***
Я знаю, что Лео не любит, когда в его комнату входят без разрешения. Я постучался в его дверь, но не получил ответа, потому зашёл. На кровати лежал Лео, свернувшийся «калачиком» и обнимающим свою холодную дырявую простынь. Свет не горел, но было не так уж и темно, что бы не увидеть на щеках слёзы обиды. Заметив меня на пороге в комнату, я подумал, что Лео меня прогонит, но он не лишь закрыл лицо простынёй. — Лео? Могу с тобой поговорить? Ответа так и не прозвучало. Что ж, если меня не выгоняют, значит, что мне рады, так ведь? Я закрыл за собою дверь и сел на край кровати брата. Он выглядит сейчас не таким героем, которого я всегда представлял в своей наивной голове.</i> Он такой же ребёнок. Он беззащитен, беспомощен, потерян и обижен. Кажется, будто весь мир против него, и у него уже иссякли силы, чтобы бороться. Хоть я не гений, который может изобрести для Лео изолятор, и не Раф, который может защитить его от всех, я могу выслушать. Да, это максимум на что я способен. Однако я не считаю, что это плохо. Вот когда и кому он последний раз высказывался? Уверен, как только он полностью раскроется и расскажет о своих переживаниях, ему станет намного легче. Вот только сложность заключается в том, что я не знаю, как начать диалог… На данный момент любое моё слово решающее. Я могу заставить его ненавидеть ещё больше и наши отношения пойдут наперекосяк или же помогу разобраться в себе. Ладно, попробую спросить его о какой-нибудь незначительной вещи: что не испортит и не поднимет настроение. Она что-то вроде начала пути к серьёзному разговору. Я начал осматривать комнату, и первое, что я заметил — это бинты с красными пятнами под столом, но чувствую, что если спрошу его об этом, то расстрою брата ещё сильнее… Дальше я взглянул на самый дальний угол комнаты, в котором стояла куча грязной одежды, но о ней не видел смысла спрашивать. И вот, подняв взгляд чуть выше, меня кое-что всё же зацепило: пустая пыльная полка, на которой лежало пара банок из-под газировок, которые Лео зачем-то коллекционировал, и жёлтую папку. О банках вся семья знала (папа даже собирался их выкинуть без ведома Лео, но он всегда был начеку и не позволял сделать это), а вот о папке — нет. — Что это за папка? Я подошёл к полке и взял в руки папку. Удивительно, ведь полка и банки были покрыты толстым слоем пыли, а папка словно совсем недавно протерта тряпкой. Лео так не ухаживает за банками, как за этой папкой. Лео всё-таки вытащил лицо из-под простыни и ответил, стараясь придать жизнерадости в голосе: — Это папка с твоими рисунками, которые ты мне дарил. Я открыл эту папку, и на первой же странице меня встретил мой самый-самый первый рисунок… Мне было тогда четыре года. Отец нашёл где-то на свалке карандаши и бумагу, чтоб мы ничего в логове не трогали, пока он смотрит сериалы. Донни, Рафу и Лео было не особо интересно творчество, а я всё-таки заинтересовался. Сначала я взял свой любимый цвет — оранжевый, и нарисовал круг. Потом взял зелёный карандаш и нарисовал над кругом длимую палку и по бокам ещё четыре. Подумав, что как-то слишком пусто, я взял все карандаши и начал ими рисовать цветы. Не помню, почему именно цветы, но именно их я их рисовал. Как только я завершил своё творение, я побежал со всем энтузиазмом в зал, где папа часами напролёт смотрел телик. Я дёрнул его за рукав халата, но он даже не посмотрел на меня, а лишь попросил отстать. Лео увидел эту картину и подозвал к себе на кухню. Только я хотел расплакаться, что папа проигнорировал меня, как тут же Лео схватил рисунок и начал внимательно его разглядывать. Вроде, он тогда узнал меня на рисунке и похвалил за работу, а потом зашёл Донни и… Рассмеялся… Я, конечно, понимаю, что этот рисунок действительно был смехотворен, но четырёхлетнему было до боли обидно… Лео был единственным, кто поддержал тогда моё начинание. Перелестнув страницу, я увидел свой второй рисунок. Его я нарисовал на шестилетие Лео, и он был таким же кривым, но брат его всё равно хранил… На