***
Декабрь, 2014 Лондон Рождественские каникулы стали для Дельфи роковыми в этом году. То был словно переход на новый этап, этап взрослой и осознанной жизни, ознаменованной еще большими потерями, причем отныне тоже осознанными, чем когда-либо до. Все началось еще в октябре. С каждой неделей письма Лестрейнджа становились короче и приходили все реже, вопросов в них было больше, ответов - меньше. Он почти и не писал ничего о себе, и это ее настораживало. Дельфи не знала, что происходит, думала о возникшей прохладе со стороны Пожирателя, о возможной обиде, о собственной вине, бестактности, глупости. Томилась в ожидании получить новое письмо, но, находя его ещё менее содержательным, чем предыдущее, все глубже погружалась в тоску. Что она сделала не так? Чем обидела его? Дельфини не могла нормально спать, нормально есть, забросила учебу и наплевала на подготовку к экзаменам. Выпускным, тем, что обещали обеспечить ей пророченное тем же Родольфусом великое будущее. Но все это не имело смысла, пока она не слышала и не видела его. Девушка жила возвращением в Лондон и тщетно надеялась на то, что причина охлаждения Лестрейнджа кроется в его личных делах и плохом настроении, но не в ней и не в ее вине перед ним. Ее надежды оправдались. Но, увы, совсем не так, как она могла того предположить. Над ней снова, после всего пары лет любви, нежности и ласки, сгущались тучи от одиночества, боли и тоски. Дельфини отчаянно ждала Рождества, мечтая отметить его с Лестрейнджем по всем традициям чистокровных семей, о которых он рассказывал ей на протяжении долгого времени. На деле, их встреча состоялась даже раньше, чем она ожидала. Все началось после того, как очередное письмо, пришедшее ей, оказалось написано чужой рукой. К тому моменту она уже прекрасно разбирала почерк Родольфуса, зная наизусть буквально все его закорючки и издалека распознавая любую запятую, которыми текст Пожирателя обычно пестрил. На сей же раз в письме оказались совершенно другие буквы, другой слог, другая интонация. При этом подпись мужчины стояла все та же. Дельфини ощутила прилив злости и сильной обиды, обнаружив столь наглую, ничем не объясненную подмену. Впрочем, ее обида сменилась волнением практически моментально. Она не понимала, что послужило причиной. Что с Лестрейнджем? Он пропал? Погиб? Скрывается от преследования? Его терроризируют авроры, вынуждая бежать, или былые враги, сводя счёты и угрожая расправой? Что происходит? Где он? Что с ним? В течение ещё одной недели она ждала ответа на последнее письмо, в котором спрашивала, постаравшись не выдать своей бури эмоций, все это. Письмо пришло в Дурмстранг спустя четыре дня. Оно было коротким, но, казалось, как и прежде участливым. Спустя время почта Родольфуса возобновилась и стала столь же частой, что и раньше. И вроде бы и не было той подмены, и не было ничего подозрительного. Но Дельфи уже понимала, что что-то пошло не так. И что в ее жизни скоро станет куда больше горя и куда меньше радости. Закончив семестр и собравшись на долгожданные каникулы, она отправилась в Лондон с тревогой и тяжёлым сердцем.***
Декабрь, 2014 Лондон Сложно описать все то, что ощутила Дельфини, войдя в знакомую ей, уже любимую и родную прихожую, ожидая как всегда увидеть встречающего ее хозяина. В старомодном костюме и безвкусном одеколоне, но с такой тёплой и любимой ею усмешкой на тонких губах… Она ждала, что он обнимет ее в ответ на робкий, но отчаянный жест нежности, что спросит ее про дорогу и школу и что усмехнётся, когда она, скривившись, начнёт рассказывать ему про глупости своих однокурсников и профессоров. Но ничего подобного на этот раз не случилось. Вместо хозяина Дельфини встречала лишь пустота, вместо одеколона - дурманящий запах зелий. Наспех разувшись и сняв с себя утеплённую меховую мантию, в которой она проделала многочасовой путь из скандинавских земель, Дельфи нетерпеливо осмотрелась по сторонам. Возникший из ниоткуда домовик (последний старенький слуга, что все ещё не помер и преданно служил роду Лестрейнджей) пропищал приветствие, старательно пряча от девушки глаза - те были на мокром месте. Сложно представить, что испытала она, увидев бледного как моль пожилого мужчину (теперь он выглядел даже старше своего возраста и потому вполне подходил под характеристику пожилой), который, героически держась на ногах и едва не качаясь после очередной терапии, вышел в коридор из спальни, не желая давать Дельфини, как он признался потом, «лишний повод для беспокойства». Скрыть своё состояние ему, конечно, не удалось. В тот вечер Дельфи узнала от целителя все. И про диагноз, и про тот злополучный день, когда все это стало известно, наконец, и самому тяжелому больному. Про все недомолвки, что появились между ними, про все кошмары, которые Родольфусу в ходе болезни уже пришлось преодолеть. Кусочки пазла постепенно выстраивались в голове юной девушки в единую и целостную картину - но то были словно тёмные тучи, что заволакивали небо и солнце, погружая все живое во мрак.***
Излечить рак легких в терминальной стадии было невозможно. Слишком много времени было упущено напрасно. «Волшебство позволяет многое, но не это», - говорил с мрачным видом целитель. Впрочем, ещё немного отсрочить неминуемый конец было можно. И колдомедик делал все для этого, находясь под строгим надзором Дельфини. Сама она все время была рядом с Родольфусом. Она заботилась о том, чтобы он ел и пил, чтобы он спал и вовремя принимал все зелья, включая обезболивающее. В начале ее забота вызывала у него неловкость и стыд, стоило ему задуматься, что он, взрослый и сильный мужчина, находится под опекой юной и слабой девушки, которую сам должен был опекать, но со временем безысходность, возникшая из-за слабости и подавленности, расставила все по местам. Сопротивляться ее заботе было глупо, учитывая, что сам он был уже мало на что горазд, так что Родольфус постепенно смирялся со своим положением. Вместе с тем, чувство