55 квадратов

 — Вот, проследите за ним, пока мы в отпуске, — Паша добродушно улыбается, протягивая прямо через порог клетку. С голубым попугайчиком.  — Что, прости? — сонно переспрашивает Арсений, но клетку принимает в руки.  — Короче, мы решили с Лясей и детьми съездить за город на выходные, а за этим чудом присмотреть некому, — торопливо объясняет Паша, пока Арсений пытается прийти в себя.  — Хорошо, — бурчит он и получает ещё целый пакет всякой мелочи.  — Отвечаете головой, иначе натравлю на вас Соню, — угрожает Паша напоследок, смеётся и исчезает так же внезапно, как и появился. Арсений закрывает входную дверь, всё ещё не осознавая происходящее, в руках тяжелая клетка, и смотрит на него крохотный, голубой попугайчик.  — Ранняя пташка, — хмыкает Арсений и шаркает тапками на кухню, бросив пакет в коридоре. — Шесть утра, супер, — выдыхает устало, завидев циферблат на кухне.  Антон ещё спит, и никакие птицы его не разбудят субботним утром, а Арсений второй раз заснуть не сможет, поэтому щелкает кнопкой чайника. Шея приятно хрустит, он разминает плечи, насколько размеры комнаты позволяют — для йоги ещё слишком рано. Антон просит не начинать раньше семи, а на выходных и подавно, чтобы выспаться.  Антону надоедает музыка для йоги из телефона, поэтому на первый же праздник (а день плохой поэзии — это, как раз, праздник Антона) дарит старенький виниловый проигрыватель и тройку релаксных пластинок. Арсений приятно удивлен, уговаривает заняться йогой вместе — Антон даже натягивает странные колготки или лосины (ужасно стесняясь плоской жопы)  — но ничего не получается. Антона попросту ведёт от чужих ягодиц, что во всей красе выделяются в очертании лосин и шорт (чистая условность), и йога заканчивается минетом — хорошая альтернатива, но с тех пор Арсений занимается сам и за закрытой дверью.  Арсений готов на любые уступки — Антон утром выглядит слишком трогательным, именно от слова “трогать”. И сейчас тоже, когда входит на кухню с заколотой челкой и красным лицом после утренних процедур — Антон недоволен, что челка во время умывания вечно мокнет, поэтому Арс дарит ему простую заколку-крабик, и Антон ходит с этим крабиком на голове полдня.   — Я проснулся, а тебя нет, — тянет он и зевает, протирая глаза и стягивая заколку с челки, что закручивается хаотичными кудряшками. — Чего ты... — обрывает на полуслове, увидев громадную клетку на подоконнике. — А это что? Подарок? — Антон за секунду вспыхивает радостью так, что Арсению вдруг неловко говорить правду.  — Это Паша притащил, чтобы мы присмотрели, пока они за городом, — Антон чуть тушуется, но не перестаёт улыбаться, рассматривая птичку.  — Какое чудо, — умиляется Антон, пока Арсений гремит посудой — рецепт какого-то блатного бутерброда с яйцом не даёт ему покоя неделю, а уж раннее пробуждение позволяет потратить на него время.  Антон закусывает губу, хитро поглядывая на попугая.  — Вы очень похожи, — констатирует Антон, за что получает ложкой по кудрявой макушке.  — Эй, — Арсений смеётся от недовольного выражения лица. — Слушай, — быстро переключается Антон обратно на птичку, — а если его выпустить? — предлагает и быстро уворачивается от второго удара. Арсений промазывает, попадая по плечу, и серьёзно смотрит.  — А чё? — удивляется Антон, когда Арсений возвращается к плитке. — Я видел, они летают по квартирам.  — А потом вылетают из окна, — поддакивает Арс, морщась от картины в кастрюле. — Хуйня какая-то, — Антон хохочет, смотрит, как Арсений бурчит под нос, пока выливает воду и желто-белую яичную жижу.   — Да забей, — отсмеивается Антон, подходя ближе, чтобы обнять Арсения со спины — трогательный, и всё тут. — Закажем что-то? — невинно спрашивает, целуя за ухом.   — Давай, — едва не мурлычет от легких поцелуев.  — Убью за сырники! Арсений смеётся, с усилием выпутываясь из объятий Антона, и выходит с кухни за телефоном, что остался на зарядке в спальне. Сырники и сэндвич с треклятым яйцом пашот летят в корзину доставки, Арсений откидывает телефон в сторону, удостоверившись, что заказ принят, и смачно потягивается на кровати. Счастье понемногу заполняет клеточки.  — Арс! — беспомощно кричит Антон с кухни, а вместе с его голосом слышится звонкое чириканье попугая.  — Блять, Антон, ты его выпустил? — рычит Арсений, подскакивая с кровати, а над его головой пролетает злосчастная птичка, усаживаясь на дверцу шкафа. Не хватает только дверного звонка.  — Я открою! — Антон быстро меняет направление к входной двери, чтобы вспышка гнева Арсения его обошла. — Привет, Оксана!  