Ничего нового

— Коллеги, коллеги, минуту внимания. Давайте еще раз поднимем бокалы за то, что, невзирая ни на какие рифы и айсберги, наш гимназический корабль всегда идет верным курсом! — Раиса Петровна, организатор по внеклассной, встала, поправляя приспущенную с плеч цветистую шаль с длинной бахромой, и зачем-то постучала ножом по бокалу, хотя в столовой и так воцарилась почтительная тишина. — Благодаря-я-я… — она сделала якобы интригующую паузу и обвела глазами присутствующих, словно рассчитывала увидеть жгучий интерес в глазах преподавателей после пятого тоста, — …конечно же, благодаря своему бессменному капитану! Дорогая наша Наталья Андреевна! Если бы не вы, мы бы уже давно пошли ко дну. Давайте за то, чтобы еще много лет мы плыли под вашим мудрым руководством! — О нет, только не это, — тихо прошипела Катя, отправляя в рот кусок семги. — Капитану уже два года вообще как по возрасту пора на пенсию. — Я считаю, они должны поцеловаться взасос после такого тоста, — Марина опустошила бокал до дна. — Бедная Рая заслужила это. Столько лет усердного анилингуса, где награда? — Фууу, Гордина, я же ем, — Катя отложила вилку. — А я пью, — мрачно сказала Марина и кивнула на бутылку «Хванчкары». — Наливай давай. — Вот еще, — фыркнула Трейгер. — Мужчины пусть наливают. Михаил Иванович! — позвала она физрука, увлеченно охмуряющего молоденькую лаборантку химкабинета. — Вы что ж так плохо за нами ухаживаете? Почему у Марины Викторовны пустой бокал? Вздрогнув от ее командного тона, сидящий наискосок от них физрук вскочил, приосанился, ухватил бутылку в широкую ладонь и тренированным спортивным движением отмерил три четверти рубиновой жидкости в каждый бокал. Подмигнув им, он увлеченно продолжил рассказывать свою знаменитую историю о том, как двадцать лет назад он чуть было не попал в олимпийскую сборную по дзюдо. — И как он не устает, — Марина отпила глоток. — Уже сделал стойку. Вечная, блин, молодость. — Кто бы говорил, — Катя снова взялась за вилку, — можно подумать, ты спокойно живешь. Рука-то прошла? Марина инстинктивно согнула правую руку, словно собираясь продемонстрировать Кате бицепсы. — Все гуд. Но боулинг — это явно не мое. — Какая мудрая мысль, — Катя одобрительно кивнула, закинула к себе в тарелку мелких маринованных рыжиков, вилкой поддела пару колец лука и сложила их у края. — Тебе вообще-то руки надо беречь. — Да что ты? — Марина усмехнулась. — Но да, ты права, я решила, что физические нагрузки стоит заменить интеллектуально-духовным мозгоебством. Тут как раз «Современник» с Шиллером удачно подъехал. «Мария Стюарт» с Яковлевой и Нееловой. — Историческая драма, — Катя закатила глаза. — На трезвую голову я бы это не осилила. Марина вздохнула и сделала глоток. Вчера вечером, когда она показала купленные билеты, Лиля скривилась и сказала, что лучше бы они пошли на «Суррогатов». Трудовик врубил «Макарену». Педколлектив радостно кинулся выплясывать на небольшом пятачке между буфетом и длинным столом, за которым остались сидеть только они с Катей и парочка приглашенных восьмидесятилетних пенсионерок — ветеранов школы. Проверив телефон, Марина обнаружила сухое смс без смайлов: «Я освободилась. Когда тебя забирать?» «В восемь», — чуть по привычке не добавила «хохо», но вовремя себя одернула. В конфликтах нельзя пренебрегать симметрией. Утром они продолжили тему театра: «А можно в следующий раз меня спрашивать перед тем, как покупать билеты?» — и под кофе и бутерброды неспешно развили ее до: «Ты превращаешься в быдло, у которого все интересы крутятся вокруг бухла». — Заславская? — Катя усмехнулась, показывая на телефон. — Уже соскучилась? — Вряд ли, — могла ведь отшутиться, но ее чувство юмора вдруг парализовало. — Просто спрашивает, когда за мной заехать. Катя придвинулась ближе. — Чего так кисло? Опять воюете? — Типа того, — Марина отставила бокал. — Как ты догадываешься, ее не слишком вдохновляет Шиллер. «И я тоже, вероятно, уже не слишком» — про себя добавила она, а вслух произнесла: — И вообще я ее прессую и не считаюсь с ее мнением. — Вот у тебя развлекуха, прямо