Let's play. You'll lose.

Стою перед зеркалом в глубоких раздумьях о том, насколько за окном холодно, и нужна ли мне кофта, если я передвигаюсь на такси. Прихожу к выводу, что потом её будет некуда деть, а, таская в руках, шанс потерять вещь возрастает до небес. Глядя на своё отражение, в очередной раз задаюсь вопросом: "Почему же опять срываюсь к нему по первому зову?" Я же прекрасно понимаю, что он пишет только когда расстаётся с очередной своей пассией. Из-за этого человека я давно перестала наивно верить, что дружба - это прекрасное и светлое чувство. Дружба - это взаимовыгодное сотрудничество, в котором каждому что-либо нужно от другого и это абсолютно нормально. Но при условии, что оба довольны и получают в равной степени. Когда ты отдаёшь всё и не получаешь ничего - это уже хуйня какая-то. Но, как известно, мы на грабли не наступаем, а прыгаем на них с разбега. Возможно, когда-нибудь я скажу ему спасибо за снятые с меня розовые очки, но на этом его хорошие поступки и заканчиваются. Вещи с собой брать не хочу, — кто знает, чем может всё это закончиться, и где я окажусь после. Нужны только телефон, ключи и сигареты. Кажется, он где-то за столом, после очередного сообщения Коконои. Тихо вздыхаю, собираюсь с силами, будто мне не стол двигать, а шкаф. Достаю многострадальный айфон, проверяю на работоспособность, вызываю такси и засовываю в задний карман джинсов. Спустя пятнадцать минут уже сижу на заднем сидении машины и наблюдаю мелькающие на высокой скорости, такие знакомые, пейзажи в окне такси. Вот этот злополучный дом, отделанный тёмным кирпичом, благодарю таксиста и вылезаю. Останавливаюсь напротив подъезда в раздумьях: покурить или нет. Он не любит, но кого ебёт? Вспыхивает маленький огонёк уже заканчивающейся, исцарапанной зажигалки, в нос ударяет резкий запах табака. До чего же приятно. Я люблю курить. С того самого момента, как в 15 лет мой пьяный в усмерть друг решил, что научить меня курить - миссия всей его жизни. Мне понравилось то, как обжигает горло, этот привкус, остающийся после. Никогда не понимала своих ровесниц, которые курили, чтоб на них обратили внимание, типа они такие крутые и тоже в теме. Зачем делать то, что не доставляет удовольствия? И я не только о сигаретах. Хотя каждый раз, как я оказываюсь в этом дворе, задаю себе этот же вопрос. Может мне что-то нравится, но я не понимаю. Затяжка за затяжкой, докуриваю до самого фильтра, делаю последний выдох и поднимаю голову к небу. Тёмное, ни единой звезды не видно, а жаль. Неужели я и правда надеюсь, что в этот раз будет по-другому? Усмехаюсь своим же мыслям, набираю код от домофона, прочно отпечатавшийся в памяти, словно, выжженное раскалённым железом, клеймо. 1313. Забавный набор цифр. Моё любимое число, приносящее удачу, в этом случае почему-то не делает ситуацию даже чуть-чуть лучше. 11 этаж, железная дверь открыта нараспашку, как обычно. Долгий тёмный коридор кажется ещё длиннее. Ловлю себя на мысли, что ещё не поздно уйти, но ноги сами несут к такой знакомой двери. Стучусь. Дверь открывает темноволосый парень, отходит к противоположной стене, пропуская, и молчит. Вообще-то сказать особо нечего. Все эти действия повторяются стабильно раз в месяц на протяжении уже 4 лет. Всё уже давно было сказано, ничего не меняется, а талдычить одно и то же по очередному кругу никому не хочется. Разуваюсь, заправляю шнурки в кроссовки и отставляю в угол. Всё так же безмолвно прохожу на знакомую кухню, но всё равно обвожу небольшое помещение взглядом: на барной стойке уже стоят два винных бокала и бутылка красного полусладкого, свет приглушён до минимума, что делает атмосферу более угнетающей, в раковине осколки битой посуды. Видимо, и эта девушка ушла красиво. Из раза в раз ничего не меняется. Вообще ничего. Это похоже на временную петлю. Отличие лишь в том, что невозможно отсюда выбраться, невозможно ничего изменить. Хаджиме разливает вино. Надо отдать должное, его движения завораживают. А может, это всё — предвкушение