Again

— Погодите… Но кого он звал? — Н-нет… Погодите, я… пожалуйста… — сказал он, невнятно произнося слова. Расплывчатое зрение уловило фигуру над ним, и вдруг он почувствовал руки на своей груди, шее, лице, животе, ногах, заду. Ни одна часть его тела не осталась нетронутой. Он был слишком слаб, чтобы сопротивляться рукам, что пожирали его. Где-то далеко раздался смех. — Нет… —  Его хныканье было прервано, когда язык проник в его рот. Горячо. Насильно. Язык безжалостно проникал вонутрь. Он подавился слюной, которая стекала ему в горло, но, несмотря на то, что он продолжал кашлять и давиться, язык во рту продолжал исследование. Когда язык и рот ушли, он почувствовал, как по его щеке стекает слюна. Снова руки на его ногах широко расставляют их, приподняв. — Нет… нет… — слова вырывались у него изо рта. Он почти не понимал, что это говорил он. Но он не мог видеть. Перед ним было что-то, или кто-то. Они схватили его за волосы. Они притянули его лицо к своему члену. Мольбы в очередной раз превратились в бесформенное хныканье. Это было скудным отвлечением от боли в заде. Кто-то трахал его. В его дырку ворвался член, скользкий от холодной желеобразной смазки. Но этого было едва ли достаточно, и в основном это ощущалось как трение и жар, когда оно пробиралось все глубже и глубже. Он боролся. Он закричал, сжимая горло вокруг члена, засунутого глубоко в рот. И снова услышал смех. — Ах, какой хороший котенок. — Хорошая шлюшка, а? — Он такой тугой. — Его рот тоже великолепен. Он потерял счет своим ощущениям. Он проснулся, было темно. Простыни были измяты и пахли сексом. Он попробовал пошевелить мышцами, но почувствовал только боль в заду и бёдрах. Его руки все еще были спрятаны за спиной, его губы были такими сухими, и он чувствовал, как на них засыхает слюна и сперма. Сколько он пролежал там, он не знал. Было темно и тихо. Почти мирно, если бы его тело не болело так сильно. Это не продлится долго. Он позволил бы себе дрейфовать во тьме, хотя бы ненадолго. *Вновь.* Его не было на кровати. Он был на полу. Деревянные доски тяжело давались его голым коленям. У него едва хватило сил держаться на ногах. У него точно не было баланса. Чья-то рука схватила его за волосы, и он закричал от боли. Другой член на его лице засунули ему в рот, толстый стержень пробился к задней части его горла и вниз к отверстию. Он жалко, сухо вздымался, но его рот был заполнен только членом и едва мог улавливать воздух. Он почувствовал головокружение, но снова услышал только смех. Руки закрутили его волосы, и член начал трахать его рот и горло. Его голова моталась вниз и вверх, совершая резкие движения вперед и назад. Это было головокружительно, это дезориентировало. Он задыхался. Его тошнило. А это продолжалось и продолжалось. Пока не произошло это. Его голова врезалась мужчине в пах, и вдруг поток спермы хлынул вниз по другой половине его горла. У него не было выбора, кроме как принять это. Он как будто чувствовал, как семя входит в его пустой желудок, в легкие. Он не мог дышать, поэтому задыхался, кашлял, плакал и вновь задыхался. Он изо всех сил пытался дышать, отчаянно нуждаясь в воздухе, но вместо этого он вдохнул сперму. Его тело отвергло это. Он почувствовал жгучую сперму и слюну, выплеснувшуюся через его нос, капая из ноздрей принудительными брызгами. Поток спермы продолжался и был, казалось, бесконечным. Когда член наконец вышел из его рта, его отпустили. Он снова упал на землю, слюна и белая жидкость капали изо рта и носа, оставляя маленькие лужицы на деревянном полу. Его горло и носовые полости горели от прерывистого дыхания. Слезы не прекращались. Его лицо было таким горячим, липким и отвратительным. Ему говорили слова. Он не знал, что они значили. Фигуры над ним, смотрящие вниз. Смех, вновь. Вновь.   