завидую, — Катя покружила вилкой над блюдцем с нарезанной колбасой, но, мужественно передумав, наколола ломтик огурца. — С Трейгером как-то скучно, никакого драйва… может, сменить его на какого-нибудь двадцатилетнего придурка? Марина тут же вспылила: — Начнем с того, что она не «какой-нибудь придурок», и ты это прекрасно знаешь. — Ой, ну конечно, — Катя язвительно улыбнулась. — Как я посмела. Она же умница и талант. — Да, умница, — упрямо произнесла Марина. — Кстати, она тут ходила в фирму одну на собеседование. В маркетинговый устраивается. — А как она с учебой будет совмещать, это же дневная работа? — Трейгер удивленно приподняла бровь. — Сказала, на все пары платникам ходить необязательно, — Марина усмехнулась. — Да она играючи учится, не будет у нее проблем. — Ах, ну если так, — Катя с отвращением принялась жевать второй ломтик огурца, с тоской глядя на колбасу. — Так ты можешь сформулировать внятно, чем ты недовольна на самом деле? Ей вдруг захотелось услышать что-то хлесткое, циничное, отрезвляющее. Что-то, от чего она перестанет так сильно себя жалеть и посмотрит правде в глаза. — Не знаю, собой, наверное. Тем, что я так на все реагирую. Но я не могу… не могу иначе. Эта ее компания меня бесит. Такие, сука, активные, сил нет. И Толик этот трется все время возле нее. Как к универу за ней ни подъеду, они с ним вместе выходят. — Мда, Гордина, — Катя прицокнула языком. — Чем дальше в лес, тем толще партизаны. — Я знаю, — Марина уставилась на полупустой бокал. — У меня уже мозги от всего этого едут. От этих друзей, от их попоек регулярных, от ее поздних приходов. Катя задумчиво подперла щеку рукой.  — Мозги у тебя отъехали, еще когда ты бросила нормальную взрослую бабу и решила жить с неуправляемым тинейджером. Но вообще, просто дай ей перебеситься. Это же невинные студенческие радости — тусня, травка, бухло. Не героин же по вене она пускает. И не шляется. — И я с ней счастлива, — Марина упрямо тряхнула головой и звонко чокнулась своим бокалом с Катиным. — Выпьем за логику и последовательность. — Вот ты идиотка, — Катя рассмеялась и одним глотком допила вино. — О, снова курю, мама, снова… прямо в тему. Пошли потанцуем. Автоматически двигаясь под Ваенгу, Марина думала о том, о чем язык не повернулся сказать Кате. О моментах, когда она сама себе противна. О том, как медленно, но верно она теряет уверенность в себе и как ее это пугает. О том, как ищет подтверждение своим опасениям в словах, интонации, жестах. Как начинает придираться к каждой мелочи, провоцируя конфликт и доказывая себе, что она все еще управляет ситуацией. Ваенга закончила петь про тишину, взятую за основу. Вернувшись за стол, Марина обнаружила пропущенный звонок и смс. Лиля написала, что приехала и ждет ее возле кабинета. Странно, почему не в машине. Улыбнувшись в ответ на Катино: «Флягу с собой возьми в театр. С коньячком весь этот отстой средневековый зайдет, как охуенный блокбастер», Марина вышла из столовой. Вдогонку ей душераздирающе понеслась «Широка река». Лиля сидела на подоконнике в рекреации напротив кабинета, в своей любимой позе, поджав одну ногу под себя. В руках у нее как всегда светился экраном телефон. Увидев Марину, она соскочила с подоконника, спрятала мобильный в карман куртки и широко улыбнулась. — Чего это ты вдруг решила подняться? Приступ ностальгии? — Гордина достала из сумки ключи. — А если б кто увидел? Спросил, что ты тут делаешь? — Как что? День учителя, бывшая ученица пришла выразить почтение и благодарность своему любимому педагогу, — Лиля приобняла ее за плечо. — Всеми возможными способами, — ее рука поползла вниз по спине, заставляя свести лопатки. — Да блин, — связка со звоном упала на пол, — ты что, совсем уже? В школе полно народу. — Я подниму, — наклонившись за ключами, Лиля щекотно поцеловала ее колено. — Не шуми, любимая учительница. Слог «ца» слился с еще одним поцелуем, на этот раз чуть выше. — Эй, ты чего? — отпрянув, Марина обернулась, проверяя, нет ли случайных свидетелей. — Уймись уже. — Ладно, — неожиданно легко согласившись, Лиля вставила ключ в скважину. Не включая