***
До нового адреса, который учитель Ёшигава дал мне, можно было добраться за две остановки. Меня это насторожило, поэтому я не возлагала на него слишком больших надежд. Тяжело поверить, что твои биологические родители всё это время были так близко и вы даже могли пересекаться. Внутри всё переворачивалось, когда я думала об этом. Вдруг мы и правда уже проходили мимо друг друга, но не как семья, а как незнакомцы. В любом случае, вряд ли они бы узнали меня, а я их. Понятия не имею, как они выглядят, но всегда верила, что пойму, когда увижу. Возможно, это было наивно с моей стороны, но для меня родственные узы это нечто большее, чем обычное словосочетание. Это связь, которую невозможно разорвать, будь вы хоть на разных концах света. И хоть я оказалась в детском доме по их воле, эти люди по-прежнему остаются моими настоящими родителями, ведь я жила у них до пяти лет. Кто знает, что сподвигнуло их отказаться от меня. Это могло быть вынужденной мерой, а я человек понимающий. Как бы там ни было, я всё узнаю, когда встречусь с ними. Что не похоже на меня, так это сколько я настраивалась на поездку. Прошёл почти месяц с тех пор, как учитель Ёшигава дал мне этот адрес. Всё это время листочек покоился на дне ящика рабочего стола. Не было ни дня, чтобы я не думала о нем. Пару раз даже выходила из дома с четкой целью доехать до пункта назначения, но стоило мне выйти за ворота нашего дворика, как мной овладевал ступор. Каждый раз я возвращалась обратно и запиралась в комнате. Просто я нутром чувствовала, что на этот раз мне должно повезти. Ряд неудач — это не про меня. Судьба меня любит, уж в этом я уверена! Проехав на автобусе до нужной остановки я воспользовалась навигатором, чтобы прийти в указанное на листке место. Я боялась ошибиться и утратить важные минуты, поэтому перепроверяла всё по несколько раз, а только потом шла по выстроенному помощником маршруту. Кажется, это зовётся паранойей. Блуждая незнакомыми улицами я поняла, что не была здесь ранее. Зачастую я либо не доезжала до этого района, либо ехала дальше. Мне здесь нечего было делать: ни торгового центра, ни магазинов, кроме продуктового, ни хорошего парка. Скучный жилой комплекс, застроенный высотками. Нужный дом я отыскала довольно быстро, а вот теперь предстояло самое главное и, пожалуй, сложное — зайти туда и разобраться с размещением квартир. Не на всех дверях есть номера, но я надеялась, что удача следует за мной по пятам. Если верить сведениям с листочка, мне нужно подняться на десятый этаж и позвонить в пятьдесят третью квартиру. Это оказалось проще, чем я полагала. Дверь была расположена чуть поодаль от лифта и заветные цифры сразу бросились мне в глаза. У меня даже сперло дыхание. Я подошла к двери, как дурочка сверяя цифры на ней с записями на листке. Ошибки быть не может, я же не настолько глупая, чтобы перепутать номер. Мой дрожащий палец потянулся к звонку, и, о чудо, нажал на него с первого раза. Я думала, что буду мяться у входа минимум минут десять и так и не решусь, но я делала явные успехи. Слишком долго ждала этого момента, чтобы отступать и так глупо бояться. Прогонят — значит прогонят, а если впустят, то обсудим все эти годы жизни друг без друга. Думаю, им будет, что мне рассказать, как и мне. Никто не спросил «кто там?», не посмотрел в глазок — сразу провернул дверной замок, отворяя неизвестному. Внутри всё сжалось и я до боли сжимаю кулаки, борясь с резко появившимися желанием убежать. Сколько бы я себя не готовила к этому дню, когда всё происходит так быстро и стоит на твоём пороге — это крайне волнительно. И страшно от неизвестности. Что они сделают, когда увидят меня? Узнают или спросят: «чем можем вам помочь?». Я не