стыда не покинуло его на совсем. Даже напротив - оно усилялось и усилялось, приводя к выговорам и постоянным придиркам. Со временем он стал чаще ворчать. Не упускал возможность сказать ей что-нибудь колкое и обидное и почти никогда не снисходил до похвалы. Нередкими стали и ссоры на почве составления планов. Родольфус, как и раньше, размышлял над возможностями исправить прошлое, но был ещё пока не в силах придумать что-нибудь по-настоящему толковое. Дельфини же, мучаясь от собственного бездействия, изводила и себя и его томительным ожиданием. С каждым днём она все больше ожесточалась, видя, что стало с ее семьей и происходит с ним, ее последним близким человеком. - Почему мы не можем просто убрать их? - передернула плечами она, в раздражении, когда разговор зашел о Люциусе и Нарциссе. Он часто кружил вокруг последних теперь, когда они, как сообщалось в новостях, приехали в Британию к внуку, сыну и невестке, и нередко всплывали на газетных полосах. - Мы знаем, где они находятся. Можем узнать их распорядок дня. Выследить, нагнать и уничтожить… почему нет? - не понимала волшебница, когда он прерывал ее, категорично мотая головой. Откашлявшись, он возвращался к истокам. - Подумай, кому ты сделаешь хуже? - раздраженно вопрошал он, когда голос его приходил в норму и лишь слегка хрипел после очередного приступа. - Ты не можешь так просто взять и убить, кого тебе вздумается, не натолкнувшись ни на какие последствия. Малфоев знают многие. Их убийцу будут искать, - втолковывал он ей, сердясь из-за очередной ее истерики и неумения «сдерживать свой пыл». За это Дельфи вообще частенько попадало, и только чаще и чаще день ото дня. - Угомонись и подумай. Кому ещё выгодно убивать их, если не Лестрейнджу, недавно выпущенному из Азкабана? Кто ещё будет мстить за их предательство? - спрашивал он, заставляя Дельфини стихнуть и пристыженно уставиться в пол. - Все остальные не имеют на это ни малейшей возможности. Гниют в тюрьме или… в земле рядом с ней же, - выплюнул он, устремляя взгляд, полный злобы, на стену. Большого труда стоило ему отогнать от себя яркие картинки с последнего заключения. Стеклянные глаза Нотта-старшего, тело которого после закономерного сердечного приступа авроры проносили перед Родольфусом с особенным удовольствием. «Следующий на очереди», - хохотнул тогда кто-то из них. Крики Алекто Кэрроу, что на момент суда уже носила под сердцем ребёнка, сама не подозревая об этом, и потеряла его из-за тяжёлой инфекции прямо в тюремной камере. А вскоре умерла и сама. Много всего пронеслось перед его глазами. - Вы правы, - смиренно признавала Дельфини, меж тем. Ее кровожадные выпады всегда заканчивались в ходе его выволочек глубоким и искренним покаянием. - Но вот что тебе и вправду стоило бы сделать, так это позаботиться о своей безопасности, - продолжил он, остыв и выдержав паузу. - Малфои единственные, кто знают о твоем существовании. Только ты, я и они, - напомнил он, поймав ее непонимающий взгляд, вновь поднятый после минуты стыдливого молчания. Дельфини кивнула. - Если они все ещё не сообщили об этом аврорам… видимо, выкрутились в девяносто-восьмом и без того… конечно, такой героизм! Такое благородное самопожертвование! - заворчал мужчина, разговаривая уже как будто бы с самим собой, а не с Дельфи. - Предать самого Темного Лорда! За такое орден Мерлина надо! Не то что выспрашивать про секре- - на этом моменте его силы иссякли, и волшебник снова закашлялся, недовольно отмахиваясь от Дельфи, что ринулась помочь ему устроиться на подушках. - Не надо… не надо ничего, - ему все ещё жутко претило осознание своей собственной беспомощности. Он ненавидел ощущение слабости. Избегал его всю жизнь, пройдя и через потерю родных, и через пытки, и через заточение. С расправленными плечами и глазами, что ни разу не тронули слезы. Теперь же спрятаться от возраста и истощения было практически нельзя. Как же унизительно, как мерзко ему от этого было! - Они могут выдать эту тайну. Из страха или по глупости… и тогда тебя станут искать. Ты не должна довести до этого… - Я все сделаю, - проговорила Дельфини, заставляя его поднять на нее хаотично перебегающий взгляд. Она выглядела полной решимости. - Они не поставят вас под угрозу, - пообещала ведьма голосом, в котором отчетливо слышалась сталь. - Ни вас, ни меня. Они будут молчать.***
Дельфини было семнадцать, когда она поняла, что будет бороться и пойдет до последнего. Что всю себя, и всю свою жизнь, и все силы, и все свое будущее она отдаст своей главной цели. Цели вернуть Британии свободу, а ее родителям - жизнь. Цели, что казалась ей очевидной, совершенно понятной. И возмутительно запоздалой в то же самое время. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет жить в комфорте и достатке, не зная, через какие страдания проходит этот сильный и волевой человек… - думала Дельфи, исподтишка поглядывая на отчима всякий раз, когда тот читал газету сидя на постели, позволяя ей сидеть недалеко. С конспектом ли для школьных экзаменов или какой-нибудь особенной книгой. Ее мысли возвращались к своей вине беспрестанно. - Не зная, что стало с Темным Лордом. Не зная, что они сделали с мамой. Как они изуродовали память о них, как обошлись с их- - Дельфини не могла продолжать. И теперь, ещё два года бездействия. Снова ждёшь чего-то, снова тянешь время, - напускалась она на себя. - Снова твой отвратительный эгоизм, снова безволие! Совесть мучала Дельфини постоянно. Каждый вечер она засыпала отныне с осознанием ещё одного потерянного дня. Ещё одного дня безнаказанности палачей ее близких людей. Ещё одного дня их, извергов, счастливого существования. Ещё одного дня существования ее. Той, что предавала бездействием все подвиги своих великих родителей. Смотря в зеркало на своё худое лицо, черты которого так сильно напоминали (совсем не по красоте, конечно, но точно по выразительности) ее прекрасную бледнолицую мать, Дельфи стыдливо отводила глаза. Она все чаще