— Твое сообщение. Что это значит?
Блять
Знаете, бывают такие моменты, когда жизнь дает вам пощечину. Это был один из тех случаев. Только болела не щека, как ожидалось, а голова. Ну а как без этого, если вас только что со всей силы долбанули о стену?
— Какое сообщение? — медленно спросила Мэй, надеясь, что ей просто послышалось.
— Зайди в нашу переписку и посмотри.
Трясущимися руками шатенка взяла телефон в руки. Пароль не набирался с первого раза, словно помогая оттянуть момент. Момент, когда мир рухнет.
Но вскоре загорелся главный экран, а потом и картинка привычного мессенджера. Хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть последнего сообщения, но девушка упрямо нажала на пользователя и со страхом прочла смс.
Шок — это меньшее, как можно описать ее реакцию. Недоумение, непонимание… Да, она была в ахуе. Потому что вместо осмысленных и адекватных слов там красовался неразборчивый набор символов и букв.
— Чего блять? — она нахмурилась.
— Вот и я отреагировала также, — хмыкнула блондинка, отпивая чая.
— Эм… Я вообще не помню, чтобы писала что-то или включала телефон. Может, во сне случайно… Хуй знает.
— Ну я в общем так и подумала, но все же решила спросить. Вдруг это какой-нибудь шифр, — усмешка. — Короче, забей.
Мэйбл кивнула, внешне отпуская ситуацию, а внутренне напрягаясь. Потому что в таком состоянии она написала именно Пасифике. Но этот факт в совокупности с тем, где девушка проснулась и что делала при этом, заставлял паранойю включиться вновь.
Либо снова потери памяти, либо опять эта магическая хуйня. Стоит ли рассказывать Биллу?
— Ты написала Эду? — шатенка решила перевести тему.
— Ага. Предложила встретиться около шести в парке, что недалеко от тебя. Он согласился.
— То есть, ты поспишь у меня и уйдешь к себе?
— Ну, если ты так быстро хочешь от меня избавиться, то окей, — как-то немного разочарованно ответила Нортвест.
Мэй сразу передернуло от этого тона:
— Нет, в смысле, если хочешь — можешь остаться у меня. Я не заставляю тебя уходить, мне вполне приятна твоя компания. Я просто поинтересовалась… — она замолчала, как только увидела, что блондинка едва сдерживает смех. — Да иди ты, блять, на хуй.
Пасифика все же засмеялась:
— Извини, но ты бы видела свое лицо. Для такого человека, как ты, тебя слишком легко обмануть.
— Такого как я? — переспрашивает. — Это какого?
— Ты не доверяешь людям и легко читаешь, где фальшивые эмоции, а где настоящие. Но, видимо, со мной это не работает, — девушка самодовольно ухмыльнулась.
— Потому что все твои эмоции кажутся фальшивыми, ведь ты ничего не чувствуешь, — немного раздражается. — Кстати об этом, у меня к тебе вопрос.
— Игра? — тут же заинтересовалась блондинка.
— Как хочешь, — безразлично пожимает плечами. — Если тебе плевать на мнение общества, то почему ты показываешь то, чего просто нет?
— Ты пользуешься людьми?
Это было неожиданно. Вопрос на вопрос.
— Бывало. Но давно.
— Согласись же, ими проще манипулировать, когда они даже не представляют, что ты можешь это сделать. Ты втираешься в доверие, выбираешь себе личность, которая будет приятна для этого человека и незаметно начинаешь вкладывать в его мозг свои идеи. Он считает тебя своим другом, поэтому не может сообразить, что ты что-то делаешь с ним, — объяснила Нортвест. — Ну, это одна из причин. В общем, я бы сказала, что это просто привычка. Ты же знаешь, меня с детства учили улыбаться на камеры, то есть делать то, чего я не хотела делать. Поэтому сейчас, даже когда я ничего не чувствую, я все равно продолжаю носить эту «эмоциональную маску».
Пайнс задумалась. В принципе она была согласна со всем этим. В какой-то степени даже понимала, но ей казалось, что была еще одна причина.
— Мне кажется, это еще и защитная реакция. Общество не принимает людей отличных от них. Хоть ты и говоришь, что тебе плевать на их мнение, но, видимо, у тебя была какая-то травма или что-то подобное.
Мэй уловила то мгновение, когда в серых глазах появился страх и злоба, но потом они погасли в привычной пустоте.
— Возможно, — Пасифика пожала плечами. — Позволишь задать вопрос?
