***
Утро ярким лучом пробилось сквозь хлопок занавесок. Моро сладко потянулся, наслаждаясь теплом постели и возможностью наконец выспаться. Прошедшая ночь стала одной из немногих, прошедших спокойно. Не нужно было ни о чем и ни о ком переживать, коротая время в приступах беспокойства. Мирка… Он благодарил судьбу, провидение, Высшие силы — не важно — за то, что сестру прооперировали. Интересно, где нашли врача? То ни одного подходящего, а то сразу появился. Хоть бы сейчас все нормально прошло. Моро вспомнил о своем пребывании в больнице и радостное настроение улетучилось. Как же ему было больно! А ведь Мирке сделали две операции. Как она все это выдержит. Как ей помочь. Тут же вспомнила медсестра, коловшая ему морфин в первые сутки, потом возник образ Дины. «Ведь у нее есть. Может, попросить?», — подумал и сам удивился своей глупости. Попросить! Какой вздор! Да даже если бы Дина дала, что дальше? Как пронести, сделать укол? Он представил плачущую от боли Мирку и внутри пробежал холодок. Нужно сходить. Просто сходить, посидеть рядом, утешить, поговорить с врачом. Должны же у них быть обезболивающие. Пусть не наркотики. Даже хорошо, если не наркотики — проблем меньше. Главное, хоть немного унять боль. Значит, нужно сходить. Ее, скорей всего, уже перевели в палату. И родители, наверное, там. Не хотелось бы с ними встретиться. Тогда нужно идти ближе к обеду. Около полудня он уже поднимался по стертым больничным ступеням. Как и предполагал, Мирку уже перевели в палату. Крашенная белой краской дверь. Шесть коек в два ряда. Сестру увидел сразу: девочка лежала возле окна, повернув голову к стеклу. Отчего-то стало страшно. Пытаясь совладать с беспокойством, поправил накинутый на плечи халат и осторожно подошел к кровати. — Мира… Мирка! Девочка вздрогнула от неожиданности. — Ты пришел! Моро сел на краешек кровати. — Мама была, пластинку забрала. Аслан, она сердится. Меня даже немножко поругала. Сказала, что нужно было сообщить. Сходи домой, ладно? Он кивнул, с трепетом всматриваясь в бледное лицо сестры. Одеяло сползло на самый край, Мирка подалась вперед, чтобы поправить, и Моро увидел, как гримаса боли исказила черты. Вцепившись руками в пододеяльник, девочка откинулась на подушку. Побелевшие костяшки, блестящие от слез глаза. — Ничего страшного, — он сам удивился, каким чужим, деревянным стал голос. Личико Мирки покраснело. — Это скоро пройдет. Нужно потерпеть. — Мне больно, — слезы двумя струйка потекли по щекам, носику, дрожащему подбородку. — Аслан, мне так больно. Он хотел что-то сказать, но не нашел слов. Лишь нервно сглотнул, не в силах смотреть на детские страдания. Мирка плакала, тихо и безудержно, по-детски всхлипывая. Моро встал. Поправил сползший с плеч халат. — Я еще приду. Не скучай, — слова звучали глупо, фальшиво, но больше ничего в голову не приходило. — Родителям привет. По-прежнему сжимая ворот халата, он, наклонившись, быстро поцеловал горячую от слез щеку и, не оборачиваясь, вышел. Сильно хотелось курить. Выйдя за ограду, тут же полез в карман и, затянувшись кисловато-горьким, облегченно вздохнул. От визита осталось тягостное впечатление. Жалость вперемешку с яростью давила на сердце. Твари! Почему Мирка страдает? Или так надо? Он снова вспомнил медсестер, делавшие уколы точно по расписанию и ни часом раньше. Как ни странно, отпустило. Делают, наверняка делают уколы. Просто он пришел, Мирка обрадовалась, резко пошевелилась и появилась боль. Или мало времени после операции прошло. Плохо попрощался. Надо игрушку какую-нибудь купить. Родители знают, что он в городе. А, плевать. Он давно уже отрезанный ломоть, — кажется, так говорят. Динка совсем плохая — неужели умрет? От этой мысли сердце с удвоенной силой забилось в грудной клетке, стало трудно дышать. Быстрая