Broken by society

      Мэйбл не понимала, что делает и почему. Почему не осуждает, как привыкла? Почему не говорит ни слова против? Почему лишь широко улыбается, выпивает очередной шот и двигается в такт веселой музыки? Почему позволяет себе веселиться вместо того, чтобы сидеть дома и рассуждать над всем случившемся? Почему чувствует себя так, будто именно она сейчас под кайфом? И почему это так приятно?       Пасифика же танцует напротив девушки и не удерживается от улыбки, замечая, как подруга наконец отпустила саму себя. Нортвест не понимает, как можно так веселиться, ничего не принимая и не являясь бухим в ноль. — Хэй, ты чего? — кричит сквозь громкую музыку Мэй, касаясь чужого плеча. — Может, покурим? Согласный кивок и девушки уже протискиваются через толпу на выход. Блондинка, если честно, не помнит, как они оказались в ночном клубе в центре города, но уверенна, что это она поспособствовала такому решению, так как такая личность как Пайнс точно бы такого не предложила. Ее воспоминания в общем довольно смазаны. Джи, наркота, поцелуй, разговор и… Все. Последнее, что она помнит, это разговор с Джеромом. На улице холодно, но никто этого не замечает. Одна, потому что алкоголь согревает изнутри. Вторая, потому что уже давно ничего не чувствует, а холод скорее приятная обыденность. — Как мы оказались в клубе? — закурив, все же поинтересовалась Пасифика. Шатенка чуть слышно усмехается, затягиваясь: — Тебе стало скучно, и ты захотела в клуб. Я не могла отпустить тебя одну, поэтому тоже пришлось поехать. Но я уже достаточно пьяная, так что не против остаться тут подольше. — Нам в школу скоро, — напомнила Нортвест. — Ну и похуй. Не в первый раз иду на уроки бухая либо с похмелья. Действие наркотика постепенно сходило на нет, позволяя затуманенному разуму, вновь, как и прежде, анализировать всю поступающую информацию. Не ожидала услышать от нее такое. Действие алкоголя или мое влияние? Может, оба? — А нам обязательно в школу? — спросила блондинка. — Хм… — Пайнс задумалась. — Хуй знает. Мне не хочется, но это наши обязанности. — С чего бы? — А разве нет? Мы должны получить хорошее образование. — Разве один день отдыха лишит нас его? Мэй замерла, осознавая, что этот диалог очень похож на ее обычный диалог со Смертью. — Посмотрим, — шатенка пожала плечами и потушила сигарету. — Как себя чувствуешь? — Ну, трамадол теряет эффект, но зато алкоголь начинает действовать. Так что вполне ахуенно. Вполне ахуенно? Хах, забавно звучит Они вернулись в клуб, почти сразу подошли к бару, заказывая еще двадцать шотов по акции. Карие глаза тут же встретились с серыми в немом вызове. А уже через пару минут Мэйбл передавала подруге двадцатку, обещая, что еще отыграется. В общем, было весело. В такси девушки завалились с громким смехом и совершенно неспособные стоять на ногах. — Эх… Давно я так не веселилась, — с улыбкой призналась Пайнс. — Какой адрес? — спросил водитель. — К тебе или ко мне? — с ухмылкой спросила Нортвест. — Ой, да иди ты на хуй, — фыркнула шатенка и назвала свой адрес. Действительно, спустя столько времени флирт Пас стал лишь дополнительной, иногда приятной, особенностью ее личности. — Слушай, — спустя уже десять минут поездки, внезапно заговорила Мэй. — А что у нас по деньгам? Блондинка принялась рыться в карманах и вскоре достала одну купюру: — У меня только двадцатка. — Бля, я кажется все отдала в баре. Извините, а сколько будет стоить поездка? — обращается к водителю. — Судя по пробкам и времени, а также в связи с погодными условиями, около тридцати пяти баксов, — пожимает плечами мужчина. — Блять, — одновременно выругались девушки. — Я живу не так далеко отсюда. Поехали ко мне, — предложила Нортвест. — Окей, выбора особо нет. Если бы Пасифика сейчас не была пьяной и под кайфом, она бы сделала что угодно, чтобы заработать деньги и не ехать к себе. Да она бы даже отсосала водителю, чтобы не возвращаться в свою обитель. Она боялась, что Мэй узнает её ещё больше, хотя казалось бы куда больше.       