Ничего нового

Савчук всегда материализовывалась в самых неожиданных местах и, как правило, внезапно. Марина только успела закончить весьма содержательную беседу с техничкой, жалующейся на завхоза, погоду и жизнь в целом, как девочка появилась рядом. Юная сталкерша будто отслеживала ее перемещения по гимназии с помощью GPS-трекера. Впрочем, Марина и этому не удивилась бы. Одержимость в сочетании с современными технологиями — страшная сила. Поздоровавшись с ней, Савчук зачастила: — Марина Викторовна, у меня вопрос по домашнему заданию, там в уравнении… — «Как кстати», — промелькнуло в мозгу с обреченным спокойствием. Она уже несколько дней готовила себя к этому разговору. Но ее постоянно дергали, вызывая в РОНо на бесконечные совещания по подготовке к очередному крупному патриотическому мероприятию. И в глубине души она радовалась этой отсрочке. — Марина Викторовна, как раз собиралась к вам, — из-за угла с решительным видом пехотинца, идущего в штыковую атаку, выскочила миниатюрная библиотекарь. — У нас по-прежнему кризис с хрестоматиями по внеклассному. — Я же подписала заявку, в чем проблема? — остановившись возле кулера, Марина с недовольством заметила валяющийся на полу смятый пластиковый стаканчик, — страдающая от метеозависимости и депрессий женщина убирала еще хуже предыдущей, уволенной за пьянство. — В «Поиске» закончились, и неизвестно когда появятся. Я выясняла, есть в другой сети, но там дороже. — На сколько дороже? Принесите мне прайс-лист, я посмотрю. Подняв стакан, Марина направилась к урне. Маневренная библиотекарь забежала с другой стороны. — И еще по учебникам истории, Савелий Иванович говорит: не те. Требует заменить, но мне еще в августе дали список утвержденной литературы. — Я разберусь, Галина Владимировна, — Марина швырнула стаканчик в урну. — В понедельник, в десять принесите мне новую заявку и мы обсудим. На ходу бросила следующей за ней неотступной тенью Савчук: — Пошли ко мне в кабинет. Я посмотрю. Подлая баба-яга заманивала наивную Аленушку в избушку на курьих ножках. Марина ощущала себя реально отстойно, однако другого выхода не было — запрос на подписку от созданного Мариной фэйка Полякова отклонила. Уравнение оказалось элементарным — провозиться с ним подольше не получилось, хотя Марина и повторяла каждое предложение дважды, хоть как-то стараясь оттянуть неприятный момент. — А эти углы мы исключаем из ответа, — она решительно вычеркнула ручкой «пи» и ноль. — Потому что они не входят в область допустимых значений. Всегда помни о проверке. Поймав на себе исполненный благоговения взгляд, Марина, закрыв учебник, спросила: — Ты ведь подписана в инстаграме на Полякову? — Да. А что? — тут же встрепенулась Савчук. — То есть ты видишь все, что она публикует, правильно? Хотя на рыбалку в своей жизни Марина ездила всего дважды, к ней вдруг ярко вернулось то самое волнующее ощущение от трепещущего в руке удилища. — Да, — осторожно протянула Савчук. — А почему вы спрашиваете? — Думаю, ты догадываешься, — Марина многозначительно улыбнулась, так, словно у них с Савчук имелся некий общий секрет. — Догадываешься ведь? — Вы про то фото в сториз? — щеки девочки стеснительно порозовели. — У тебя оно есть? — натянутая леска резала кожу на ладонях. — Для меня это очень важно, Инна. — Откуда вы знаете про это фото? — в голубых глазах отражалось смятение. — Потому что по школе пошли нехорошие слухи, — Марина специально понизила голос, подчеркивая особую конфиденциальность их беседы. — Очень нехорошие. Возможно, ничего страшного на этой фотографии и нет, и кто-то специально все раздувает. Так бывает. Люди любят делать из мухи слона. Понимаешь? Она выждала, когда Савчук кивнет, и продолжила: — Мне нужно знать, что на самом деле происходит. Лично увидеть, чтобы прекратить все эти сплетни. И я очень на тебя надеюсь. Завершив тираду на драматичной ноте, Марина задержала дыхание: «Ну же давай, скажи, что ты сохранила. Это ведь круче, чем видосы с обезьянами, тем более это должна быть твоя любимая фишка». Савчук наморщила лоб и выдавила будто через силу. — Есть скрин. «Бинго», — холодно подумала Марина и подсекла: — Ты можешь мне его показать, — она не спрашивала, а утверждала. — Естественно, этот разговор останется между нами. Савчук молчала. Нелегко сделать выбор между нежеланием предавать подругу и стремлением угодить любимой учительнице. — Инна, милая. Ты ведь хочешь мне помочь? — во рту сделалось приторно, как после сиропа от кашля. От поспешного кивка головы стало еще более гадко. «Цель оправдывает средства» — сглотнув иезуитский слоган вместе со слюнявой патокой собственного притворства, Марина вкрадчиво произнесла: — Не бойся, никто не узнает. Покажи мне… Ничего не ответив, Савчук достала из сумки старенький «Самсунг» и, разблокировав его, заскользила пальцем по треснувшему в нескольких местах экрану. — Вот, — она словно нехотя протянула Марине телефон. — Только никому не говорите. — Можешь не сомневаться, — Марина взяла мобильный кончиками пальцев, борясь с неожиданно накатившим на нее чувством брезгливости. На снимке Полякова, широко улыбаясь, льнула спиной к атлетическому торсу стоящего позади нее в полурасстегнутой рубашке физика. Обнимая ее за талию обеими руками, Сергей Андреевич харизматично «скалился» в камеру. Черно-белый ретро-стиль еще больше усугубил впечатление, добавляя фотографии какой-то совсем уж неприличной интимности. — Перешли мне, — Гордина протянула девочке телефон. — Пожалуйста. Савчук безмолвно склонила голову над «Самсунгом». При ее обычной словоохотливости такая молчаливость казалась слегка пугающей. Звонок истеричной трелью возвестил о конце перемены, Марина спросила: — Какой у тебя урок? — Литература, — тихо ответила Савчук. Маринин мобильный завибрировал. — Я отправила. — Хорошо. Скажешь Алене Борисовне, что я тебя задержала. Глаза Савчук упирались в выключенный телефон, будто она пыталась разглядеть в рисунке трещин портрет Джоконды. — Не переживай, пожалуйста. Ты поступила правильно, — «Только бы она не начала тут рыдать»: — Инна? Все в порядке? — осведомилась она с деланым участием врача, из профессионального долга интересующегося состоянием пациента. — Да, — тихо ответила Савчук. — Ты же понимаешь, что такое в школе неприемлемо? — скорее самой себе, чем ей сказала Марина. — А если они любят друг друга? — с неожиданной горячностью спросила Савчук. — Что в этом плохого? «Практически всё! Сплошной геморрой и нервотрепка». — Ей и семнадцати нет! А ему тридцать. Про какую любовь ты говоришь?! Это вообще противозаконно. Марине казалось, что она слышит, как с тихим потрескиванием лопаются в воздухе радужные мыльные пузыри девичьих фантазий. «Задушевный» разговор начинал утомлять. — Только не говорите ее родителям, — голос Савчук дрогнул. — Они ее убьют. У Оксаны такой папа… Пожалуйста, Марина Викторовна, не надо никому говорить. — Успокойся, — надо было бы погладить ее по голове, или хотя бы утешительно похлопать по плечику, обтянутому мышино-серой тканью школьного пиджака, но Марину хватило только на мгновенное прикосновение к локтю. — Ничего страшного ни с кем не произойдет. В дверь коротко стукнули и тут же распахнули ее, не дожидаясь разрешения. В длинном черном кожаном пальто и сапогах на шпильках Заславская смотрелась чересчур эпатажно на фоне безликого школьного интерьера и по-домашнему накинувшей на плечи шаль Таси, с любопытством выглядывавшей из-за ее спины: — Не вовремя? — рот, обведенный дерзко красной помадой, скривился в привычной нагловатой усмешке. — Марина Викторовна, а к нам вот Лиля пришла, — запоздало кудахтнула Тася. Она всегда объявляла о приходе Заславской с такой радостной миной, что казалось, вот-вот ударит в бубен и споет «К нам приехал, к нам приехал…». Марина, злясь на себя за непрошеную вспышку ликования, процедила без всякого радушия: — Проходи. Мы как раз закончили. — Чай или кофе? — спросила Тася. — Коньяку бы, — Заславская вздохнула, — шучу, я за рулем. Ничего не надо. Савчук с нескрываемым интересом уставилась на Лилю. — Иди на урок и не расстраивайся, пожалуйста. Если захочешь, мы с тобой позже еще поговорим об этом. — Да, — Савчук оживилась так, словно ее только что пригласили на свидание. — Спасибо, Марина Викторовна. Физика следовало бы уволить только