рисунке был изображен просто синий круг с зелёными палочками, называемые «туловищем», да разноцветная надпись «с днём рождения». — Разве в этих рисунках есть что-то, за что стоит их хранить? — спросил я с грустью. — Есть, Микки. — брат принял сидячую позу и отпустил наконец-то эту простынь. — Эти рисунки напоминают мне о твой большой любви ко мне. Я их ценю, как и тебя. Честно говоря, меня эти слова и впрямь тронули. Мне даже хотелось слезу пустить, но сейчас не то время. Я сел рядом с Лео и убрал папку в сторону. Итак, я расслабил плечи, вздохнул и посмотрел на глаза своего брата. В отражение я видел всё того же маленького мальчишку, но уже с чуть более ровной осанкой и не боявшегося начать разговор. — Мне жаль, что папа так с тобою поступил. Лео фыркнул и опустил свой взгляд в пол: — Ты-то тут причём? Ты ничего не мог сделать. — В этом и дело, — я заметил, как губа брата дрогнула, но продолжил говорить. — Я мог хотя бы попытаться его как-то отвлечь или вроде того, но просто… — Ты знал, что Сплинтер раньше был человеком? – неожиданно спросил меня брат. В этот момент мои мысли о том, как объясниться, мигом исчезли. Я будто окаменел и начал пялиться на спокойного Лео, внимательно разглядывающего свой пол. У меня даже язык не поворачивался, чтобы задать самый интересующий вопрос: откуда он это узнал? Взглянув всё же на меня и увидев взгляд «откуда-мать-твою-у-тебя-эта-информация», Лео слабо улыбнулся и снова посмотрел на пол. — Сплинтер рассказал это Донни, когда он был пьян. Ди просто проходил мимо, а он подозвал к себе и попросил присесть рядом, чтоб послушать его историю, – пожал плечами тот. Лео рассказал так подробно, как только мог. От настоящего имени папы до окончания его карьеры и ссоры со своим собственным отцом из-за профессии актёра. Возможно, какие-то детали в истории он забыл и не упомянул, но этого было достаточно, чтоб вогнать меня в ещё больший ступор. Теперь понятно было, почему папа постоянно раздражён и каждый день пересматривает свои шоу. Он скучает по своей человеческой жизни, а вместо этого вынужден до конца дней нянчиться с назойливыми черепахами. Очевидно, его проступки и порой жестокое обращение к нам нельзя оправдать, но теперь я знаю причину этому всему. Мы с Лео одновременно облокотились на стену. Я продолжал смотреть в одну точку, так как до сих пор переваривал всю эту историю с папиной карьерой, неудачной любовью, ссорой отца. Брат меня не торопил, поскольку сам был занят своими мыслями. И так мы сидели минуту, две, три… И тут я заговорил: — Интересно, а каково быть человеком? Я бы тоже хотел сниматься в кино, подписывать контракты… — Ну это надо у папы спросить. Если ответит, то расскажи мне. Я бы спросил папу, правда. Но кажется, что сейчас совсем не подходящий период жизни, чтоб спрашивать его о таком. Представляя, как я будучи человеком прохожу по красной дорожке, меня фотографируют, берут интервью, спрашивают об историях создания моих картин. Такая там жизнь над нами? Если да, то я больше начинаю понимать и сочувствовать отцу. Лео заметил мой слегка расстроенный взгляд и улыбнулся мне своею привычной широкой улыбкой. — Майки, я думаю, что ты человек с большой буквы! — Но я же мутант: совершенно не похож на человека, – не понимая о чëм тот говорит, решил напомнить я. — Я не о внешности говорю, — хмыкнул Лео. — а о душе. — Правда? Как у нашего папы? — Нет, папа никогда не был человеком… Улыбка брата медленно, но стремительно сползла. Он только-только забылся, начал как прежде улыбаться, и тут из «папы» перешли опять к «отцу». Мы снова остались в тишине, но это было ненадолго, ведь была ещё одна тема, волнующая Лео по сей день. — Знаешь, порой я хочу побыть на твоём месте, – неожиданно выдал брат и уставился взглядом в точку за моей головой. Заявление Лео меня, мягко говоря, потрясло. Как такой отважный герой, может захотеть стать трусливым хлюпиком вроде меня? Он так шутит что-ли? — Что ты имеешь в виду? — Ну, каково быть одним из любимых