свет, Марина устремилась в подсобку за плащом, по дороге расслышав, как сзади капканом щелкнул запирающийся замок. Войдя следом за ней в подсобку, Лиля вытащила из рюкзака небольшой пакет — на оберточной бумаге резвились подозрительные кролики. — С Днем учителя, Марина Викторовна, — широченно улыбаясь, она протянула подарок. — Только не начинай биться в экстазе от восторга. — Постараюсь уж, — Марина развернула пакет. Мощный уличный фонарь прожектором осветил черную рукоятку. — Ой, а я думала там ежедневник, — с сарказмом произнесла она, вытаскивая плетку. — Я не столь креативна, прости. — Да ничего, мне сегодня два подарили, один как раз для тебя — с пони, блюющими радугой. Марина старательно избегала смотреть на нехорошо будоражащую витую ручку. На языке вертелось «раздевайся», но вместо этого она завернула плеть и вложила назад в Лилин рюкзак. — Ну и прекрасно, — в серых глазах замелькало бесовское лукавство. — Я как раз настроена сегодня на пряники. — Да что ты? — хлестнуть бы, действительно, так, чтобы ойкнула за эту ее обаятельную улыбочку, которой наверняка сегодня одаривала кого попало. — А ты заслужила? — Еще как, — Лиля приблизилась. Марина невольно подняла глаза: разница между ними уже в пару сантиметров, и когда там прекращают расти? — Гештальт не закрыт, — Заславская облизала губы. — У нас обеих. — Не выдумывай. И как ей только удавалось сдерживать себя? Ведь хотелось же, до озноба хотелось. — Мы просто обязаны это сделать здесь, — Лиля приблизилась еще на шаг, насмешливо изгибая рот. Наверняка на колготках остался след от ее темно-коричневой помады. Попятившись, Марина спиной ударилась о полку шкафа, чуть не снеся портрет Ковалевской, стоящий между моделями геометрических тел. Отойдя к столу, она неуверенно пробормотала:  — Ну все. Завязывай с этой фигней. Лиля, словно и не расслышав, подошла и решительно притянула ее к себе за плечи. — Как же ты меня мучила. Хрустко скрипнула кожаная куртка, запах бергамота, смешанный с табачным, защекотал в ноздрях, заставляя Марину сделать жадный вдох. Поцелуй, обдавая жаром, ужалил терпкие от вина губы. — Лиль, ну серьезно, не стоит, — отстранившись, она уперлась руками в грудь. — Не здесь. — Я так хочу, — губы Заславской накрыли ее рот, не давая возразить, ладони властно легли ниже поясницы, не оставив сомнений в намерениях, и оказались под платьем так быстро, что она не успела опомниться. Марина выгнула шею, стараясь уклониться от следующего поцелуя. — Пожалуйста, не надо, — попросила она, но, почувствовав между своих ног Лилино колено, не удержалась — вжалась в него с пылким вожделением. Куртка с глухим звуком ударилась об пол. Алчные губы заскользили по Марининой шее, по ключицам, вдоль выреза платья. Ловкие руки бесстыдно ощупывали ее тело, обнажая его. Говорить «нет» уже не имело смысла, Марина покорно дала снять с себя колготки и белье и развернуть лицом к тому самому столу, за которым они когда-то вместе проверяли тетрадки. Что-то со стуком упало. Марина на мгновение перевела взгляд на пол. Из шкафа выпал портрет Ковалевской. Великая русская женщина-математик явно была в ахуе. — Все, хватит, давай не будем… мне не хочется здесь, я не шучу… — Не хочется? — Лиля прижала ее к столу, навалившись всем своим весом, ввела в нее палец и тут же вытащила с хлюпающим звуком, снова ввела, на этот раз уже два. — Это вы называете «не хочется», Марина Викторовна? Лилины пальцы, погружаясь все глубже, двигались в Марине с яростным остервенением, усмиряя гордыню и заставляя ее беззвучно кричать от сладкой боли. — Мне это снилось, — Лиля часто задышала в ухо, громко сглотнула, вдруг замерла и, не убирая руки, опустилась на колени. — Что все произойдет именно так и именно здесь. Раздвинь чуть шире. К ставшим вдруг невыносимо нежными пальцам добавился язык, и Марину окатило знакомой предоргазменной волной. Где-то на полу в кармане куртки назойливо завибрировал телефон. Открыв глаза, она уперлась взглядом в висящий перед ней календарь: на картинке, под словом «Октябрь», медно румянился осенний пейзаж великого русского художника