за то, что ей придется тратить свое время на все эти душеспасительные разговоры. Встав, Савчук снова покосилась в сторону Заславской: та, развалившись в кожаном кресле у окна, приняла свою любимую позу «полулёжа» и уже что-то беззвучно печатала в айфоне, хмуря брови и щурясь. «Моя», — подумалось с тупым умилением. Негодуя на себя за это, Марина тоже встала. Проводив Савчук до двери, выглянула в приемную: секретарь отсутствовала. Зато на столе лежала перевязанная ленточкой коробка с шоколадными пирожными. — Прикармливаешь Тасю? — Марина подошла к креслу вплотную, всматриваясь в до боли знакомые черты зорким взглядом собственника, она терпеть не могла, когда за время, что они не виделись, в Лилиной внешности что-то менялось: новая прическа, помада, да просто по-другому накрашенные глаза. Оторвавшись от телефона, Заславская подняла голову:  — «Прикармливаешь» в контексте человеческих взаимоотношений звучит ужасно. Почти так же, как «дрессируешь» или «приручаешь», — она ехидно улыбнулась, — ощущение такое, что тебя считают мерзким манипулятором. «Это ты меня не видела минут десять назад», — впрочем, Марина знала, что Лиля ее не осудила бы. Они всегда умели находить друг для друга оправдания во всем, что не касалось их личных разборок. — В разгаре рабочего дня… что вдруг? Соскучилась так сильно? — глядя на Лилю сверху вниз, спросила она грубовато и ухмыльнулась, ретушируя обиженный тон высокомерным пренебрежением. Лиля пожала плечами:  — Маму навещала. И решила, что раз уж все равно рядом, загляну. Играть в холодную отстраненность больше не получалось. — Как она себя чувствует? — Ничего нового, — отложив телефон, Лиля выпрямилась, закинула ногу на ногу и широко улыбнулась. — Все так же не признает, что у нее охуенно классная дочь, — от ее улыбки веяло тоскливой неприкаянностью. — А ты ждешь, что у нее случится инсайт? Так только в кино бывает. Когда-то она произносила утешительные слова, но со временем смысл из них выдохся, и они стали пустыми, ничего не значащими фразами. Но гладить по голове и жалеть все еще хотелось. Марина стремительно отошла к своему столу и, усевшись в кресло, начала бессмысленно перебирать бумаги. — В хуевом кино, ты забыла уточнить, — обхватив руками колено, затянутое в черные слаксы, Заславская пытливо взглянула на нее. — А что с девочкой этой стряслось? Она прямо убитая сидела. Размешивать свои угрызения совести с Лилиным сарказмом все равно что в пиво водку подливать. — Да ничего особенного, — Марина отмахнулась с нарочитой беззаботностью. — Проблемы с учебой. Правду она скажет позже, когда окончательно устанет от самоедства и будет нуждаться в моральной индульгенции. — Кругом одни тупицы. Так тяжело быть умным, — Лиля громко вздохнула и встала. — Как тебе? — она грациозно развела руки в стороны, демонстрируя новый модный кардиган.  — Пестроват, но с черным нормально, — Марина невольно задержала взгляд на узких бедрах. — Маме тоже не понравился, — Лиля подошла ближе, так что уже можно было различить слабый запах бергамота и табака. — Ты стала удивительно консервативна. Мне кажется, на тебя плохо влияет твое новое окружение. Знаешь, у возрастных теток так себе вкус. — Да, им далеко до продвинутых двадцатидвухлетних девушек, — иронично усмехнувшись, Марина чуть отъехала назад, увеличивая дистанцию между ними. — Уверена, там ты точно получаешь свою дозу восхищения. — Ага, — Лиля сделала еще шаг, — один сплошной чистый восторг и никакой критики, все, как я люблю. Звякнув браслетом, она одной рукой ухватилась за подлокотник, а другой провела по Марининой щеке. — Прекращай, — Марина откинула голову на спинку кресла, — дверь не заперта. — Один раз. Бесцеремонно развернув кресло к себе, Лиля наклонилась. Не дав опомниться, придавила Маринины плечи ладонями и нежно коснулась губ, задержавшись в поцелуе всего на несколько мгновений. Тут же отошла и села, сложив руки на столе, как примерная ученица. В серых глазах плясали веселые искры. Задыхаясь от гнева, Марина процедила:  — Никогда не смей так делать больше! Ты не своей, ты моей репутацией рискуешь. Она выдвинула ящик и достала пачку салфеток — на