детей в семье? – уже смотря мне в глаза, прямо спросил Лео. — Ты издеваешься?! — не выдержав такой наглости, вскрикнул я. — Мы все в семье любимы! И ты, и я, и наши братья! С чего ты взял, что ты нелюбим? Я бы дальше продолжал возмущаться о том, как Лео вообще посмел впустить к себе такие глупые мысли. Но тут я замер… И перевёл свой взгляд с Лео на бинты с красными пятнами под столом. В комнате стало прохладнее, отчего вся моя кожа покрылась мурашками. Я решился посмотреть на стол… На нём лежал бутылёк перекиси водорода. — Теперь понимаешь? – криво усмехнулся тот. Риторический вопрос брата вернул меня к реальности. Когда я посмотрел на него с широко раскрытыми глазами и качающейся головой, он в ответ одобрительно кивнул, дав понять, что я всё верно понял. Он протянул мне свою руку и снял перчатку. Эта перчатка скрывала его один самых страшных секретов… Его запястье было все в царапинах. Некоторые раны заживали и становились шрамами, но на них были всё больше и больше свежих ран… — Жаль, что по-другому я не справляюсь… – опустив глаза на своë запястье и став рассматривать шрамы, проговорил брат. — Лео… Но почему? — единственный вопрос, который я только смог вымолвить. — Помнишь, отец сказал, что у меня будет тренировки вместо тихого часа? На самом деле, это были не просто тренировки, а тренировки с унижениями, оскорблениями и избиениями… Каждое слово Лео давалось всё труднее произносить. Ком в горле не позволил высказаться дальше, но заставил брата разреветься. По-началу брат старался скрыть свои слëзы, но когда он был уже не в силах держать всë в себе, упал ко мне в объятья и начал всхлипывать, иногда извиняясь. За что он извиняется я так и не понял. Может, за то, что я узнал об этом слишком рано? В любом случае, я не буду пока у него всё это расспрашивать. Я здесь не просто, чтобы спросить, но и чтобы выслушать. — Прости, Микки, — извинился ещё раз Лео. — но… я порой вас всех так ненавижу. Я уже сбился со счёту, который раз за день я встаю в ступор (наверно, раз в десятый). Если бы я не знал всей ситуации, то, вероятно, я наехал бы на брата и начал грубить, но я не стал его перебивать. Похлопав по спине, рыдания Лео на какое-то время стихли, его напряжение наконец ушло. Он полностью расслабился, когда одну руку я положил ему на голову, а другой рукой упëрся на кровать, дабы не упасть. — Отец часто говорит мне, что от меня нет никакой пользы. Что я не заслуживаю жить… Каждый день он хотя бы раз да намекает, что я бездарность. Он постоянно сравнивает меня с вами, и это так выбешивает. Я понимаю, что вашей вины здесь нет, но я не могу прекратить чувствовать зависть… Почему именно я, Майки? – мне было больно от того, насколько голос Лео звучал отчаянно. Слишком непривычно для брата, но не слишком удивительно. Однако что я? Я сам без понятия, как мне правильно ответить на этот вопрос. У меня самого сейчас возрастает дикая ненависть к отцу за то, что он натворил с моим братом. Он довёл его до такого состояния, но хуже всего осознавать, что мой собственный же брат ненавидит меня. Мои руки начинают трястись, и Лео садиться в прежнюю позу, чтобы взять мою руку. Я боюсь взглянуть ему в глаза и увидеть бушующую ярость, обиду на меня, он он просит посмотреть на него. — Микки, посмотри на меня… Мне очень жаль. — Прошу, открой глаза… Прости, что я тебе не помог. — Микки! Я решился открыть глаза. Слезы словно затуманили всё пространство вокруг, и даже когда я поднял голову, чтобы посмотреть на Лео, я ничего не увидел на его лице. Наверно, слёзы таким образом хотели меня защитить от того холодного Лео, который стоял на кухне, потирая щеку от удара и глядя мне прямо в душу. — Майки, пожалуйста, никому не говори о нашем разговоре… Хотя я ничего не видел, но по голосу сразу определил, что Лео говорит совершенно без агрессии и, вытирая слёзы с моих глаз, пытается меня успокоить. Каким-то образом, ему это и вправду удаётся и я начинаю потихоньку разглядывать его. Он как и прежде искренне улыбается