П-пожалуйста, мой фюрер!..

Мужчина не медля начал раздеваться. Впопыхах снял свой пиджак и рубашку, чудом не порвав пуговицы, кинул их на кровать, а потом принялся снимать и штаны. Ему было абсолютно плевать на то, как глупо он выглядит в этот момент, прыгая на одном месте, пытаясь таким образом снять с себя штаны, и как его живот нелепо колышется от его движений — сейчас в его голове вертелась одна мысль: успеть раздеться до прихода Адольфа. — Так-так. Кажется, кто-то у нас бегает, как улитка, — раздался насмешливый, ядовитый голос Гитлера, явившегося в спальню и лицезревшего следующую картину — Муссолини стоит посреди комнаты в одних трусах, с наполовину снятыми штанами, и смотрит на любовника испуганными, но в то же время выражающими какой-то странный голод глазами. Сердце того словно на миг остановилось, когда он понял, что немец держит в руке. Плеть и наручники, черт бы их побрал. Черная БДСМ-плеть внушительного размера и металлические и тусклые, но крепкие наручники с еле заметной надписью «Мюнхен», означающей город их производства. Сам фюрер был одет в свою черную рабочую форму со свастикой, делающую его, по мнению Муссолини, еще более желанным, горячим и сексуальным. На голове красовалась черная фуражка с козырьком, из-под которой глядели два хитрых, злых, кровожадных глаза. Фюрер неспроста так оделся, он желал показать своему любовнику, насколько же он жалок по сравнению с ним, как далеко ему со своей неуклюжестью до его грациозности. Он знал, как того это заводит. Адская смесь страха и возбуждения окатила Бенито, едва он лицезрел две секс-игрушки в худой и изящной бледной руке Адольфа. По вискам уже начал течь пот, а ноги вновь стали подкашиваться. В голове вспыхнули непристойные картины, но итальянец старался отогнать их от себя, стараясь сосредоточиться на настоящем, на том, что происходит именно сейчас. Рука Бенито потянулась к его трусам, но Гитлер, увидев это, остановил его: — Найн, найн. Трусы пока не снимать. Когда скажу — тогда и снимешь, — он ехидно улыбнулся, закрывая за собой дверь, но не запирая ее — он никогда это не делал во время наказаний, чтобы подчеркнуть то, что даже с открытой дверью ничто не поможет Муссолини избавиться от наказания, что он будет беспомощен, даже если начнет звать на помощь. — П-понял… — подал голос тот, чувствуя сильный дискомфорт от своего же нижнего белья — то очень сильно натирало его взбудораженную крайнюю плоть, создавая дразнящее, почти мучительное ощущение, не позволяющее толком собраться с мыслями. — Разве, твой фюрер разрешал тебе говорить? — вновь язвительно вопросил немецкий диктатор, руку с плетью ставя себе в бок, а рукой с наручниками игриво и в то же время угрожающе крутя. — Прости, Адо… Простите, мой фюрер, — Муссолини резко залился краской и поклонился до пояса, пытаясь таким образом задобрить партнера и показать свое почтение к нему. — То-то же. И да, не забывай, как ты должен называть своего господина, пока он тебя наказывает, — Гитлер оскалился, как вампир, смотря на свою жертву пронзающими насквозь хищными глазами, будоражащими еще больше. Эрекция у Дуче между ног усилилась, начиная приносить еще более сильный дискомфорт, но он терпел, не осмеливаясь перечить фюреру. Еле подавив вздох, он молча встал, дрожа и от холода, и от страха, и от возбуждения, ожидая указаний. — Теперь — на кровать, на четвереньки, руки — за спину, — холодно или даже совсем спокойно, будто бы не приказывал ничего такого постыдного, велел тот, показывая на кровать пальцем и делая им круговые движения. Бенито молча кивнул и, наконец стянув с себя штаны и оставшись в одних трусах, залез на кровать, перевернулся на живот, встал на все четыре и сцепил руки в замочек за спиной. Из-за лишнего веса ему было трудно держаться в такой позе, живот неприятно упирался в постель, вынуждая почти задыхаться и чувствовать слабую тошноту, но мужчина думал об этом в самую последнюю очередь. Повисло гробовое молчание. Адольф начал подходить к кровати, нарушив тишину