знала, чего боялась больше — быть прогнанной или не опознанной. Дверь полностью отворяется и на меня смотрит мужчина в возрасте, с плешивыми тёмными волосами и круглыми очками. Он явно не ожидал увидеть никого знакомого, но стоило нам посмотреть друг на друга, как на лицах проступила необъяснимая эмоция. Мы вглядывались в лица друг друга, были близки к разгадке, но не могли за неё уцепиться. Я вижу, как мужчина «незаметно» щурится, пытаясь узнать во мне знакомые черты лица, а я смотрю на него и понимаю — у нас есть что-то общее. Если присмотреться, то цвет его глаз полностью отражает мои, даже взгляд похож. Только я не щурюсь, спасибо стопроцентному зрению. Я с замиранием сердца жду, когда он скажет что-нибудь, узнает меня, и это происходит, когда его брови ползут к потолку, и единственной опорой для ватных ног становится ручка двери. — Господи... Маюми?.. — во мне всё переворачивается и сдерживать эмоции становится в сотню раз труднее. Мне удалось лишь сдавлено кивнуть. Не бросаться же ему на шею, полученная реакция весьма неоднозначна. Поразительно, что мы кровные родственники, но не знаем друг о друге абсолютно ничего. Ошибка невозможна, передо мной биологический отец. Он знает моё имя, которое было криво написано на бумажке дрожащими руками и подкинуто вместе со мной в детский дом. Воспитатели говорили, что она была в кармане моей розовой кофточки, а сами родители показались лишь на долю секунды, чтобы заполнить нужные бумаги и после бесследно исчезнуть. — Ты так... — он попытался подобрать слова, оглядывая меня с ног до головы. Ему не хватало дыхания даже для таких коротких слов. — Выросла. На его лице появилось что-то подобии улыбки и я почувствовала гордость за естественный процесс взросления. Мне хотелось что-то ответить, или, возможно, даже пошутить (разряжать обстановку у меня всегда получалось отлично), но мне помешали. — С кем ты разговариваешь, Ясухиро? — я слышу чуть хриплый женский голос в глубине коридора и сердце замирает во второй раз. Мама. Это ведь она, правда? Неужто это и правда происходит со мной. Я нашла своих биологических родителей, причём сразу двоих. Спасибо, удача, я знала, что ты меня не оставишь. С меня должок. С отцом всё идёт весьма гладко, можно сказать, что он даже рад моему визиту, а что насчёт матери? Она тоже растрогается и будет говорить, какой красавицей я выросла, или настолько обрадуется, что потеряет дар речи? Мне хотелось топать ногой от нетерпения, но я покорно ждала на своём месте, пока женщина, которая подарила мне жизнь, дойдёт до нас. Честно говоря, при виде неё мне стало немного не по себе — выглядела она нездоровой. Мешки под глазами, мятая одежда, которую как будто носит неделями напролёт, бледная кожа и спутавшиеся кудрявые волосы. Вид у неё был несчастный и при виде меня лучше не стал. На её лице тоже появилось удивление, как у Ясухиро, но эмоции отличались. Здесь было что-то не то. Эта женщина словно увидела призрака — таращилась сквозь меня и, кажется, только сильнее побледнела. — Дьявол... — вымолвила она, и мне оставалось только надеяться, что это такое ругательство, вызванное моим неожиданным визитом, а не приписанный мне ярлык. Не такое я в первую очередь хотела услышать от своей биологической матери. — Здравствуйте, — скромно здороваюсь я, стеснительно улыбаясь. Если с Ясухиро я уже чувствовала себя комфортно, то между мной и этой женщиной повисла тягучая неловкость. Она игнорирует меня и обращается к своему мужу. — Ясухиро, что это? В сердце что-то кольнуло. «Это»? Она назвала меня местоимением, вместо того, чтобы произнести моё имя? Во мне на всю громкость трезвонила сирена, что твердила как можно быстрее уматывать отсюда, потому