Еще когда я увидела эту вашу Лилию. И если бы я посчитала, что все это для меня слишком сложно, я бы перестала с вами общаться сразу после моего дня рождения. Вам ясно? — Да, — коротко ответила Марина и опустила глаза, словно провинившийся ребенок. — Ясно. От сурового тона внутри стало слегка щекотно. Было нечто притягательное в этой проступающей временами в мягком женственном облике властности. Нечто, вызывающее желание безоговорочно подчиниться чужой воле. Как будто Татьяна и вправду все про нее понимала. Осецимская чуть наморщила лоб, но губы ее при этом растянулись в слабой улыбке. — Мне кажется, вы очень устали, Марина. *** Приемные часы уже закончились, но эту проблему уладить было очень просто. Проворно спрятав в карман белого халата купюры, дежурная медсестра проводила Марину до самой палаты. Полякова сидела в позе лотоса на кровати, застеленной темно-синим шерстяным одеялом. Увидев Марину, девочка резко выдернула из ушей наушники и спустила ноги на пол. — Здравствуй, — Марина присела на стул из белого пластика, стоявший рядом. В палате были еще пациентки: молодая полная девушка с томиком Бунина в руках и женщина средних лет, тихо беседующая по телефону. «Почему они здесь?» — Марина побаивалась странных людей. Может быть оттого, что в детстве смертельно испугалась дворовой сумасшедшей Нюры, однажды внезапно схватившей ее за волосы. — Зачем вы пришли? — темные круги под глазами, словно нарисованные, выделялись на мучнисто-бледном лице Поляковой. Что ответить? Что интоксикация воспоминаниями довела ее до безумия? Что ее триггерит вся эта ситуация?  — Не волнуйся, я ненадолго. Возвращаясь домой после встречи в кафе, Марина вдруг поняла, что ей необходимо в больницу. Прямо сегодня, не откладывая. Резко свернув на перекрестке, она помчалась туда, на всей скорости: быстрее, быстрее, чтобы не успеть передумать. Припарковавшись, кинулась к лифтам. И только стоя перед дверью с табличкой «Психоневрологическое отделение», засомневалась на мгновение — может, и не стоит. Но все же нажала на кнопку звонка. — Я не хочу с вами разговаривать, уходите! Полная девушка с громким шуршанием перевернула страницу. — Буквально пять минут, — нервно улыбнувшись, Марина переместилась на самый край стула. — Просто пара вопросов… — Я вас ненавижу! Вы все разрушили! — искусанные в кровь губы нервно задрожали. — Уходите, я же сказала. Марина согласно кивнула, но не шелохнулась. Насупившаяся девочка в сером спортивном костюме, исподлобья враждебно наблюдающая за ней, ничем не напоминала Лилю, но это было и не важно. В своих бестолковых подростковых желаниях, в своей наивно эгоистичной одержимости, они были раздражающе похожи. — Скажи мне, а ты, вообще, как все это видела в перспективе? — В смысле? — неприязнь во взгляде сменилась изумлением. — В смысле, после школы замуж за него выйти? — Марина пристально взглянула в карие глаза. — Семья, дети, ипотека, в отпуск вместе, визиты к родителям… ты об этом мечтала? — Может быть, не знаю… — Полякова пожала плечами. — Дети? Ну не так сразу. Я же поступать буду. На дизайнерский, — уточнила она. — Ну хорошо, минус памперсы, — ее все больше охватывал какой-то безумный злой кураж. — А так-то ты себе представляла, как после универа сразу домой, мужу борщ варить? Он же со школы голодный приходит… — Может быть, — менее уверенно произнесла Полякова. — Ну и в принципе ты же готова была к тому, что тебе придется завязать с веселой тусней? Подружки, друзья твои — мужчине его возраста это не слишком интересно, согласись. — Да при чем тут это? — в яростном недоумении выкрикнула Полякова. — Это вообще все неважно, если любишь. — Любишь, любишь! — Марина уже не могла себя контролировать, — А потом начинаешь думать, что это все слишком уж напрягает! Что тебе хочется свободы. И что он вовсе не бог, спустившийся к тебе со своего Олимпа. И вообще с ребятами с факультета прикольней… — она остановилась. Молча глядя на нее, Полякова испуганно хлопала своими ресницами, на бледных щеках выступил румянец, и казалось, она вот-вот расплачется. — От лукавого все, — говорившая до этого по телефону женщина зевнула и взяла с тумбочки большое красное яблоко. — Спаси и сохрани, — прошептала она и с хрустом вонзила зубы в кожуру. Марина встала. — Извини. Я понимаю, что сейчас для тебя все выглядит иначе. Но подумай над тем, что я сказала. И не делай больше глупостей, береги себя. Выздоравливай и возвращайся поскорее. Насчет зачетной недели не переживай, я попрошу, чтобы тебе автоматом поставили. В вестибюле Марина нос к носу столкнулась с Гитченко, направляющимся к лифту с небольшим букетом белых роз. Они молча кивнули друг другу, и каждый пошел своей дорогой. Усевшись в машину, она с силой ударила по рулю ребром ладони. Прижимая к груди заполыхавшую от боли руку, Марина завыла тонко, по-бабьи, будто оплакивая что-то без слез. *** 25 января. Л: «Увидимся?» М: «Нет». 27 января. Л: «Почему? Ты ведь хочешь. Я знаю». М: «Не хочу. Не пиши мне». 28 января. Л: «Почему тогда не оставила сидеть под дверью?))» М: «Перед соседями стыдно было. Это единственная причина». Л: «И трахнула на кухне тоже от стыда? Или это было другое чувство?))» М: «Глупость это была». Л: «Ха-ха, как мило. И как удобно». М: «Не пиши мне». 