За дверью Оксана вымученно улыбается и держит на руках карликового шпица. Она тушуется от криков Арсения в глубине квартиры, но времени на расшаркивания у неё нет.  — Доброе утро, Антон. Прости, что так рано, — Антон только небрежно машет рукой, нервно улыбаясь — похоже гнев Арсения не обойдет его стороной. — В общем, Серёжа позвал меня на выходные в один загородный комплекс, — Оксана расплывается мечтательной лужей, заставляя Антона едва хихикнуть, — не могли бы вы с Арсом приглядеть за Куки? — подводит итог, и Антон тянет брови вверх.  — Окси, слушай, — Антон хочет каким-то способом отвертеться, но Оксана смотрит так умоляюще, что Антон сдаётся даже без боя, — в чем вопрос, конечно присмотрим! — Куки падает ему на руки и вылизывает щеку под аккомпанемент девичьего смеха.   — Спасибо, Антон! Арсу привет, — она машет рукой, убегая к себе за вещами собаки. Антон едва затягивает в коридор пачку корма и кучу всяких мелочей в пакете, укладывает это добро рядом с пакетом попугая и выдыхает — Арсений будет счастлив.  — Антон, быстро сюда! Я не могу поймать этого голубя! — кричит Арсений со спальни.  — Идём, Куки, ловить птичек, — выдыхает Антон и идёт на голос, сжимая собаку в объятиях. — Арс, тут такое дело… Голубенький попугай порхает из люстры прямо на голову Антона и удобно устраивается в кудрявых волосах.  — Ты, блять, Белоснежка, где уже собаку достал? — удивляется Арс, рассматривая шпица, что заприметил птицу в хозяйских волосах. — Куки? А Оксана где? — он немного сбавляет тон, просто хмуро смотрит.  — Ну, Оксанка уехала на уик-энд со своим хахалем, — недовольно бурчит Антон, вспоминая низкорослого Серёжу. Антон знакомится с Серёжей плохо — они едут вместе в лифте, и Антона смешит армянин с крохотным шпицем на руках. Потом этот шпиц оказывается новым питомцем Оксаны, но Серёжа уже недолюбливает Антона. С Арсом Серёжа знакомится хорошо — он фотограф, а потому быстро находит общий язык с Поповым, который теперь завсегдатай разных фотосессий.  — Вот, а за Куки попросила присмотреть, — Антон теплеет, едва не качая пёселя на руках как ребенка. — Ну, как я мог отказать? Арсений тянет ладонь к лицу — привычный жест. Он прячет улыбку оттого, как умилительно выглядит Антон с попугаем в кудряшках — ему там, видимо, очень хорошо, раз злосчастная птичка не хочет улетать — и с довольным Куки на руках.  — Ладно, присмотрим, — снисходительно выдыхает Арсений. — Смотри, чтобы эта птица тебе в гнездо не нагадила, — по-доброму язвит, но Антон только смеется. Ухаживать за двумя питомцами одновременно вроде и несложно — пока они спокойно завтракают сырниками и блатными сэндвичами с доставки, Куки крутится в ногах, тянет за штаны и скулит, а птица (Паша любезно скинул ссылку на сайт с уходом за попугаями и обозначил питомца как Снежок) спокойно сидит в клетке.  — Это же нужно с Куки погулять, — хмурится Антон, когда шпиц сильнее тянет за штанину.  — Вот ты и погуляешь, — мило улыбается Арсений. — Мне нужно ещё доделать плакаты, — летом театр делает перерыв, начиная новый сезон с осени, но работа с детьми каникулами не отличается. Для Антона норма помогать Арсению с детским театром, а особенно с реквизитом, лепить суперклеем отпавшие бусины и стеклянные бриллианты с короны для спектакля, а потом крутить в пальцах тюбик клея, играть бровями и шутить, что Арсения сейчас “склеит красавчик”.  — Так, я помогу, а погуляем вместе, — предлагает Антон, подхватывая тарелки, чтобы вымыть. — У вас во вторник спектакль?  — Ага, — кивает Арс, присаживаясь на корточки, чтобы погладить скулящего Куки. — Мне ещё завтрашнюю съемку перенесли на понедельник, так что выходные у нас полностью свободные, — Антон вытирает руки вафельным полотенцем, пританцовывает на месте и улыбается.  — Выходные, — мелодично растягивает слова Антон, — вместе-е-е, — Арсений смеется от импровизированного мюзикла — Антон разошелся, подхватив Куки на руки, чтобы закружить, припевая “выходные-е-е”.  — Мне стоит ревновать тебя к собаке? — ехидно спрашивает Арсений, поднимаясь на ноги.  — Ты, конечно, не вылизываешь мне щёки, — Антон многозначно играет бровями, опуская обласканного Куки на плитку, — но в спальне с послушанием у тебя всё очень хорошо, — Арсений укрывается краснотой с ног до головы, стоит Антону теснее вжать его в столешницу и коснуться губами бледной шеи. Послушание — интересный аспект их интимной жизни. Насколько Арсений язвителен и упрям вне спальни, настолько ведомый и послушный в кровати. Антона временами пугает степень чужого доверия. То как Арсений смотрит, позволяет себя касаться и делать с ним всё, что угодно в рамках разумного — Арсений не любит чувствовать и причинять боль, поэтому это для них табу, но легкая грубость приятна. Антон не верит, что заслужил такое доверие, но Арсений миролюбиво укладывает голову на колени, и Антона отпускает.  — Идём твоего пёселя выгуливать, — находится Арсений, выворачиваясь из объятий — Антона смешат эти приступы неприступности, но он послушно чешет следом за ним в спальню, чтобы собраться. Антон быстро натягивает первое, что попалось, посмеиваясь от придирчивого Арсения, что перебирает неимоверное количество шорт и штанов с дырками. Однажды Арсений проёбывает в глупом споре (полез ставить на футбольный клуб, абсолютно в этом не разбираясь) и штопает коленные дырки на своих любимых джинсах под неустанный смех Антона. Арсений мстит разумно — Антон не любит медленно, а Арсений любит мучить, поэтому отсасывает так, что Антон уже едва не плачет от желания кончить. До полноценного (как говорит Антон — эгегейского секса) у них ещё не дошло. Антону нравится размеренность их совместной жизни — они вместе уже восемь месяцев и за это время научились разговаривать. Особенно Арсений, что перестаёт быть синими и зелёными точками в календаре Антона, перестаёт скрывать чувства и не боится сказать о том, что волнует. Антон учится читать Арсения, вовремя обнять и вовремя дать побыть наедине — к личному пространству они относятся уважительно, и желание “посидеть одному” не воспринимается как обида.  Для Антона Арсений — первые отношения с парнем, если не считать поцелуев с другом “на попробовать”. И секс в таком ключе кажется очень серьезным шагом, а спешка лишней. Антону нравится всё, что они попробуют, а в особенности — трение возбуждённых членов друг об друга. Антон, доселе считавший себя не инициативным в плане интима, теперь провоцирует Арса, даже соблазняет, теряя голову. Отношения с Арсением кажутся волнительными до острых колик в животе, однако Антон не понимает — то ли это результат его внезапной смены ориентации, то ли суть в чем-то намного более глубоком, личном и реальном.  Когда Арсений смеется и накручивает его кудряшки на палец, Антон думает, что, наверное, суть всё же в самом Арсении.  Секс с бывшей был галочкой в списке обязанностей — она красивая, податливая, но не то. А с Арсением он открыл для себя, что в действительности является провокатором, любит дарить ласки больше, чем принимать, а контраст язвительного и послушного Арса доводит его до стучащего сердца в пустом желудке. Вместе с тем постельные вопросы как-то не оказываются на вершине их отношений, а становятся, скорее, одной из веток. Упор в отношениях чувствуется в совместных вечерах, когда Антон работает за ноутбуком, мерно печатая правки (для них Паша облюбовал гифку с крольчихой из Зверополиса с ёмкой надписью “говно, переделывай”), а Арсений дочитывает книгу или заучивает слова; в завтраках, которые больше получаются у Арса, и ужинах, что чаще хитро покупает в кулинарии Антон. Особенно в любимых балконных креслах и сигаретах (одна на двоих — как привычка уже).  Это всё уже воспринимается Антоном как интим.  — Я готов, — вырывает из мыслей Арсений, остановив выбор на шортах, что аукаются в Антона где-то в районе солнечного сплетения.  — Пиздец, — резюмирует Антон, провожая взглядом задницу в этих шортах в коридор. — Жмяк, — тянет довольно, едва стискивая одну из половинок в ладони, пока Арс услужливо стоит попой кверху, пытаясь найти в пакете поводок. После разбора полётов и принятия их отношений, Антон целый месяц не мог отойти от шока, и для самоубеждения, что их отношения реальны, постоянно “жамкал” любые доступные части тела Арсения.  — Ты опять взялся за старое? — шутливо возмущается Арсений, выпрямившись.  — Арс, ты не старый, — хохочет Антон, опуская руку, только чтобы обхватить двумя вокруг талии. — Ты самый лучший! Антон часто ребячится, говорит первое, что взбредет в кудрявую голову, но остаётся искренним — настоящий влюбленный юноша. Арсений мурашится от этих чувств, что иногда кажутся осязаемыми, будто они блики солнца на стенах, они слепят.  — Идём, самый лучший, — смеется Арсений, щелкая замочком поводка на ошейнике. — Идём, Куки! Вне квартиры они играют соседей — не все такие понимающие, как Оксана или Паша, а потому вышагивают вдоль парка на безопасном расстоянии. Куки смешно семенит рядом, и Антон представляет, что это их собака, а ему можно без последствий взять Арсения за руку. Если первое совершенно реально, то второе вызывает опасения, но Антону ничего не мешает коснуться чужих пальцев втихаря. Арсений мгновенно реагирует — осторожно смотрит исподтишка, кончиками губ соглашается и сжимает в ответ фаланги. 