стуком своих лакированных туфель. Бенито почувствовал, как он мягко опустился на кровать, и как задумчиво он вздохнул. — Ноги ко мне на колени, — произнес тот, не дождавшись реакции, сам кладя массивные лодыжки партнера на свои худые колени, и тут Дуче почувствовал резкий и неприятный металлический холод, окутавший его запястья. Далее послышался короткий щелчок, и до итальянца дошло — наручники. Руки стали болеть в неестественной позе, но боль возбуждала его лишь еще больше. Невольно поерзав от накатившей волны возбуждения и волнения, он пробовал расслабиться, но тут с него стянули трусы, а на его задницу обрушился первый удар плетью. Все тело пронзила крайне резкая и жгучая, почти невыносимая боль. Бенито стиснул зубы, еле сдерживая слезы, понимая, что это еще только самый первый удар, дальше будет намного больнее. Еще один удар последовал с характерным шлепком, затем еще и еще. Дуче не по-мужски повизгивал и ерзал, опять-таки невольно, чувствуя, как его задница уже горит от боли и от непрекращающихся ударов плетью, которые своей частотой не позволяли ему отдышаться ни на секунду. Невесть, сколько раз фюрер ударил плетью великого и безжалостного Дуче, и неизвестно, сколько продлилось это всё. Но в один момент первый заговорил, убирая чужие лодыжки со своих колен: — Теперь поднимайся. И ложись на спину. Измученный итальянец начал послушно вставать. Ему было крайне неудобно и больно это делать, а ложиться, опершись на горящую пятую точку, и подавно. Но он не осмелился перечить партнеру и, с трудом поднявшись, тяжело перевернулся на спину и стал ждать действий и приказов со стороны того. Тот уселся ему на бедра, отчего член Дуче встал еще отчетливее и сильнее, и Гитлер наверняка это заметил. Бенито прикусил губу, отведя взгляд, стараясь не обращать внимания на мучавшее его возбуждение и жгучую боль в одном месте, чувствуя, как весь потеет, несмотря на заметный холод в квартире. — Знаешь, Бени, — начал немец, чей голос внезапно стал очень задумчивым. Только вот непонятно было, притворная ли эта задумчивость в его голосе или саркастичная, чтобы в очередной раз подразнить Бенито и поиздеваться над ним, — мне всегда было противно и неприятно смотреть на это… После своих слов он… ткнул партнеру пальцем в живот. Тот смешно колыхнулся от резкого и внезапного касания, а сам диктатор неожиданно пискнул — это было немного щекотно, но пока что он не обратил на это внимания, понимая, что это очередные дразнения. Гитлер же вновь взялся за плетку. — Интересно, как бы отреагировали твои союзники, если бы узнали, что я делаю с их великим и могучим Дуче? — хитро улыбнулся он, поглаживая Муссолини по животу плетью. Тот опять поерзал и сглотнул, кусая свою же губу сильнее. Эти мимолетные ласки вроде всяких поглаживаний приносили только бОльшие мучения от осознания того, насколько они коротки и ничтожны, а, собственно, и большее возбуждение. Хорошенько размахнувшись, фюрер Германии резко ударил Бенито прямо по животу. Мужчина вновь не смог сдержать вскрика от такой дикой боли, его глаза самостоятельно зажмурились, под ними стало щипать и немного влажно — он еле сдерживал слезы. На большом мягком животе остался отчетливый след плети, хорошо, что без крови. Гитлер почему-то совершил один удар и остановился, перестав орудовать секс-игрушкой. Муссолини сильно смутился такому, недоумевая, почему партнер не стал бить его дальше. Постепенно недоумение перешло в напряжение. — М-мой фюрер, п-пожалуйста, ещё… — внезапно замямлил он хриплым голосом, забыв о том, что ему не разрешали говорить, неосознанно ерзая на месте, чувствуя, как ему стало еще жарче, а его член затвердел сильнее, и препятствующие эрекции трусы захотелось снять еще больше. — Разве я не велел тебе молчать, швайне итальянская?! А?! — глаза мужчины налились кровью, руки сжали плеть сильнее, и еще через секунду на живот Бенито обрушились удар за ударом, один болезненнее другого. Итальянец заорал от невыносимой боли, будто бы его внутренности поджигают, но