и уже без какого-либо намёка на грусть. Теперь я понял, почему никто из нас так ничего и не заподозрил: Лео просто шикарный актёр. У меня появился ещё один повод восхищаться братом. С каждым годом я узнаю всё больше и больше о Лео, и всё сильнее поражаюсь количеству его навыков. Почему же Сплинтер считает его бездарным? — Лео, — я собираюсь с силами, чтобы подвести итог к нашему разговору. — мы все не без изъянов, и у всех нас есть положительные стороны. Ты не представляешь, как я тобою восхищаюсь! Лео вскинул брови от данного заявления; когда тебя каждый день гнобят, любые комплименты воспринимаются как насмешка, но я не хочу, чтобы брат их так же воспринимал. — Знаешь, ты завидуешь мне, Донни, Рафу, но ты даже не представляешь, как я иногда хочу побыть тобой. Ты ведь такой смелый, позитивный. Ты всегда можешь постоять за себя и других. Я так не могу, и сегодняшний день тому доказательство… Я беру со всех вас примеры, но с тебя особенно, Лео! Лео открыл рот от удивления и, казалось, не знал как правильно реагировать на подобные слова восхищение. Единственное, что он смог — это смущённо посмотреть куда-то в сторону и произнести «спасибо». Мне этого было достаточно, правда, но осталась последняя вещь для обсуждения… — Уверен, что не хочешь рассказать остальным? Лео, неожиданно для меня, рассмеялся, да так, что аж зазвенело в ушах. Но быстро успокоившись, брат прочистил горло и ответил: — Я же просил тебя никому не рассказывать о нашем разговоре, помнишь? По крайней мере, не сейчас. Пообещай мне, что сдержишь обещание. Лео протянул мизинец, дабы «заключить договор», но что-то мне не давало покое это обещание. Чувство, будто это обещание приведёт к каким-то… серьёзным последствиям… Мои руки слегка дрожали, но всё же дотянулись до руки брата, и мы сомкнули мизинцы. Наверно, я паранойю и мне стоит довериться Лео, как сейчас он доверился мне. — Лео, — позвал я брата, — спасибо, что доверился мне. — Ну ты же главный психолог нашей семьи. Очевидно, мой братец-актёр пошутил, но если подумать, то это действительно так. — И правда… Я — главный психолог, Донни — главный медик, Раф — главный защитник, а ты… — эта неловкая пауза заставила Лео немного поёрзать на месте, но меня тут же осенило. — А ты главный актёр! — Актёр? — неуверенно переспросил брат. — Да, актёр. Ты умеешь шутить, драматизировать, у тебя хорошая харизма и ты невозмутим на публике! Ты идеально походишь под описание актёра. Сначала Лео счёл мои слова за сарказм, но осознав серьёзность моих слов, он встал с кровати и расправил плечи. — Если я актёр, а ты психолог, то как насчёт ночного спектакля? Мне всё равно плохо ночью спиться, а так и поговорить сумеем. — И я тебя проконсультирую. — улыбнулся я брату. — Ха-ха, тогда решено, доктор «Позитив». Я не до конца понял, почему он так меня назвал, но мне нравится это прозвище. Возможно, я ассоциируюсь у него с позитивом? Да и я единственный из братьев, кто пришёл поддержать Лео. Как бы то не было, я рад, что сделал его чуть более счастливым.***
На часах было два часа ночи — время, когда папа спит на кресле с включенным теликом и не слышит абсолютно ничего. Раф наверняка крепко спит у себя в комнате, в обнимку с плюшевым мишкой и посасывая свой большой палец, прям как младенец. Мимо его комнаты было легко пройти, но пройти через комнату Ди — целое испытание. У него был настолько чуткий сон, что малейший скрип заставлял его проснуться. Я пробирался мимо комнат двух братьев на цыпочках, стараясь не наступать на предполагаемые места пола, где обычно слышался скрип. До двери третьего брата осталось совсем немного, буквально один шаг, однако я поспешил: моя правая нога слишком сильно надавила на пол, из-за чего послышался громкий и противный скрип. Я замер, в ожидании того, что сейчас дверь Ди раскроется и он начнёт допрашивать, зачем я иду в комнату Лео, почему не сплю в столь позднее время и т.