ловила себя на неприязни, да что там - нередко на ненависти, к себе и своей бестолковости. Она не достойна была той семьи, в которой родилась. Ещё острее она осознавала свою вину теперь, когда ее учитель и наставник, - человек, который заменил ей обоих родителей и окружил, как мог после всего пережитого, заботой и вниманием, ею совсем не заслуженными, - доживал свои последние недели. Это все ее вина, это все ее ответственность. Боль одолевала Дельфини каждый день, и от нее было никак не избавиться. Ей нужно было обезболивающее, но вовсе не зелье, не снадобье и не яд. Только месть. Лишь месть могла стать теперь ее спасением и отдушиной. Своё первое ответственное задание, что виделось ей критически важным, Дельфини назвала «Очищением». Без этого нельзя было продолжать свой путь, бессмысленно было думать, как вернуть к жизни Милорда и маму. Сперва она должна была расчистить дорогу. Скрыть все лазейки и избавить Родольфуса и себя от угроз. У неё было много целей. Много людей, что должны были поплатиться за свои преступления перед Британией и Пожирателями Смерти. Но начинать ей следовало с самых приближенных. Со своего, что уж там, близкородственного круга. Людей одной крови с ней, людей, что были предателями ее матери и отца. В один из вечеров, когда Родольфус был напоен и накормлен, а все его процедуры окончены, Дельфини, давно решившая предпринять этот шаг, отправилась в Малфой Мэнор. Его местоположение ведьма запомнила с их первой (и единственной) вылазки. Как прежде Лестрейндж с ней под руку, она аппарировала в ближайшую деревушку сама. Дальше путь пролегал через поле. Оттуда до поместья было рукой подать. Достигнув ворот, Дельфи встала перед ними как вкопанная. Она уже сокрыла себя под чарами Хамелеона и потому не боялась, что ее смогут заметить. Ее глаза изучали величественный особняк - сейчас она стояла к нему особенно близко, буквально у самых ворот, а не на дальнем холме, куда привел ее Родольфус, опасавшийся слежки - и все никак не могли оторваться. Каждое окно, каждая башенка, каждая тень от портьер, кои видно было в тех комнатах, где было включено освещение - все это казалось ей слишком важным, слишком значительным, чтобы на них не взглянуть. Она рассматривала старый дом, словно свою прежнюю жизнь. Кроме него ей было рассматривать нечего… Мэнор стал символом ее беспечного младенчества, чувств ее родителей друг к другу, их любви и снисхождения к ней. Она смотрела на высокие окна и размышляла, в какие из них могла смотреть, укачивая ее ночью, мама. Вглядывалась в силуэты на верхних этажах и пыталась представить, что это Пожиратели, прибывшие на собрание, а где-то, может, даже сам Повелитель. Она погружалась в эти грезы, словно в сказочный мир. И вот уже не было сироты, что стояла за закрытыми воротами перед домом своих дяди и тети, а была только любимая дочь, что возвращалась из Хогвартса на каникулы и знала, что дома ее обязательно кто-нибудь ждет. И мама, что уже успела переодеться после вечернего собрания и ожидала дочку в холле или в гостиной, намереваясь провести с ней целый вечер и все последующие выходные. И Родольфус, что был здоров и полон сил. И, ох, об этом было страшно даже думать, возможно… Темный Лорд, что выкроил бы время на недолгий разговор… Замок на воротах и мертвецкая тишина вокруг возвращали ее в трагичную реальность. Постояв перед воротами пять или десять минут без движения, Дельфини отмерла и осмотрелась по сторонам. Чем дольше ты стоишь, тем меньше шансов оказаться в доме до ночи, - пронеслось в суматошных мыслях. - Родольфус говорил, тут был ещё один вход для прислуги, - вспомнила ведьма рассказы отчима о прежнем месте своего обитания. Сощурилась и вгляделась в ограду, что уходила далеко за горизонт. Тяжко вздохнула, предрекая многочасовые блуждания. Но тут вдруг случилось неожиданное. Словно знак свыше, судьба. Очень удачное стечение обстоятельств. Блуждания по окрестностям оказались страшным сном, которого Дельфи удалось избежать. Искать отдельный вход стало ненужно - ведь ворота перед ней стали открываться в тот же миг по чьему-то повелению. Как бы приглашая девушку внутрь, в длинную тисовую аллею, что так влекла ее своим таинственным видом. Долго гадать, кто приглашал ее во двор особняка, Дельфини не пришлось: ведь за спиной ее тотчас послышался шум от быстро движущейся кареты. Последнюю хозяева, очевидно, и впускали. Хотя… быть может, ворота открылись по указанию и не хозяев вовсе, а неизвестных, что и сидели сейчас в экипаже - ведь проехав мимо отскочившей как мячик Дельфини и проделав свой путь вдоль плохо ухоженных деревьев к парадному входу, карета остановилась, выпуская наружу сразу двоих. Первым из неё показался мужчина. Мужчина в чёрной мантии с золотыми вензелями, что Дельфи увидела даже издалека, мужчина хмурый, с поблекшими волосами, теми самыми платиновыми, но поредевшими и (ей ещё предстояло сегодня в этом убедиться) наверняка обзавёдшимися сединой. Следом за ним из транспорта вышла и женщина. Она выглядела лучше, чем ее подурневший супруг. Однако, хотя увидеть лицо тетки вблизи Дельфини пока и не могла, то, что оно было белым и абсолютно бесстрастным - она могла сказать весьма точно. Губы ведьмы пересекла какая-то дикая, затравленная ухмылка, а взгляд сам собой стал острым, не предвещая ничего хорошего для тех, к кому он был обращен. Руки Дельфи сжались в кулаки (казалось, и вовсе позабыв спросить на то разрешения разума), и все ее тело сжалось, словно готовясь к атаке, группируясь перед ответственным, жизненно важным прыжком. Как чудно. Те, кого она намеревалась застать внутри дома, предварительно проникнув туда не очень понимая как, оказалось, отстутствовали в нем в этот вечер и возвращались назад как раз ко времени, когда их ждал столь долгожданный ею час расплаты. Отмерев и осознав, что это золотая возможность, Дельфини занесла одну ногу над невидимой полосой под воротами. Те начинали закрываться, на счастье - медленно и