долгожданного опьянения. Неловко забираюсь на высокий барный стул. Этот предмет мебели прямиком из ада, не иначе: либо я с них падаю, либо не могу нормально залезть. Вообще-то стул должен быть удобным. Недовольно цыкаю и хмурюсь, но всё же выигрываю этот неравный бой с пластиковым изделием. Забираю предложенный бокал, делаю глоток. Прекрасно, как и всегда. Только я начинаю погружаться в свои мысли, как, неожиданно для самого себя, Коконои начинает говорить. Тихо, хрипло и абсолютно неуверенно. Он не просит жалости, не просит ответа, даже не просит поддержки. Ему просто нужно выговориться, но почему-то в этот раз он гораздо многословнее, а в его интонации скользит непередаваемая и отвратительно тяжелая боль. Все последующие предложения, изрекаемые парнем, не укладываются в голове. Это самое страшное, что я могла себе представить. Ему действительно сделали больно. Его, кто хуй клал на всё и вся, ранили. Все чувства смешались, я перестала понимать, что мне нужно сказать, что сделать. Мне стало обидно за него, мне больно за него, а с другой стороны радостно, что он понял, насколько тяжело, когда тебя ни во что не ставят, когда никого не заботит, что с тобой, как ты и где. Хочется уехать домой, хочется остаться. Существует такой термин "разрыв шаблона"*, и он, как нельзя лучше, описывает моё состояние сейчас. Из водоворота мыслей меня вырывают два тихих слова, настолько тихих, что, если бы не звенящая тишина в доме, их нельзя было бы расслышать. "Оми, прости". На меня как будто вылили ушат с кипятком, а следом — с ледяной водой. Это то, что я ожидала услышать именно от него в самую последнюю очередь, даже, скорее, не услышать никогда. По щеке стекает слеза, но понимаю это только после того, как Хаджиме аккуратно вытер её с моего подбородка. Допиваю вино залпом, бросаю короткое извинение и иду в уборную. Я вообще не понимаю уже ничего, абсолютно ничего. Почему он извиняется? Почему я плачу? Смотрю на себя в зеркало. Видок тот ещё: тушь потекла, а глаза сильно покраснели. Включаю ледяную воду, набираю в ладони и окунаю туда лицо. Считаю до трёх. Не помогает. Четыре, пять, шесть. Повторяю процедуру. Семь, восемь, десять**. Становится лучше. Вытираю лицо и руки, возвращаюсь к Хаджиме. Парень сидит, подперев щёку рукой с абсолютно скучающим видом, будто другой человек. Доливает мне вина, жестом приглашает сесть. Разговор идёт на удивление легко и непринуждённо, создаётся впечатление, что и вправду ничего не было, всего лишь игры подсознания. Но что-то всё равно не так. Коконои тянется за телефоном, включает музыку, лениво встаёт и подходит ко мне, протягивает руку, приглашая на танец. Даже не задумываясь, скорее машинально, вкладываю свою ладонь в его. Какие у него большие и холодные руки, никогда не замечала. Он ведет в танце, плавно, грациозно, бережно придерживая меня за талию. Моё захмелелое сознание подкидывает картину, как он жестко трахает меня в туалете клуба в ночь первого знакомства, и эти два образа никак не хотят уживаться вместе. Мелодия уже давно перестала играть, а мы всё так же вдвоём, посреди комнаты, покачиваемся. Коконои прижимает к себе чуть сильнее, кладёт подбородок мне на макушку. Теперь эта та тишина, которая не требует слов, та тишина, которая не напрягает, а, наоборот, успокаивает и расслабляет. Я приехала действительно не зря, моё шестое чувство не просто подсказывает, оно орёт в рупор о том, что именно здесь и сейчас всё изменится. Уже изменилось. Хочется в это верить, очень хочется. Тихо, как будто боясь спугнуть идиллию, напоминаю, что уже поздно, и мне нужно ехать домой. Он вызывает такси, говорит, что проводит. Помогает обуться, опускается на колено и шнурует мои кроссовки, на плечи накидывает свою кофту, почти неразборчиво бухтя о том, что вечерами холодает, а я в одной майке. Губы трогает слабая улыбка, я как будто в сказке, в сказке с хорошим концом. Я прекрасно понимаю, что в жизни не бывает хэппи-эндов, но чёрт, я хочу именно сейчас надеяться на