29 января. Л: «Ненавижу тебя». 30 января. Л: «Какая она, твоя новая дама? Серьезная тетя? Ты же не станешь повторять ошибку, не свяжешься с тупой малолеткой?» М: «Не стану, не переживай». Л: «Пироги печет? Вяжет?)))» М: «Крестиком вышивает. Прекрати мне писать». 2 февраля. Л: «Спорим, ты не хочешь, чтобы я прекращала!» Марина еще раз перечитала переписку и медленно набрала: «Где ты сейчас?» Покраснев, стерла. Самым отвратительным было то, что она не могла перестать думать об этом. Думать и представлять. Лена не заслуживала такого отношения. Заседание методобъединения, казалось, длилось вечность. Худая высокая докладчица, с упоением переключая слайды, уже полчаса вещала в одной тональности. — При подготовке к урокам, проведении самостоятельных и контрольных работ включаются различные виды заданий… Зачем обманывать себя. Она никогда и не забывала. Просто находила в себе силы, чтобы устоять перед искушением. Но, кажется, ресурс ее сдержанности благополучно исчерпался. Марина снова напечатала: «Где ты сейчас?» —и, глубоко вздохнув, нажала «Отправить». Сердце замерло и тут же бешено заколотилось. — Например: при закреплении темы «Доли и дроби» я использовала упражнение на межполушарное взаимодействие. Еще не поздно было удалить, еще можно было отыграть назад. Телефон в ее руках судорожно дернулся. «Чернышевского 23, третий этаж, комната 307». Никаких улыбающихся смайлов, ни одной смеющейся скобки. Неужели больше не смешно? На Марину вдруг снизошло странное умиротворение — как будто она добилась некоей определенности. Поняла, чего хочет и чем готова пожертвовать. В презентации выплыла картинка с традиционными нарезанными тортами. Марина опустила глаза на экран — горящий статус «онлайн» ожидал продолжения диалога. «В семь», — написав, вышла из приложения и даже спрятала телефон в сумку. Мысль о том, что Заславская будет ждать и нервничать, подняла ей настроение настолько, что она даже ободряюще улыбнулась докладчице, с унылым видом покидающей сцену. *** В опустевшем к концу рабочего дня офисе не было ни души. — Идеально по́шло, — произнесла Марина, с усмешкой глядя на длинный светло-ореховый стол. — Разумеется, — Лиля усмехнулась в ответ и, бренча связкой ключей, заперла дверь конференц-зала изнутри. Уклонившись от поцелуя, Марина развернула ее и подтолкнула к столу, процедив сквозь зубы: «Доигралась?». Замок молнии, чиркнув, проехался от пояса к крестцу. Юбка бесшумно соскользнула на пол. Не удержавшись, она шлепнула по ягодицам, скрытым под черным ажуром: «Сними». От вида дрожащих в нетерпении пальцев, судорожно стягивающих маленькие трусики, у нее потемнело в глазах. Она ткнула Лилю в спину, заставляя нагнуться. Хлестнула по обнаженной заднице сильнее: «Еще?!» Марина уже не могла остановиться, била с оттяжкой, продолжая в исступлении повторять: «Еще?! Еще?!» Злясь, возбудилась до озноба: от сочных звонких звуков, от вожделения, скрытого в извивающемся от шлепков теле. Горящей от боли ладонью погладила порозовевшую кожу, осторожно и медленно вошла в горячую влажность. На вырвавшийся всхлип ответила успокаивающим «Тссс». Проникнув глубже, она резко вытащила пальцы и ласково прошептала, нависая сверху: — А что, Толика мало тебе? — прижимая к столешнице, спутала в руке длинные рыжие пряди, притянула к себе. — Мало?  — Сука, — выдохнула Лиля, — какая же ты сука. — Ты зачем мне пишешь? — намотав на кулак Лилины волосы, она заставила ее выпрямиться, а затем, отпустив, повернула к себе. Зло глядя в ухмыляющиеся серые глаза, Марина прошипела: — Зачем? Вместо ответа Лиля вдруг заливисто расхохоталась. Не контролируя себя, Марина начала беспорядочно целовать смеющееся лицо, пачкая помадой скулы, переносицу, щеки. Накрыла губами улыбающийся рот. Оторвавшись наконец, опрокинула навзничь и, впечатав лопатками в стол, легла сверху: — Разве тебе скучно живется, Заславская? На свободе… — Заебись мне, — Лиля больше не смеялась, глаза потемнели, подернулись дымчатой поволокой. — А тебе как? Марина молча раздвинула податливые бедра коленом. Прильнула к мягким губам, заглушая тягучий стон. Желание панцирем сковало затылок, лишая рассудка. В ее системе координат все равно всегда одна и та же точка отсчета. Рвано дыша, Лиля начала расстегивать ее брюки. Она не сопротивлялась, позволяя раздевать себя. Неожиданно расстояние длиной в два года сократилось до миллиметров, неумолимо стираясь в неистовых судорожных движениях. Думать о том, что им придется выйти друг из друга, расплестись и вернуться в реальность, где они существовали по отдельности, не хотелось. И тем не менее, она помнила об этом каждую минуту. Одевались они в усталом молчании, медленно, то и дело сталкиваясь взглядами. — И все же. Как тебе жилось? — Лиля подошла к ней и повернулась спиной. Марина аккуратно заправила блузку и потянула замок юбки наверх. «Тоскливо. Без тебя тоскливо», жалостливо ноя в груди, просилось наружу. — Спокойно жилось, — ответила она и, приподняв Лилины волосы, ткнулась губами в шею. — Просто спокойно.