что что-то здесь не чисто. Но я стояла на месте, даже не думая двигаться. — Ая, это Маюми, наша... — Я поняла, кто это, что она здесь делает? — не отрывая от меня глаз, в которых читалось отвращение, как будто вместо меня она видела большущего таракана, женщина пятится назад. Её рука ложится на угол комода, помогая удержать равновесие. — Она пришла нас навестить, — тихо, точно с душевнобольной отвечает Ясухиро. Меня душило напряжение, заполнившее всё вокруг, но я упрямо игнорировала давление в висках и продолжала стоять. Нужно было бежать сразу же, как эта Ая появилась на горизонте. Зря я не прислушалась к внутреннему голосу. — Убирайся, — говорит Ая, а когда до меня не дошло с первого раза, хватает первое, что попалось под руку — это была расчёска — и швыряет в меня. Она пролетела в миллиметре от моего лица и ударилась о стену у меня за спиной — настолько сильным был бросок. Я испуганно кручусь на месте, пытаясь в полной мере осознать происходящее, а женщина продолжает кидать всё, что видит, при этом поговаривая: — Убирайся! Пошла вон! — Ая, прошу тебя! — Ясухиро был испуган не меньше меня и беспомощно тянул к жене руки, но не мог подойти ближе из-за летающих предметов. Эта Ая так размахивала руками, сметая всё вокруг, что получить можно было просто стоя рядом. Она хватает очередной предмет, по-моему какую-то маленькую, но твёрдую статуэтку, идёт мне навстречу, чтобы стать ближе и наконец попасть в меня, но Ясухиро удаётся подгадать момент, чтобы преградить ей путь и не дать ступить ни шагу дальше. Меня охватил такой ужас, что тело парализовало. Что, мать твою, здесь происходит? — Почему она здесь?! Почему она всё ещё здесь?! Тебя не должно тут быть! Не должно! — Ая кричала так, что все соседи наверняка скоро выйдут из своих квартир и закатят громкий скандал. Не громче её голоса, конечно, но приятного тоже мало. Ещё и меня сделают, как главную виноватую, и прогонять будет уже не только Ая, но и все недовольные шумом. Я пячусь назад, наконец осознавая всю опасность ситуации, но не успеваю увернуться и ловлю, хоть и небольшую, но тем не менее тяжёлую статуэтку лицом, а если точнее — бровью. Её острый краешек врезается в кожу над ней и рассекает до крови. Я теряю ориентир, хватаясь за ушиб рукой. Мозг перестал работать и мне стало страшно, что она могла задеть глаз. Пару капель уже попало внутрь, вдруг я и вовсе ослепну? Боже, зачем я сюда пришла? — Уходи! — теперь уже кричит мне Ясухиро, и я ошарашено смотрю на него, ничего не понимая. Он же был рад меня видеть, так почему тоже прогоняет? — Иди, ну же! — из последних сил сдерживая свою психически неустойчивую жену, повторяет он громче, теперь уже приказным тоном. Для меня это срабатывает как сигнал и я, сломя голову, бегу к лестнице. Стоило сделать это намного раньше, когда я ещё не пострадала. Я выпадаю из дверей дома и бегу в сторону остановки без передышки. В ушах стоит звон и каждое слово этих людей плотно налипло на стенки сознания. Перед глазами перекошенное лицо Аи и вздутая венка на лбу Ясухиро. Я не плачу, не кричу, не зову на помощь — просто прикладываю руку к кровоточащему лбу и бегу как можно быстрее, подальше отсюда. Я не заметила, как забежала в нужный автобус, как люди взволнованно косились на меня и как я прибыла на свою станцию. Больше мне некуда было торопиться. Я шагала по уже знакомым улицам и держала в руке помятый листочек с адресом, который ненароком испачкала в паре капель крови, отпечатавшихся на подушечках пальцев. По дороге мне попадался не один мусорник, но я продолжала идти, игнорируя их. Его наличие — болезненное напоминание о том, что моя встреча с биологическими родителями обернулась полным крахам. Болезненное сразу