противно скрипя, но ведьма несколько секунд не решалась сделать шаг, ожидая моментальную кару. Вспышку молний или предсмертную пытку, на худой конец - что-то вроде чар защиты от воров. Не могла же она просто так ступить на запретную территорию? Не умерев? Не рухнув наземь в агонии? Лестрейндж говорил, что в былые годы глупца, подобного ей, ждало по меньшей мере четвертование. И то - если бы за дело не взялась Беллатрикс… а что теперь? Неужели ни малейшего наказания за вторжение в частную собственность? Именно так. Ее стопа коснулась земли на территории Мэнора совершенно свободно. Ни боли, ни смерти, ни шума за этим не последовало. Какие же вы все-таки самонадеянные глупцы, - пылая от триумфа, Дельфини с трудом сдержалась, чтобы не сказать это вслух и не выдать себя. - Спасибо вам хотя бы за это… Выдохнув через нос в тотальном облегчении, она переместила на дорожку и вторую ногу, после чего рванула ко входу с удвоенной скоростью, почти протискиваясь в затворяющиеся ворота. Пока джентельмен помогал своей даме вытащить из салона подол дорожной мантии, а та обводила территорию двора с явно читающимся разочарованием, невидимая девушка скользила по развязшей дороге все ближе и ближе к ним. Она должна была успеть прошмыгнуть внутрь дома, когда они зайдут в него, иначе все пропало. Второго шанса не будет. «Если ей не хватит и этой помощи, я не знаю, на что ещё тут рассчитывать», - словно слышала она разочарованный голос Милорда, обращённый к Беллатрикс, и тяжёлое дыхание последней. Дельфини казалось, родители постоянно наблюдали за ней откуда-то свысока. Ей хотелось слышать их, пусть и придуманные ею же, голоса, и находиться с ними в постоянном диалоге. Так и сейчас, буквально летя по аллее на самой максимальной скорости, она словно слышала, о чем думали и говорили они. Как Темный Лорд наблюдал за ней с недоверием во взгляде, как мама не сводила с нее глаз и всячески стремилась подсказать, куда и как ей двигаться дальше. Совместными усилиями преодолеть дистанцию Дельфини удалось. Она подбежала к подъехавшим к дому в тот момент, когда из дверей Мэнора показалась ещё одна белобрысая фигура. Драко Малфой, которого ведьма уже лицезрела на колдографиях во многих газетах ни один десяток раз, выглядел достаточно свежим и встречал родителей добродушной улыбкой. Те отвечали ему тем же, но (во всяком случае Нарцисса) быстро помрачнели, как только увидели позади сына ее. Ещё никогда доселе Дельфини не испытывала такого необъяснимого и буквально всепоглощающего наслаждения, как сейчас, когда миссис Малфой скользнула глазами по своей невестке, возникшей в парадных дверях. Она натянула улыбку и поприветствовала Асторию с учтивостью. Но, Мерлин, сколько же ненависти, сколько злобы, сколько всего темного и страшного, сколько Блэковского (да, миссис Малфой?) скрывалось за этим внешним радушием... Дельфини не могла ещё представить, насколько большим был раскол в семье Малфоев и как трудно складывались отношения у старшего и младшего поколений. Но та обида, та ревность, то нескрываемое разочарование, что заполняли ее тётку всецело, никак не укрылись от ее чуткого взора. О Мерлин, какое счастье, какой восторг это у неё вызывало! Дельфини готова была взорваться смехом, злорадным и полубезумным смехом. Почти таким же жутким (благо, никто не слышал ее внутреннего голоса), как и тот, которым в момент кульминации второго мая разразилась Беллатрикс. Конечно, это было слабым утешением за все потери и детство без семьи, вдали от родины. Но это наполняло ее силой и триумфом. О да, чем же ещё это было - лицезреть, как кара свыше настигает белобрысых предателей? Триумфом, настоящим триумфом. Смотреть, как сын отдаляется от них и как влачит за собой все то, что было для них неприемлемо, грязно, непростительно - и все из-за этой проклятой Гринграсс, к которой он стал так сильно привязан… смотреть, как их прежний мир рушится, разлагаясь, у них на глазах, как разбиваются все надежды… о да, то было для Малфоев пыткой. Для Дельфи же - сущим блаженством. Оказавшись внутри величественного старого здания (протиснувшись мимо родственников и едва не выдав себя) и оказавшись теперь уже вживую, а не через размытые воспоминания Лестрейнджа, Дельфини с изумлением осматривала все вокруг. Все предметы интерьера вызывали у неё интерес. Ведь всё в этом поместье, буквально всё, от ковров до портретов, было насквозь пропитано историей. Попасть в это место, удивительное и особенное лично для неё, стало для ведьмы лучшим рождественским подарком. А происходившее ведь как раз и приходилось на конец декабря. Уже на следующий день британцы должны были погрузиться в ежегодное празднование. И Малфои… но уже при совершенно других обстоятельствах. - Скорпиус присоединится к нам после занятия, - оповестила Люциуса и Нарциссу Астория, натягивая улыбку. Драко положил левую руку на лопатки жене, в знак поддержки, и с нежностью посмотрел на неё. Дельфини понравился этот жест. Ничто так доходчиво не объясняло раскол между Нарциссой и Люциусом и их сыном, как это - стремление последнего отгородить свою новую семью от влияния старой. Защитить от нападок. Показать, чью сторону он выбирает в любом возможном конфликте. И это отменно действовало на родителей - те (как, быть может, в былое время - этого Дельфи не знала наверняка) не лезли с замечаниями и протестами. О нет. Отныне всё, что, как, например, их сократившееся времяпровождение с внуком (последней их надеждой), не вызывало у них одобрения, они съедали с покорной улыбкой. Да, вот такое вот наследие вы и оставили после себя… - злорадно думала Дельфи, наблюдая за семейной сценой. - Но ничего, я помогу вам расхлебать все это. Постепенно… Скользнув рукой по мантии, девушка нащупала во внутреннем кармане уже заготовленный флакончик с зельем. На всякий случай. Когда все Малфои отправились в столовую, Дельфини присоединилась к ним совсем ненадолго. Лишь полюбоваться бесстрастными лицами своих тети и