затяжка. «Нет. Не-е-ет. Увезу к черту на кулички, цепями прикую — опыт есть. Вы-ы-живет». Немного успокоившись, Моро направился к остановке, не спеша докуривая сигарету. Ни в тот, ни на следующий день ни к Дине, ни к Мирке он не пошел. Долгие выходные не располагали к лишним телодвижениям. А может, он просто устал. Самое страшное было позади, и Моро со спокойной душой заняться ничегонеделанием. На третий день, ближе к обеду — чтобы не столкнуться случайно с родителями — он поехал в больницу. По пути в одном из дворов нарвал охапку ирисов: из еды все равно ничего вкусного нельзя, а цветы девчонки любят. Толкнул тяжелую дверь, прошел через вестибюль, привычно оглядывая его — нет ли поблизости родителей, и, свернув к лестнице, быстро взбежал по ступеням. Вот и дверь отделения. Толкнул — не открывается. Толкнул еще раз — закрыто. Постоял, в раздумье покусывая губу. Наконец за матово-зеленым стеклом возник силуэт. Щелкнул замок, и на пороге появилась медсестра. — Передачу принесли? Кому? Какая палата? Парень помотал головой, обескураженный быстротой разговора и количеством вопросов. — Я к сестре пришел. Она тут лежит в… Да, в восьмой палате. — Передача где? — устало спросила медсестра. — Какая передача? — не понял он и повторил. — Я к сестре пришел. Проведать. Женщина набрала в грудь воздуха, но ничего не сказала, лишь ткнула тетрадный листок, приклеенный изолентой к створке. «Отделение закрыто на карантин по ветряной оспе. Посещения запрещены. Осуществляется только прием передач». — Передача где? — медсестра явно теряла терпение. — Я болел ветрянкой. — Только. Прием. Передач. Понятно? «Жалко Мирку. Она же меня ждала». — Вот, передайте тогда в восьмую палату. Мире, — он протянул букет. — Молодой человек, Вы в своем уме? Это больница! А Вы цветы принесли! Все, если у Вас нет передачи, идите. У меня работы выше крыши. Хлопнула дверь, провернулся ключ. Моро остался стоять на площадке, задумчиво покачивая теперь уже ненужным букетом. Затем развернулся и медленно — все равно спешить уже некуда — начал спускаться вниз. Первый этаж. Дверь, за ней — направо — вестибюль, налево — полутемный, всегда пустой коридор. Неожиданно для себя Моро пошел в левую сторону. Крашенные голубой краской стены, белые двери с надписями «Стерилизационная», «сестра-хозяйка», «кладовая белья». Остановился у последней двери, прислушался — вроде бы тихо. Оглянулся — никого нет. Осторожно толкнул дверь, вошел в комнату. На полках высились стопки бумажных пакетов, белые хлопковые прямоугольники, рядом стояли баки с надписями на крышках. Моро, неслышно ступая, прошелся по помещению, сам еще толком не понимая, чего хочет. Уяснив, где грязное, где чистое, посмотрел, что лежит в одной из стопок. Гм, халаты. Осторожно достал один, развернул. Приложил в плечам — маловат. Взял следующие — этот вроде в самый раз. Сунул сложенный халат под мышку, скрестил руки, прикрыв белую ткань букетом. Выглянул в коридор — пусто. Закрыл дверь и независимым видом вышел в вестибюль. Оказавшись в больничном дворе, наконец расслабил руки. Поправив норовивший упасть халат, прошелся по аллее. — Извините, можно подарить Вам букет? Женщина средних лет подняла на него удивленные глаза. — Мне? — Да. Вам. — Ну… можно. Она осторожно приняла фиолетово-синий букет из рук странного незнакомца. Моро отдал цветы и, неопределенно махнув рукой, вышел за ограду. В ларьке Союзпечати купил газету и осторожно завернул халат в серую шуршащую бумагу. Остановка, полупустой икарус. Быстрым шагом до дома. Сверток бросил на кровать, достал из тумбочки деньги. Пересчитал — тридцать рублей. Маловато, но должно хватить. На Арбате, возле ЦУМа было, как всегда, многолюдно. Он медленно шел мимо сидящих на складных стульях художниках, рисующих портреты и шаржи, уличных