же после рассеченной брови, жгучая боль которой не утихала. Не знаю, что сподвигнуло меня поднять голову. Мне показалось, я увидела кого-то любимо знакомого, что шёл мне навстречу, и оказалась права. Баджи возвращался с собрания Тосвы, я поняла это по его чёрной униформе. Он смотрел себе под ноги, а потому не замечал меня, но когда мы встретились взглядами, встрепенулся. Первое время вглядывался в мой силуэт, прямо как Ясухиро в первые секунды нашей встречи. — Маюми?.. — Баджи подался вперёд, заметив неутешительные изменения в моём внешнем виде. Почему-то при виде кого-то столь родного я не сдержала эмоций, которые всё это время осадком лежали где-то на дне, пока я добралась домой. Меня охватила необузданная печаль, и сдерживать её больше не было сил. Я дала волю слезам и кинулась Баджи навстречу, а он — ко мне. Бросилась ему на шею, утыкаясь мокрыми глазами в плечо, и заплакала навзрыд. Вся та горечь и разочарование выходили вместе со слезами. Сначала Кейске оторопел, но потом без лишних вопросов обнял меня в ответ. Шептал что-то успокаивающее на ухо и гладил по спине и волосам. Как же я его люблю. Он ничего не знает, но уже готов поддержать, что бы там не было. В его руках я чувствовала себя куда лучше, чем в одиночку, в этом сером мире. Я чувствовала себя в полной безопасности. Жизнь с самого детства играла для меня яркими красками, несмотря на всю грязь, заполонившую этот свет. Я находила хорошее даже в самых незначительных вещах, и это помогало мне двигаться вперёд, не терять оптимизм. Тогда почему моё жизненное кредо дало трещину? Почему сейчас я вижу весь мир чёрно-белым, почему не радуюсь прохладному дуновению ветра и пожухлой траве, символизирующую уютную осень? Я стала замечать недовольные, измученные лица прохожих, чего не делала раньше. Оказывается, большая часть социума выглядит такой несчастной, и сейчас я идеально вписываюсь в эту среду. Красивые цвета играли только если рядом был Баджи. Под его ногами асфальт не казался уныло серым, а листья на деревьях выглядели насыщеннее. Он — единственное, что не даёт утратить оптимистичный настрой с концами. Мне не выжить, если когда-то и Баджи уйдёт от меня.***
Самое мерзкое чувство, которое я испытывала крайне редко из-за особенности своего характера, — это просыпаться по утру после тяжелого дня. Ночью я обрела умиротворение, но с восходом солнца вся желчь возвращалась. На языке застоялся неприятный кислый привкус, служивший неким напоминанием, а веки наползали на опухшие после слёз глаза. Я любила выпить чашечку кофе, дающую заряд бодрости на целый день, но кусок в горло не лез. Я ковырялась в тарелке с любимыми блинчиками, но к еде не притрагивалась. Мама с папой с беспокойством переглядывались, пока мы завтракали — в таком состоянии увидеть меня практически невозможно. Обычно я всегда шучу или рассказываю глупые анекдоты, поднимая им настроение перед тяжёлым рабочим днём. Но не сегодня. Сегодня я вообще не такая, какой меня привыкли видеть. Насиловать и дальше мамину вкусную стряпню я находила неуважительным, а потому нашла самое типичное объяснение: «Я не голодная». Попрощавшись с семьей взяла свой рюкзак и вышла на улицу. Осеннее солнце радует своей теплотой, но я не чувствую от этого удовольствия, как бывает обычно. Я не несусь в школу, чтобы увидеть своих дорогих друзей, не вспоминаю пройденный материал, чтобы на отлично ответить учителям по поводу домашнего задания. Просто следую по изученному за несколько лет маршруту. Несвойственное мне поведение заметил каждый, если не все до последнего. Пока друзья шутили и смеялись над локальными шутками, я втыкала в одну точку, не участвуя в разговоре и прогоняя в голове самые неприятные