губах наверняка след от красной помады. — Да неужели? — серые глаза сузились, темнея от гнева. — Ты отчего-то не заботилась о своей репутации, когда трахала меня на нем. — Лиля указала на стол, — и на нем, — она ткнула пальцем в кресло. — В июле, кажется, в последний раз, — Лиля подняла глаза вверх, словно задумываясь, — да точно, — красиво очерченные губы искривились в усмешке, — как раз ремонт в спортзале мы вам делали. Над головой сверлили безостановочно…? Марина помнила грохот дрели и все остальное в мельчайших постыдно сладострастных деталях. — В июле не было в школе никого, кроме рабочих. И дверь я запирала, — произнесла она глухим голосом и с усилием отвела глаза от потертой черной кожи кресла. Лиля презрительно фыркнула:  — Ну, ты точно стареешь, — ее тон внезапно стал печально-миролюбивым. — Извини. Чего-то мне реально хреново. Еще и на работе все заебали, тупят не по-детски. Я даже не стала туда возвращаться, чтобы не сорваться на кого-нибудь. — Есть хочешь? Битва с самой собою была окончательно проиграна. Собственно, Марина знала, что это произойдет, еще когда Заславская появилась в дверях. — К тебе хочу, — наклонив голову вбок, Лиля подперла щеку ладонью. — Пожаришь мне картошку? Открывая дверь Лилиного «Форда», Марина заметила Савчук, пристально наблюдающую за ними со школьного крыльца. Ей сразу вспомнились пугающие девочки из ужастиков с вымораживающим взглядом и паранормальными способностями. Марина поспешно уселась в машину и, взяв телефон, набрала сообщение: «Извините, но сегодня не получится. Возникли кое-какие срочные дела.». Она на секунду подвисла над эмодзи, но ничего передающего эмоцию: «Я веду себя как дерьмо, простите», не нашла. — Есть что-то выпить? — спросила Лиля, выезжая с парковки. — Или заедем — купим. — Есть, но заедем, вдруг не хватит, — Марина мрачно улыбнулась. — Сегодня лучше подстраховаться. Она нажала на «отправить» и пристегнулась. *** — Какие точки называются критическими? Скажи мне определение. Она ненавидела, когда на Маринином лице появлялось выражение усталого недовольства. Но никак не могла сосредоточиться. — Я его знаю, но не понимаю, почему здесь нет экстремума. — Определение точное скажи. — Критические точки — это точки, в которых производная равна нулю. — Серьезно? Лиля? Ты окончательно, что ли, решила меня разочаровать? Вначале ты не помнишь, как находить горизонтальную асимптоту, теперь вот это…. Лиля наморщила нос и опустила голову, еще не хватает ей сейчас разреветься. Да что с ней не так? Какая разница, что Марина думает о ней? И какая разница, что теперь она не сможет приезжать к отцу в гости. «Будем встречаться на нейтральной территории», — сказал он с такой долбаной легкостью, как будто ему было плевать. — Может, ты голодная? Давай, борща поешь и тебя озарит? — Не хочу я ничего. И чтобы не разочаровываться, надо снизить ожидания. — Еще чего! Даже не рассчитывай на это. Давай, включай мозг. Ты гораздо более сложные задачки щелкаешь как орехи. Что с тобой сегодня? — Все нормально со мной. Критические точки — это внутренние точки области определения… поэтому в этой нет экстремума, она не входит. Низко склонившись над тетрадью, Лиля начала писать. Если рассказать об этом матери, взорвется от злорадства и будет ходить с приподнятым настроением месяц. До следующего приступа депрессии. — Ну что ж ты так сутулишься? Выпрямись. Она почувствовала руку Марины на своем плече. Инстинктивно прижалась к ней виском и замерла, в очередной раз испытывая странную смесь блаженства и неясного стыда от этих случайных прикосновений. — Не забудь про асимптоты, когда будешь график строить. Марина взъерошила ей волосы и убрала руку. — Пойду, разогрею борщ. Стерильная чистота кухни все еще пугала, но уже не так, как в первое время. И все равно Лиля ела очень аккуратно, боясь капнуть на белоснежную скатерть, которой Марина зачем-то всегда накрывала кухонный стол, когда кормила ее обедом. — Вкусно? — Марина отложила ложку и пытливо посмотрела на нее так, словно сомневалась в собственных кулинарных способностях. — Да, — Лиля прищурилась. — Очень. Можно добавки? На самом деле она была