музыкантов, окруженных толпой зевак, дальше-дальше, всматриваясь в разномастную толпу. В стороне от людской реки, у стены скучал модно одетый парень. Моро приблизился к нему, о чем-то тихо спросив. Молодой человек кивнул. Через минуту он уже вальяжно шел против течения, ловко лавируя в пестром потоке. Моро двинулся следом, но поодаль, стараясь не терять знакомца из вида. На квартиру он вернулся часа через полтора. Наскоро принял душ, переоделся. Запихал два свертка в небольшой полиэтиленовый пакет — один поверх другого. Глянул на часы — в самый раз. Остановка, автобус, больничная ограда — ставший привычным маршрут. Но на сей раз Моро обогнул корпус. Осмотревшись по сторонам, быстро вытащил верхний сверток, сорвал газетную обертку и надел успевший чуть измяться халат. Повязал маску. Второй, аккуратно сложенный сверток запихнул в карман халата, в карман напротив лег пакет. Закончив с переодеванием, Моро уверенной походкой направился к входу с надписью «Приемное отделение». Несмотря на вечер, здесь было довольно многолюдно. Впрочем. Неудивительно — больница. Он быстро шагал по коридорам, следуя указателям. Вот и лифты. Нет, на этом лифте нельзя — он для посетителей и выходит на площадку. Другой лифт — который в отделении, наверняка обслуживается лифтером и его просто так не вызовешь. Значит, лестница. Немного поплутав, вышел в дальней лестнице, — наверное, эта. Поднялся на нужный этаж, потянул стеклянную дверь — та поддалась. Усмехнулся — вот как у вас соблюдается карантин. Не торопясь, но и не медля — твердой походкой прошел по коридору. Сестра на посту скользнула рассеянным взглядом и снова уткнулась в бумаги. «Только бы была на месте». Восьмая палата. Пять детских голов повернулись к нему. Мирка лежит спиной к двери, не оборачивает. Спит? Нет, не спит. — Мира, пойдем на процедуры. Приподнявшись, девочка всматривается в скрытое маской лицо. Страх смешивается с радостью узнавания. Хочет что-то сказать, но брат перебивает: — Быстрее. Помогает ей встать, берет под руку и выводит в коридор. Медсестра по-прежнему дремлет на своем посту. Быстро идут к лестнице, выходят на площадку. Мирка, опершись на перила, приложила руку к животу. — Болит? — Моро, присев на корточки, заглянул в бледное лицо. — Устала просто, — попыталась улыбнуться в ответ сестренка. — Куда мы? Не ответив, Моро взял Мирку на руки и спустил на нижнюю площадку. Вытащил из кармана сверток, быстро развернул и протянул Мирке легкое, без рукавов, джинсовое платье. — Это мне? — девочка, словно не веря глазам, осторожно потрогала синюю ткань. — Примерь. Он помог снять безразмерную больничную сорочку, осторожно придерживая загипсованную руку. Мирка зябко поежилась, а он старался не смотреть на туго забинтованный животик. Платье оказалось как раз. Моро перегрыз леску с фабричной биркой, снова взял сестру на руки и спустился по лестнице. На первом этаже запихнул халат в пакет и, приобняв сестру, направился к выходу из приемного отделения. Мирка шла явно через силу. С трудом перейдя больничный двор, вышли на аллею. — Подожди, сейчас машину поймаем. — Куда ты меня ведешь? — Скоро узнаешь. Тебе понравится. Через полчаса перед Миркой высился бетонный шатер цирка. — Ну, чего встала, — Моро усмехнулся, глядя на восторженное лицо сестры. — Пошли, мало времени осталось. У нас первый ряд. Зал встретил их запахом сена, опилок и тем едва уловимым ароматом, окунающим в магию цирка. Все два отделения Мирка заворожено смотрела на арену, лишь изредка переводя восхищенные глаза на сидящего рядом брата. В фоей, слепяще ярком после полутемного зала, Мирка сфотографировалась вместе с обезьянкой. Снимок, сказали, будет готов через две недели. — Я его тебе принесу, — Моро накинул на плечи сестры куртку. — А родители? — Что родители? — непроизвольно он