мысли на повторе. Делала это как будто специально, чтобы пережить этот кошмар заново. Осознанно топила себя и не пыталась это остановить. Я бессовестно переступала через все свои принципы, и мне даже не жаль: грустно — улыбайся и слушай ободряющую музыку; не можешь отпустить навязчивые мысли — займи себя любимым делом, пообщайся с друзьями; будь примером для окружающих и не нагнетай, как бы тяжело тебе не было. Правда в том, что никто не хочет видеть возле себя грозовую тучу, которая своим состоянием портит настроение другим. А я стала этой тучей, доставляя знакомым дискомфорт. Время на уроках зачастую пролетало незаметно быстро, но сейчас оно тянулось как черепаха, пытая меня мучительным ожиданием. И это только первый урок. Почему-то в такой трудный момент мне вспомнился учитель Ёшигава. Он наверняка ждёт от меня новостей, а учитывая всё то, что он для меня сделал, оставить его в неведении будет наглым кощунством. Я не стану разбрасываться подробностями, просто скупо поблагодарю и попрошу больше не искать новых адресов. Ему не обязательно знать абсолютно всё. Я нашла его в нашем пустующем классе после уроков. Окно было открыто и легкий ветерок колыхал белые шторы. Учитель Ёшигава стоит ко мне спиной и смотрит на заходящее солнце, что пока висело на горизонте. Оно отбрасывало тень на его белую рубашку и чёрные брюки. Выглядело как картина, нарисованная профессиональным художником. И натурист отлично вписывался в обстановку. Фон был подобран удачно. Учитель, словно почувствовав моё присутствие у себя за спиной, оборачивается и, завидев меня, дружелюбно улыбается. — Здравствуй, Маюми. Ещё не ушла? И снова он зовёт меня по имени. В другие дни я бы обязательно задумалась над этим, как бывало обычно, но на данный момент настроение такое паршивое, что невозможно думать ни о чем другом, кроме как о биологических родителях. Этих уродов и родителями-то язык назвать не поворачивается. Словно набираешь кружку лавы в рот, пытаясь издать малейший звук, похожий на связную речь. — Да, хотела поблагодарить вас за помощь с поиском адресов. — Неужели поиски наконец увенчались успехом? — явно заинтересованный результатом, учитель Ёшигава полностью разворачивается ко мне, весь такой воодушевлённый. Ещё не знает, что всё обернулось настоящей катастрофой. Мне предстоит повторно ворошить свежими воспоминаниями, и я не рассчитывала на то, что от этого по-прежнему слишком больно. Сначала просто колит глаза, как это обычно бывает, но моя выдержка знатно исхудала за последние часы, поэтому слёзы без остановки начинают катиться по щекам. Я прислоняю ладони к лицу, стараясь заглушить рыдания. Расплакаться прямо перед учителем, какой стыд. — Извините... — сквозь всхлипы бормочу я, вытирая мокрые щёки, но всё тщетно, ведь через секунду они снова намокают, уже с новой силой. Ошарашенный учитель Ёшигава спешит ко мне и нежно прижимает к себе, положив одну руку на мою голову. По-отцовски гладит по волосам, не проронив ни слова. Понимал, что они сейчас излишни. Я уткнулась в его белую рубашку и больше не сдерживалась. Его действие развязало все узлы и окончательно распустило меня. Теперь остановиться будет трудно, если вообще возможно. Он продолжает обнимать меня одной рукой, а второй закрывает дверь, видимо, чтобы другие не узрели момент моей слабости. Мне будет стыдно, очень стыдно, когда я успокоюсь, но сейчас больше всего хочется выпустить всё дерьмо наружу. Я благодарна ему за поддержку и понимание. Порой этого очень не хватает. Баджи писал мне сегодня утром и спрашивал о моём самочувствии, но меня хватило лишь на короткий ответ: «Я буду в порядке». Даже подмигивающий смайлик добавила. Не так страшно разочаровать окружающих, как