уже сыта, ей просто нравилось сидеть в уютной небольшой кухне и болтать. — Исчерпывающее доказательство искренней похвалы, — губы Гординой дернулись в ироничной улыбке. — Угу, — Лиля протянула ей пустую тарелку. — Только не полную, а то я лопну. Марина отошла к плите. Помешав в кастрюле половником, зачерпнула и налила. Даже это простое действие она произвела с присущей ей изящной ловкостью. Лиле почему-то всегда нравилось следить за ее руками с аккуратным коротким темно-розовым маникюром. И когда она писала на доске мелом, и когда резала овощи для салата, и когда ручкой в журнале выводила отметки. — Так что случилось? — Марина поставила тарелку на стол. — Что тебе разум туманит? Лиля тяжело вздохнула. — Отец вчера звонил, к нему больше приезжать нельзя. Настя против, — чтобы не показывать, что слишком переживает по этому поводу, Лиля пренебрежительно фыркнула. — И что ты сказала ей на этот раз? — Марина иронично приподняла бровь. — Что послужило той самой последней каплей? Борщ в тарелке почти до краев, Лиля взяла ложку и выудила картофелину. Мать приучила — неприлично вначале есть только жидкость, оставляя гущу на потом. — Да просто спросила, обязательно ли называть взрослого мужика «пупсиком» в присутствии его дочери? Или ей это необходимо, чтобы не ощущать, что он ее на двадцать лет старше? — Мне казалось, мы с тобой уже обсуждали, где заканчивается прямолинейность и начинается хамство, — Марина усмехнулась, но затем ее лицо приобрело озабоченное выражение. — Ты сильно расстроена? — Ну так, немного, — чувствуя, что ее губы начинают предательски дрожать, Лиля поднесла ко рту ложку. — Не переживай. Ты же знаешь своего отца. Настя — это переменная, а ты в его жизни — константа. — Я внаю, — картофелина оказалась горячей, и Лиля выронила ее изо рта назад в тарелку, забрызгав свою блузку. — Черт. Вот я уродка. — Все нормально, сними, я застираю. — Да не надо, я потом, дома сама. — Глупости, у меня есть крутой пятновыводитель, снимай, — Марина вышла и тут же вернулась с синей рубашкой в белую полоску. — На, надень. Краснея, Лиля расстегнула пуговицы. Застиранный бежевый бюстгальтер, наверное, выглядит отвратительно. И подмышки она не брила уже дней пять. К счастью, Марина отошла к раковине и, отвернувшись, включила воду. Молниеносно содрав с себя блузку, Лиля тут же натянула рубашку, судорожно начала застегивать, от волнения не попадая пуговицами в петли. Забрав блузку, Марина ушла в ванную. Рубашка пахла кондиционером для белья и совсем немного Мариниными духами. Что-то с пионом. Лиля подумала, что надо бы спросить их название. Она подошла к окну и отодвинула занавеску. На подоконнике в вазе красовался огромный букет цветов, рядом с вазой лежала открытка. Под медвежонком, сжимающим в лапах огромное красное сердце, красовалась надпись: «Люблю тебя. Р.» Отчего-то стало неприятно. До сих пор Лиля никогда не задумывалась над тем, что у Марины может кто-то быть. Кто-то настолько близкий, что пишет ей «Люблю тебя». Р. по неизвестной причине представился ей похожим на Колина Ферта в «Гордости и предубеждении». Но в отличие от мистера Дарси, он вызывал у нее иррациональную неприязнь. — Минут пятнадцать, я сполосну, а потом проглажу утюгом! От неожиданности Лиля выронила открытку на пол. — Извините, — подняв, вложила на место. — Не смогла удержаться от любопытства. И потом я подумала, с медвежонком, это просто от какой-нибудь ученицы. А это оказывается… — Так, Заславская. Подкрепилась? — Марина не дала ей закончить фразу. — Шагай в комнату. Направь свое любопытство в нужное русло. Олимпиадные задачи сами себя не решат. Лиля усмехнулась. На душе стало еще тоскливей. — Что, даже не расскажете, кто такой Р.? — спросила она и вдруг поняла, что ей не очень хочется знать, к кому там Марина питает нежные чувства. — Пока нет, — Марина протянула руку и поправила ей воротник. — Может, когда-нибудь позже. От прикосновения по спине поползли сладкие мурашки. Лиля смущенно передернула плечами, стараясь избавиться от этого странного ощущения. Ей стало неловко — вдруг Марина догадается, что ей приятно, и решит, что она какая-то ненормальная.