Шатенка понимала, что не могла отказаться. Правила игры созданы для всех, исключений нет. Но она боялась, что ей зададут тот вопрос, на котором они вчера остановились. Пайнс не знала, сможет ли ответить на него. Солгать точно нет. Только не сейчас. Сказать правду просто не было сил. Интересно, молчание сойдет за ответ?
— Валяй.
— Почему Билл твой лучший друг?
Ну, это по любому лучше
— Он был рядом со мной весь прошлый год. Помогал, поддерживал морально. Был моим самым близким человеком на то время. Я ему полностью доверяла.
Благодаря ему я все еще жива
— И он знает о Томе?
— Да.
— А о Джероме?
Тишина. На этот раз слишком громкая и давящая.
— Он не знает, что Джи со мной делал. Просто в курсе, что раньше я его ненавидела.
— А сейчас не ненавидишь?
— Ну, после твоей истории я хотела убить этого уебка. Но так, я просто не доверяю ему и стараюсь приглядывать. Ненависти больше нет.
— Я его никогда не ненавидела, — внезапно произнесла блондинка. — Он не заставлял меня колоться. Просто рассказал о том, что будет, и я сама попросила. Тем более, можно сказать, благодаря ему я сейчас здесь. Он давал щедрые чаевые, да и общаться с ним было кайфово. Мы не были друзьями, так как виделись редко, но перешли черту просто знакомых.
— Поэтому ты зовешь его «Джи», — поняла Мэй. — Когда я услышала вас в классе, то сразу поняла, что вы знакомы. Как ты поняла, что я вас слышала?
— Услышала твои шаги, когда уходила. Если подслушиваешь — стоит быть тише.
— Учту. А, и раз ты у меня почти на весь день, то предлагаю досмотреть вчерашний фильм. Диван уже высох.
— Отлично, — согласилась с идеей девушка.
Они перенесли пиццу и напитки в гостиную, как и вчера, устроившись на мягкой, уже сухой, мебели. Но если вчера они сидели достаточно далеко друг от друга, то теперь не видели ничего странного в том, если сядут немного ближе. Мэй также взяла пару пледов и более мягкие подушки, а Нортвест все же решила отказаться от кофеина, предпочитая ему сейчас чай.
И словно вчерашний день повторился. Приглушенный свет, негромкие звуки телевизора, вкусная еда и горячие напитки. Та же уютная атмосфера, то же чувство безопасности рядом с друг другом.
Мэйбл очень не нравилась одна своя черта. Она всегда слишком много думала, а из-за этого начинала загоняться. Просто убрать непрошеные мысли из головы не получалось, от этого становилось лишь хуже. Но почему-то сейчас, когда тело переполняет странное тепло комфорта, они покидали ее сознание, позволяя наконец расслабиться полностью и просто не о чем не думать.
Пасифика же, смирившись с тем, что рядом с этой девушкой больше не ощущает привычного холода, также отпускала себя. Пустота, не значит безмятежность. Она привыкла к вечному чувству тревоги, напряжению, усталости. Привыкла к маске, которую надевала и не замечала этого. Но рядом с Пайнс она сама спадала. Не было нужды притворяться тем, кем ты не являешься. Здесь, в ее компании, тебя не осудят за отсутствие эмоций. Здесь можно быть собой.
Девушки находили друг в друге необходимую им свободу. Как раз то место, где ты можешь просто плыть по течению без страха, что утонешь. Не было надежды, что этого никогда не произойдет. Но была уверенность, что в таком случае, тебе всегда протянут руку и помогут выбраться из той бездны, в которую ты сам себя загнал.
Мэйбл очнулась от легкой дремоты, когда на экране уже во всю шли титры. Повернув голову налево, она увидела, что блондинка закрыла глаза и, кажется, спит, положив свою голову на плечо Пайнс. Не удивившись этому, а скорее обрадовавшись факту, что она хотя бы уснула, Мэй аккуратно встала с дивана и уложила гостью полностью на него. Быстро убрав еду и посуду, шатенка накрыла Пасифику пледами и, убедившись, что та не проснулась, со спокойной душой ушла к себе в комнату, планируя покурить, но сделать это в относительном тепле, а не на балконе.
Приходилось тщательно следить за каждым своим действием, чтобы случайно громко не закрыть дверь или, не дай Бог, не уронить что-нибудь, ведь Нортвест спит чутко и может проснуться от любого неосторожного действия.