сжал лежащую в его ладони руку Мирки. — Мне больно. — Извини. Сестра выдернула руку и встала прямо перед ним, загораживая путь. — Мира, пойдем, — голос звучал устало. — Нам еще на автобус нужно успеть. — А родители?! — повторила она вопрос. — Мама?! Вздохнув, он схватил девочку и как маленького ребенка понес в сторону остановки. В автобусе ехали молча. Моро донес ее до самого дома и лишь у дверей осторожно опустил на пол. Хозяйка уже спала. Моро быстро расстелил кровать. Помог Мирке снять платье. Девочка тут же нырнула под одеяло, укуталась поплотней. Брат, сидя на видавшим виды венском стуле, с жалостью смотрел на худенькое тельце сестры, казавшееся маленьким даже на этой односпальной кровати. — Ты, наверное, есть хочешь? — Хочу. — Молоко есть. Подогреть? — Нм. Он зажег газ. Стараясь не греметь, поставил на конфорку старушкин ковшик, плеснул туда молока. Когда над белой гладью поднялся пар, выключил огонь, перелил молоко в чашку. Мирка не спала, лежала, укутавшись в одеяло. Моро протянул молоко, и девочка нехотя, словно через силу выпростала руку. Немного отпила и отдала обратно. Моро заметил лихорадочно блестевшие глаза и обметанную «гусиной кожей» шею. Дотронулся до лба — горячий. — Мирка, ты как? Сестра поежилась. — Морозит. Каждый вечер так. — Болит что-нибудь? — Только когда хожу и уже не так сильно, — девочка подняла на него глаза. — Ты сходишь домой? Он отрицательно покачал головой. Помолчали. — Когда мама в больницу пришла, то очень ругалась. Плакала и ругала: и меня ругала, и тебя. Аслан, она хочет меня отвезти в Карабулак, к тети Лёле. Говорит, что там спокойнее. Аслан… Аслан, я не хочу. Мирка всхлипнула. Моро, обескураженный такими известиями, неловко погладил сгорбленную под одеялом спину. Сестра плакала: горько, беззвучно, судорожно хватая воздух искривленным ртом. Не вынося ни женских, ни детских слез, он, чтобы как-то справиться с ситуацией, уложил рыдающую Мирку, поплотней укутав одеялом. — Спи. Завтра рано вставать. Утром отвезу тебя в больницу. Сам лег на пол, преварительно бросив сложенную в несколько слоев куртку. Миркины всхлипывания постепенно перешли в тихое сопение, Моро же не спалось. Тетя Оля, тетя Оля… То ли двоюродная, то ли троюродная тетя мамы, изредка, по случаю, нагрянывающая в гости. Маленькая, круглая — килограммов под сто, не меньше — она привозила с собой звонкий смех, бестолковую суету и неизменных петушков на палочке. Родители в шутку называли ее сладкой женщиной: за неуемную любовь к конфетам и за место работы. Ольга, или как она сама себя называла Лёля работала на сахарном заводе, потому дефицита в песке не испытывала и петушков делала из него же, разливая карамель по жестяным формочкам. Замужем она никогда не была и жила с кошкой в маленьком домике на окраине. Значит, вот к ней мама хочет отдать Мирку. Зачем? Чем девчонка помешала родителям? Тревожные мысли мешали уснуть. Выставив будильник на половину пятого, он, кое-как устроившись на полу, думал и никак не мог решить, чем же помочь сестре. Даже во сне, незаметно подкравшемся, он видел Мирку, бегущую в больничной сорочке по деревенской улице. Звон будильника выдернул его из тяжелого, но такого желанного сна. На ощупь отключил звук и, с трудом поднявшись, посмотрел на мирно спящую Мирку. Жалко будить, но в больницу нужно попасть как можно раньше. Наскоро собравшись, Моро ласково, но настойчиво начал тормошить сестру. Мимоходом коснулся заспанной щеки: кажется, жара нет. В половину шестого Мирка брела мимо сестринского поста в свою палату. Брат, кинув халат на скамейку, вышел из больницы. «Карабулак, Карабулак», — назойливо вертелось в голове.***