 __________________________________________________________________________________

Арсений не считает себя хорошим кулинаром, но, заучив два-три рецепта до совершенства (этого принципа он придерживается по жизни), может даже удивить — именно оладушками. Густое, белёсое (попались бледные желтки) тесто аккуратными кружочками растекается по сковороде, пышет румяными боками и ловко поднимается. Антон сидит за столом, подперев рукой голову, и наблюдает, растекаясь (словно оладушек) улыбкой. Рядом сопит Куки, улегшись на соседний стульчик, а Снежок пытается открыть клетку, что Антон уложил прямо на стол. Снежок протяжно чирикает, мажет клювом по тонким спицам клетки и смотрит грустными глазами. Антон знает, что пожалеет, но дёргает замком, выпуская бедного узника.  — Ты опять? — недовольно возмущается Арсений, разворачиваясь на довольное песнопение Снежка, что удобно устраивается на холодильнике.  — Ладно тебе, поймаем, — небрежно машет ладонью, — зато какой довольный! Арсений со смешком выдыхает — Антон настолько непосредственный в своих эмоциях, что чувствовать злость или раздражение к нему почти невозможно. Как можно, если Антон помогает ему рисовать плакаты, пусть и вытирает грязные руки о футболку? И сейчас, когда растягивает губы в улыбке, накладывая на тарелку стопку горячих оладушек, что сверкают маслянистыми шапками. Арсению больше ничего не нужно. Разве расторопность, поскольку от разглядывания Антона последняя партия оладушек на сковородке почернела от недостатка внимания.  — Да что же это такое, — ворчит Арсений, перекладывая горелые на отдельную тарелку.  — Сгорели? — тянет Антон за спиной. — Давай сюда!  — Ты чего, тут одна сторона сплошные угольки, — как же Арсений не любит “не идеальность” — даже в оладушных делах.  — Давай-давай, — упрямится Антон, вскакивая с места, чтобы выхватить тарелку с четырьмя подгоревшими. — В детстве праба-а тоже часто забывала, что у неё на плите, и они всегда получались чуть обгоревшими, — хмыкает с улыбкой Антон, усаживаясь обратно за стол. Снежок стартует из холодильника, приземляясь прямо в кудри, чем вызывает смех парней.  — Я их любил сильнее самых красивых, — неловко пожимает плечами Антон, возвращаясь к разговору, поливая оладушки купленным мёдом, — и люблю, потому что они готовятся с любовью, — добавляет тише и как-то смущенно, что заставляет Арсения в который раз сжаться от нахлынувших чувств. Они не говорят о любви, глупо берегут три слова для особого случая, но на самом деле Арсений слышит это каждый день в пожеланиях доброго утра, читает между строк переписки в телеграмме. Эти слова остаются следом чужих рук на собственной коже, горят поцелуями на плечах, они по букве в каждом взгляде, даже в таких мелочах как оладушки. Но эти мелочи только мягкий кокон, в середине что-то большее — стремление помочь, искреннее желание добра, что-то неосязаемое.   — Арс, я ждал подходящего момента, но почему-то понял именно сегодня, что таких моментов попросту не существует, — Антон внезапно серьезный, с вилкой в руках и попугаем в волосах. — То, что я чувствую к тебе, когда ты смеёшься или расстроен. Когда вижу тебя и хочу обнимать — я не знаю, — пожимает плечами и похож на мальчишку, — наверное, это и есть любовь.  Арсений сам не знает — для него слово “любовь” давно обесценилось холодным картоном открыток, мыльным привкусом дешёвых сериалов, блеклыми буквами на асфальте двора — всеми мелочами, которыми люди прикрываются.  Антон боится внезапной паузы, тушуется под пристальным взглядом и неловко мажет вилкой по тарелке, растирая мёд.  — Любовь — какое-то слишком простое объяснение, — тихо роняет Арсений.  — Красота в простоте, вроде как, — смеется Антон, вскинув голову — Арсений улыбается прищуриваясь.  — Если есть что-то большее, чем любовь, то именно это я чувствую. Антон бы мог подбежать, схватить и закружить в объятиях — любимый троп всех ромкомов, но попугай в волосах, габариты кухни и самого Арсения не позволяют. Кроме того, Антон уверен, что Арсений и без этого знает, насколько ценно слышать такие слова. Как тогда — весь мир сосредотачивается в семи квадратах кухни, залитой солнечным светом.

