𝕮𝖆𝖙𝖊𝖌𝖔𝖗𝖎𝖈𝖆𝖑 𝖎𝖒𝖕𝖊𝖗𝖆𝖙𝖎𝖛𝖊

      Когда закончился курс успокоительных, ко мне вернулись прежние навязчивые эмоции. Из-за частых сеансов у психиатра я стала чувствовать себя намного лучше. Но прошла терапию не до конца — я потребовала у доктора Адамса выписку из больницы. Ожоги, к сожалению, остались, раны на руках периодически напоминали о себе.       Я убедила доктора, что самостоятельно восстановлюсь в домашних условиях: буду принимать назначенные препараты и периодически менять повязки. По правилам я должна пролежать в больнице ещё некоторые время, но из-за моих бесконечных просьб он всё-таки согласился с условием, что я на некоторое время забуду про работу.       Я чувствовала вину перед погибшими, даже перед Норманом. По словам психиатра, это обычное явление — сначала человек перекладывает ответственность на других, ищет виноватого в тяжёлых ситуациях, затем наступает период самобичевания. Это называется вина выжившего, проявляется как «лучше бы я умер, а не он». В такой период свойственно переигрывать в голове разные концовки, со словами «а если бы я так поступил, то…» или «а если я там был, поступил так…». И человек попадает в вечный замкнутый круг, из которого трудно найти выход. Чаще всего спасение находят в случайных связях, алкоголе или наркотиках. Такие способы всего лишь притупляют чувства и облегчают страдания на некоторое время. Само повторение по своей природе противоречит сути существования человечества, он всегда пробует что-то новое и опасное. Таким образом приходит к окончательному и трагическому саморазрушению, спасти его почти невозможно.       Уцелела при странных обстоятельствах, представился шанс начать новую жизнь и наслаждаться ей. Жизнь приобрела ценность, а точнее бесценность. Не пожалела, что обратилась к специалисту, хотя раньше считала данную терапию бессмысленным занятием. Но осталось самое сложное — сломать ограничивающие рамки и адаптироваться в новых условиях. Я хорошо понимала, что память так просто не стереть, ужасное прошлое будет преследовать меня везде. Трудно смирится, когда крики боли до сих пор отзываются в ушах.       Вернувшись домой, я смыла с себя тяжёлый больничный запах, с примесью лекарств и хлорки. Выходя из душа, в полузапотевшем зеркале увидела торчащие рёбра и выпирающие кости таза, проступающие венки на бледной коже, от былых форм не осталось и следа. Возможно, я бы умерла с голода, если бы не та замечательная медсестра, которая почти насильно заставляла съесть хотя бы несколько кусочков. Скоро к этому уродству присоединятся и шрамы.       Масло в огонь подлила сестра — отправила фотографии со свадьбы. На свадебных фотография она вся такая прекрасная и в белом платье прижималась к своему новоиспечённому мужу, родители счастливо улыбались. А как иначе? Любимая дочь вышла замуж за того, кого хотели. Не удивлюсь, если всю церемонию организовала наша властолюбивая мать. Сестре повезло родится красивой, за ней ухаживали многочисленные поклонники. А я особой красотой не отличалась, обладала вполне заурядной внешностью. В сопливом возрасте я завидовала сестре, ведь она не страдала дефицитом любви и внимания. Потом я сепарировалась от семьи, и моя жизнь поменялась в лучшую сторону.       Они праздновали, пока я восстанавливалась в больнице. Поэтому я мысленно послала их к чёрту.       После выписки жизнь стала не менее невыносимой и мрачной. Ко мне наведывались мои коллеги и журналисты из других газет, но они встречали закрытую дверь. Начальник, узнавший о моей выписке, запросил статью про моё участие в игре Пилы. Ему не терпелось получить сенсацию с первых уст. Странно, что он не позвонил в больницу с такой просьбой. Я вежливо отказала, сославшись на тяжёлое состояние и рекомендации доктора Адамса.       