Синдром спасателя

— Я домой пойду, мне хреново, — кричит Лёша, пытаясь достучаться до друга. Дима выглядит ещё пьянее, чем тогда, когда Лёша уходил. Друг, кажется, не понимает, чего от него хочет Лёша, но кивает. Они всё ещё на танцполе, об Лёшу трутся другие люди, прыгают, повторяют слова идиотской песни, но Лёше не хочется быть частью этого. Возле двери его ждет Кирилл, и, как бы Макарову не хотелось этого признавать, но он правда собирается идти с ним, хотя, может, сбежать прямо сейчас? Чего ему ждать от Гречкина? Куда он собирается его везти? Он вообще ничего не понимает, он на ногах-то еле держится. Лёша понимает, что «друзьям» уже и правда не очень-то интересно, куда там собирается Лёша, а, значит, его никто не хватится до утра, или до момента, пока Дима не протрезвеет. А это явно случится не скоро, думает Лёша. Он и сам-то ни хрена не отошёл. Хотя прочистить желудок и умыться было неплохим вариантом, но он всё ещё чувствует себя дерьмово. Возможно, алкоголь здесь вообще ни при чём. Лёша всё никак из головы не может выкинуть тот факт, что Кирилл реально поверил, будто Макаров мог отказаться от свидетельствования, будто он мог опуститься так низко. — Попрощался? — фыркает Кирилл, когда Лёша наконец-то доходит до него. Он почти сразу кладет свою руку на Лёшкино плечо, будто боится, что Макаров всё-таки попытается сбежать. Но куда ему бежать? Идти пешком до дома? Мосты разведены, он с ума сойдет, пока дойдёт. Если вообще дойдёт в таком состоянии. Может, Кирилл был прав? На что вообще рассчитывал Лёша, заявляясь сюда? — Зачем ты вообще это делаешь? — спрашивает Лёша, когда его спускают по лестнице, буквально. Кирилл почти тащит его на себе здоровой рукой. — Когда я задавал тебе такой же вопрос, ты влепил мне пощечину, — усмехается Гречкин. — Может последовать твоему примеру? Ну а что, мне и правда хочется ударить тебя сейчас, — Кирилл отпускает его и приподнимает руку, и Лёша успевает зажмуриться, на самом деле ожидая удара, но Кирилл просто поправляет спавшую с одного плеча олимпийку. — Блять, ты совсем дурной? Не собираюсь я тебя бить, придурок, — кажется, это снова сбивает шутливый настрой Кирилла, и Лёшу выталкивают из клуба. Они идут куда-то, всего пару шагов, и Лёша натыкается взглядом на машину, на ту самую, только теперь она выглядит куда лучше. Неужели Кирилл и правда смог её восстановить? Но рассуждать о том, на какую херню Гречкин тратит бабки не хотелось. В конце концов, это не его чёртово дело. Лёша спотыкается о поребрик, и чуть не валится на асфальт, прямо возле ламбы, но Кир успевает его поймать. Он снова ставит его на место, и Лёше уже кажется, что это он специально подстраивает, чтобы Макаров совсем себя придурком чувствовал. Но Гречкин не виноват, что он так нажрался. Если только отчасти. Если только в том, что Лёша пытался запить свои чувства к нему. Кирилл заталкивает его в машину, и Лёша действительно чувствует себя похищенным, когда дверь закрывается. Так почему же он тогда не чувствует страха? Почему не пытается сбежать? Почему не пытается выяснить у Гречкина, на кой хрен он вообще всё это делает? Хотя нет, с последним Лёша все-таки пытался разобраться, но ответа на этот вопрос ему так и не дали. Ещё и придурком обозвали. Лёша насупился. Кирилл сел за руль. — И куда ты меня везёшь? Опять в тот дом? Не получится, там меня будут искать, — опьяневший мозг и немного сошедший от встречи адреналин, снова заставляют Лёшу нести полную чушь. Наверное, он даже позволяет себе расслабиться и вести себя как придурок, потому что завтра это все можно будет скинуть на крепкий алкоголь. Лишь бы не сболтнуть чего лишнего. — Поверь, если бы я действительно тебя похитил, то у меня бы хватило недвижимости, чтобы прятать тебя до конца твоих дней. Недолгих, если ты не заткнешься, алкоголик недоделанный, смотреть тошно, бля, — Лёша правда старался не обижаться. Наверное, у Гречкина действительно был повод злиться. Но ведь и у Лёши их хоть отбавляй, не так ли? Куда делась вся его злость? Почему он вообще ничего к Кириллу не чувствует? Ничего, кроме какой-то болезненной привязанности. Наверное, он это себе просто напридумывал, наверное, это скоро пройдёт. И прошло бы быстрее, если бы Гречкин снова не появился в его жизни. — А я уж было подумал, что ты это от большой любви ко мне делаешь, — смеётся Лёша. В тепле автомобиля