дяди, что с огромным трудом поддерживали с невесткой и сыном какие-то пустые разговоры, и дождаться, пока ее племянничек Скорпиус появится в дверях. Не сказать, чтобы она сгорала от нетерпения увидеть девятилетнюю белобрысую мелюзгу, наверняка такую же напыщенную, как ее отец, и такую же глупую, как ее мама. Но во-первых, ее любопытство к родственнику все же не могло не присутствовать, даже вопреки большому презрению. А во-вторых, Скорпиус оставался последним из обитателей дома, кто ещё не находился в этой комнате. Как только его нога ступит сюда - весь Мэнор ненадолго станет ее, и только ее… какое блаженство. Мальчик пришёл весьма скоро, не заставив свою невидимую тетю умереть со скуки раньше времени. Моргана, он даже смазливее, чем я думала, - тактично заметила Дельфи в мыслях, когда Малфой-младший показался в высоких дверях. Нарцисса тут же ожила, счастливая, что снова видит внука. А лицо Люциуса, что был хмур и мрачен до того, тронула лёгкая, но искренняя улыбка. Последующую сцену, сопровождавшуюся поцелуями и объятиями разной степени мерзости, Дельфини решила пропустить. Выйдя из приоткрытых мальчишкой дверей, она отправилась бродить по замку в гордом одиночестве. Поднимаясь по парадной лестнице, ведьма чувствовала свои ноги все хуже на каждом новом пролете, но вовсе не потому, что успела утомиться и выбиться из сил. Она приближалась к тому самому, последнему этажу - тому самому, что манил ее и занимал все ее мысли уже очень много месяцев. Тому самому, где в скромных покоях у лестницы она издала однажды свой первый пронзительный плач. Тому, где прошло все ее недолгое счастливое детство под опекой родителей. Сердце девушки нет-нет и замирало, прекращая стучать, а потом вновь ускорялось, отбивая военный марш - никак не могло вернуться к привычному ритму. Глаза Дельфи блестели от предвкушения, когда она подбиралась к последнему лестничному пролету. Достигнув этажа, волшебница остановилась в начале коридора, оглядывая стены и двери, видневшиеся в них. Совсем не так она представляла себе это таинственное место… В воспоминаниях Родольфуса (что были, само собой, очень сильно окрашены ее личными переживаниями и адаптировались ею также немного по-своему), этот самый коридор был очень просторным и до того длиннющим, что конца и края ему не было видно. На деле же он был очень узок, оставляя место для перемещения одновременно максимум лишь трёх человек, а по длине и того невелик: всего пять дверей помещались по одну его сторону. И почему только она надумала себе что-то громоздкое и внушительное?.. Стены коридора сами тоже выглядели довольно-таки невзрачно. Картинные рамы пустовали и находились под плотным слоем пыли. Длинный ковер выглядел так, словно с девяностых годов по нему ни разу никто не ходил - тоже был запылен и отдавал запахом терпким и неприятным. Весь некогда полный жизни этаж был безлюден и пришёл в запустение. Очевидно, после битвы за Хогвартс его комнаты подчистили от лишних артефактов, а затем, по прошествии обысков, просто оставили в том виде, в котором разрешили авроры. Как-никак именно здесь когда-то находились покои Темного Лорда. И… старая спальня служанки и кормилицы Драко, которую после увольнения женщины не захотели отдать под гостевую - ровно так, по наспех слепленной легенде, была охарактеризована комната Беллатрикс. Детскую кроватку и столик успели спрятать домовые эльфы, но вот игрушки и одежду было уже не спасти от досмотра. К счастью, копаться в распашонках при наличии куда более интересных объектов никто не захотел. Об этом всем Дельфи, впрочем, ничего не знала. Подойдя совсем близко к той заветной двери, она будто услышала внутри комнаты голос своей матери. Та обращалась к Тёмному Лорду, заливисто хохотала, когда он говорил ей что-то в ответ… но все это долетало до Дельфи сквозь плотную дубовую дверь, напоминая о том, что эти звуки были далеки, слишком далеки, чтобы расслышать хоть слово. Коснувшись пальцами ручки на двери и перестав дышать на несколько секунд, девушка зажмурилась и попыталась провернуть ее, но дверь не поддавалась - была надежно закрыта (вернее сказать, опечатана). Продолжать ломиться было опасно и могло повлечь за собой что угодно, от сигнализации до активации пыточных чар. К тому же, дверь наверняка была закрыта плотным слоем магии, о происхождении которой Дельфини не имела представления. Проникнуть в кабинет Волдеморта, само собой, было также невозможно и даже более опасно, но все же Дельфи не смогла отказать себе в том, чтобы подойти к двери и прикоснуться к ней ладонью. Так, словно слушала биение чьего-нибудь сердца или отсчитывала чей-нибудь пульс. Закрыв глаза, она ненадолго представила, что находится рядом с Милордом. Конечно, воображать себя в объятиях матери или перед Ним, на церемонии получения Метки, было приятно. Но это были лишь грезы, плоды фантазии, не более того. Спустя немного времени Дельфини пришлось об этом вспомнить. И, превозмогая напрашивающиеся слезы, она вынуждена была снова двинуться в путь. Ее план по попаданию в Мэнор, в конце концов, подразумевал не только посещение этого значимого для нее этажа, но и массу других мероприятий. Для их проведения нужны были Малфои, во всяком случае, часть из них, и те, кажется, уже как раз заканчивали свою вечернюю трапезу… Замерев на лестнице между вторым и третьим этажом, Дельфини затаив дыхание следила за проходящими мимо родственниками. Ее дядя, заботливо поддерживаемый, Мерлин, как трогательно, под руку своей супругой, поднимался по ступеням с опаской, до побеления стискивая трость. Подьемы давались мужчине, очевидно, лишь с большими усилиями, и Дельфи не смогла удержаться от злорадства: ей хотелось думать, что частично причинами этого могли быть давнишние наказания ее отца. Слабое утешение, но все же. Нарцисса же выглядела вполне себе бодрой и здоровой. В следующем году ей должно было исполниться шестьдесят. Красивая цифра. Интересно, как выглядела бы ее мама, доживи