__________________________________________________________________________________

Поздним вечером, когда Снежок уже перекочевал в клетку ужинать, а Куки, вдоволь выспавшись, бегает по квартире за мячиком, который лениво бросает Антон, не отрываясь от экрана и Арсения рядом, раздаётся звонок. Антон на силу тянется за телефоном, что разрывается стандартной мелодией и горит именем Димы.  — Да, Дим, что такое? — Арсений ставит на паузу, чтобы услышать взволнованный голос в трубке.  — Катя рожает, — Антон в полной мере осознаёт степень волнения Димы и рывком поднимается с кровати.  — Я сейчас буду! — кричит Антон, будто Дима на другом конце стадиона. — Сбрось больницу, я сейчас! Антон скидывает вызов, бросая телефон на кровать, и пытается выпутаться из пижамных штанов, что как назло цепляются за широкие ступни.  — Антон, — окликает Арс, хватая за запястье, чтобы остановить мельтешащего парня. — Давай спокойно соберёмся и поедем.  — Ты тоже едешь? — глупо переспрашивает Антон, но Арсений снисходительно улыбается, поднимаясь следом.  — Конечно, — кивает и вытягивает из шкафа джинсы. — Кто-то же должен тебя успокоить, чтобы ты не разнёс больницу. Антон недовольно бурчит, но успокаивается. Они едут в такси по ночной Москве, оставив Куки на хозяйстве, надеясь на то, что вернутся в такую же квартиру. В салоне темно, свет фонарей короткими мгновениями слепит, а водитель всецело сосредоточен на дороге — Арсений осторожно касается широкой ладони Антона, что покоится рядом. Антон не отводит взгляд от окна — высотки укрыты огнями — и чуть сжимает пальцы. Арсений понимает волнение Антона — для него Дима, словно, старший брат, а Катя родной человек. В конце концов, он крёстный отец этого ребенка, хотя долго отнекивался от роли, когда несколько месяцев назад чета Позовых пришла к ним с новостями и Катиными пирогами. Ни Катя, ни Дима не задавали вопросов, не подстрекали и ничего не говорили, легким кивком приняли, что два парня вполне счастливо живут вместе. Арсению, может, и нет дела до чужого мнения, но для Антона это близкие люди, и удивительно тактичное отношение к личной жизни Антона стоит многого — так Дима и Катя стали и для него не последними людьми в большой Москве.  — Простите, что оторвал вас, — извиняется Дима, подпирая коридорную стену. — Я торчу тут уже второй час и, — пытается оправдаться, но Антон сжимает плечо и прислоняет к себе.  — Дурак ты, Поз, — фыркает Антон, а Арс поддерживает коротким смешком.  — Идите покурить, что ли, я побуду тут, — уверяет Арсений, и Антон уговаривает сомневающегося Диму. Арсений падает на жесткое кресло в коридоре, рассматривая белые стены, что прерываются информационными плакатами, что больше отталкивают, чем поощряют беременность.  — Ре-бе-нок, — по слогам шепчет в пустоту. Слово отдаёт какой-то странной горечью, скорее, несбыточностью, но не острой, а примитивно-тупой. Примитивной в контексте узколобого мира, что разделяет чувства на гендеры, заставляя любить пол, а не человека. Кризис принятия устоев Арсений пережил в относительно раннем возрасте, в своей комнате под тихую мелодию в наушниках и под гнетом страха, играя на сцене театра перед родителями. И отпустил вместе с рукопожатием отца, объятиями матери, оставил в комнате родной квартиры в Омске, а в Москву переехал уже другим, цепляясь за прошлое ниточками телефонных связей — несмотря ни на что, родители всегда рады его услышать. Арсений задумался — Антон принял изменения собственной жизни очень спокойно, без особых волнений, по крайней мере, он не показывал этого, и внезапное озарение пронеслось мурашками вдоль позвоночника.  Это эксперимент? Что-то новое, условно запретное, почти бунт или вызов обществу — за этим Антон всё ещё вместе с ним? Дима и Антон понемногу разрезают тишину коридора тихим разговором, усиливая голоса по мере приближения. Арсений старается дышать ровнее — собственное сердце предательски стучит, шепотом отдаваясь в висках — это случится снова, это окажется лишь экспериментом.  — Арс, всё хорошо? — голос Антона раздается слишком близко, он садится рядом, укладывая подбородок на плечо и шепчет прямо в ухо. — Ты какой-то бледный, — Антон тянет руку к сцепленным в замок ладоням, но Арсений одергивает руки, бросая взгляд на Димку, что смотрит на них.  — Я за кофе, — Дима чуть улыбается уголками, заглядывая в глаза Арсения, и разворачивается. Антон отстраняется, убирая руки в карманы, садится ровно в неудобном кресле, но голову не отворачивает.  — Поз знает, — сознается Антон, стоит Димке отойти в конец коридора к автоматам. — Я рассказал ещё в самом начале, просто попросил, чтобы тебя не трогали расспросами, — Арсений смотрит в ответ, замечая рассыпанные крошки сожаления на лице. — Прости, что не сказал, — Антон чуть хмурит брови, но трещит мягкой улыбкой, стоит Арсению положить ладонь на его запястье.  — Ничего, Димка хороший друг, — успокаивает он, но Антон видит, что какие-то слова остаются внутри. — Всё хорошо, — уверяет и тянется к щеке, мягко касаясь губами. Арсений прощает себе сомнения, прощает себе неуверенность — жизнь заставила его постоянно оглядываться назад, но сейчас, когда Антон сжимает его ладонь, а второй рукой прислоняет к себе ближе, оглядываться не хочется.  — Если у тебя есть страхи, то можешь поделиться, — Антон едва гладит кожу у кромки футболки — Арсений сыплет смехом в плечо, Антон подхватывает и щекочет дыханием шею.  — Боюсь, что ещё сильнее тебя любить не смогу — попросту лопну. Домой они возвращаются к рассвету — первые роды проходят утомительные восемь часов, но очень спокойно. Крохотный свёрток заставляет Димку всплакнуть, а уставшая Катя только улыбается, легко кивая ещё двум гостям. Антон держит в руках её — маленькую, пучеглазую девочку, что мельтешит в тесном коконе пелёнок — шутит, что похожа на гусеничку, которая обязательно станет самой красивой бабочкой, обещает стать самым крутым крёстным, и ей не придется ждать его двенадцать лет из Азкабана.   — До сих пор не верю, — тихо шепчет Антон, когда они уже лежат в кровати, а на часах далеко за четыре. — Ребенок.  — Мы все были такими же, — хмыкает Арсений, поглаживая Куки, что удобно устроился сбоку.  — Кажется, что ты уже родился таким.  — Каким?  — Ворчливым дедом, — смеется Антон, прижимаясь ближе.  — А ты так и не вырос, — шутливо цепляет Арсений, укладывая голову на плечо.  — Не вырос... — соглашается Антон, засыпая. Арсений ведет ладонью к левой груди, чтобы в ямке ладони стучало чужое сердце.

