Dangerous Knowledge (Опасные знания)

Когда головорезы вытаскивают Ван Чжи во двор, Суй Чжоу предполагает, что они пришли именно за ним. Суй Чжоу не участвовал ни в каких делах, которые могли бы привести в его дом банду вооружённых разбойников, и насколько ему известно, Тан Фань тоже давно не занимался серьёзными расследованиями. Самыми захватывающими из его последних дел были: исчезновение любимой курицы портного и спор из-за сливы между соседями. Возможно, кто-то проследил за ним и Ван Чжи до дома, когда они возвращались, и толстый слой грязи, облепивший Ван Чжи после падения в гончарную яму, оказался недостаточной маскировкой от шпионов того, кто ждал своего шанса. Ван Чжи уже принял ванну, избавившись от слоя грязи, и его волосы всё ещё мокрые и падают беспорядочными прядями на плечи и спину. Он идёт босиком, одетый только в белые штаны и нательную рубашку, которая явно ему не подходит и, видимо, принадлежит Суй Чжоу. Выражение на его лице пустое, но в нём присутствует слегка угрюмая бесстрастность, которая для Суй Чжоу выглядит так, словно он замышляет медленную и мучительную смерть каждого из присутствующих во дворе людей. Суй Чжоу отстранённо думает о том, что смерть Ван Чжи станет хорошим отвлекающим фактором для мужчин, удерживающих его на коленях, и позволит ему освободиться от их хватки. Эти люди — не более, чем головорезы, и их расположение по его двору далеко от стратегического идеала, а их лидер — единственный, кто занимает боевую позицию. Большинство из них вооружены только ножами. Конечно, Суй Чжоу сейчас вообще безоружен, но у одного из удерживающих его мужчин есть меч, и он держит его у горла Суй Чжоу — удобно, в пределах досягаемости. А как только у него будет меч… Как только он освободится и получит меч, он убьёт их всех. А ещё Суй Чжоу знает, и это знание поднимается в его горло волной холодных, как сталь, эмоций, грозя задушить его, что он никогда не простит Ван Чжи за то, что тот был достаточно неосторожен для того, чтобы его убили вот так: банда обычных головорезов, босиком и с распущенными волосами, в доме Суй Чжоу… На глазах у Суй Чжоу. Но разбойник, который тащит Ван Чжи, смеётся, останавливаясь посреди двора и поворачивая его лицом к главарю. Его рука сжимает шею Ван Чжи и немного его встряхивает, будто он держит непослушного щенка. — Гляньте, что я нашёл в спальне байху Суя. Это мальчик! Ван Чжи не сопротивляется такому обращению, послушно двигаясь туда, куда его толкают, и выражение его лица закрыто крепче, чем ворота внутреннего дворца. Суй Чжоу удивлённо моргает, потому что… это мальчик? Спустя мгновение его окатывает головокружительная волна облегчения, потому что кем бы ни были эти люди, они понятия не имеют, кем является Ван Чжи. Это значит, что они здесь из-за Суй Чжоу. Конечно, они всё ещё представляют опасность для них обоих, а если Тан Фань сейчас вернётся домой, ситуация станет ещё хуже, но тем не менее он испытывает облегчение, так как теперь есть шанс, что ему не придётся смотреть, как Ван Чжи умирает. Бандиты смеются и выдвигают непристойные предположения, сразу же приходя к очевидной, и в то же время, совершенно невероятной причине присутствия здесь Ван Чжи. К счастью, Ван Чжи успел частично одеться — даже эти мужчины, вероятно, заподозрили бы что-то, если бы обнаружили, что «мальчик», которого они нашли — евнух. Да, Ван Чжи стоит полуобнажённый и с неприлично растрёпанными волосами, а одолженная у Суй Чжоу одежда грозит соскользнуть с одного из его плеч, но не расшитые питонами* положенные по должности одеяния делают его человеком, с которым нужно считаться, а расчётливая острота его взгляда остаётся такой же, как и всегда. Противник, который бы оценивал Суй Чжоу с таким стальным, уверенным терпением… Был бы врагом, к которому он относился бы очень серьёзно, не зависимо от состояния его одежды или того, насколько молодым и привлекательным тот мог бы выглядеть. — Кто бы мог подумать, — хмыкает предводитель головорезов — крупный, атлетичный мужчина с приплюснутым в результате множества драк носом, широкий, как бочка, и с чётко очерченными грудными мышцами. Качество его одежды на порядок выше, чем у