его развозит еще больше. — Ага, безумной, — Кирилл заводит машину, но они всё ещё стоят на месте. — Скажи мне, Лёшенька, это ты от недостатка мозгов так наклюкался, или от переизбытка? — Лёша не замечает, как показывает ему фак. — Не тебе мне, Гречкин, про мозги затирать. Ты бухаешь полжизни, ты мою сестру бухой в жопу насмерть сбил, так что молчи вообще, — машина как раз начинала трогаться, но дернулась на месте. — Я был не бухой, — голос Кирилла мог бы снова напугать, но Лёша уже не чувствовал абсолютно ничего, кроме странного желания докопаться. Ему хотелось влезть Кириллу в душу, и у него это, кажется выходило. — Ага, такой не бухой, что аж я на твоем фоне трезвый, — Лёша не замечает, как его резко хватают за шею, но, когда понимает, уже становится слишком поздно. Он прижат к сиденью, и даже пошевелиться толком не может, тело его почти не слушается. Он только вцепляется в руку Кирилла, снова. — Я не был бухой в тот вечер, ясно тебе? Я был трезвый, и я не был виноват в том, что вы выскочили на дорогу, никто бы не успел притормозить, — Лёша чувствовал, как дышать становится невыносимо. Ему было больно, Кирилл сдавливал пальцы сильнее, но страшно не было. Было обидно. — Если бы ты не несся как придурошный, этого бы не случилось, — Кирилл отпустил руку, но Лёша уже не собирался останавливаться. — Ты даже не чувствовал себя виноватым. Все, что тебя волновало, это эта сраная тачка! Ты даже не взглянул на неё, блять, ни разу! Ты даже не пытался извиниться! Ты даже на похороны её не пришел! — его уже конкретно несло. — И че бы я там делал? Ты совсем тупой, Макаров? Ты, блять, как вообще это себе представлял? Что я приду, разревусь там для драматичности, да? Буду прощение у тебя вымаливать? Или у сестрёнки твоей? Так оно ей нахуй уже не сдалось! Как и тебе, — Лёше правда нечего было сказать. Слова Кирилла звучали жестоко, цинично, но здраво. На что он действительно рассчитывал? — Мне от тебя вообще ничего не нужно, я уже устал это повторять. Ты только и делаешь, что превращаешь мою жизнь в ад, — Кирилл, кажется, усмехнулся. Он развалился в своем кресле, откинувшись назад, и рассмеялся. — С твоей бы актерской игрой, да в Гнесинку, ебанько, — у Лёши уже даже сил не было возмущаться. Как Гречкин может вести себя так? Как, после всего того, что Лёша видел в нём? Как он может быть таким уродом? — Я тебе так скажу, Лёшенька, хватит делить все на белое и чёрное, когда сам не веришь ни в то, ни в другое. Если бы ты так меня ненавидел, то не поперся бы меня спасать. А ты поперся, и проторчал со мной три дня, явно не страдая от этого, — Кирилл бил по больному. — Да, те самые три дня, за которые ты почти заставил меня поверить, что в тебе есть хоть что-то хорошее, — Кирилл снова рассмеялся. — Что-то хорошее? И что же? Нет, мне даже интересно, ты продолжай, — Лёша ощущал себя так, будто его обливают помоями. То, что он считал светлым, то, что так боялся потерять, снова топтали ботинками. — Я думал, что ты можешь волноваться о ком-то, кроме себя. Что ты не такой уж и урод, каким хочешь казаться. Думал, что это маска, но это и есть ты! В этом весь ты! — Кирилл молчал, и Лёша тоже замолчал. Наверное, он сказал всё, что хотел. Но кое-что все-таки осталось. — А я в тебя ещё и влюбиться умудрился, идиот, — в машине окончательно повисла тишина. Лёша наблюдал за тем, как Гречкин разворачивается, и всё-таки трогается с места. Они плавно съезжают со стоянки, и Лёша видит, как перед глазами мелькают фонари. Центр Питера в это время какой-то по-особенному красивый, но Лёша не может им любоваться. Лёше больно, безумно больно от того, что он всё-таки это сказал. Произнес это вслух. Но не получил никакого ответа. Лучше бы Кирилл рассмеялся. Лучше бы он втащил ему, или выкинул из машины. Но Гречкин всё ещё вез его куда-то, и Лёша понятия не имел, что ждёт его дальше. — Я так и думал, — внезапно выдает Гречкин, когда они сворачивают в очередной проулок, а Лёша уже и не надеется дождаться ответа. — Разумовский тот еще хрыч, я был уверен, что ты выберешь меня, — Кирилл смеётся, а Лёша чувствует, как что-то внутри головы болезненно стучится наружу. Он ещё не успел протрезветь, а похмелье уже накрывало. Какая грёбаная несправедливость, думал Лёша. — Не уверен, что не выбрал бы его, окажись мы запертыми на три дня, — Кирилл снова смеется. — Это уже больше на