Грехопадение

      В Аль не то чтобы много совести или добропорядочности. Как и благоразумия.       Она знает, что нарушает законы, когда проворачивает очередную кражу абсолютно унылой и скучной картины, нарисованной тучным, напыщенным художником; знает, что поступает эгоистично и недальновидно, когда на вырученные на чёрном рынке деньги закатывает себе пир и праздник без повода; знает, что ведёт себя как полная идиотка, когда сама же ищет встречи с, храни их Архонты, Ризли. Самым заинтересованным в её аресте человеком во всём Фонтейне, если не Тейвате.       Но Аль — жадная до безумия. Она желает все деньги мира себе — она жаждет всё внимание Ризли себе одной и не важно, какого именно.       Знает же, что их отношения вышли далеко за рамки преступница-полицейский и нагло — ведь ей всё позволяют, — пользуется этим.       Ризли ей слишком многое спускает с рук для своего статуса; уже даже не злится на мелкие кражи, которые мало кого волнуют, и имитирует бурную деятельность лишь в том случае, если чуть присмиревшая Аль снова нарывается на громкий скандал. Возможно, Ризли её даже чуточку любит.       Иначе он и вовсе не впустил бы её в свою жизнь, дом и кровать; иначе Аль не заходилась бы смазанным стоном, цепляясь одеревеневшими пальцами за край стола; иначе не ощущала бы себя настолько восхитительно-заполненной, когда он в очередной раз резко соединяет их бёдра.       В обычное время Ризли — образец сдержанности и самоконтроля, касающийся аккуратно и медленно, наслаждаясь ощущениями, раз лишён зрения. Стоит Аль оплошать и попасться на очередном нарушении, но сбежать от справедливости и самолично прийти к Ризли в кабинет, словно дразнясь, что вот она, такая близкая, но неуловимая — говорят они совершенно иначе.       И она оказывается не такой уж неуловимой, когда её сгибают над столом, заставляя наигранно-злобно зашипеть из-за того, как его край неудобно упирается в копчик, а после — подавиться всей напускной злобой вместе со стоном, стоит только Ризли войти в неё, наплевав на все прелюдия, смешивая тягучую, приятную боль с чистым наслаждением.       Если Ризли действительно её любит, то Аль — чистой воды мазохистка. Потому что именно такое проявление любви её более чем устраивает.       Чёрные волосы растрепались, а густая коса утратила собранный вид; взмокшим из-за пота лбом, к которому прилипла влажная чёлка, Аль прижимается к деревянной поверхности, простонав на выдохе между грубыми частыми толчками.       Ей нравится чувство утраченного контроля — пусть это погоня за дешёвым кайфом, Аль искренне в него влюблена. Влюблена и в Ризли, удерживающего её сильнее, чем наручники и цепь; влюблена в руки Ризли, когда его горячие ладони сжимают её бёдра до будущих синяков, уже алеющих на коже.       Влюблена в сам факт того, что Ризли, способный воспользоваться моментом, чтобы наконец-то избавить Фонтейн от преступницы с громким именем, никогда этого не делает.       Кажется, шестнадцать попыток задержать беглую преступницу способны сблизить больше, чем представляется.       Аль, по крайней мере, убеждается в этом на собственной шкуре; ноги подкашиваются и дрожат, а жар в очередной раз за вечер скапливается внизу живота, но она из упрямства лишь больше прогибается в спине, подставляясь под каждое движение. Методичное, уверенное — глаза сами закрываются от наслаждения, которого становится слишком много.       Какой бы гениальной и неуловимой воровкой Аль себя не мнила, сейчас она чувствует себя не больше, чем размазанным гидро слаймом. Всё тело прошивает раскалёнными иглами, когда удовольствие, уже граничащее с болью и дискомфортом, накрывает с головой; она вся сжимается, снова кончив, и от перевозбуждения глаза начинают слезиться, пока Ризли даже не думает давать ей передышку. Он, может, и благословлён Крио, всей своей сутью противоречит этому. А возможно, Аль просто предвзятая идиотка, считающая его слишком горячим.       Ризли любит прикосновения, любит касаться, любит трогать-трогать-трогать, до того, чтобы кожа горела, чтобы внутри всё сжималось от желания, чтобы в памяти выжглись ощущения от его горячих и сухих ладоней на ней. Ускользающим вниманием Аль чувствует его вторую ладонь, скользнувшую по оголившейся из-за задранной рубашки спине; пусть не видит, но научился прекрасно справляться без зрения, потому с лёгкостью находит её растрёпанную косу. Сил реагировать не остаётся — Аль рада, что он, даже если она во всю позорно будет пускать слюни и слёзы на его проклятый стол, не сможет этого увидеть.       И всё же хрипло из-за сорванного голоса стонет, когда Ризли, намотав косу на кулак, дёргает её на себя, вынуждая ещё больше прогнуться и оторваться от стола и напрячься. Может, и не видит, но точно знает, насколько размазанной она себя чувствует — обычно тихий, позволявший себе лишь тяжёлые вздохи, сейчас низко посмеивается, опаляя ухо тёплым дыханием. Предательские мурашки сразу прошлись по коже.       — Выдохлась? В начале ты была более самоуверенной и громкой.       Собственный мозг кажется расплавленным месивом; глаза снова прикрываются, не позволяя сосредоточиться на словах Ризли, который замер на мгновение, словно позволяя ей чуть прийти в себя. Аль машинально облизывает пересохшие губы.       — Я ожидала большего от знаменитого герцога, — тихо и хрипло усмехается Аль, сохраняя крупицы своей отсутствующей гордости.       Ризли, очевидно, не верит ей; второй рукой касается её лица, проводя пальцами по мокрым скулам, оставляя очередной горящий след на коже, и усмехается.       А после со шлепком возвращает ладонь на бедро, заставляя вздрогнуть от неожиданного и обжигающего чувства.       — В таком случае… мне стоит ужесточить воспитательные меры?       Аль фыркает, чувствуя, как внутри неё словно разлили раскалённую лаву.       И кажется себе ещё большей идиоткой, чем обычно, от мысли, что да, она не против.       В ней всё ещё отсутствует благоразумие и понимание, когда стоит прекратить дразнить Ризли.