она до этого возраста… Что-то шепча друг другу буквально интимным шепотом и крепко держась за руки, супруги поднимались в свои покои, оставив детей и внука проводить время в гостиной втроем. Во многом они уже пожалели, что решили остаться в Британии на целую неделю, вместо того чтобы отправить рождественские подарки прямиком из Парижа и поздравить младшее поколение какой-нибудь колдографией или говорящей открыткой. Находиться в родовом поместье, которое превратилось в логово грязнокровок и предателей крови (Астория частенько приглашала в дом кого-нибудь из низших слоев, не замечая, взгляните только на нее, разницы между чистой и грязной кровью, а Драко вторил ей), было не просто некомфортно, а буквально унизительно. Да и личные взаимоотношения в семье у Малфоев складывались, мягко скажем, неважно. Жаркие диспуты сменились молчаливым укором, но счастья это никому не прибавило. Коренные разногласия постоянно всплывали на поверхность, вызывая разочарование у одной стороны и раздражение у противоположной. - Скорпиус уже так бегло- говорит по-французски… - заметил прерывающимся от одышки голосом Люциус, когда они с женой остановились в паре метров от затаившейся племянницы, передыхая на очередном этаже. - Хоть чего-то удалось от них добиться, - ворчливо ответила Нарцисса едва различимым шепотом, вызывая снисходительную улыбку супруга. С отвращением во взгляде Дельфини наблюдала за тем, как нежно волшебник коснулся плеча жены и как ласково она придержала его за локоть, чтобы тот не потерял равновесие и не оступился на краешке ступени. Все это было бы безумно мило, если бы на их месте стояли другие люди. Этим же она не желала ничего кроме смерти. В идеале - мучительной, еще лучше - сиюсекундной. Но убить их она не могла. Во всяком случае, не так, как хотела бы. Нельзя было воспользоваться ни Непростительными, ни Адским Огнем, ни даже Левикорпусом, совершенно безобидным же заклятьем, что мигом привело бы к свернутой шее ее тетушки или сотрясению дяди, растянувшимися бы на лестничной площадке. Нет. Ее присутствие в Мэноре должно было остаться в секрете. Пришла и ушла. Появилась и тут же исчезла. Немногое она понимала тогда, в далеком ещё от реализации масштабного плана году, но было очевидно - действовать отныне и до самого конца ей нужно было исключительно тайно. Поэтому, незаметно и тихо крадучись за Малфоями, девушка могла лишь вслушиваться в их шёпот, не предпринимая попыток напасть, и параллельно обдумывать свою дальнейшую последовательность действий. Ей нужно было стереть им память, в идеале обоим сразу, и при этом не дать им возможность позвать на помощь, выдав ее присутствие в доме. Невидимка. Вот кем она была. Рождённая в тайне ото всех и всю жизнь скрывающаяся в тени или под чужими личинами… Когда Малфои зашли в свои большие смежные покои, помогая друг другу (непосредственно помощь оказывала Нарцисса, но Люциус тоже стремился проявить свои лучшие качества, придерживая двери и помогая жене), Дельфи прошмыгнула в комнату тоже, терпеливо дождавшись, пока дверь за ними закроется и они останутся в покоях одни. Изначально она планировала устроить засаду сразу для них обоих, но не успела сориентироваться и, упустив момент, когда Люциус, отправившийся в ванную, ещё находился рядом с супругой, молниеносно поменяла порядок действий. Сперва ей следовало разобраться с Нарциссой. Что ж, ладно, пусть так. Понимая, что момента лучше ей просто не представится, Дельфи решила действовать стремительно. Поэтому, сняв с себя, наконец, осточертевшие чары маскировки, она бесшумно прошествовала от стены, где притаилась, к центру комнаты, как бы со спины подкрадываясь к Нарциссе, что присела за столик перед зеркалом. На удачу девушки, миссис Малфой была слишком занята тем, что избавлялась от не поддававшейся сережки, а потому заметила подошедшую уже тогда, когда отпрыгивать и убегать было поздно. Наблюдая за приближающейся незнакомкой через отражение в зеркале, женщина побелела и замерла без движения. - Здравствуй, тетушка, - проговорила Дельфини сквозь зубы, разглядывая мертвенно-бледное лицо с особым злорадным удовольствием. Нарцисса уставилась на нее широко распахнутыми глазами, не в силах и вздох сделать, не то что шевельнуться. Ее конечности словно парализовало, а глаза замерли на лице племянницы, выражая даже не страх - скорее неверие. Неверие, что та маленькая девочка, которую она когда-то укачивала и кормила, сейчас стоит, взрослая, прямо у нее за спиной. Она была совсем не похожа на тот вечно плачущий, беспокойный кулёк. Высокая, в чёрной мантии и с длинными тёмными волосами, что так сильно напоминали типичные Блэковские. - Как быстро летит время… шестнадцать лет прошло с нашей последней встречи, - напомнила ей Дельфи не без издевки в голосе. - А ты, наверное, за все это время ни разу не вспомнила обо мне? Размышляя о возможности разговора с Нарциссой, ведьма прокручивала в голове добрый десяток возможных сценариев. Ожидала от женщины слез, криков, мольбы о пощаде, в самом красочном сценарии - ползания на брюхе. Но на деле получила… - Я думала, что ты умерла. Все. Вот, что Дельфи получила в ответ! Да она даже не обратилась к ней по имени! Не посчитала нужным хотя бы спросить ее, как и что с ней происходило все эти долгие годы. Где она жила, с кем, как, что было в ее жизни сейчас… ничего. Об извинениях и раскаянии уж и подавно не могло быть и речи. Нет, Нарциссе было плевать. Больше того, она не боялась Дельфини ни секунды, чтобы увиливать и хитрить, не находя в себе силы для ответа. Она была готова сказать ей все, и это было честно. Но в то же время слишком грубо, чтобы девушка продолжила придерживаться своего первоначального плана. Почувствовав, как кровь вскипает у неё в жилах от праведного гнева, Дельфи в тот же миг набросилась на женщину, обхватывая ее горло своей правой рукой. Не рассчитав силы, она заставила родственницу выпучить глаза и покраснеть, но ни мановения руки, ни слова, ни