П-пожалуйста, мой фюрер!..

— Ну? Ничего сказать не хочешь, нет? Взгляд Гитлера, как всегда, прожигал насквозь. Холодный, почти равнодушный, не предвещающий ничего хорошего. Бенито был знаком этот взгляд, он знал, что фюрер смотрит так на него только тогда, когда очень и очень зол. Было в этом его взгляде что-то необычайно притягательное, как казалось Дуче, и в то же время опасное и ядовитое. — Чего молчим? — Адольф поправил свой пиджак и скрестил руки на груди, не отрывая холодного взгляда с притормозившего любовника. Тот и не знал, что ему говорить. С одной стороны, молчать — не вариант, но с другой — рисковать тоже не особо хотелось. Одно неверное слово, один чересчур громкий вздох, или даже одно лишнее движение мышцами лица — и кто знает, что удумает фюрер для большего наказания итальянского диктатора. Бенито прекрасно знал, что его ждет наказание. Он чувствовал это, предвидел. За время их отношений он уже привык к тому, что вслед за очередной провинностью, пускай даже незначительной, всегда следует суровое наказание от Адольфа, который терпеть не мог подобного. Нет, Дуче не боялся этого и не относился к этому с неприязнью. Он уже привык к этому, для него это было самым обычным делом. Изредка он даже наоборот делал все возможное, дабы почувствовать себя беспомощным и беззащитным в руках безжалостного и холодного, но такого сексуального для него немца. Муссолини нравилось это и возбуждало, и он был рад тому, что о их с Гитлером порочной связи никто не знает, кроме них самих. — Может, уже прекратишь стоять как истукан и ответишь мне хоть что-нибудь, когда я с тобой разговариваю? — фюрер повысил голос, но совсем-совсем немного, будто бы специально держа свою жертву лишь в напряжении, а не в ужасе, что будоражило разум лишь еще больше, не позволяя до конца определиться — все обошлось, или будет только хуже. В холодных глазах его заплясали злобные огоньки, тонкие пальцы сильнее впились в дорогую немецкую ткань. Наконец Дуче решил произнести хоть что-нибудь, чтобы не выглядеть настолько глупо и жалко. — Э-э… Эт-то самое, Ади… Адольф, — пробормотал он себе под нос дрогнувшим голосом, переминаясь с ноги на ноги, уже чувствуя небольшой дискомфорт в своем паху, не позволяющий толком собраться с мыслями, — прости меня, неудачника. Кто же знал, что эти чертовы греки будут такими выносливыми, что ничего их не возьмет. — То есть, ты уверен в том, что твоей вины здесь нет? В том, что они победили твою жалкую армию? — Гитлер медленно, явно не торопясь подошел ближе, продолжая держать руки скрещенными на груди. Кто знает, о чем в этот момент были его мысли, но вот на его лице не дрогнул ни мускул, глаза не моргнули, оставшись такими же холодными и бездонными. В гостиной, где они находились, стоял длинный готический красный диван, на который в данный момент так и хотелось присесть взволнованному итальянцу, ноги которого продолжали трястись и шататься. Но он держался и продолжал стоять на ногах, считая, что иначе фюрер рассердится еще больше, если он сядет на диван, посчитав это актом грубости. Сам же Адольф тоже находился в стоячем положении, но, в отличие от собеседника, преспокойно и твердо держался на своих двух, и не думая о диване. — Ч-что? Нет, я… не это имел в виду, — Муссолини пытался говорить как можно спокойнее, но дрожь в голосе, сбившееся дыхание и постоянное глупое переминание с ноги на ноги выдавало то, о чем он на самом деле думает, чего желает. Сердце внезапно забилось раза в два быстрее, едва ли не выпрыгивая из груди, — к-конечно, я виноват, не отрицаю, но посуди сам — я ведь уже не первый раз пытаюсь… — Ты неудачник, Бенито, — голос фюрера не изменился, он продолжал быть очень холодным и малость задумчивым, а произнеся имя любовника, он добавил своему голосу язвительности, — ты глупый неудачник. Любой другой на твоем месте уже давно бы справился! — он вновь повысил голос, причем уже намного заметнее, чем изначально. — Ну прости меня, Ади, — понимая, что Гитлер уже вот-вот вскипит, паникующий Бенито решил улыбнуться, чтобы хоть как-то разрядить накаляющуюся обстановку. Взяв худую руку Адольфа в свою широкую, он притянул ее к своим дрожащим губам, чтобы поцеловать, но сделал только хуже. Спустя секунду ему прилетела звонкая пощечина, сопровождающаяся резкой и внезапной, пусть и более-менее терпимой болью, из-за которой он не смог сдержать болезненного шипения. Взгляд немецкого диктатора был разъяренным, глаза ненавидяще сверкали, но, когда он заговорил, его голос был все таким же вкрадчивым и холодным. — Я гляжу, тебе мало было вчерашнего? — прошипел он, стискивая ткань на своем пиджаке еще сильнее. Муссолини на миг застыл, понимая, что сейчас начнется то, чего он одновременно и ждал, и боялся. Сглотнув, он едва заметно кивнул головой, дав слабый намек любовнику, после чего просто уставился себе под ноги, совсем как школьник, получивший двойку, которого отчитывает строгая мать. — Ах, мало, значит, — тут фюрер злорадно, холодно захохотал, отчего Дуче еще больше испугался, но вместе со страхом увеличилось и возбуждение. Адреналин наполнил его кровь, дыхание сбилось сильнее, а ширинка штанов слегка изогнулась. Слов не находилось, он по-прежнему просто молчал, предвкушая то, что сейчас будет происходить, — тогда марш в спальню. Живо. Я скоро приду, и чтобы к моему приходу был раздет, иначе… Бенито машинально кивнул, после чего бегом ретировался в спальню, пару раз чуть не споткнувшись. Его тело дрожало, покрываясь крупными мурашками, он не мог успокоить свое нервное дыхание, но переводить дух не было времени.