Артур пришел, как всегда, вечером. Чай пил молча, явно о чем-то размышляя. Дина, устав от игнорирования, собрала со стола, вымыла посуду и отправилась в комнату. Не прошло и минуты, как в дверях возник муж. Прислонился к косяку, помешивая ложечкой давно остывший чай. Лицо было сосредоточенным. Дина, не зная, куда деться от его пристального взгляда, сняла с полки первую попавшуюся книгу и попыталась углубиться в чтение. Несколько минут царила тишина, нарушаемая лишь позвякиванием ложечки. — Дина, когда у тебя месячные? Девушка подняла голову и недоуменно посмотрела на мужчину. — Что? — Я спросил, когда у тебя месячные? — в голосе звучало плохо скрываемое раздражение. — А тебе зачем? Еще не скоро. — Зачем мне? — лицо Артура исказила презрительная гримаса. — А за тем, чтобы узнать, не беременна ли ты. Дина отвернулась, низко опустив голову, словно увидела в книге что-то особо интересно. — Мне дети не нужны, — продолжал муж. — Ни свои, ни тем более чужие. Девушка по-прежнему молчала. — Так когда? — в голосе прозвучало нетерпение. — Я должен точно знать, что ты не брюхата. Или брюхата. Ну?! — Я не могу иметь детей. Сказала не оборачиваясь, тихо, словно через силу. — Что? — лицо мужчины выразило крайнюю заинтересованность. — Ты не можешь иметь детей? Почему? Ты чем-то болела? Дина подавленно молчала. Артур улыбнулся, словно в голову ему пришла гениальная мысль. — Ты что, делала аборт? Дина нервно сглотнула. Рассказывать не было ни сил, ни желания. — Я прав? — настроение Артура явно улучшилось. — Да. Артур засуетился, взял стул, сел рядом с Диной. С лица не сходило возбужденно-счастливое выражение. — А от кого? От этого, да? Неопределенный кивок. — И что, неудачно? К горлу подступил комок. Дина задержала дыхание и лишь кивнула. Подождав пару секунд, сказала глухим, словно чужим голосом: — Да. Неудачно. — Бедная, — Артур, продолжая улыбаться, нежно погладил ее по руке. — Не переживай, без детей тоже неплохо. Даже лучше. Но все равно нужно провериться. А пока ложись. И не расстраивайся, не расстраивайся, не надо плакать. Все позади, все будет хорошо. — и наклонившись к уху, прошептал, — Ампулы в холодильнике. Мужчина вышел в коридор, надел куртку и, вернувшись в комнату, сказал: — Я завтра выходной. Съездим с тобой к одной моей знакомой, проверим, права ты или нет. Ну, все, я пошел. До завтра. Дина не обернулась. Ей было все равно. Артур и правда пришел на следующий день ближе к обеду. Стоя в дверях, велел жене быстрее собираться. Дина послушно оделась. До остановки шли молча. Нужный автобус подошел на удивление быстро. Дина села возле окна, без интереса рассматривая город сквозь запыленные стекла. Артур расположился рядом, вальяжно закинув ногу на ногу. — Дина, — прервал молчание муж. — Когда придем, не забудь поздороваться. Вообще, веди себя естественно. Если будут вопросы задавать — отвечай. Но сама лишний раз рот не открывай. Дина, не оборачиваясь, кивнула. Остаток пути ехали молча. — Наша остановка, — Артур легонько потянул за рукав. — Выходим. Пыльный тротуар, негустая аллея в виднеющейся вдалеке серой коробкой — больница. Дина равнодушно смотрела на курлыкающих на газонах голубей, неспешно прогуливающихся пациентов и посетителей, радующихся солнышку. Артур придержал тяжелую скрипучую дверь, пропустив Дину вперед. Молча указал на стоящую у стены скамейку, а сам направился к сидящему за столиком вахтеру. Дина с напряжением наблюдала за мужем. Вот он наклонился, что-то сказал, сунул купюру. Обернулся к ней, поманил рукой. — Сейчас в гардероб, сдадим вещи. Потом поднимемся в отделение. Веди себя естественно. Неровные синие стены глянцево поблескивали в туском свете ламп, стертая метлахская плитка потрескивала под ногами. Артур, не оглядываясь, уверенно поднимался по лестнице. «Видно, не первый раз здесь», — подумала Дина. — Сюда, — мужчина толкнул стеклянную дверь и вышел в коридор отделения. Дина последовала за ним и тут