взгляда не последовало за этим. Нарцисса сидела также неподвижно, как и до, не предпринимая попыток избавиться от рук своей мучительницы. Она не боялась. Бросала вызов. И этим раздражала ее все сильнее. - Как видишь, нет! Я все ещё жива! - прокричала Дельфи над ухом вздрогнувшей женщины, когда ослабила хватку на шее, дав возможность, наконец, продохнуть. - И я пришла напомнить тебе об этом! Напомнить тебе о предательстве, которое ты совершила! О том, как ты обошлась с Ним шестнадцать лет назад, как предала Его, как- - она едва не захлебнулась от потока слов, которые начинали уже повторяться и смешиваться, до того возбужденным было ее состояние и до того сильной ее злость. Она прервала свою речь, набирая в лёгкие нового воздуха, а глаза ее судорожно бегали по лицу Нарциссы, всеми силами пытаясь отличить на нем хотя бы толику стыда, хотя бы намек на раскаяние… нет. Миссис Малфой была мертвенно бледной и по-прежнему неподвижной, но ни на миг она не дала племяннице повод думать, что испытывает вину. Сидела с идеально выпрямленными плечами и гордо вздернутым подбородком. Так, как когда-то давно Беллатрикс, перед полчищами палачей и обвинителей, перед своей роковой отправкой в Азкабан. Только вот то была вовсе не смелость, как в случае с ее старшей сестрой, а трусость и боязнь признать вину - то, что двигало Нарциссой. Жалкая попытка показаться той бесстрашной и преданной женщиной, коей была при жизни Беллатрикс… - Как ты можешь быть такой безжалостной эгоисткой? - выплюнула Дельфи, чувствуя, как внутри нее все обрывается от этого высокомерного и равнодушного взгляда. - Мама никогда бы не поступила так, как ты. Не оставила бы ребенка сестры умирать без средств к суще- - Ты не знаешь ничего о том, какой была твоя мать, - проговорила Нарцисса сквозь зубы, прерывая речь девушки и стойко встречая ее взгляд. Дельфи побагровела от ярости, услышав такое заявление. - Потому что они забрали ее у меня! - закричала она, теряя последний контроль над собой. Предварительно отгородить комнату антиподслушивающими чарами она забыла и теперь уже не могла и не хотела к этому возвращаться. - И ты забрала! Если бы не ты, она была бы жива! Она была бы рядом со мной! - угол обзора Дельфи становился все хуже - что-то тяжёлое скопилось в уголках ее глаз. Нарцисса отвела взгляд, но ничего не ответила. Ее молчание, надо сказать, говорило о многом. - Ты здесь, чтобы меня убить? - спросила она, наконец, у Дельфи с потрясающим хладнокровием. Ее ледяные голубые глаза уставились на горящие карие с безразличием и прежним высокомерием. - Она умерла из-за тебя… - сказала девушка, все ещё всматриваясь в черты лица ближней родственницы. - Ты предала их… почему ты… тебе правда на всех наплевать? На меня, на маму? Почему? Как? - ярость исчезла с лица ведьмы, сменившись горечью и искренним непониманием. Она мотала головой в неверии, не в силах сдержать злые слёзы. Уже не кровожадная ведьма, готовая к атаке, а маленькая осиротевшая девочка. Растерянная, запутавшаяся и так нуждавшаяся в ласке и любви. Но, стоя перед той, на заботу которой она некогда уповала, Дельфи видела в холодных очах лишь отторжение и отстраненность. В очередной раз она столкнулась с равнодушием со стороны своей семьи, в очередной раз поняла, что в случае беды рассчитывать ей, кроме самой себя, юной и не знающей об этом мире почти ничего, было не на кого. - Мне жаль, что твоя жизнь сложилась именно так, - ответила Нарцисса каким-то совсем неживым и очень тихим голосом, давая веру Дельфини на то, что ее показное безразличие было лишь защитной реакцией и нежеланием ковырять свои старые раны. Те не просто не зажили в ее душе - они гнили и доставляли постоянную боль. Но она хотела жить дальше. Она просто защищала семью. - Но я не заслужила обвинений в смерти… ее, - она не смогла назвать сестру по имени, - в той же мере, в которой ты - лишиться матери во младенчестве, - последовали ее слова. Все же было что-то живое в ее дрогнувшем голосе, а что-то похожее на раскаяние промелькнуло в ее глазах. Она не сказала этого, но Дельфи поняла с полувзгляда: «Я выбирала между миром с Его властью и счастьем родных и выбрала второе. Мне жаль, что для тебя это означало потерю семьи. Но мне не жаль, что я сделала именно так». Продолжать разговор было бессмысленно, хотя Дельфини так и не услышала ответ ни на один свой наболевший вопрос. Почему ее тетя, ни единожды не попытавшаяся узнать что-либо о существовании племянницы, не выдала тайну о ее рождении аврорам или лично Гарри Поттеру? Чтобы уж точно навсегда расквитаться с Темным Лордом и всем, что ему причиталось. Почему? Почему не предприняла ни единой попытки найти тело сестры, не боролась за него, позволив былым врагам поступить с Беллой так, как им того захотелось? Но при этом по сей день хранила ее колдографию на своём столе - Дельфи не могла не заметить маленькую рамку по левую руку от женщины - как будто не желая отпускать сестру из своей памяти, не желая расставаться с ее образом навечно? О чем она, в конце концов, думала?! Что двигало ей? Лицемерие? Или душевные муки? Услышав голос Люциуса, что ожидаемо оказался напуган криками из спальни и уже спешил на помощь супруге, Дельфи оставила попытки понять, возвращаясь к своей главной задаче. Ее палочка взметнулась в воздух, вновь не вызывая в глазах миссис Малфой ни страха, ни удивления, и тонкая ниточка потянулась к ее голове, вытаскивая оттуда целый ряд далеких воспоминаний. О первом знакомстве с племянницей, о заботе о ней в отсутствие Беллатрикс, о бессонных ночах, о чтении сказок. Обо всем, что было связано с Дельфи и беременностью ее матери. Аналогично Дельфини поступила и с дядей, когда тот показался у неё на глазах. С ним воспоминаний у неё было связано значительно меньше, но все же избавиться от них было нужно для полноценной картины. Покидая Мэнор, уже давно не окружённый, как выяснилось, никакими особыми чарами, девушка чувствовала, что так и не смогла найти покой в своей душе и не нашла ответа ни на одну загадку. Почему все вокруг сторонились ее, видели в ней угрозу и бремя, не желали иметь ничего общего? Чем она навлекла на себя, тогда ещё годовалая девочка, все ужасы мира, жизнь, полную лишений и потерь? В чем провинилась? Она не знала. Но она точно знала, что будет за это мстить, и с каждым днём ожесточалась все более.***