Блондинка уже приличное время не была у себя в апартаментах. Лишь заходила иногда переодеться или накраситься, а так, почти все время проводила с Пайнс, и не сказать, что ей это не нравилось. Ей не нравилось то, что после нескольких суток тепла придётся вернуться в свой ледяной замок. А ведь он и правда был ледяным. Насколько вы помните, окна там были открыты 24/7. По минимуму мебели, все в черно-серых тонах, а холодильник пуст. Квартира будто бы была пустой. В принципе, так и было, но уже скоро туда войдёт кое-что живое и тогда что-то точно сгорит.       Если апартаменты Мэй были уютными, комнаты были наполнены эмоциями, то тут не было ничего. Нортвест даже до встречи с Пайнс редко оставалась у себя. В основном, чтобы привести себя в порядок, принять душ или поспать. Ела она на работе, а после самой работы обычно шла в клуб чтобы забыться в алкоголе или наркотиках. Рутину нарушила экс-оптимистка.       Пасифика не могла признаться самой себе, что ей нравится проводить с ней время. Нравится с ней пить, играть в «правду», смотреть сериалы, спать в одной кровати и… Чувствовать тепло и проявлять хоть какие-то эмоции. Эффект был похож на экстази, только длился дольше. И это было непривычно. Непривычно и страшно. Страх был не в этой Нортвест, которая пьяно смеётся на очередную шутку подруги, а той, которая была внутри и металась между выбором. Казалось бы, она уже приняла решение и впустила девушку в свою жизнь, но это была лишь иллюзия для Пайнс. На самом же деле Нортвест все ещё не могла понять, что ей делать. Поверить? Наплевать? Оттолкнуть? Слишком сложно, что прям пиздец.       Она отвыкла от такого. Привычка просто течь по течению мешала больше чем любая зависимость. Потому что тут нельзя действовать на поебать. В этом случае похуизм означал начало доверия, а это было опрометчиво. Больно чувствовать, как то, что ты строил в себе рушиться. Но ещё больнее до последнего не замечать этого, а потом смотреть в зеркало, где ты стоишь у обломков своего замка. Своей крепости, своих установок, себя. А ты уже не знаешь, кто ты. Ты слишком сильно поверил в ту личность, которую сочинил, и теперь не знаешь, где ты, а где маска.       По этой причине они обе не любили зеркала. Одна, потому что видела, что улыбка на устах не отражается искрами в глазах, а другая, потому что каждый раз боялась увидеть хоть какое-то проявление эмоций в вечно мёртвых глазах.       Две стороны одного самоубийцы. Слишком похожи и слишком разные. Холод у обеих, но только одна может им согреть. Страх эмоций, но у одной настоящих, у другой всех. Одна пьёт, чтобы чувствовать, другая, наоборот. Одна ухмыляется и провоцирует, другая мягко улыбается и извиняется, отходя подальше. Одна врет другим, другая врет себе. Но, пожалуй, у них есть кое-что общее. Они обе могут ненароком сломать, заигравшись. И обе боятся сделать это друг с другом. Забавно. Это наталкивает на одну интересную мысль.       Что мы испытываем на протяжении всей жизни? Какое чувство? Любовь? Злость? Радость? Печаль? Если подумать и достаточно углубиться в эту тему, то ответ становится прост. Страх. Большинство своих решений и действий мы предпринимаем под воздействием страха. Например, оттолкнуть или предать близкого человека из страха, что он сделает это первым. Согласиться с родителями в вопросе, где у вас отличное от их мнение, из страха, что может возникнуть конфликт. Притвориться, что болеешь, чтобы не идти в школу из страха, что получишь плохую отметку. Не чувствовать, потому что боишься снова ощутить боль.       