его людей, но на ней нет знаков отличия. Меч среднего качества и явно не военного назначения. Наёмник, глава банды или чей-то личный боец? — Наш строгий и надменный байху пренебрегает своими обязанностями, сбегая домой и трахая хорошеньких мальчиков посреди дня. Просто образец добродетели, не так ли? Кем бы он ни был, мужчина шагает вперёд и, демонстративно ухмыляясь, осматривает Ван Чжи с головы до ног. Тот в свою очередь поднимает взгляд на Суй Чжоу и вопросительно выгибает брови. Значит, он тоже не знает, кто послал этих людей. На самом деле это не удивительно, учитывая то, что становится всё более и более очевидным — эти люди держат какую-то злобу на Суй Чжоу, хотя он никогда не видел их прежде. — Чего ты хочешь? — снова спрашивает Суй Чжоу, но его, как и раньше, игнорируют. Лезвие меча плотнее прижимается к его горлу, надрезая кожу, а люди, удерживающие его на коленях, заламывают ему руки ещё выше за спину. — Может, немного староват, — посмеивается главарь, хватая за подбородок второго по опасности человека в империи и приподнимая его лицо. Суй Чжоу слегка дёргается от этой безумной наглости, и ему приходится сдерживать вздох, рвущийся из него от боли в вывернутых руках. — Хотя у него прекрасный рот. Как тебя зовут, красавчик? Ван Чжи прищуривается, глядя на мужчину, холодно и смертоносно, как зима в степи. — А тебя? И в этот момент Суй Чжоу, к своему ужасу, понимает, что идиот-бандит наконец-то в чём-то прав. У Ван Чжи действительно прекрасный рот — тот тип рта, который можно увидеть на каждом идеализированном портрете легендарных красавиц, сладкий, полный и в форме бутона розы. Это было не то, что ему нужно было знать о Командующем Западной ограды. Суй Чжоу твёрдо верит в стратегическое ограничение знаний, и это… это опасное знание, в котором он не нуждался. Главарь снова хихикает, поворачиваясь ещё немного в сторону, и одаривает Суй Чжоу злобной ухмылкой, нарочито медленно потирая большим пальцем нижнюю губу Ван Чжи. Ван Чжи не реагирует — вообще не двигается, застыв в ожидании. — Тебе нравятся темпераментные, да? Суй Чжоу нравятся темпераментные. Что ему не нравится, так это сальный блеск в глазах главаря. Ситуация стремительно приближается к тому ужасу, который достоин присоединиться к резне и разрушениям в его кошмарах. Ван Чжи не сломается, он это знает. Ни из-за чего-то подобного, ни из-за того, что ещё этот человек мог бы с ним сделать. Но Суй Чжоу… — Он не имеет к этому никакого отношения, — в его голосе слишком много яда, но он ничего не может с этим сделать. — Запри его в доме, и мы сможем поговорить. Он совершил стратегическую ошибку — Суй Чжоу понимает это, как только слова срываются с его уст. Взгляд Ван Чжи, брошенный на него, полон неуловимого, но обжигающего презрения, и Суй Чжоу хочет проглотить слова обратно, но уже слишком поздно. Головорез наблюдает за ним с жестокой, понимающей ухмылкой. — Но тогда как я смогу заставить тебя быть покладистым, а? К тому же, твоя маленькая шлюха так хорошо выглядит, — повернувшись к Ван Чжи, он снова поглаживает и сминает его губу. — Я хочу, чтобы он был рядом. На самом деле, знаешь что? Я хочу посмотреть, как этот хорошенький рот сосёт кому-нибудь. Кто это будет… Ну, это зависит от тебя, байху Суй. Суй Чжоу не знает, что делать. Его сердце бьётся в панике, и он с трудом пытается вдохнуть, чувствуя, как его кровь превращается в ледяные осколки. То, что происходит — ужасно неправильно, и он не знает, как это остановить, как защитить… Ван Чжи не должен терпеть это. Никто не должен. Он сообразительный, проницательный и хитрый, но его можно ранить так же легко, как и любого другого человека, а Суй Чжоу… Это его работа — защищать его. Он хочет защитить его, это его обязанность, но он не знает как… Отчаяние цепляется за его внутренности, разрывая их и выплескивая на черную гнилую землю. Окровавленные тела, брошенные мечи и вонь поля битвы возникают вокруг него. Тошнота поднимается в горле, когда он пытается дышать, не задыхаясь от зловония смерти. И Ван Чжи… Он… Суй Чжоу не может его защитить. Он никого не может защитить. Не тогда, когда это действительно важно. Он… Ван Чжи издаёт странный