Мэйбл уже не отрицала, что она действительно заботится о ней. Если раньше эти мысли вызывали тревогу привязаться, то сейчас было, грубо говоря, похуй. Пайнс нравилось заботится о девушке и получать эту молчаливую заботу и благодарность от нее. Это было чем-то настолько хрупким, но таким прекрасным, что просто не хотелось прекращать. Она знала, чем все это чревато, но сейчас, после того как они посмотрели фильм, почти не разговаривая, разделили коробку пиццы на двоих и Пасифика уснула на ее плече, сняв железную маску и расслабившись, страх пропал.
В груди была лишь теплота, чувство защищенности и умиротворения. И Пайнс не планировала намеренно портить все это.
Она тихо усмехнулась, когда поняла, что это уже вошло в привычку. Дожидаться пока Пасифика уснет, после чего идти в комнату курить и посылать на хуй Смерть с ее идиотскими советами, к которым раньше бы девушка точно прислушалась, но не считала столь необходимым.
Нет, навязчивые мысли о возможном будущем предательстве никуда не уходили, как и предположение, что Нортвест просто узнает всю ее историю целиком без утайки и съебется. Но теперь на другой чаше весов были собственные наблюдения. Человек, который заставил себя перестать чувствовать, не может заботиться о другом. Конечно, возможно это всего лишь притворство, но нерешительность, с какой она это делала, была неподдельной.
Пасифика чувствовала, что внутри нее что-то начинает трескаться, но старательно не обращала на это внимания, хотя тревожность ощутимо усилилась. Ее мозг, то есть она сама, все еще продолжала слепо думать, что это лишь средства достижения цели. Что придется всего лишь немного оттаять, чтобы Мэй это увидела и доверилась, а потом она уйдет, вновь замораживая все внутри.
Это был ее план. План, как считала Нортвест, без изъянов. Ведь, если нет чувств, значит, ничто ему не навредит. Кто-то сказал бы, что это наивность, но это лишь попытка выжить. Потому что что-то внутри девушки отчаянно тянется к Пайнс, как к спасательному кругу, но не разрешает мозгу понять это, ведь тогда Пасифика назло утонет, лишь бы не спасать саму себя от себя же.
Мэйбл не знала всего этого, но она чувствовала. Она умела слышать молчаливый крик о помощи, который не слышат другие. Умела, потому что прекрасно знала, что это такое. Когда-то, казалось бы, уже очень давно, ее услышали, ей помогли, поэтому она не собирается бросать блондинку.
Шатенка умела ждать. Если цель была ей важна, то она умела быть очень терпеливой. Мэй будет держать Нортвест при себе, пока весь ее лед не растает. Пока эмоции не вырвутся из-под толщи воды. И она будет рядом, когда это случится, потому что знает, как это больно. Она будет отменно врать, лишь бы тянуть время. Да, возможно, это все слишком сложно. Но девушка была уверенна, что Пасифика того стоит. Она просто не могла бросить ее в таком состоянии, через которое сама проходила совершенно одна.
Сигарета вновь начала жечь палец, от чего шатенка зашипела и быстро бросила ее в пепельницу, которую все же купила себе.
Уже во второй раз. Что за хуйня? Надо бы пластырь наклеить, но позже
Не зная, чем себя занять, Пайнс взялась за домашнюю работу, прекрасно понимая, что Нортвест все равно спишет у нее литературу и историю. Конечно, над химией и алгеброй пришлось попотеть, но благодаря спящей сейчас в гостиной, с этими предметами стало ненамного, но все же легче справляться.
Быстрый взгляд на электронные часы, которые показывали почти час дня. Еще один окурок в пепельнице. Надо бы открыть окно, а то вся комната в дыму, но Мэй не хотела впускать зимний холод в свою обитель.
По-хорошему надо бы ее разбудить, чтобы пообедала. Но да похуй. Она и так мало спит
— Что же мне поделать? — тихо спросила сама у себя девушка, осматривая книжную полку.
— Например, вернуть мозги на место, — послышался мелодичный голос.
Шатенка резко посмотрела в сторону двери, боясь, что Пасифика могла проснуться, но потом до нее дошло, что этот голос может слышать только она.
— Снова ты, — нахмурилась Пайнс, поворачиваясь на стуле, чтобы увидеть Смерть, сидящую на ее кровати. — Что на этот раз? Снова будешь ебать мне мозги насчет того, что я зря ей доверяю? Спешу огорчить, я ей пока не доверяю. По крайней мере не буду этого делать, пока не узнаю всю ее историю.
— Ты не настолько терпелива, — усмешка.
— Я изменилась. Ты меня больше не знаешь, — невозмутимо.
— А кто тебя знает? Ты же сама не знаешь, кем являешься, дорогая. Только я знаю тебя. Только от меня ты не сможешь ничего скрыть.