же почувствовала тот запах, который бывает в подобных учреждениях: густой, жирный, с едкой нотой хлорки. Они прошли до конца, мимо палат с распахнутыми дверями, разновозрастных женщин, сидящих на лавочках, процедурной, из-за приоткрытой двери которой разносился запах лекарств, дальше, дальше, дальше, пока Артур не остановился возле кабинета с лакированной табличкой «Заведующий». Мужчина деликатно постучал, заглянул и, улыбаясь, пропустив жену вперед, вошел. За столом сидела средних лет женщина с короткой стрижкой цвета ржавчины. С улыбкой поднялась из-за стола, радостно поприветствовала Артура, ласково кивнула девушке, и страх, сидящий в солнечном сплетении Дины, чуть ослабил хватку. — Нелли Ивановна, познакомьтесь, моя жена Дина. «Нелли Ивановна. Какое странно имя», — равнодушно подумала она. — Нелли Ивановна, — продолжал Артур. — Мы недавно поженились и теперь хотим узнать, не ждем ли наследника. — Я поняла. Ну что ж, пойдемте. Они вышли из кабинета и двинулись вслед за заведующей. Женщина шла быстро, уверенно, Дина семенила следом, с тоской глядя на пышную фигуру, обтянутую белоснежным халатом. Артур завершал шествие. — Проходите, — врач открыла дверь, и Дина с Артуром оказались в кабинете с голубыми кафельными стенами. — Артур, ты пока посиди, — Нелли указала коллеге на стул, — А ты иди за ширму. Удобно расположившись на стуле, Артур со скукой разглядывал бликующие стены, шкафы со стеклянными дверцами, биксы с бирками и прочую медицинскую утварь. Его внимание больше привлекало то, что происходило за ширмой: шорох одежды, скрип натягиваемой резины, тихие вздохи, позвякивание металла, снова шорох. Минут через пять из-за ширмы все тем же стремительным шагом вышла врач, за ней, с пунцовыми щеками, нервно одергивая свитер, Дина. — Ну, что, — без экивоков начала гинеколог. — Порадовать вас пока нечем. Но и огорчить тоже. Беременности я не увидела. Но у вас еще все впереди. — Спасибо, что нашли время, — Артур расплылся в улыбке. — Ой, да всегда пожалуйста, — Нелли махнула рукой. — Диночка, — мужчина повернулся с смущенно молчащей жене. — Подожди меня, пожалуйста, за дверью. Мы с Нелли Ивановной немножко посплетничаем на медицинские темы, — и улыбнувшись, добавил. — Здесь прохладно, боюсь, что ты простудишься. Когда за девушкой закрылась дверь, Нелли, выдержав паузу, обратилась к мужчине: — Что с девочкой? Зачем ты ее выпроводил? Артур молчал, задумчиво барабаня пальцами по столу. Женщина наклонилась навстречу собеседнику: — Артур, мы же знакомы тысячу лет. Ты мужа моего спас, я этого никогда не забуду. Скажи, что с Диной? Если можно помочь, я помогу. Мужчина глубоко вздохнул, словно собираясь с мыслями. Нелли настойчиво продолжила: — Почему она такая бледная? Артур снова вздохнул: — Проблемы с сердцем, анемия. Вышло убедительно. — Так зачем ты ее ко мне привел? — продолжала выпытывать врач. Мужчина сделал вид, что колеблется. Выдержав паузу, Артур начал «легенду»: — Дина у нас медсестрой работала. Хорошая, исполнительная девочка. Круглая сирота: мать умерла, когда она еще в школу не ходила, отец три или четыре года назад. Я его лечил. — хирург вздохнул. — Внезапное ухудшение. Бедная! Такая потеря… Собеседница слушала внимательно, не перебивала. Артур отметил это про себя и продолжил: — Она всегда мне нравилась: красивая, спокойная. Умная. Я одинок, она одинока, вот и подумал: а почему бы нам не быть вместе? Сделал Дине предложение, она согласилась. Но перед свадьбой сказала, что не может иметь детей. Мне наличие детей не принципиально, но все равно спросил, — рассказчик потер переносицу. — Оказывается, еще в школе у нее роман был с каким-то парнем. Ну, ты понимаешь, любовь-морковь, — ничего серьезного. Они школу закончили, продолжали встречаться, — взгляд Артура устремился