Январь 2015 Лондон В январе Родольфусу стало хуже. Боль в грудной клетке стала слишком сильной, чтобы игнорировать и подавлять ее зельями, а слабость одолевала его ежедневно, не позволяя работать, как прежде. Целитель предложил использовать седативные. Иными словами (а точнее словами Дельфини), предлагал накачивать больного мощной порцией успокоительных, рано или поздно превратив его в овоща, слабо реагирующего на окружающую реальность. Услышав это, ведьма выставила негодяя за порог, покрывая последними словами. Но решение проблемы от этого не выявилось - Лестрейндж по-прежнему увядал, и помочь ему, казалось, было нечем. Умудрившись подхватить, в своём-то удрученном положении, сильнейшее воспаление лёгких (какое там уже за его недолгую жизнь?), Родольфус страдал от жуткого кашля и высокой температуры. Снадобья целителя помогали все хуже. Требовалось куда более глубокое действие, чем то, что распространённые типы лекарств могли оказать. Слишком уж сложной была история болезни этого пожилого пациента и слишком уж много времени было упущено всеми ими напрасно. Дельфини забросила все остальные дела, чтобы быть рядом с ним, и не вернулась в школу после закончившихся зимних каникул. - Тебе стоит вернуться, - сказал Родольфус, когда обнаружил, что, вопреки наступившему семестру, его подопечная явно не планирует уезжать. - Мой домовик в состоянии принести мне лекарства и все, что потребуется. А ты должна поехать. Закончить последний курс. - Я не сдвинусь с места ни на шаг, пока не удостоверюсь, что вы абсолютно здоровы, - возражала она, найдя в себе смелость на это. Она ещё не знала, что уже не вернётся в Дурмстранг. В какой-то момент Родольфус начал бредить. Сперва это случалось с ним редко, но постепенно все чаще, и каждый раз по ночам. Видения приходились на моменты сильнейшего жара, который Дельфи, находившаяся с мужчиной почти круглосуточно, никак не удавалось сбить. Увидев поведение Лестрейнджа во время такого приступа впервые, Дельфини испытала смертельный страх. Ей ещё не доводилось сталкиваться с таким хаотичным поведением психики. С такими последствиями для любимого человека - тем более. Кружась вокруг него со снадобьями и мокрым полотенцем и силясь сбить температуру хотя бы на чуть-чуть, она с болью в сердце слышала нечленораздельные бормотания. Бывало, последние становились осмысленными или худо-бедно разборчивыми. Тогда Дельфини замирала, задерживая дыхание, и внимательно слушала, пытаясь хоть что-то осознать. - Темный Лорд вернётся, - следовали, Мерлин знает к кому обращённые, слова ослабевшего Пожирателя. - Предательство… Они заплатят… ребёнок… - говорил или мычал он, пока Дельфи, объятая страхом и бывшая уже на грани отчаяния, касалась его лба рукой, ощущая под костяшками жар. Бывало, девушка пыталась даже записывать за ним все то, что он говорил. Он мог упоминать клятвы, или поручения, или чьи-то фамилии. При этом не пояснял ей совершенно ничего, находясь в невменяемом состоянии. Да и вообще. Он говорил в эти моменты с собой - не с ней, а уж ему-то самому все и так должно было быть предельно понятно. Стоит ли говорить, что на утро он не помнил ничего из своих ночных монологов? Робко спрашивать, что значило то или иное сообщение, Дельфини не решалась. Ей казалось диким обращаться к волшебнику, на чью долю выпало и без того слишком много страданий, с просьбами объяснить и рассказать ей что-то о его прошлой, надо думать, полной боли и лишений, жизни. Да и напоминать ему, бросать малейшие намёки на то, что она видела его в таком состоянии, было бесконечно неловко. Так что Дельфини скрывала. Скрывала и записывала, пытаясь самостоятельно хоть что-то разобрать. Получалось неважно. Каждый новый бред был все менее и менее разборчивым, а попытки ведьмы связать одно с другим или определить хоть какую-то последовательность всякий раз заканчивались провалом. Наверное, это была лишь безумная фантазия. Поток эмоций и чувств, сгусток боли и тяжелых воспоминаний. И не нужно было искать во всем этом логику. Как вдруг… Однажды бред Родольфуса превратился во что-то доселе невиданное. Та ночь была особенной и по-настоящему страшной. Мужчина, кажется, и вовсе не бредил тогда, а скорее впал в транс, в какое-то потустороннее состояние. Во-первых, он не был так слаб, как всегда, и совсем не казался беспомощным. Его руки стали сильнее и даже смогли сжать кисть Дельфини, притягивая девушку к себе и причиняя ей боль. Его голова не металась по подушке в лихорадке, как это бывало прежде. Он не лежал - он порывался встать. От ужаса девушку бросило в холод, ее конечности словно парализовало. С содроганием и ужасом во взгляде она слушала свистящий шепот Родольфуса, что не отводил от нее пугающих стеклянных глаз в течение своего монолога. В этих глазах не было ничего. Пустота. Бездна. А мужчина всё говорил, не позволяя ей ни встать, ни высвободить руку. Дождавшись, пока волшебник закончит послание и ослабит хватку, что обещала оставить на тонком запястье впоследствии большие синяки, Дельфини поднялась и в несколько прыжков добралась до письменного стола. Там оставался после ухода целителя уже стершийся простой карандаш и наполовину исписанный лист - но этого хватило, чтобы перенести слова волшебника из уст на бумагу. Ее рука по-прежнему дрожала, а пальцы словно онемели, еле двигаясь и превращая рукопись в малоразборчивые начертания, но все же она смогла записать на бумаге таинственные слова. Когда лишние больше не излишни, Когда время вспять повернётся, Когда невидимые дети убьют своих отцов, Тогда Тёмный Лорд вернётся…