вот в его паху зажгло очень даже приятно от столь сильного возбуждения. Он продолжил ерзать на одном месте, неуклюже стараясь выгнуться навстречу плети в руках безжалостного диктатора, мысленно умоляя его, чтобы он продолжал, — этого ты хотел?! Дуче лишь закивал в ответ своей дрожащей головой, понимая, что ему лучше молчать. Удары внезапно прекратились. Бени приоткрыл глаза, смотря на Адольфа непонимающе, гадая, что он будет делать дальше. В голове сами собой начали всплывать образы обнаженного фюрера, но он старался отогнать их куда подальше. От подобных фантазий его половой орган затвердел и налился кровью еще сильнее, пульсация внутри него стала слишком беспощадной. Нижнее белье мешалось настолько сильно, что Муссолини не выдержал и решил рискнуть и уговорить Гитлера снять с него трусы. — М-мой фюрер, не сочтите за дерзость… У м-меня к Вам просьба, — как можно аккуратнее начал он, тяжело дыша, невольно отведя взгляд. — Что еще? — сурово, но, вроде бы, более-менее спокойно осведомился Адольф, откладывая плеть в сторону. — П… прошу Вас, снимите с меня трусы, ил-ли как-нибудь приснимите их, а то это н-невозможно, честное слово, — жалобно промямлил Дуче, вновь смотря на партнера. На лице фюрера расползлась улыбка, полная похоти и яда. — Оу, не волнуйся, Бени, потерпи еще, и твой фюрер наградит тебя за твои страдания, — малость саркастично ответил он, широко и хитро ухмыляясь. Тот лишь промолчал на это, он почти сразу же смирился, пусть и его трусы продолжали причинять ему сильный дискомфорт, но он изо всех старался сосредоточиться на процессе. Нагнувшись к груди любовника, фюрер резко прихватил зубами его левый сосок и стал нещадно кусать. Итальянец вскрикнул в очередной раз от неожиданной и весьма сильной боли, смешанной с наслаждением. Это было больно до безумия, но оттого не менее приятно. Фюрер кусал его безо всякой жалости, работая зубами без остановки, едва ли не прокусывая мягкую плоть насквозь. Бенито сам не понимал, что он чувствует. Ему хотелось одновременно и плакать и кричать от жуткой боли, и вместе с тем страстно желать еще. Из его глаз текли слезы, его щеки уже давно были мокрыми, но он словно бы этого не замечал, ерзая на одном месте и стараясь выгнуть свою широкую грудь как можно сильнее. Горячее и мокрое ощущение смешалось с болью, из-за чего воссоздавалось ощущение, что из его сосков идет кровь. Возбуждение только выросло. Муссолини не понимал, как Гитлеру удобно на нем сидеть, когда в него буквально упирается кое-что очень толстое, длинное и твердое. Возможно, он не обращает на это внимание и делает вид, что не замечает этого, уделяя внимание исключительно своей жертве, но сам мысленно уже хочет прочувствовать все удовольствие и на себе. Адольф наконец-то отстранился, временно щадя своего любовника и его измученные соски. Бенито бесслышно выдохнул и хотел было отдышаться хоть немного, но не успел даже прийти в себя, как слегка островатые зубки впились в мягкую кожу на его животе. Очередная волна резкой боли пронзила все тело с нереальной скоростью. Мужчина уже почти заорал от страшного ощущения, изо всех сил зажмуривая влажные глаза, стараясь думать о чем-нибудь другом, чтобы отвлечься, но все мысли на данный момент были исключительно о том, с какой блядской силой его кусают за живот, едва ли не до крови, оставляя море сильных засосов и заметных укусов, не щадя абсолютно ни один миллиметр. — Нравится тебе, Бени? — невероятно ядовито поинтересовался немец, наконец отстраняясь от чужого живота и смотря его обладателю в глаза. Бенито крупно задрожал, не в силах сдерживать дрожь в себе, невольно сглотнул и только после этого сделал чуть заметный кивок головой. — Ну, я так и понял, — довольно произнес фюрер, зачем-то слегка ерзая на чужих бедрах — очевидно, все же обратил внимание на пульсацию в чужом интимном месте, не прекращающуюся ни на секунду, — тебе всегда так нравится, когда я тебя наказываю. Ты и не стесняешься признаться в этом, не так ли? И как тебе только не