вдаль. — Она не сразу поняла, что случилось: молодая, неопытная. Да и от кого ей было знать, матери-то нет… Как поняла, бросилась к ухажеру, думала, в ЗАГС позовёт, — горькая усмешка. — Парень, ясное дело, в отказную. Она к отцу, тот в ужасе: его любимица-умница-красавица и такое! В общем, настоял на аборте: мол, только в институт поступила, куда тебе… Я его не осуждаю… Операция прошла неудачно. Не знаю, что там случилось, но сказали, что детей у Дины больше не будет. Вот я и хотел узнать, — он перевел взгляд на собеседницу, — могут у нас с Диной быть дети или нет. Если нет, то объясню ей, что не нужно понапрасну надеяться. Я ведь по ее просьбе позвонил. Растроганная рассказом Нелли положила ладонь на руку Артура. — У тебя не только золотые руки, но и золотое сердце. Мужчина слабо улыбнулся в ответ. — Что касается Дины, — продолжила Нелли, — то однозначно сказать трудно, нужно обследоваться. Если решитесь, позвони. — Спасибо, — мужчина встал. — Мы подумаем. Пойду, а то Диночка заждалась. Спасибо еще раз. Закрыв дверь кабинета, Артур быстрым шагом прошел к выходу, сбежал по лестнице, по пути обдумывая, есть ли повод для беспокойства или все же нет. Выйдя в холл, он увидел ждущую его Дину. — Спасибо, что вещи забрала. Пойдем, — он быстро накинул куртку, завязал шарф и, взял Дину под руку, вывел ее на улицу. По аллеи шли молча. Девушка была погружена в свои мысли и, чтобы как-то отвлечь ее, Артур сказал: — Знаешь, куда мы с тобой сейчас пойдем: — Куда? — равнодушно спросила Дина. — В ювелирный магазин. Давно хотел купить тебе что-нибудь. А сегодня как раз случай подвернулся. Дина лишь пожала плечами: пошли. Выбор был невелик, Дине понравился кулон из черненого серебра с красным сердоликом. Артур попросил продавщицу подобрать к подвеске серьги. Покупки велел уложить в бархатную коробочку и, расплатившись, вручил Дине. Девушку подарок не особо порадовала: куда и зачем его надевать? Гости к ней не ходили, подруг давно нет, да и муж особо не приветствует ее общение с кем-либо. Правда, надо отдать ему должное, периодически выводит в кино, кафе и даже пару раз в гости к соседке. Эта соседка тетя Валя — пожилая, знавшая Дину с детства женщина была Артуром очарована: тут же насыпала в вазочку принесенные ими конфеты, выставляла на стол домашнюю выпечку, доставала из серванта праздничный сервиз и разливала по фарфоровым чашкам крепкий чай. Да, только к ней в гости они с мужем и ходили. Правда, иногда звонила Айдана, медсестра из отделения, и говорила, что Артур задержится. Дину это смешило: муж никогда не ночевал у нее, но, по-видимому, перед коллегами разыгрывал роль примерного семьянина. Дома велел примерить комплект и удовлетворенно кивнул. — Красиво. Носи, — и, улыбнувшись, добавил. — А то будешь жаловаться, что муж тебе ничего не дарит. Артур направился к выходу. — Когда буду — не знаю. Деньги у тебя есть, если что, на еду хватит. Лекарства должно хватить, — муж на секунду задумался и с улыбкой добавил. — Береги себя.***
В больницу Моро больше не ходил: отделение по-прежнему было на карантине, а совершать вылазки, подобные предыдущей, было чревато и бессмысленно. «Карабулак, Карабулак» все никак не выходило из его головы. Может, они просто пугают девчонку, чтобы впредь лучше смотрела по сторонам? А если в самом деле отправят к этой… тете, он останется совсем один. Правда, есть еще Дина, но это другое. Мирка должна остаться в Алма-Ате. Как это добиться? Ответ был просто и банален — идти к родителям. Сама мысль предстать в роли блудного сына претила Моро, но страх не увидеть больше Мирку был сильней. Промаявшись остаток дня и ночь, наутро он направился по знакомому до боли маршруту. Зачем-то пошел по лестнице, хотя лифт работал. Ключей, конечно, не было. Постоял у двери и, наконец собравшись