тихий звук и падает прямо на землю, вырываясь из хватки бандита. Голова Суй Чжоу так сильно кружится, что он едва может сосредоточиться, воздух разреженный и холодный с трудом протискивается в его лёгкие, а мучительная боль в руках почти не заметна. Что…? Что-то происходит. Ему нужно… Ван Чжи… Он должен защитить… Что-то происходит. Ван Чжи ползёт по двору на четвереньках, края распахнутой рубашки волочатся по грязи, его пристальный взгляд сфокусирован на Суй Чжоу, и что-то не так с его выражением лица. Суй Чжоу не может достаточно сосредоточиться, однако, если бы он не знал его лучше, то подумал бы, что он выглядит обеспокоенным. Когда Ван Чжи приближается к нему, Суй Чжоу чувствует, что снова может дышать, и тьма, сгущавшаяся на краю его зрения, отступает. Никто не попытался остановить Ван Чжи, и когда Суй Чжоу на мгновение отрывает от него глаза, он обнаруживает, что лидер головорезов откровенно пялится на его задницу. Никто не пытается остановить Ван Чжи, даже тогда, когда он, добравшись до Суй Чжоу, прижимается к нему и утыкается лицом в его шею. Влажные волосы холодят щёку Суй Чжоу, а чужое дыхание обжигает горло. Сердце Суй Чжоу пропускает ещё один удар, но на этот раз причина, по которой его дыхание прерывается — простое замешательство и, возможно, тот факт, что он никогда не был так близок с Ван Чжи или с кем-то, с кем он не спал. Совершенно не задумываясь, Суй Чжоу пытается обнять Ван Чжи, но, конечно же, бандиты позади него не позволяют это сделать. Ван Чжи сам обнимает его, легко перекидывая руки через хватку головорезов. Меч у горла Суй Чжоу исчез, и он не помнит, в какой момент это произошло. Так же, как не знает, какова его роль в происходящем, поэтому он ничего не делает и просто сохраняет готовность к действиям. — Похоже, у нашей маленькой шлюшки есть предпочтения, — растягивает слова главарь. — Хорошо, начнём с этого. Я не такой плохой парень, знаешь ли. Если он и говорит что-то ещё, Суй Чжоу этого не слышит, потому что Ван Чжи немного дрожит. Холодно — зима ещё не уступила место весне, и ещё далеко не так тепло, чтобы находиться на улице в нижнем белье. Открытые соски Ван Чжи становятся маленькими розовыми точками, и Суй Чжоу понимает, что смотрит на них слишком долго, но ему остается только надеяться, что Ван Чжи всё равно. Во всяком случае, это прекрасно вписывается в представление, которое тот разыгрывает. От него пахнет солью для ванн Тан Фаня и травами, которые Суй Чжоу кладёт между своими вещами, чтобы отпугнуть насекомых, а ещё чем-то более тонким и соблазнительным. И именно в этот самый неподходящий в мире момент Суй Чжоу осознаёт, что низкий гул пробуждающегося в его животе жара не является результатом ситуации, а привлекательный молодой человек практически трётся о его тело. И этот жар не имеет ничего общего с прекрасным ртом и красивым лицом Ван Чжи или его бледным, как луна, гладким телом. Дело в том, что это Ван Чжи, и Суй Чжоу знает, что у него есть план; в том, что этот холодный взгляд, которым он одарил лидера головорезов ранее, был сродни смертному приговору; и в том, что никто в этом дворе не был столь же опасен, как он. Возможно, никто в этом городе. Никто во всей этой проклятой стране. Суй Чжоу всегда восхищался компетентностью. Ван Чжи немного отстраняется, чтобы забраться к Суй Чжоу на колени. Он ловит взгляд Суй Чжоу и властно опускает глаза вниз — приказ. И Суй Чжоу понимает, что внешняя часть его ноги давит на твёрдость, которой определенно не должно быть. Нож. К внутренней стороне бедра Ван Чжи привязан нож. Его голова сразу проясняется. Мгновение спустя, когда Ван Чжи делает что-то, что заставляет бандита позади Суй Чжоу зарычать и отпустить его правую руку, Суй Чжоу готов. Нож быстро скользит в его ладонь, будто они уже тренировались делать это раньше, и второй головорез с булькающим криком падает назад, кровь хлещет из-под его прижатой к горлу руки. Воспоминания о тепле и мягкой коже долго ещё остаются на кончиках пальцев Суй Чжоу после того, как он отказывается от ножа в пользу меча, и даже после того, как двор снова погружается в тишину, освобождённый от звона оружия и хриплых боевых выкриков.