стыдно из-за того, что тебе доставляют удовольствие эти издевательства? Бенито на это лишь промолчал, стыдливо отведя глаза в сторону. Не знал он, что на это ответить. А ведь и правда, стоит только подумать, всего каких-то пару месяцев назад он и подумать не мог о том, что его так будут возбуждать и заводить все эти издевательства и унижения перед фюрером. А сейчас что? Сейчас уже лежит перед ним, скованный наручниками, а еще пару минут находился перед ним на четвереньках, позволяя бить себя плетью по заднице. — Ну что ж… Ты, верно, хочешь уже поскорее перейти к основной части? — саркастично осведомился Адольф, с притворной задумчивостью смотря на партнера, тем самым прерывая его поток мыслей и воспоминаний. Итальянец не осмелился что-либо ответить на это. Да и понимал, что не стоит. Тем более, с одной стороны, ему действительно не терпелось уже как можно быстрее перейти к самой основной части их полового акта, но с другой — все эти прелюдии сводили его с ума, ему не хотелось, чтобы они заканчивались. — Ну что ж, — повторил тогда Гитлер, зачем-то привставая, — так уж и быть, в этот раз я буду с тобой поласковее и дам тебе желаемое раньше обычного. Тем более, я гляжу, ты уже готов, да? — он похотливо усмехнулся и провел ладонью по возбужденной плоти партнера, прямо через мешающую ткань нижнего белья. Дуче вздрогнул и резко облился потом, словно бы оказался в жаркой пустыне. По телу принялись бегать мурашки, вернее, они и до этого активно бегали по нему, но в это раз они забегали словно с новой возобновившейся скоростью, еще более гораздо быстрой. — Молчание знак согласия, — с той же похотливой и уже жадной усмешкой отозвался немецкий диктатор, стаскивая с Дуче последний элемент одежды. Туман в голове Муссолини тут же начал рассеиваться, причем за пару мгновений рассеялся уже полностью. Как же сильно и долго он ждал этого момента! Кажется, целую вечность… Раздевая себя, фюрер нарочно делал все очень медленно, желая хорошенько оттянуть этот момент, а заодно и понаблюдать, как его итальянский любовник мучается от собственного нетерпения и возбуждения. Тот, естественно, очень хотел бы его поторопить, но изо всех сил терпел — собственное молчание и ожидание финальной части заводило его только больше. Наконец раздевшись, мужчина молча отложил свою одежду в сторону, глянул на Бенито, ехидно улыбнулся и слегка сощурился. — Твой фюрер разрешает тебе говорить, — горделиво сообщил он, касаясь кончиком указательного пальца пухлых губ, — давай, скажи мне, как ты меня хочешь, как жаждешь того, чтобы я наконец оседлал тебя — я знаю, тебе не терпится. Итальянец устало выдохнул и сглотнул слюну, чувствуя, как адски у него сохнет в горле после продолжительного молчания. — М-мой фюрер… Адольф… Т-ты… Ты такой прекрасный. Я… я хочу тебя до невозможности, — начал бормотать он, очень тяжело и сбито дыша, но словно бы и не обращая на это внимания, — пожалуйста, прошу, умоляю тебя… растяни себя и сядь на мой член. Прямо сейчас, прошу. Я… не могу больше терпеть, НЕ МОГУ!.. — Ой, какие мы нетерпеливые, — ядовито подметил диктатор, помещая себе в рот два пальца, при этом не отводя глаз от дрожащего возбужденного любовника под собой. Смочив собственной слюной свои тонкие пальцы, он аккуратно запустил их внутрь себя, — как иронично выходит — снизу я, а мучаешься и умоляешь меня ты… Муссолини уже не знал, что ответить, немигающим взглядом он наблюдал за рукой Гитлера, которая, как в этом ракурсе было хорошо заметно, начала двигаться верх-вниз. Рот немца слегка приоткрылся, тихий томный стон растворился в воздухе. Дуче наблюдал за этим, не отрываясь, не переставая поражаться красоте и изящности Адольфа, возбуждаясь еще сильнее от того, как он растягивает сам себя. Возбуждение стало еще более отчетливым, член затвердел уже как каменный, а румянец на щеках стал отчетливей. Спустя чуть больше минуты, которая, казалось бы, тоже шла вечность, Гитлер наконец-то закончил свое дело и положил обе руки на грудь Муссолини. — Теперь