___________________________________________________________________________________

Когда Антон пел импровизированный мюзикл в честь совместных “безплановых” выходных, не думал, что все их выходные пройдут именно так. После бессонной ночи они просыпаются в районе обеда, и то причина — неустанный лай Куки и недовольные песнопения Снежка. Антон и сам недовольно скулит, стоит Арсению растолкать его, отгоняя сон, шаркает сначала в ванную, чтобы умыться, а потом на кухню, чтобы замереть.  — Фигасе, — тянет Антон, когда видит довольного попугая в ладошке, клюющего корм. — Совсем ручной, — хихикает и жалеет грустного Куки, хватая пёселя на руки. — Что-то мы плохие хозяева — смотри, какие у нас недолюбленные питомцы, — он качает Куки словно Савину вчера, а шпиц только довольно вылизывает подставленную щеку.  — Только умойся потом, очень прошу, — смеется Арс, возвращая птичку в клетку. — Позавтракаем… Хотя, скорее, пообедаем… Где-то, пока будем выгуливать? А то мне готовить лень, — Арсений сонно потягивается — даже пропускает йогу сегодня в усладу лишним минутам в кровати. Жаркий зной июля быстро сменяется проливным дождём, что застаёт их внутри небольшого кафе — единственного в их районе, куда пускают с животными. Домой они бегут быстро, огибая лужи, смеются, и Антон ужасно хочет схватить Арсения за руку. А вот мысль, что стоило взять Куки на руки (Антона каждый раз смешит это словосочетание), доходит уже на пороге квартиры, когда грязные собачьи лапки оставляют следы на паркете.  — Прогулка удалась, — смеётся Арс — мокрый с ног до зализанных назад влажных волос. — У тебя от влаги ещё больше вьются, — напоминает он, стягивая кроссовки, чтобы вбежать на кухню и схватить шпица, что грозится заляпать всю квартиру.  — Я насыплю Снежку и приду, — тянет Антон вслед Арсению, что уже прячется с Куки в ванной, и небрежно бросает кроссовки рядом.  Снежок приветливо клюет за палец и довольно чирикает на шуршание корма в коробке. Поменяв воду в миске, Антон стягивает влажную футболку, чуть поеживаясь от неприятных ощущений и идет на плеск воды — Арсений мокрый с ног до головы уже от неконтролируемого душевого шланга, что выбил из рук Куки.   — Подмочил тебе репутацию, — хихикает Антон, усаживаясь рядом, а Куки (весь в яблочной пене) тянется к бортику ванной, чтобы облизать нос.  — Ужас какой-то, — бурчит Арсений, отдавая шланг Антону, чтобы смыть пену. — Я мокры-ый, — фырчит словно кот, снимая футболку и штаны, пальцами ног стягивая носки.  — Ты чё остановился, — шутливо возмущается Антон, держа в руках несуразный комок мокрой шерсти, в очертаниях которого едва угадывается собака. — Снимай всё, — игриво предлагает, но Арсений снисходительно закатывает глаза, подхватывая Куки в большое полотенце.  — Это ты снимай — сейчас всё от воды сморщится, — язвит Арсений, активно вытирая пёселя.  — Ой-ой-ой, — причитает Антон, но джинсы послушно грузом падают вдоль ног — это не Арсеньевы джинсы-я-покажу-вам-свою-жопу-в-облипку.  — Ты задираешься или как? — Арсений опускает Куки на пол — умный шпиц чувствует, как накаляется обстановка в тесной ванной комнате, и благоразумно убегает прочь, шаркая когтистыми лапками по паркету.  Арсений хмыкает и смотрит с усмешкой. Его спина ровная, испещрена многоточием родинок, увенчанная четкими мускулами. Изящная шея, что слегка краснеет утренними поцелуями, снисходительно наклонена к плечу, а узловатые пальцы мягко укладываются на острые тазовые косточки.  Раз — смотрит исподлобья, дерзко и вызывающе. Два — оскорбляюще вскидывает подбородок. Три — Антон стирает усмешку иссушающим поцелуем. Антону тяжело держать лицо перед таким Арсением — влекущим, тягуче-мягким, что похож на расплавленный на солнце асфальт, и липнет так, что не отодрать. Жесткий край стиральной машинки больно упирается в бёдра, но широкие ладони Антона держат крепко, без возможности уйти.   — Арс, — выдыхает Антон прямо в губы, — я хочу тебя, — смотрит прямо в глаза. — Если ты готов, то мы можем зайти дальше, — он ждёт ответа в поцелуях шеи, дожидается, зацеловывая кожу за ухом.  — Хорошо, — раскатывает хриплую “р” на языке Арсений, укладывает руку на поясницу Антона, чтобы вжаться пахом. Антон сдавленно мычит, стоит вставшим членам соприкоснуться, пусть и через тонкую преграду белья. Руки с боков соскальзывают на стиралку, расползаются от потных ладошек, но Антон удерживается, жмется теснее, создавая мнимые фрикции. Шея Арсения — красная тряпка, Антону кажется, что он догоняет эфемерное удовольствие, бежит за ним, прижимаясь еще крепче — Арс уже двумя руками обхватывает его талию, раздвигает ноги, держась буквально на весу.  — Идём в спальню, Антон, — едва просит Арсений, пока всё не зашло слишком далеко. Антон не отвечает, сминает губы в хаотичном поцелуе, пытаясь на ощупь найти чужую руку — находит и тянет за собой на слабых ногах. Арсений видит перед глазами только широкую спину — Антон будто разрастается вмиг в плечах, острые лопатки грозятся раскрыться полностью, словно крылья на спине мифического существа.  Антон наваливается всем своим немалым весом, вдавливая Арса в кровать. Когда тонкие, жилистые мышцы напрягаются, выступая рельефом, когда Антон целует, кусая губы, и толкает язык до самых гланд — Арсений уверен, что такому Антону он готов отдаться полностью и без оглядки. Арсений мерзнет в любых погодных условиях — Антон часто шутит про лягушачьи лапки, когда сминает холодные ступни. Но сейчас Арсений чувствует себя под печкой, Антон горячий, потеет быстро, а соль с кожи приятно щиплет язык — Арсений широко лижет от ключиц к подбородку. Мускусный, раздражающий рецепторы запах и острое, почти на грани, беспокойство скручивает в узел, когда Антон целует его так, а возбуждение пробивает все барьеры. Арсений стонет громче, когда Антон подаётся вперёд, зажимая оба члена в тесноте близости.   — Арс, я... — начинает Антон, поднимаясь на руках над ним, но в уши бьет визгливый дверной звонок. Такое только в фильмах, но звонок настойчив, а вместе с ним трель телефона разрывает квартиру — даже Куки присоединяется лаем.  — Похуй, — фыркает Антон, намереваясь снова зацеловать, но Арс упирается ладонью прямо в его лоб.  — Это, наверное, Паша, — пытается склеить слова в связные предложения. — Быстро отдай ему эту птицу и назад, — к концу предложения Арсений переходит на низкие тона, грозя всеми карами на кудрявую голову. Антон расплескивается похабными словечками, вскакивает с кровати, последней извилиной догадываясь о хоть каких-то штанах — крепкий стояк не прикрыть даже самыми широкими пижамными штанами (красными как маковый цвет). Снежок миролюбиво покачивается на жердочке, наклоняя голубенькую голову в немом вопросе — а не придурок ли ты, Антоша? За дверью действительно оказывается Паша, что даже не вздрагивает от резко распахнувшейся двери.  — Не помешал? — ехидно тянет, подцепив зорким глазом взлохмаченные волосы (впрочем, они такие всегда), распухшие губы ( — Шастунец, какая пчёлка покусала?), красные от касаний, жара и поцелуев плечи и торс ( — Ты сквозь тернии продирался, к звёздам?), а главное — многозначительный стояк ( — Шастунец, чё за ветер в алых парусах?).  — Паша, просто забери эту птицу, а все шуточки я выслушаю завтра, — цедит сквозь сцепленные зубы слова, пытаясь поставить мнимый фильтр, чтобы не покрыть матом начальника. Паша откровенно хохочет, принимая в руки клетку, Антон вслед едва не выбрасывает пакет с прибаутками попугая (посмеялся бы Арсений). Хлопает дверью и уже на низком старте в спальню, но на глаза Антону попадается Куки (почти сухой), что довольно катает мячик по паркету.  — Блять, Оксана, — стонет не от желания, а разочарования. — Где этот телефон? Антон находит мобильник на кухонном столе, морщится от неприятных ощущений в штанах и судорожно ищет переписку с Оксаной. Пальцы путаются, но автоматический ввод помогает — кривое “заходи после 12” довольно улетает к Оксане, и Антон надеется, что никакие звонки их больше не потревожат. Антон бы рад запрыгнуть на Арса как в добротных порнухах — благо вопросы “кто кого” решены заранее, и Антон до щекочущего чувства внутри тронут неоспоримой заботой: так как опыт эгегейского (это слово до ужаса бесит Арсения) секса есть только у Арса, да и в принимающей позиции, он готов быть снизу в их первый раз.  — Если захочешь, потом можем попробовать наоборот, для меня это не принципиально, — пожимает плечами Арс, легко улыбаясь. — Секс — это удовольствие, а не обязанность, так что не грузись этим, — шепчет и целует. Антону эти слова горят в подкорке. Он выдыхает — раз и два, глубоко, чтобы сердце не отдавало в ушах, стягивает штаны прямо на кухне, смотрит на трусы — мысленно плюется и тянет их вниз тоже. И если крохотные жучки сомнения и остались внутри, и грызут его жалкую душонку, то вид Арсения сметает всё одной волной. Арсений лежит на спине, разведя свои лягушачьи ноги в стороны широко. Узловатые пальцы блестят прозрачной смазкой, попеременно исчезая в промежности, а вторая рука мерно надрачивает член. Антон чудом не путается в ногах, замирает на пороге и шипит что-то очень некультурное. Арсений едва поднимает тяжелую голову, не переставая трахать себя пальцами и бесстыдно постанывать, видит, как скользит по телу тяжелый взгляд, и невольно дыхание спирается от удара плети острого чувства смущения. Антон смотрит слишком, и больше прилагательных не нужно.  — Антон, — в имени остаются одни гласные, — я готов, — Арсений роняет голову обратно на кровать, смотрит в потолок и с тихим стоном вынимает пальцы.  — Я хочу попробовать, — Арс даже не узнает голоса — такие низкие тона для Антона редкость, но он лишь кивает и тянется к рукам, что одним касанием поглаживают бедра.  Антон находит тюбик смазки, небрежно давит на пальцы, и густые капли падают на одеяло. Смазка в руках прохладная, но приятная, без очевидного запаха и красиво переливается в руках. Антон на пробу мажет между половинок, и Арсений делает ему подарок — подхватывает ноги под коленями и тянет на себя, складываясь в одно красивое слово “пиздец”. Антон бросает взгляд на лицо Арсения и отводит сразу же — такого блядства на его памяти не было никогда. Он массирует пальцем вокруг промежности, легко надавливает и со вдохом — его и Арса одновременно — палец входит на одну фалангу.   — Введи два и поверни ладонью вверх, только не резко, — просит Арсений, упираясь пяткой в плечо Антона. Антон слушается, повторяет манипуляции и входит чуть глубже, восхищаясь тем, насколько чужое тело ведомо под его руками. Антон пытается уловить в несвязной цепочке вдохов некий такт и входит пальцами с напором, улавливая нужный угол и направление. Арсений нетерпеливо покачивает тазом, подстраиваясь под длинные пальцы, сжимает свой член у основания, чтобы не кончить от одной растяжки, но Антон останавливается, мягко выскальзывает. Арсений не говорит ничего, прислушиваясь к шороху упаковки презервативов, что услужливо положил рядом заранее.   — Я тебе доверяю, — зачем-то вырывается из уст, но не успевает заполонить мысли — Антон целует его мягко, без излишка страсти и входит так же — осторожно, заботливо укладывая ладонь на гладкое бедро. Антон не отвечает даже, когда разрывает поцелуй, едва смотрит, пытаясь не закрыть глаза от избытка чувств. Ведет поцелуями вдоль шеи, груди, лижет соски и даже кусает за предплечья. Антон двигается размеренно, хотя сам медлить не любит, а Арсений неустанно намекает ускориться, обхватив ногами таз. Антон слушается, увеличивая амплитуду толчков, заводится будто с нуля, улавливая тонкий мускус бледной кожи, и с удовольствием поднимает корпус, чтобы смотреть со своей высоты. Арсений горит под ним, надрачивает изнывающий член, а от острых пяток точно останутся следы на пояснице.  То, что происходит, кажется чем-то превосходящим все ожидания. Вязко, мокро, в дурмане и пьяное, где-то на кончиках пальцев, что чудом находят друг друга среди взрыва — а касание подушечками будто эпицентр хаоса. Антон кончает с глухим рыком, в два касания помогает кончить Арсу, кое-как стягивает презерватив и падает рядом на живот, чтобы видеть ровный контур красивого профиля. Арсений смотрит прямо в потолок — ничуть не белый, а в цветных пятнах, что даже с закрытыми глазами не исчезают.  Для слов нет сил, но Антон и не знает, что сказать, вместо этого ведёт рукой по влажному одеялу в сторону, чтобы ладонь в ладонь — сцепить руки в замок. Арсений улыбается с закрытыми глазами, его грудь чуть сотрясается в немом смехе. Антон улыбается следом, смеется тоже, но совсем тихо и сжимает ладонь крепче. Куки на кухне катает мячик, шаркая коготками по паркету, и ждёт свою хозяйку — Оксана всё понимает и будет после двенадцати.