— Потому что это бессмысленно скрывать что-то от своей галлюцинации, — хмурится. — А теперь будь добра, съебись. И не показывайся, пока Нортвест рядом со мной. Не хочу, чтобы она сочла меня за сумасшедшую.
— А разве ты не такая?
— Иди. На. Хуй.
Смерть исчезает, и Мэйбл облегченно выдыхает, падая на спинку стула. Взгляд был немного расфокусирован и очень сильно болела голова. Стоило немного поспать.
Не зная, чем себя занять, она поставила пару будильников на телефоне и легла в кровать, планируя отдохнуть. Смотреть что-то не хотелось, как и читать или слушать музыку. Было желание просто лежать в кровати и бессмысленно смотреть в потолок желательно без каких-либо мыслей. Но даже сильная боль и полусонное состояние не спасало от мыслительного процесса, который ставился на паузу только в присутствии Пасифики, которая каким-то образом убирала всю тревогу.
Только вот думать было не о чем. План был придуман и тщательно расписан. Все убрано по полочкам, так что оставалось лишь смириться с тем, что сознание решило вспомнить былое. И это не было чем-то хорошим, как детство или плохим, как воспоминания о прошлых отношениях. Это просто были странно-спокойные размышления о прошлых чувствах, эмоциях и ощущениях.
Например, любовь. Или лучше сказать «влюбленность»? Во многих книгах и фильмах это чувство описывается как бабочки в животе. Какой же это бред. Бабочки в животе — это тревога. Чувство опасности. И это как раз было постоянным ощущением на протяжении всех отношений с Томом. Твое тело тебя предупреждает, а ты наивно считаешь, что это любовь. Даже не влюбленность, а именно любовь. Как же глупо.
Любовь — это комфорт. Это доверие. Это ощущение полной безопасности. Любить кого-то легче, чем доверять. И доверять, это не значит рассказывать обо всем. Это верить человеку, несмотря на все возможные секреты. Такую любовь редко можно встретить. Это удача и это не просто бессмысленные чувства. Это еще и мозги. Нельзя полностью положиться на сердце и выключить мозг. Потому что это может привести к весьма болезненным последствиям.
*
Прошла неделя. Целая неделя без него. Поначалу Мэй наивно думала, что когда Он уйдёт, то ей станет лучше. Глупо, не правда ли? Она и не представляла, что с ней будет происходить, когда Том просто исчезнет из её жизни навсегда.
Когда он приказал ей уйти, девушка, ожидаемо, послушалась, ведь привыкла подчиняться. Но как только она переступила порог его квартиры, почувствовала, что её словно тянут обратно. Только вот дверь была уже закрыта. Дороги назад не было.
Она пошла в место, которое зовут домом, но Мэйбл совершенно не чувствовала этого. Для неё домом, целым миром был только он и его квартира.
Ей повезло, что там никого не было. Родители уехали в очередную командировку, а Диппер скорее всего на ночевке у своих друзей. У неё бы просто не получилось надеть привычную маску Я-В-Порядке. Просто не было сил.
Уставши упав на кровать, её пустой взгляд обратился на потолок. Она не знала, что делать. Только сейчас до шатенки дошло, что произошло.
Её бросили. Вышвырнули из квартиры, как животное или надоевшую игрушку. Его последние слова эхом отражались от стенок черепа.
— Ты мне надоела. Ты сломалась слишком быстро.
Хриплый шепот был почти не слышен, но для неё это были самые громкие слова за всю её жизнь.
— Сломалась… Я сломалась? Что это значит?
В одно мгновение весь построенный Томом мир рухнул, с ужасной силой обрушившись на израненное тело.
Пайнс резко поднимается с кровати, понимая, что начинает задыхаться. Окно открыто, но кислород прекращает поступать в лёгкие. Слезы ручьями стекают по щекам, подбородку, но она этого не чувствует. Хватается ладонями за горло, в надежде, что это поможет, но нет. В глазах темнеет, девушка заваливается вперёд, падает на колени в панике расцарапывая кожу шеи. Останавливается только в тот момент, когда пальцы начинает странно согревать.
Взгляд расфокусирован, но сквозь чёрные пятна Мэй замечает красные капли на фалангах. Странно, но это помогает вновь задышать. Вид крови на собственных руках успокаивал, словно давал понять, что это все реально. Только вот от этого стало ещё невыносимее.
— Он ушёл… — обречённо. — Ушёл… Ушёл… Ушёл…
Шатенка окончательно падает на пол, но не закрывает глаза. Грудь тяжело вздымается, из горла доносятся редкие всхлипы, а шея ужасно болит, но это ничто по сравнению с болью внутри. Словно тебя раз за разом пронзают острые мечи, на лезвиях которых яд, распространяющийся по телу и отравляющий другие органы. Мэйбл чувствовала, как умирала.