Он даже не спросил о моём здоровье. Поэтому я мысленно послала и его к чёрту. Хотя он уже много раз побывал там.              Вечно задёрнутые шторы из плотной ткани, которые не открывались даже днем. Поэтому в гостиной все время царил приятный полумрак, что отделял меня от внешнего мира. Я лежала на диване в компании бокала красного вина и дымящей в пепельнице сигареты и, наслаждаясь тишиной, глядела в одну точку.       Неожиданно завибрировал телефон, нарушая уединение. На экране высвечивался неизвестный номер. — Слушаю, — тихо произнесла я. — Мисс Хэмилтон, — услышала деловой, но знакомый голос. — Доктор Адамс сообщил о вашей выписке. Если мне не изменяет память, вы обещали заехать в участок. — А если мне не изменяет память, то вы, детектив Хоффман, просили меня больше не появляться там. — Как журналист — нельзя, а как потерпевшая — необходимо, — пояснил он. — И как подозреваемая — тоже можно, — отметила я, чувствуя некий азарт в диалоге с ним. — Вы опять за своё, — испортил всё детектив. — Это ваша ошибка, вы не известили о явке в участок. — Приезжайте завтра. Если не явитесь, обеспечу привод.       Гудки. Похоже Хоффман решил, что диалог закончен. Я кинула телефон на диван и пригубила вина.       На следующий день я приехала в участок, и меня сразу привели в комнату допроса. Здесь было мрачно. Гнетущая атмосфера давила со всех сторон. Я смотрела на врезанное в стену одностороннее зеркало и гадала, кто находился по ту сторону.       Дверь открылась, и в комнату вошёл детектив. — Вы решили обойтись без адвоката? — спросил он и кинул небольшую папку на стол.       Я сначала непонимающе нахмурилась, потом вспомнила свои слова, ещё сказанные в больнице. А у Хоффмана оказывается хорошая память. — Адвокаты сдирают много денег, даже за обычную консультацию. Вызывать из-за обычного допроса глупо. А я очень надеюсь, что мне ничего не угрожает. — Тоже надеюсь. У меня нет желания заполнять кучу бумажной волокиты, — сказал с непривычно мягкими нотками в голосе, отчего я расслабилась. — Издержки профессии, — заключила я, смотря, как детектив перелистывает папку.       На этом моменте наша легкая светская беседа прекратилась. Детектив начал задавать интересующие вопросы, на которые я отвечала лаконично и ёмко. Не хотелось заново переживать забытые эмоции. Он также показывал разные фотографии, сделанные на месте преступления. Я вздрогнула, когда увидела среди фотографий свою ловушку.       Почти зажившие ожоги отдали тело тупой болью. — Детектив Хоффман, я могу ознакомиться с материалами дела? — Зачем вам это? — Неважно. Главное, что это моё право.       Я ощутила на себе тяжёлый взгляд, но виду не подала, оставаясь спокойной. Также заметила, как его пальцы сжали и немного смяли документы. — Ладно. Тогда сразу предупреждаю: разглашение таких данных запрещается. — Считаете, они нужны мне для работы? — Чтоб потом не было недопонимание. Тем более это уголовно наказуемо, — ответил детектив. — Если, конечно, я не дам разрешение.       Затем он вытащил из папки некоторые документы с фотографиями и протянул их мне. Я внимательно пробежалась взглядом по написанному. Имена потерпевших отпечатывались в голове. Фотографии заставляли подниматься волосы на затылке. — Чарльз Норман, — сказал детектив и протянул снимок.       Дрожащими пальцами взяла фотографию. На ней был сваренный труп, лежащий в наполненной водой ванной. Кожа лица и шеи покрыта кровавыми волдырями и ожогами и почти слезла с тела. Я рассматривала неприятное зрелище, и крики адской боли пронзали память. Укол вины слегка отрезвил меня, но затем воспоминания тех ощущений, что я испытала в клетке, растворили все угрызения совести.       