Левитана. Назло Лиле и этому вибрирующему звуку она не станет доходить до пика. Необходимо было хоть как-то отвлечься, например, подумать о судьбе Левитана… Марина перевела глаза на валяющийся на столе листок. Криво нарисованная Петровым из 11 «А» синусоида, словно дразня, выгибалась всеми своими блядскими экстремумами. Еле подавив гортанный крик, Марина кончила. Напрягая бедра, пульсируя на Лилиных губах, она чуть не оторвала столешницу, за которую по инерции схватилась, оседая на неподвижно напрягшиеся в ней пальцы. — Ну что, магия разрушилась? Ты избавилась от наваждения? — пробормотала она, слегка презирая себя за то, что продолжает елозить по Лилиной кисти, добирая остатки удовольствия. Поднявшись с колен, Лиля поцеловала ее мокрыми солоноватыми губами. — Не знаю, о чем ты, но зря Роулинг не заставила Гермиону заняться сексом с Беллатрисой в Тайной Комнате. — За Беллатрису ты, конечно, ответишь, — одернув платье, Марина подняла портрет Ковалевской и поставила его на место. — Еще пожалеешь, что не подарила мне третий ежедневник. Пока она одевалась, Лиля что-то писала в телефоне. Натягивая колготки, Марина исподтишка наблюдала за бегающими по кнопкам пальцами, только что побывавшими в ней. В голову лезли язвительные комментарии, но она сдержалась. Одевшись, молча подошла к окну и открыла его — выветрить запах разврата из детского учреждения. Лиля тут же отложила телефон и встала. — Покурим? — она вытащила из рюкзака «Мальборо». — Покурим, — Марина достала свой Vogue из ящика стола и усмехнулась. — Жаль, травки нет, чтобы достойно завершить шоу «Учителя без границ». Действительно, нелепо цепляться за надуманные образы и символы. Жизнь в игле, игла в яйце, яйцо в утке… хоть приковывай цепями, все равно из ларца заяц выскочит. — Кстати, свои пряники я честно заслужила, — глубоко затянувшись, Лиля сощурилась. — Полтора часа убила из-за твоего мозгоклюйства, при том что у меня на историю аллергия. Читала про долбаных английских королей и королев. Ты знала, что у Генриха Восьмого было шесть жен? Марина приподняла бровь: — To six wives he was wedded. One died, one survived, Two divorced, two beheaded.* Лиля иронично хмыкнула: — Могу поспорить, твоя мама заставила тебя выучить это в три года. — В семь, — Марина прищурилась и выпустила кольцо дыма, — в три я рассказывала: Three little kittens, they lost their mittens… и так далее. — А меня папа в пять научил петь «Бесаме мучо». Он играл на гитаре, а я подвывала, очень жалобно. Мама говорила, что нам только милостыню собирать по дворам. Воспоминания из счастливого периода детства, когда отец еще жил с ними, Заславская вытаскивала из себя по крупицам, редко и словно с неохотой. — Я люблю слушать, как ты поешь в душе, — улыбнувшись, Марина затушила сигарету. — Ужас! Неужели все так слышно? — Лиля изумленно вздернула брови. — Представляю, как ужасно это звучит. — На мой субъективный взгляд, все великолепно… — Марина сделала шаг и покачнулась. «Хванчкара» догоняла. Опустившись в кресло, Марина устало откинулась на спинку. Лиля швырнула недокуренную сигарету в урну, закрыла окно и, шагнув к креслу, села к ней на колени. Вес ее со школы не поменялся — все те же стабильные пятьдесят, но все равно ощущение было каким-то иным. — Расскажи мне стишок про котят, — голова уютно и сонно легла на плечо.  — Three little kittens, they lost their mittens, — начала Марина, тихо млея от Лилиного смирного сопения в шею. — And they began to cry, Oh, Mother Dear, we sadly fear Our mittens we have lost. Она изменила интонацию на угрожающую и крепко стиснула Лилю в объятиях, словно собираясь задушить, и слегка встряхнула. — Lost your mittens, you naughty kittens! Then you shall have no pie. Meow! Meow! No, you shall have no pie.