д, но нет — ничего не произошло. Можно было со спокойной душой вздохнуть и тихо постучаться в шершавую дверь брата. Долгого ответа ждать не пришлось: Лео сразу же после одного стука в дверь раскрыл её, взял мою руку и потащил к себе в комнату, закрыв позже дверь. На тумбе возле кровати лежал еле горящий светильник, отражающий тёплый оранжевый свет в комнату. Атмосфера была сказочной: уже не кажется, что совсем недавно в этой комнате маленькие черепашки раскрывали свои самые болезненные тайны и давали друг другу обещание, что никогда не раскроют её другим; в этой комнате уже не было той нагнетающей атмосфера, с кучей одежды в углу и красными бинтами под столом. Кстати, о бинтах… Я как раз взглянул под стол и не увидел тех бинтов. Похоже, Лео выкинул их до моего прихода сюда, но куда он их выкидывал? Я на сто процентов уверен, что кто-то из братьев или папа заметили бы в мусорном ведре бинты и начали бы заваливать вопросами брата. Может, Лео их заворачивал в другой пакет и только потом выкидывал в мусорку? Или он прятал их в другом укромном месте? Или все всё знали, но делали вид, что не замечают? — Бинты я выкинул после тренировки в мусорку, спрятав их на самом дне. Я резко повернулся к Лео, оторвав наконец-то взгляд от того места. Я закусил нижнюю губу и неуверенно вынул из-за спины рисунок, который я нарисовал несколько часов назад. Мне стыдно за своё излишнее любопытство, за свою беспомощность… Я хочу сделать хоть что-то полезное для Лео, чтобы он перестал причинять себе вред и папа перестал над ним глумиться, но всё, что я могу — начиркать на бумаге кривую фигуру Лео, гордо расправившего плечи над солнцем. Увидев мой «шедевр», Лео сразу же его схватил и начал внимательно рассматривать каждую деталь, каждые жёлтые полосы на своём теле. Его улыбка расплылась по всему лицу, а щёки приобрели светло-розовый оттенок. — Вау, Микки! Это мне? Можно я сохраню рисунок? Признаться честно, я бы скомкал это недотворение и выкинул к чертям, но раз брат захотел сохранить это, то кто я такой, чтобы отказываться? Да, я посвятил этот рисунок Лео, изобразив на нём всю его независимость и храбрость, но не думаю, что у меня хорошо вышло это сделать. — Ты правда хочешь оставить этот рисунок, Лео? — сгорбившись, спросил я. — Естественно! А почему бы нет? Это же твой подарок, разве не так? — Верно, но… — я взглянул на полку Лео: такую пыльную, и с единственной протертой до блеска вещью — папкой с моими рисунками. — Они же такие некрасивые… — Кто это сказал?! — Лео схватил меня за плечи и начала трясти за них. — Кто тебе вообще такое посмел внушить? Мы смотрели друг на друга с широко раскрытыми глазами, только он от ярости, а я от удивления. Если я ему скажу, что Донни ни раз хихикал над моими «творениями», а папа тем более их игнорировал, то мы бы вернулись к тем утренним разговорам, и тогда бы тёплая атмосфера разрушилась бы, потому я ответил: — А разве это не видно? — Нет, не видно. — Лео немедленно подошёл к своей полке, достал папку и вложил в неё мой очередной подарок. — Да, ты не профессиональный художник, но для меня эти «каракули» дорого стоят. Я за них любого порву! Передо мной снова предстал тот самый отважный герой, готовый постоять за меня, поддержать в любой момент, да и в принципе всё бросить, чтобы помочь мне. Я всегда восхищался этими качествами своего брата. Не было ни дня, что бы я засомневался в искренности его слов или в его смелости. Он не был трусом, в отличии от некоторых… Мне жаль. В глубине души мне очень жаль, что единственная моя поддержка — это неудачный рисунок с различными яркими цветами. Я бы сделал намного больше, если б мог. Но если даже так я вызываю смех из уст своего брата, то я буду чаще дарить подарки. Я буду учиться и дальше рисовать, чтоб с каждым днём мои рисунки приносили больше радости и восхищения. Я буду днями и ночами практиковаться, срисовывая все предметы в доме, и соблюдая все пропорции и техники рисования, чтобы принести их Лео и снова увидеть в его глазах счастье, что его действительно любят. Жаль, что даже с этим я не справился.