Краем глаза было видно, как пристально наблюдает за мной детектив. Плотно сжав губы, я посмотрела на него. — Спасибо, — поблагодарила я и вернула документы. — Я могу быть свободна? — Я отпущу вас, — мягко произнёс он, — но прежде расскажите ещё раз, что произошло на момент испытания Чарльза Нормана.       Панический страх нарушил размеренное спокойное дыхание, потом он усилился при мысли, что детектив заметит испуганное состояние. Я отвела глаза в сторону и подушечками холодных пальцев прикоснулась к шее, пытаясь завладеть собственными эмоциями. Сонная артерия учащённо стучала по пальцам. Я сильно волновалась. Взгляд внезапно зацепился за стоящую на столе пепельницу. — Можно закурить?       Хоффман молча кивнул, и я вытянул из кармана пачку. Пока я закуривала, перекрутила рассказ в голове, чтоб не возникли противоречия в показаниях. Я посмотрела на зеркало и знала, что допрос полностью записывается. Мои слова станут доказательствами в деле. — С вами всё в порядке? — Да, вполне, — выпустив дым, ответила я и чуть наклонила голову. — Мы с Чарльзом зашли в комнату. Нашли там только плеер с его именем, что показалось крайне странным. Ведь в других комнатах были всякие документы или фотографии, а здесь ничего. Дальше прослушали кассету. Чарльз залез ванну, и она сверху захлопнулась. Для того, чтобы открыть ванну, мне нужно было вытащить из кипящей воды правильный ключ. Но, — я тяжело выдохнула и снова отвела взгляд, машинально прикоснувшись указательным пальцем к искусанным губам, — я не смогла. Я впала в шок, — прикрыла глаза, делая вид глубокого сожаления за свой поступок. — Пока пыталась прийти в себя, время вышло. Кипяток ошпарил Чарльза, он сильно кричал. Я не смогла наблюдать за этим, мне пришлось выйти из комнаты. В комнате повисла нагнетающая тишина. Хоффман оглядел меня и задумался. — Очень странно, — внезапно сказал он. — Что именно? — Мисс Хэмилтон, я знаю вас не один день. Вы занимались расследованиями, связанными с убийствами. На местах происшествия рвались увидеть трупы. Вы не производите впечатление хрупкой женщины, поэтому странно слышать то, что впали в панику. В иной ситуации такие слова было бы приятно услышать, но сейчас такие замечания не играли на руку мне. Я решила перехватить инициативу в свои руки. — Вы плохо знаете меня, — я сделала последнюю затяжку и нервозно потушила сигарету о дно пепельницы. — К тому же есть разница между видеть трупы и как постепенно умирает человек. — Конечно, есть, — согласился детектив. — Нам необходимо узнать все обстоятельства произошедшего в той комнате. Отсутствие видеозаписи говорит о том, что кто-то пожелал скрыть важную информацию от полиции. Единственный свидетель это вы. Но в вашем рассказе нет ничего особенного. Поэтому следует очевидный вопрос: зачем скрывать произошедшее? — У меня нет ответа на этот вопрос. Я не знаю, почему Пила забрал эту чёртову видеозапись. Я не знаю, почему он решил отпустить меня, — вспыхнула я и прервала себя. — Хорошо. Вы свободны. Но будьте, пожалуйста, на связи.       И детектив, забрав документы, ушёл. Через несколько минут сержант проводил меня до выхода.       Я ехала на такси и смотрела в окно. Все мысли смешались в голове. Тревожность в груди росла, когда я воспроизводила разговор с детективом Хоффманом.       Страшно представить, что будет с моим будущем, если эта несчастная запись попадёт в руки полиции. Очередной спазм сжимал горло, влага скопилась в уголках глаз. Я терялась в догадках для чего Пиле или его помощнику понадобилась видеозапись. Кроме всего прочего, они в конце решили оставить меня в живых. Видимо, живой я принесу выгоду больше, чем мёртвой. Но в чём данная выгода заключается?       