Но прошла неделя. Ужасная неделя, в течение которой девушка выходила из квартиры один раз, чтобы закупиться алкоголем и сигаретами. Остальное время она лежала в полной тишине на кровати, с горла пила водку, и курила, пока не начинала кашлять.
Это не помогало. На время заглушало, да, но никак не помогало. Уже не было истерик, панических атак. Осталось лишь ужасающее чувство пустоты. Не было слез, не было криков, но в руках по привычке зажато острое лезвие, легко разрезающее бледную кожу и оставляя там прекрасные алые цветы.
Физическая боль помогала чувствовать. Она держала на ногах, показывала, что Мэй жива. Только вот это была иллюзия. Ведь она медленно умирала как внутри, так и снаружи.
Первая попытка самоубийства была в начале недели. Все по обычному сценарию. Алкоголь и таблетки. Когда мир начал приятно расплываться, она увидела её. Высокую девушку с чёрными, как смоль волосами, идеально белой кожей, такими же глазами без зрачка и с ярко-алыми губами, изогнутыми в безумной ухмылке.
Но она выжила. Мэй проснулась на утро, почти не помня, что произошло, но она вспомнила, как только снова увидела эту девушку. Страха не было, как и других чувств. Лишь странное спокойствие в присутствии особы, которую шатенка назвала Смертью. Она стала её безмолвным спутником на достаточно долгое время.
— Ты лежишь так уже вторую неделю, дорогая.
В один из дней Смерть решила заговорить. Не то чтобы девушка удивилась этому, нет. Она почти все время слышала ее голос у себя в голове.
— Они могут заподозрить, что с тобой что-то не так.
— Я в порядке, — без эмоционально отвечает Пайнс.
— Ты должна пойти в школу, поговорить с друзьями.
— Смысл?
Смысла не было. Больше не было, ведь даже смысл ее существования бросил ее.
— Я не хочу жить. Не то что ходить в школу.
Тут подошла бы усмешка, но не было сил даже на малейшее проявление эмоций.
— Так закончи все это.
Она никогда не говорила «умри» или «самоубийство», но всегда намекала на это.
— Разве ты не устала от этой пустоты? Неужели ты хочешь, чтобы тебя такой увидели твои брат и родители? Они же попытаются помочь, а ты их оттолкнешь. Понимаешь, как им будет больно?
Мысли о боли семьи подталкивали к суициду. Лучше, чтобы они увидели конец и смирились, чем были рядом и видели весь процесс.
Второй попыткой стало вскрытие вен. Ванная, наполненная водой. Лезвие, медленно проходящее под кожу. Ей не нравилось делать все быстро. Нет, Мэй не наслаждалась физической болью, просто желала чувствовать хоть что-то перед тем как ее не станет.
Она просыпается через какое-то время и видит, что вода стала красной, но она жива. Вновь неудачная попытка. Порез оказался слишком легким.
Еще одни слои бинтов на запястье, и она вновь лежит в полной темноте на кровати.
— У меня даже умереть не получается, — на этот раз злой смешок вырывается из ее рта.
Рука болезненно пульсирует и это позволяет айсбергу внутри оттаять, выпуская ненависть к самой себе.
— И что мне делать? — карие глаза смотрят на Смерть. — Притворяться, что все в порядке?
— А ты разве притворяешься?
Мэйбл вздрагивает от этого вопроса.
— Я в порядке, — вновь без эмоционально повторяет шатенка.
— А теперь с улыбкой.
— Я в порядке, — улыбка выглядит безумной и какой-то злой.
— Ладно, придется потренироваться.
Проходят еще две недели уже без попыток самоубийства. Это больше походит на театр одного актера. Девушка сидит перед зеркалом, смеется, улыбается, ведет диалог с подругами, отвечая на их возможные вопросы. Она выглядит как обычно на первый взгляд. Веселая, оптимистичная, но ни капли не искренняя. Но только Смерть, стоящая за спиной, видит ее мертвые пустые глаза. Остальные этого не увидят. Они просто не способны, потому что люди видят то, что хотят видеть.
А Мэй… Она больше ничего не хочет.
*
Девушка подпрыгивает на кровати, рвано дыша. В ее глазах читается ужас, а из горла грозится вырваться крик.
— Ты в порядке?
Карие глаза резко находят гостью в ее комнате, смотрящую на нее заинтересованно и обеспокоенно. И что-то внутри обрывается.
