Игры со временем, панк-рок и мёртвые шлюхи

Я с утра немного пьян, и зовёт меня диван, Как Сид Вишес каждый день я умираю!

Илья Спирин вот уже в четвертый раз набирал номер Чачи. Тот упорно игнорировал звонящего и не брал трубку. - Вот сволочь! - выругался Илья и убрал телефон в карман толстовки. Иванов обещался придти на точку с новым материалом. Репетицию было пора уже начинать, Спирин и Аполосов то и дело поглядывали на часы. Богданов, знавший Чачу уже более пятнадцати лет и привыкший к его закидонам, равнодушно восседал в кресле и читал газету. - А! -хлопнул себя по лбу Илья, - К нему ж друг приехал из Владивостока! То ли Дима, то ли Миша… - Ууу, всё, можно не ждать, - Аполосов дал щелка по своей шее, намекая, что Иванов сейчас находится явно в не очень трезвом состоянии. - Да подожди ты, может, придет еще… Коля, который Богданов, не следивший до этого за беседой более молодых коллег, не отрываясь от газеты, вдруг спросил: - Это который на Вишеса смахивает? Спирин согласно закивал. - Видел, - кивнул в ответ Богданов, - Иванов на репу его приводил. Я отлучился на пару минут тогда. Уходил – их было много… - А вернулся – вдруг не стало, - подхихикнул второй Колян. - …Иванов злой, как собака, от стенки к стенке ходит, матерится… Хакимов потом рассказывал, что они с этим Димоном подрались. Длинный психанул и ушел в неизвестном направлении, - Коля развел руками, - Хрень, млин, получается какая-то! Спирин и Колян, который Аполосов, оставили монолог Богданова без ответа. Каждый думал о своем: Илья гадал, придет ли Чача, а Аполосов пытался представить этого длинного друга Иванова, который так похож на Сида Вишеса. *** Саша, не спавший всю ночь, на утро чувствовал себя разбитым. Выпитое кофе и выкуренные сигареты не дали совершенно никакого эффекта. Вспомнив о назначенной репетиции, он тихонечко застонал и нехотя побрел в ванную. Когда на столе завибрировал телефон, Чача стоял под холодным душем и, разумеется, ничего не слышал. На голубом дисплее телефона мигало «Илюха». Через 15 минут, освежившись и приведя себя в божеский вид, Саша вышел из ванной. Он направился в комнату, где еще вчера Сид Вишес, скривив нос, примерял его вещи. Одежда же Сида – кожаные брюки и рваная майка – комком валялись на стуле. Косуху панк отказался оставить, несмотря на предложенный Чачей зимний пуховик и еще один более веский аргумент – стояли суровые февральские морозы. Как теперь этот гибрид панка из 70-хх и гранжевого музыканта чувствовал себя на улице в - 25, Чаче оставалось только гадать. Уже выйдя на лестничную площадку и захлопнув за собой дверь, Иванов вспомнил, что забыл на кухне телефон. Пока он раздумывал, стоит ли возвращаться, хлопнула дверь подъезда: кто-то вошел. Выругавшись, Чача собрался было отпереть дверь (забыв, что, собственно, ее еще и не закрыл), но ключ, повинуясь закону подлости, выскользнул из руки и зазвенел по полу. - Да чтоб тебя… Иванов наклонился, поднял ключ и, уже разгибаясь, услышал позади себя тихий обрывающийся голос: - Друг в беде познается, чувак. Бледный и трясущийся от холода Сид Вишес улыбнулся уголком разбитых губ, сделал шаг вперед, и, закатив глаза, рухнул на пол. *** Очнулся Вишес на диване под теплым одеялом. Он попытался сесть, но кости отозвались неприятной болью. Голова была тяжелой, а в носу что-то хлюпало. - Фак… - выдавил Сид и трясущейся рукой провел по лицу. Лоб горел. Даже вращение глазными яблоками причиняло боль. - Дофорсил, придурок? – раздался рядом такой знакомый хриплый голос. Молодой панк улыбнулся. Что бы Чача ни говорил, он, чёрт возьми, был рад его слышать! - Дофорсил, - согласился он, всё еще улыбаясь, - Прости меня, я гребаный идиот. Ты самый крутой чувак, которого я знаю. - Чувак, - передразнил Иванов, - Развел пидорасию… Отныне называть меня «мужик» и не иначе. Усёк, цыплёнок?