Перекинуть на меня подозрения? Дальнейший шантаж?              Известно, Джон Крамер для подготовки испытаний использовал левых людей под угрозой жизни или чего-то другого. Я не исключала возможности стать такой же пешкой в его играх. Самое отвратительное в то, что я соглашусь, лишь бы жестокая правда не всплыла на поверхность. Потому что она уничтожит мою жизнь, карьеру, репутацию. А я столько лет строила это и не готова лишиться из-за одного опрометчивого проступка. Убить ещё несколько жизней, чтобы сохранить свою? Да, я сделаю это, если придётся.       Горькая слеза всё-таки вырвалась с уголка глаза и потекла по щеке. Из моих мыслей вырвал телефонный звонок. Я мгновенно смахнула слезу и, прочистив горло, ответила на него. Знакомый голос медсестры оповестил меня о вчерашнем пробуждении Хлои. Наконец-то хорошие новости пришли ко мне.       Я попросила таксиста поехать в больницу и через несколько минут уже выходила из лифта. Больничный запах ударил в нос, вызывая неприятные забытые воспоминания. Медсестра сразу подскочила ко мне. — Она пока пытается прийти в себя, — рассказала она. — Мне нужно срочно увидеть её. Пожалуйста. — Не думаю, что доктор Адамс одобрит.       Я умела договариваться с людьми, потому что знала, в чём они нуждались. Достала несколько купюр и аккуратно взяла её за руку и сжала в своих, тем самым через рукопожатия передав деньги ей. — Прошу вас, — сказала я, внимательно глядя в глаза. — Ладно. Но только несколько минут.       Хлоя спокойно лежала на больничной кровати и, когда заметила меня, с большим усилием пыталась поднять голову. Я приблизилась к ней. — Привет, Хлоя, — чуть улыбнулась я. — Т-ты выжила, — хриплым голосом сказала она, и на её потрескавшихся губах появилась полуулыбка.       Она сильно похудела. Щёки глубоко впали, бледная кожа обтянула кости, тёмные круги зияли под глазами. Медные волосы потеряли былую яркость и блеск. Хлоя провела в коме много времени, её мышцы вовсе атрофировались. Ей придётся пройти большой курс реабилитации. — Да, — тихо протянула я.       Мой взгляд переместился на её перебинтованные руки, и звук распиливающей плоть пилы наполнил уши. Брызнула кровь тугой струёй, и я сделала резкий шаг назад. Ужасная картина промелькнула перед глазами и вызвала страх пережитого. Я тряхнула головой, отгоняя непрошенные воспоминания. Психиатр говорил, что такие «флешбэки» необходимо подавлять, заставить тело поверить в безопасность. — Что с тобой? — Хлоя заметила моё изменчивое состояние.       Я сделала глубокий вдох, мышцы постепенно расслабились. — Всё нормально, — сказала я и успокаивающе улыбнулась. — Как ты себя чувствуешь? — Как будто всё в тумане. Даже двигаться сильно не могу, — рассказала Хлоя и с надеждой посмотрела на меня — так она смотрела в том заброшенном пансионате, когда хотела, чтоб я успокоила её. — Мама жива?       И снова каждая мышца в теле натянулось, как тугая струна, готовая в любой момент лопнуть. Я закусила нижнюю губу, думая над ответом. Очень не хотелось быть вестником с плохими новостями.       Внезапно дверь открылась, и в палату вошёл Хоффман. Такого поворота событий вполне можно ожидать, Хлоя до сих пор являлась потерпевшей в уголовном деле, а задача детектива выявить обстоятельства. Но всё равно его приход сюда вызвал во мне бурю негодования. — Что вы здесь делаете? — деловито спросил он. — Пришла навестить, — ответила я и внимательно посмотрела на него. — А вы приехали с допросами? — Да, и поэтому попрошу вас выйти. Я подошла к Хоффману поближе. — Будьте, пожалуйста, поделикатнее. Она ещё не пришла в себя. — Не переживайте. Доктор уже предупредил.       Я едва заметно кивнула и поспешила выйти из палаты.