его. Он ведь думает, что я весельчак, которого невозможно расстроить. Пускай и дальше видит меня в этом образе, а иначе не выдержит давления и сбежит. Возможно, биологические «родители» бросили меня по той же причине. Я им слишком докучала. Учитель Ёшигава зачем-то напирает и мне приходится чуть отступить назад, но этого достаточно, чтобы оказаться зажатой между ним и дверью. Я чувствую её прохладу через ткань тонкой рубашки. Решив, что я достаточно наплакалась, отстраняюсь от учителя и тру мокрые глаза. Хочется сказать ему спасибо за столь добродушный жест, но мой рот затыкают поцелуем. Я настолько ошарашена, что до меня не сразу доходит. А тем временем скромный поцелуй становится мокрым и всё более настойчивым. Глаза учителя Ёшигави закрыты, а мои готовы выпасть из своих орбит. Теперь он вытаскивает заправленную в юбку школьную рубашку и пробирается под неё своими холодными пальцами. По моему телу мечутся мурашки, но далеко не от удовольствия. Зато он расценил это по-своему и пробрался выше, скользнув ладонью по позвоночнику и коснувшись груди. Это был красный свет. Я приложила все усилия, чтобы оттолкнуть его, но получилось не с первого раза, поэтому он успел насладиться интимными прикосновениями. Стоит ему отлипнуть, как я дергаю дверь, чуть не вывихнув руку, и вываливаюсь в коридор. На ходу чуть не теряю туфлю и бегу, бегу как можно дальше. Сейчас коридор кажется мне бесконечным, словно я Алиса в стране Чудес и он не закончится, сколько не пытайся. Меня охватывает ужас, как будто я всё ещё нахожусь в той комнате и бросает в жар, как будто продолжаю чувствовать его мерзкие руки на своей коже. В школе пусто и тихо, все давно разошлись по домам. Одна я с тяжёлым дыханием на пару несусь сломя голову. Пробегая мимо туалета мелькает мысль забежать и спрятаться там, но я хочу как можно скорее выбраться из этой змеиной ямы. Нигде в этом злополучном здании, ни в одном уголке я не буду чувствовать себя в безопасности. И Баджи рядом нет, чтобы укрыть меня от всех бед. Он далеко, проводит время с ребятами из группировки, и даже не подозревает, что я переживаю. Я бежала всю дорогу домой, интенсивно вытирая губы тыльной стороной руки, что только усилило покраснение. Слёзы не лились. Я приберегла их для момента, когда доберусь домой и закроюсь в комнате, где меня никто не достанет. На меня таращатся и оглядываются прохожие, но для меня их не существует. Я не хочу их видеть, не хочу слышать, не хочу чувствовать. Хочется исчезнуть, чтобы не испытывать этот позор. В наших окнах горит свет. Мама наверняка готовит ужин, а папа работает у себя в кабинете или смотрит телевизор в гостиной. Сейчас я залечу в дом и они обязательно выйдут меня встречать с привычным вопросом: «Как прошёл твой день?». Прошёл, и слава богу. Дверь всегда оставалась открытой, когда родители ждали меня со школы, и в кое-то веке это сыграло мне на руку. Я громко распахнула её и так же шумно захлопнула, попутно сбросила с ног обувь и побежала на второй этаж, ни на что не отвлекаясь. — Маюми, ты чего носишься?! — выглядывает удивлённая мама из кухни. Я так быстро пробегаю мимо, что чуть не сбиваю её с ног. — Прости, срочно нужно закончить проект по истории! — стараясь воссоздать свой обычный голос, когда не хочется рыдать взахлёб, отвечаю маме, взбегая по лестнице наверх. Миную свою комнату и забегаю в ванную, запираясь изнутри. Ноги перестают держать и я сползаю по двери на кафель, прикрыв рот ладонью. Я физически чувствую грязные отпечатки на своём теле и губах, которые не удаётся смыть. Не удалось избавиться от омерзительного чувства даже после часа водных процедур. Я простояла под ледяными струями воды как столб, но эффекту ноль.