скажи мне о том, как хочешь, чтобы я на тебя насадился, — с возобновившимся ядом в голосе произнес он, обхватывая чужой член лодыжками. Бенито вскрикнул и облился потом по новой. — А-Ади… П-пожалуйста, сделай это уже… Насадись на меня, я очень этого хочу, не могу! — заверещал он, смотря партнеру прямо в глаза, — не томи меня, ПРОШУ!.. — Умничка, — ехидно улыбнулся тот, явно не спеша, садясь наконец-то на возбужденный половой орган любовника, — и только попробуй двинуться. Время для Муссолини словно остановилось, когда он наконец почувствовал это до безумия приятное горячее и мокрое ощущение в своем паху. Его глаза закатились, а кулаки скованных рук сжались. После недавних избиений и издевательств все ощущалось в тысячу раз отчетливей, а потому и будоражило сильнее. Гитлер сразу же начал двигаться, не желая томить ни себя, ни Муссолини. Он двигал своим тазом и бедрами резко, грубо, причиняя боль не только себе, но и Бени. Но тот был в восторге от его действий, какими бы грубыми они не были. А точнее, чем они были жестче и резче, тем было приятнее для Дуче. С огромным трудом он держался, чтобы не начать трахать партнера самостоятельно. — Такое ощущение, будто бы я тебя трахаю, а не наоборот, — язвительно заметил Гитлер, смотря на блаженное красное лицо Бенито, время от времени постанывая от приятной боли в одном месте, — ммм, тебе, наверное, очень хочется подвигаться, да? — Н-нет… — через силу ответил тот, еще крепче сжимая кулаки, отводя взгляд от немца, — Ади, умоляю, побыстрее!.. — Потерпи, и я обязательно ускорюсь, Бени, — прошептал фюрер довольно, продолжая двигаться резко и грубо, но равномерно. Спустя где-то пару минут немецкий диктатор наконец-то ускорился, при этом беря в себя где-то половину члена Дуче. Тот по-прежнему еле держался, чтобы не начать двигать своим тазом, ведь понимал, что фюреру это не понравится, это будет не по правилам их «игры». Его кулаки сжались еще сильнее, аж до побеления. Его член был еще не полностью в немце, но он понимал, что уже скоро кончит, ведь эти ощущения были просто непередаваемыми. Страсть абсолютно вскружила голову итальянскому диктатору, и он не мог перестать хотеть того, чтобы все это закончилось. — А-Ади, пожалуйста, м-можно я кончу?.. — умоляюще прошептал он, очень надеясь услышать положительный ответ. — Прости, Бени, но только после меня, — ухмыльнулся Гитлер, смотря на Бенито сверху вниз, не прекращая при этом умело и очень грубо двигаться. Бенито ничего не ответил на это, а просто промолчал, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не кончить прямо сейчас. Спустя пару минут он наконец услышал, как фюрер начинает постанывать громче обычного, что явно означает… И вот момент настал — немец вскрикнул от оргазма, пробравшего насквозь, и обильно излился на грудь и живот любовника, все это время подпрыгивающий в такт их движениям. — Теперь можешь кончать. Заслужил, уф… Муссолини не поверил своему счастью. Сдерживаться больше не было сил, да и не хотелось. Тем более, после того, как ему было позволено кончить. Секунда — и тело второго мужчины дернулось от оргазма, послышался хриплый томный стон, а немец почувствовал, как горячая вязкая жидкость наполняет его изнутри. — Ох… Повисла пауза. В ушах у Бенито словно бы что-то звенело, а перед глазами все плыло, будто бы он вот-вот упадет в обморок. Все мысли вылетели из его головы, не оставив ни одной. Хотя, нет, была пара единственных мыслей — о том, как же это было непередаваемо приятно, и как же он обожает своего любовника. Замечтавшись и отдавшись накрывшей его эйфории, Бенито не сразу заметил, как его руки освободились от наручников. Гитлер прижался к мягкому большому телу Муссолини своим худым и укрыл обоих одеялом, как ни в чем не бывало. — Я люблю тебя, Бени, — послышался шепот над левым ухом того. Бенито слабо, почти незаметно улыбнулся. — Но чтобы в следующий раз Греция стала моей, — Гитлер резко укусил Муссолини за ухо, насладился реакцией в виде вздрога и сглатывания и закрыл глаза.