* — Дальше я не помню. — Блин, все же британский акцент заводит круче американского, — щекой Лиля потерлась о Маринину грудь. — Мяу, мяу. Взяв ее ладонь в свою, Марина нежно поцеловала тыльную сторону и решила, что в ближайший день рождения подарит супермодный браслет Пандора. — Все, все, не балуйся. You shall have no pie. Гештальт закрыт наглухо, — она качнула коленями. — Ты точно все еще весишь пятьдесят? — Точно. А ты тогда уже хотела меня, когда мы первый раз вот так сидели? Скажи честно? — Лиля отодвинулась и заглянула в глаза пытливым взглядом, без намека на насмешку. Отшутиться шансов не было. — Не слишком еще осознанно. Но тогда я в первый раз подумала, что между нами что-то не так. — Разозлилась или испугалась? — Растерялась, скорее, — Марина усмехнулась. — Злилась я уже позже и не только на себя, кстати. Настойчивость твоя меня, конечно, вырубала. — Ой, да ладно, — Лиля закатила глаза, — признайся, что тебе немного нравилось смотреть, как я страдаю. Как я тут рыдала у тебя на груди, помнишь? «Не на все кнопки стоит нажимать, детка». — Я все помню… и Макарова тоже не забыла… — Ну и что? Ничего же не было. Все равно все досталось тебе, — нагловатую резкость в голосе Заславская тут же смягчила смущенной улыбкой и опущенными ресницами. — Забавно, что Елизавета была девственницей, правда? — Так приятно, что ты прониклась историей английской династии! Зря мне Катя советует коньяк с собой брать. Тебе Стюарт и без наркоза зайдет. — Еще чего! Конечно, брать, — Лиля, рассмеявшись, вскочила на ноги. — Екатерина Александровна как всегда прекрасна. — Кто бы сомневался, — язвительно улыбнувшись, Марина тоже поднялась. — Как удачно все же, что ты зашла. Мне не придется самой тащить тяжелые букеты. Цветы из ведра и ваз собери, пожалуйста. В пустых коридорах шорох фольги и синхронный стук двух пар каблуков звучали как топот солдат на плацу. Спустившись на первый, они нос к носу столкнулись с Ермаковой, которая что-то подслеповато искала в своем телефоне. Дверь в приемную директора была приоткрыта, оттуда слышался пьяный смех Раисы и еще чьи-то голоса. После каждого корпоратива администрация устраивала обычно междусобойчик. Проскочить мимо не удалось. Ермакова подняла голову и с удивлением сказала: — О, Марина! Я думала, ты давно ушла. А это у нас кто за цветами прячется? — Здравствуйте, — Лиля выглянула из-за охапки букетов. — Какой приятный сюрприз. Не забываешь любимую учительницу! — Ермакова ощерилась в доброжелательном оскале. Из-за дверей раздался хохот. — Да как я могу? — елейным голосом пропела Заславская. — Марина Викторовна в меня столько вложила. На «в меня» и «вложила» она, конечно, бессовестно сделала ударение. — Это точно, Марина Викторовна с тобой немало возилась, — подтвердила Полина Степановна. Снова раздавшийся взрыв хохота из приемной уже напоминал закадровый смех в ситкомах. Губы Марины сами собой растянулись в пошлой ухмылке. «Возилась. Какое двусмысленное слово». После того, как Лиля ответила на дежурные вопросы об университете, бывших одноклассниках и планах на будущее, им наконец удалось улизнуть от ставшей вдруг чересчур словоохотливой Ермаковой. На улице Марина остановилась и с наслаждением вдохнула запах дыма невидимых в темноте осенних костров. — Я бы никогда к тебе больше не пришла, — шурша букетной фольгой, Лиля притормозила рядом. — Если бы мы не переспали в тот день. Никогда бы не пришла больше. — Кто знает, может, так было бы лучше, — обронив, Марина двинулась к своей машине, припаркованной на пустой стоянке. — Какой отвратительный ответ. А как насчет: «Я так рада, что ты добилась своего, детка. Потому что без тебя я бы жить не смогла». Обогнав ее, Лиля нажала на пульт, пискнув сигнализацией. — Перебьешься, — Марина открыла заднюю дверь и, забрав цветы, уложила их на сиденье.  — Но уточню: лучше для тебя. Жила бы нормально, как все, и не приходилось бы вот так сказки рассказывать про любимую учительницу. — Господи, — Лиля уселась за руль, — только не начинай эту песню про то, как хорошо бы мне было замужем. Даже от Ваенги, под которую вы там выплясывали, меня не так тошнит. Ее и саму подташнивало от своего фальшивого благородства. — Не наезжай на Ваенгу, это любимая женщина Кати. — Упс. Ну вот все же у натуралок странные вкусы на баб. Марина пристегнулась и привычно опустила руку на острую коленку, выглядывающую в прореху темно-серых джинсов. — Так кто там тебе названивает?