Устал. Он так устал. Он не помнил, как бессознательное состояние охватило его. Он едва понял, что проснулся. Он знал ощущения, но сложное мышление было от него отказано. Кровать и подушки были до тошноты мягкими под ним. Кожаный ошейник на его шее был слишком тугим, словно постоянное душил. Его запястья снова были надежно связаны за спиной. Маленькая цепочка соединяла заднюю часть его воротника с запястьями. Цепь была слишком короткой. Ему приходилось держать запястья поднятыми или шею неудобно напрягать. Его ноги разделены распоркой. К лодыжкам привязывались кожаные ремни. Он скулит. Дверь открывается, и в комнате эхом отдаются медленные шаги высокой фигуры. Он чувствует, как что-то вибрирует внутри него. Его задница была наполнена и постоянно дергалась. Низкий гул вибрирующей игрушки внутри него заглушал другие мысли. К кончику его члена прикреплено маленькое металлическое кольцо, которое слишком плотно прилегает к головке. Небольшой короткий металлический стержень с крошечной бусиной застрял у входа в уретру. Даже когда его член становится твердым, торчащим с болезненной эрекцией. Он не может прийти. Он не может прийти. Но сегодня он ничего не контролировал. Контроль сейчас принадлежит другому. Он поднимает голову, медленно замечая фигуру, стоящую в комнате. На мужчине белая рубашка, темные брюки. Его лицо невыразительно, с темной щетиной на подбородке. У него рыжие волосы и челка, падающая на темные глаза. У него только одна рука. — Хе… Смех. Рука ласкает его волосы. Грубые пальцы терлись о его череп. От этого рыжеволосого дьявола исходила улыбка. — Эй, ты довольно милый, знаешь? Он дрожит, его тело парализовано страхом. Этот человек, *этот человек*. Он должен бояться этого человека. Это было больше, чем инстинкт. Это была явная разница в силе между ними. Аура власти, порок его слов делали его присутствие таким ошеломляющим. Этот человек отличался от всех остальных, и он знал это. Не имело значения, что у него была только одна рука, если он улыбался слишком дружелюбно. — П-пожалуйста… — умолял он. Почему его собственный голос был таким тихим? Такой слабый? Все его тело было парализовано. Слезы текли по его лицу, когда он чувствовал каждый удар своего сердца в груди. — Ты знаешь кто я? — спросил мужчина. Он знал. Он знал. Почему возник такой вопрос? В чем смысл? Между ними воцарилась тишина. Мужчина ждал ответа. — Ш-Шанкс… Р-рыжеволосый Ш-шанкс. — он ответил, дрожа от каждого слова. Возможно, он был удивлен, что вспомнил. Каким-то образом он просто знал это имя. — Ах, хорошая работа, котёнок. — человек знал, как его называть, как его унизить. Котёнок. Котёнок был слабеньким, жалким. Он мяукал, когда был напуган. Он боролся, когда был напуган. Ему было место в клетке. — Пожалуйста… — повторил он просьбу. — Шшш… Шшш… Я собираюсь сделать так, чтобы тебе было хорошо. — Дьявол подошел ближе, и он попытался вырваться, но ограничения сделали такое движение почти невозможным. Он посмотрел вниз, где рука мужчины легонько провела пальцем по его связанному члену. От этого ощущения по спине пробежал сильный озноб. Похоть. Это было единственное слово, чтобы описать страх и замешательство, чистое желание, которое исходил от этого человека. И да, он был в ужасе. Он также был чертовски горячим. — П-погодите… — Что? В его вялом заикании едва скрывалось отрицание, и все же ответ был автоматическим. — Как давно ты здесь? –… я… я… Но что это был за вопрос? Он не мог ответить на это, не так ли? Сколько? — Интересно, сколько мужчин трахнули тебя. Ты знаешь? Сколько? Сколько? Откуда он должен был знать? Как он должен был следить? Дни смешались, он не отличал утро от ночи. — Сколько мужчин? Вопрос повторился. Сколько? Он не мог ответить. Сколько? Он не ответил. Сколько? И вдруг вспомнил. Его воспоминания были бессвязными, воспоминания не связались. Вспышки заполонили его разум, вспоминая только самых развратных клиентов, которых он обслуживал. С первой ночи группа. Четыре. Более? Потом на следующую ночь еще одну. Другой. Его экипаж. Другой. Крокодайл. Татуировки. Мечник. Другой. Солнцезащитные Очки. Садистская улыбка. Нить. Другой. Запах алкоголя. Джанго. Язык во рту. Другой. Сигарета горит. Опаленная кожа. Клоун? Другой. Зверь, чудовище. Морские пехотинцы. Пираты. Другой. Он не мог ответить, сколько. — Сколько мужчин использовали тебя как шлюху? Дьявол знал, что ответ невозможен. Он снова заплакал. Ему хотелось исчезнуть, прекратить все ощущения и снова уйти