это. Хаджиме и правда проводил меня, до самой двери. Стоя перед входом, достаю сигарету, закуриваю, неосознанно жду упрёков, но их нет, вместо них звучит просьба о сигарете. Протягиваю пачку, вытягивает, поджигает. — Ты когда-нибудь думала о том, что счастье ближе, чем нам кажется? — Почему ты спрашиваешь? Наверное нет, я не думаю о таком - жму плечами и поправляю сползающую, явно большую мне кофту. — А я вот сегодня кое-что осознал... Ты ведь любишь меня, да? — прищуренный взгляд устремляется на меня и прожигает. Предпочитаю промолчать. Этот разговор идёт вообще не туда. Не нужно, пожалуйста. Не делай этого, ты и так сделал уже слишком много. — Не игнорируй, мне это не нравится, я задал не риторический вопрос, — спутник неудовлетворённо хмурится. — Мне нечего сказать. Либо заходи, либо иди домой. Уже правда поздно. — сколько же сил и выдержки мне стоила эта фраза, кто бы знал. Парень кивает и подходит ближе к двери, выуживаю ключи из кармана, но открыть дверь не получается ни с первого, ни со второго раза. Руки пиздецки трясутся, то ли от алкоголя, то ли от накативших с новой силой чувств. Его ладонь накрывает мою, помогая справиться со злополучным замком. В прихожей странно пахнет резкими, приторно-сладкими духами. Отвратительными духами. Духами моей матери. — Твою ж мать, — тихо выплёвываю себе под нос. У меня нет ни сил, ни энергии опять разводить с ней срач, да за что, блять, именно сегодня?? — Иди наверх. Первая комната слева. Пожалуйста. — тяжёлый вздох вырывается из груди. Сейчас будет весело. Определённо уебанский день, хотя чего я ожидала? После того, как мужской силуэт скрылся из поля зрения, а дверь наверху закрылась с тихим щелчком, я собрала все оставшиеся силы в кулак и поплелась на кухню. Диалог с ней либо никогда не клеился, либо сводился к наитупейшим ссорам с последующими обидами на весь мир. Короче говоря, ничего адекватного и конструктивного. — Что ты делаешь в моём доме, ты даже не удосужилась сообщить о своём приезде. Отдай ключи и проваливай. — лучшая защита - это нападение. Может хоть раз прокатит. Я до сих пор не понимаю, зачем дала ей ключи. Вероятно отец настоял, а ему не откажешь. От воспоминаний причины сего необдуманного поступка отвлекло позвякивание ключей. Мать стояла напротив и двумя пальцами держала за колечко запасной комплект. Я не успела ничего понять, как почувствовала резкую боль в правом виске, а затем ощутила, как из места, куда прилетела связка, потекла струйка крови. — Да как ты смеешь со мной так разговаривать?! Я тебя, между прочим, родила. Ты должна быть мне благодарна, засранка! Подавись ты своими ключами. Я раз в год приезжаю, могла бы и порадушнее встретить родную мать! — демонстративно развернувшись на пятках и громко топая, женщина удалилась в коридор, пошуршала вещами и, не забыв хлопнуть дверью, удалилась. Что ж. Всё не так плохо. Обошлось разбитым виском и гневной тирадой. Говорю же, блядский день. Я поднимаю ключи с пола и направляюсь в ванную обработать боевую травму. Из зеркала на меня смотрит замученное жизнью лицо с огромными синяками под глазами. Мерзко ухмыляюсь себе и протираю висок ватой с перекисью. Прилепив наугад спасительный(не от вопросов, к сожалению) кусок ткани с клеем над бровью, поднимаюсь по лестнице. По всем законам подлости она должна была бы издавать противный скрип, но эта конструкция - единственная в доме, не вызывающая сомнений в своей надёжности. Как и ожидалось, парень уже спал, вальяжно растянувшись на всю одноместную кровать. Мою кровать. Как же я не люблю посторонних в своей комнате, но сама же сказала ему идти сюда. Как двигать эту тушу, я не имею ни малейшего понятия, но попробовать надо, не хочу же я спать на полу. Аккуратно беру парня за руку, пытаясь перевернуть, вместо этого он сам двигается и тянет меня к себе. Не справившись с самой простой задачей - устоять на ногах, безвольно падаю рядом с ним, моментально расслабляясь. У меня больше нет сил ни думать, ни ругаться, вообще ни на что нет сил.