стокгольмский синдром смахивает, не считаешь? — до Лёши наконец-то доходит, куда именно они приехали. Кирилл выезжает на набережную, туда, откуда лучше видно мосты. Он в наглую паркует машину и открывает люк. — Не думал, что ты знаешь такие слова, — Кирилл, кажется, не обижается. Он скидывает кроссовки и забирается на кресло с ногами, чтобы вылезти в люк. Лёша не успевает сообразить, когда Гречкин тянет к нему руку. — Лезь сюда, ебанько, тут красиво, — Лёша вылезает за ним. Торчать так неудобно, они присаживаются задницами на край, но Лешу все равно пошатывает, и Гречкин прижимает его к себе. В какой раз? Второй? Третий? Лёша сбился со счета. Почему все их скандалы, все их ругачки так или иначе заканчивались этим, Лёша не понимал. Кирилл столько раз мог просто послать его нахер, столько раз мог просто забить на него, не пытаться что-то исправить. Да он и не пытался. Кирилл дал Лёше понять, что это не имеет смысла. Лёша и сам это понимал. От его ненависти, которой уже даже нет, никому лучше не станет. Он сам в ней захлебывался, а сейчас будто сделал глоток воздуха. Будто выдохнул наконец. — Тебя вообще ничего не смущает, да? — наверное, Леша знал на это ответ. У Гречкина будто вообще отсутствовала эта функция, не было ничего, чего бы Гречкин не смог принять. Попытка его убийства? Подумаешь, херня какая, буду праздновать два дня рождения! Отсутствие еды? Не проблема, можно питаться подножным кормом. Заперт в доме с чуваком, который тебя ненавидит? Заставь его взглянуть на себя по-другому! Тебе признаются в любви? Прими это, как чёртову данность. Ведь все, блять, любят Кирилла Гречкина. — Дорогой мой Лешенька, если бы меня это смущало, то я ни за что не подошел бы к тебе в этом блядушнике. Ты думаешь я не знал? У тебя на лбу все написано, но что поделаешь, если я такой неотразимый? — Лёше хотелось его ударить, очень, но вместо этого он откинул голову Кириллу на плечо. Говорят, в Питере звёзд не видно, но Лёшка их видел. Они сверкали так ярко, что начинало щипать глаза. — И это тоже тебя не напрягает? — Кирилл дернул плечами, мол хрен его знает. — Знаешь, никто из моих дружков как-то не кинулся меня спасать. Они сами зашкерились, даже на звонки не отвечали после первого поджога. А ты кинулся. Придурок, конечно, но добрый. Зачем-то прискакал с гвоздодёром наперевес. Ты вообще как его поднял, кстати? — теперь уже Лёша пожал плечами. Не хотелось пояснять Гречкину, что он в силах дотащить сраный гвоздодёр. — И что это значит? — может, до Лёши правда доходило плохо, потому что он был пьян, а может просто хотел услышать всё напрямую, заебали его эти загадки. — Это значит, Лёшенька, что я тебе по гроб жизни благодарен, и спасать твою жопу буду тоже по гроб, а раз ты такое ходячее недоразумение, то лучше бы тебе держаться поближе, — Лёша хотел услышать совсем не это, но ему явно дали понять, что ничего другого ожидать на данный момент не стоит. — И вообще, я никогда не говорю о любви, даже не надейся, это тупо, — Лёша усмехнулся. — Не так тупо, как делить девушек на брюнеток и блондинок, — Кирилл опустил свой подбородок ему на макушку. — Ты, кажется, что-то говорил про обесцвеченных, или мне тогда показалось? — он пригладил свои волосы, явно намекая на себя. Лёша отлично помнил, что тогда сказал, но это было просто хреновой шуткой на тот момент, а теперь он не был уверен, что вообще шутил. — Ты невыносимый придурок, — фыркает Лёша. — А ты человек-катастрофа, — отвечает Кирилл. — Но, кажется, это мне даже нравится, — Лёша не замечает, как начинается рассвет. Мосты медленно сводят по одному, и он, хоть и видит это не в первый раз, но всё-таки восхищается. Жаль они не попали на развод, но это же всегда можно будет исправить, так? — Развернись, — шепчет Кирилл, выпуская его из объятий. Лёша не знает чего ожидать, но когда разворачивается, то почти втыкается носом в подбородок Кирилла. Его губы в миллиметрах от Лешиного носа, но ему все равно приходится наклониться, чтобы поймать Лёшкины губы. Поцелуй выходит скомканным, Макаров отвечает, но неуверенно. До этого он целовался всего один раз, с девчонкой из дома, но ему тогда совсем не понравилось. Зато нравилось сейчас. — Говорил же, что девственник, — усмехается Кирилл, разрывая поцелуй. — Теперь-то тебя точно можно будет пустить по статье, — Кирилл бьёт ему щелбан, но Лёша не обижается.