В общем, страх может быть главной причиной любого нашего поступка. Его можно и не замечать, но он будет с вами на протяжении всей жизни, потому что такова природа человека. Бояться. Бояться нового, бояться старого, бояться всего. Так учили их, учили нас и так мы будем учить новое поколение. Да, иногда страх — это хорошо. Это как инстинкт самосохранения. Не делать что-то рискованное, потому что боишься. Но страх также мешает нам идти дальше, постигать новые вершины. Страх может помешать помочь человеку. Он может впиться своими острыми когтями в твое тело, и ты замрешь, наблюдая как кто-то уходит с разочарованной усмешкой на губах. Ты будешь винить себя. Винить за то, что страх вынудил тебя предать человека. — Добро пожаловать, — с улыбкой провозгласила Нортвест, открывая дверь в квартиру. — Еба-а-ать, она огромная! — восхитилась шатенка, проходя дальше. — Минимализм? Мне нравится. Только вот девушка не заметила высокий порожек и споткнулась об него, начиная заваливаться вперёд. Либо это из-за того, она пьяная. Либо оба близнеца Пайнс не дружат с порогами. Пасифика резко подалась вперёд, хватая подругу за руку, тянет на себя и держит за талию, помогая восстановить координацию. — Аккуратней, дорогуша. Я не планировала оживлять обстановку свежим трупом. Мэйбл усмехнулась, заглядывая блондинке в глаза. Только сейчас последняя заметила, что они стоят слишком близко, и Пайнс это ни капельки не смущает. — Иронично, признаю, — кивает, самодовольно улыбаясь. — И, спасибо, дорогая. Девушка смеётся на ожидаемую реакцию подруги — шок и отдаляется, планируя рассмотреть квартиру. Нортвест знала, что близняшка становится смелее, когда выпьет, но не думала, что это зрелище будет таким будоражащим. И резко мне захотелось снова её поцеловать. Ну, пиздец, блять — Хэй, ты идёшь? Как же экскурсия? И также резко это желание пропало — А ты в курсе, что у тебя в ящике есть второе дно? — донесся женский голос уже из спальни самой хозяйки квартиры. — Нет, блять, не в курсе, — фыркнула блондинка, вешая куртку на вешалку. — Стоп… У меня же там ничего нет? Нортвест поспешила быстрее пройти дальше на ходу закрывая все окна, а то мокрые подоконники с еще нерастаявшим снегом совсем не радовали. Да и заболеть не хочется. Неужели я постоянно находилась в таком холоде? Ебануться Пасифика зашла в собственную комнату и замерла на пороге, уставившись на Мэй, которая рассматривала острый кинжал, держа его в руках. — Пайнс… — осторожно позвала ее девушка. Шатенка тут же обернулась к ней с легкой улыбкой на губах: — Красивый. Подарок или сама купила? — Подарок. И, будь добра, положи его обратно. Он очень острый. На удивление, Пайнс не стала спорить. — Тут еще фото какое-то, — заметила она. Фото? Нортвест подошла ближе и, действительно, увидела там деревянную рамку, а в ней фото той, чье изображение заставило вздрогнуть и отшатнуться. — Кто это? — заинтересованно спросила бывшая оптимистка, рассматривая девушку на фотографии. — Она чем-то похожа на меня. Пасифика бы посмотрела на фото еще раз, чтобы сравнить их, но в этом не было надобности, ведь она уже стояла перед глазами. Со своими собранными в пучок волосами, милой улыбкой и нежным взглядом карих глаз. — Это Эми, — чуть слышно ответила блондинка. — Моя бывшая девушка. Мэйбл чуть нахмурилась, внимательнее посмотрела на подругу, а потом кивнула своим мыслям. Видимо, она оставила более глубокий след, чем я предполагала. Что же произошло? Можно ли мне спросить сейчас? — Что произошло? — все же задала свой вопрос Пайнс. Странно, но у Пасифики эти воспоминания отдавались куда большей болью, чем предательство родителей. Почему? Все слишком