в эту тьму. — Ах, котенок, ты всегда такой милый? Он должен был привыкнуть к этому. Но к этому, к этому нельзя было просто привыкнуть. Сказать нет. Под действием наркотиков. Плакать, умолять, просить, трахаться. Сколько? Он не знал. Сколько? Он не знал. Это был ад. Он знал. Он покачал головой, малейшее движение, казалось, было слишком внимательно изучено рыжеволосым мужчиной. — Я действительно хотел увидеть тебя лично, знаешь ли. Единственная рука тянется к его члену, пальцы скользят по болезненно твердому стволу. Он скулит и плачет, но дразнить не прекращается. — С тех пор, как я услышал, что тебя избили те дети, ну, все знали, что ты всегда был просто неудачником. О чем говорит дьявол? Он знает? Он помнит? Было ли время до всего этого? Он не может сосредоточиться. Он не знает. Все, что он чувствует, это пальцы, сжимающие его член, ловко обвивающие его. — Они все думали, что ты все равно умер, давным-давно. Это было очень умно с твоей стороны. Эти пальцы играют с металлом, блокирующим щель на вершине его члена. Он скулит. Он хнычет. — Но твое грандиозное возвращение не сработало сейчас, не так ли? Его испортила кучка детей. Пальцы скользят вниз, касаясь его яичек и удерживая их слишком нежно. Он напуган. Он причинит ему боль. Что он будет делать? Тогда щипать? Вытащить? Будет больно. Он это знает. Он-- — Ты должен был остаться мертвым, Куро. Куро. Это имя. Это имя почти не принадлежало ему. Он замирает при его упоминании. Он не знает, что делать и что думать. — Хех, но я думаю, что мы все еще можем извлечь из тебя пользу.  Согласен? Он дрожит. Что-то внутри него дрожит, вибрируя с тихим электрическим гулом. Дьявол хватается за основание и извивает, вызывая хныканье. Слышны скользкие звуки хлюпанья кожи. Он мокрый, как шлюха. Его член твердый, так болезненно. Вилка продолжает двигаться, молния ударяет по его позвоночнику, когда Дьявол проталкивает ее глубже. Он должен просить. — Мне нужно… мне нужно… кончить — он говорит, никакого стыда, просто отчаяние. Больно, безвыходно. — Я здесь отдаю приказы, котенок.  — Его снова так называют. Котёнок. — Пожалуйста… Пожалуйста… — Ты не кончишь, пока я не скажу. Он чувствует, как пробка выдергивается, словно со хлопком, как будто его задница жаждет большего, умоляя, чтобы ее наполнили. Дьявол не ждет. Он даже не использует пальцы, чтобы растянуть. Нет ничего, кроме ощущения чего-то горячего, тыкающегося в его задницу. Всхлипы наполняют воздух, когда его трахают. — Ты такой чертовски тугой. Горячее роникновение. Его отверстие кажется тугим и сырым. Он не может двигаться. Он ничего не может сделать, кроме как принять его. — Н-нет… — Он не хочет этого. Нет. Он не хочет, чтобы это было хорошо. Нет. Нет, он не хочет, чтобы член мужчины заполнял его изнутри и снова и снова ударял по этому месту. Это больно. Это больно. — Ш-ш-ш, котенок. Ш-ш… Я же говорил, я заставлю тебя чувствовать себя хорошо. Это приятно. Это больно. Это приятно. Стекает по его ногам. Это больно. Рука на его шее, сжимающая его под подбородком. Это приятно. Шанкс снова попадает в точку. Рука покидает его шею, подходит к его члену и удаляет металл, блокирующий его дырку. Его тело содрогается, все еще борясь со связками. Он приходит. Он кончает так чертовски тяжело. Это приятно. Он снова исчезает. Чернота снова поглотила его зрение, оставив его во тьме. Когда сознание возвращается к нему, он слышит разговор. Его глаза казались липкими, трудно открывались, и остатки засохших слез оставались. Тяжело дышать через нос. Плач блокировал его дыхательные пути. Все болит, болит. Болят соски, болит задница, болит член. Две фигуры в силуэте двери. Два разных голоса. Он не мог разобрать каждое слово. — Твой котенок не собирается… долго… — Люди… платят. — Да, для… блять. — Это опыт. Это… — Может быть… он не… –… Не твоя проблема. — Так он твой? — Кто-то хотел… исчезнуть… я… прибыль… покойник. — Что происходит… Он закончил? — Тогда он закончил. Закончил. Что было закончено? Будет ли это когда-нибудь закончего? Он снова устал. Рот пересох, оставлен полуоткрытым. Он ждет, когда темнота утащит его под воду. Тогда это так.