просто. Просто, когда они расстались, Нортвест пообещала себе, что никогда не будет похожей на нее, но в один день поняла, что она ушла даже дальше. Если Эми была девушкой, которая пользовалась людьми ради своей выгоды и встречалась с кем-то, врала просто из скуки, то Пас превзошла ее. Она перестала чувствовать что-либо, кроме бесконечной скуки, но даже беспорядочные связи не помогали. Помогало лишь разрушение души изнутри. Наркотиками, алкоголем и сигаретами. И она ненавидела себя за то, что стала тем, кем боялась. Она стала даже хуже. Поэтому это и было так больно. Но только проблема в том, что девушка давно не ощущала этого так сильно. Такой боли. Поэтому на ее лице отобразилось удивление, а рука непроизвольно легла на сердце. — Ты чего? — обеспокоенно спросила Мэй. — Все в порядке, — соврала блондинка. — Просто, не думала, что эти воспоминания будут одними из самых сильных. Я и забыла, что значит чувствовать душевную боль. Забавно, — смешок. — Так вот, Эми. Мы с ней встречались около четырех месяцев. Я доверяла ей абсолютно все. Любила настолько искреннее, как не любила никогда. После того как я сбежала из дома, я пошла к ней. Ее мама знала о наших отношения и была только рада, что ее дочь счастлива. В общем, мне разрешили пожить с ними. Эймс поддерживала меня, помогала забыть все ужасное, что произошло со мной. Я слишком сильно привязалась к ней. Но… Когда я предложила ей жить со мной в другой квартире, она отказалась. Сказала, что она не готова к такому серьезному шагу, а потом призналась, что встречалась со мной просто из-за того, что ей было скучно. То есть, все наши отношения — это ложь. Казалось, я должна была привыкнуть к этому, после того, как узнала, что вся моя семья — мошенники и мне всю жизнь врали, но меня сильно это сломило. Хотя нет, я сломалась еще дома, а она лишь добила меня. Мэйбл слушала все это, поджав губы. Она не понимала, почему все, что происходило и происходит с этой девушкой, настолько сильно било по ней. Но теперь Пайнс понимала, от чего столь сильное недоверие ко всем людям. Сначала друзья, потом родители, а после и самый родной человек. Не верится, что что-то настолько ужасное может происходить в реальной жизни с кем-то из моих знакомых — Да или нет? — тихо спросила шатенка, встречаясь с недоуменным взглядом серых глаз. Пасифика не понимала, что она хочет сделать. Но она была убеждена, что сейчас ей не сделают больно. — Да. Близняшка медленно подошла ближе и осторожно обняла подругу, пока не уверенная, что ее не оттолкнут. Но уже через несколько секунд она почувствовала холодные руки на своей талии, прижимающие к себе еще крепче. Представьте, что вы сейчас идете по канату. Страшно? Именно. И им сейчас также страшно, может, даже больше. Вся эта связь между ними была настолько тонкой и хрупкой, как стекло, что одно неосторожное действие или слово может полностью его разбить, а сколки вонзятся в сердца, убивая насмерть. Мэйбл боялась, что ее оттолкнут. Пасифика — что в любую секунду ей в спину воткнут тот самый кинжал из ящика. Минута длится как час, но паника отходит на второй план. — Хочешь чаю? — внезапно предложила блондинка, устраивая свой подбородок на чужом плече. — Не отказалась бы. Что насчет прийти к четвертому уроку? — Ахуенная идея, дорогая, — она позволила себе легкую улыбку. — Может, закажем поесть? — У тебя есть деньги? — Да, заначка. — Тогда пиццу. Гавайскую. Пасифика отстраняется с хитрой улыбкой: — Пытаешься соблазнить меня? Мэй усмехается: — Ничуть, детка. И они обе искренне смеются, а потом еще и пьют чай с пиццей, разговаривая почти ни о чем. И в такие моменты просыпается то, что они обе так старательно вырезали из себя. Надежда. Но ненавистное рано или поздно становится необходимым.