с духом, нажал кнопку звонка, надеясь, что дома никого нет. — Кто там? — Моро вздрогнул, услышав мамин голос. Промолчал. Щелкнул проворачиваемый замок. — Ты? — мама замерла в дверях, во все глаза глядя на сына. — Кто там? — в прихожей появился отец. — Вот это да! Моро, дабы скрыть смущение, высоко вскинул голову, сверху вниз глядя на родителей. — Ну, проходи, — мама отошла в сторону, пропуская сына в квартиру. Он встал посреди узкой прихожей, сунув руки в карманы джинсов. — Чего стоишь — не памятник, — мама закрыла дверь, привычным движением накинув цепочку. — Проходи, коли пришел. Отец уже вернулся на кухню, мама пошла следом. Поколебавшись, Моро скинул ботинки и направился к родителям. — Зачем вы хотите отправить Мирку в Карабулак? — без экивоков начал он. — Чем она тут помешала? — Помешала, говоришь? — мама повернулась к нему, вытирая вафельным полотенцем руки. — Помешала? Ты что, хочешь сказать, что мы плохие родители? Не любим дочь? Это ты хотел сказать? Моро прикрыл глаза, морально готовясь к скандалу. — Тогда зачем вы хотите отправить ее к… к тете Оле. — Мы же не насовсем ее туда отправляем — отец положил газету на стол. — На время. Там воздух чище, с продуктами лучше. Ей нужно хорошо питаться после операции. В этом плане там лучше… — Там нет столько машин, — почти выкрикнула мама. — И эта раззява больше не попадет под колеса. Мама устало опустила руки и тут же, почти сразу, она, повернувшись к Моро, стала кричать: — Мы, по-твоему, плохие родители — хотим от дочери избавиться! А ты?! Ты что сделал? Кто обещал ее в первый класс проводить? Не помнишь? А она помнила. Кто обещал в парк Горького сводить? Что молчишь? Сказать нечего? Мы плохие родители! А ты знаешь, как это страшно не знать: жив твой ребенок или нет? Ты, ты хоть раз спросил, что мы чувствуем?! Папа по подворотням бегал, когда ты с гулянок задерживался, а ты ни разу даже не извинился. А когда ты собрался уезжать, ты хоть поинтересовался, что мы испытываем? Не-е-ет… Не-е-ет, пусть Мирка будет далеко, не с нами, но я хоть буду знать, что за ней присмотрят, что с ней все в порядке: она не попадет под машину, не заблудится, ее никто не обидит. Пусть там пока поживет, окрепнет. Сына, судя по всему, я уже потеряла. Потерю дочери я… мы не перенесем. А теперь можешь идти, — мама замолчала, покусывая губу. -И к Мирке не ходи — не дразни девчонку. Ты как ясное солнышко появишься, а она ждать будет… Ждет… — внимательно посмотрела на сына. — Понял? Неопределенно мотнув головой, он вышел из квартиры. Хотел хлопнуть дверью, но лишь лениво, как что-то ненужное, толкнул створку и, держась за перила, медленно начал спускаться.***
Артур нагрянул через два дня. — Дина, собирайся. Девушка, квёлая после укола, недоуменно посмотрела на мужа. Тот, подбоченясь, стоял посреди комнаты. — Собирайся, я сказал. У нас мало времени. Мы в театр опаздываем. — Какой театр? — Оперы и балеты. У нас билеты на «Кармен сюиту», в партер. Артур открыл шкаф и вскоре вытащил длинное серое платье — осколок далекого, ушедшего навсегда времени. — Вот, — он бросил плечики на тахту. — Самое то. Дина встала и заторможено стала переодеваться. Артур критически осмотрел жену. — Да… Надень серьги, что я купил. И это…накрасься… Ну, что там у вас: пудра, помада, а то люди испугаются. Девушка послушно подошла к трюмо и достала давно забытые пудреницу, румяна, помаду. — Так лучше, — Артур вздохнул. — Все равно вид как у чахоточной. Ладно, все равно в зале темно. И руки прикрой шарфом каким-нибудь, а то смотреть страшно. Длинный ажурный шарф — последний раз она надевала его на похороны — полностью скрыл руки, придав облику траурную утонченность.***
Это была уже вторая подряд сигарета. Моро, сидя на серой от дождей скамейке, давился кисло-горьким дымом. Внутри, где-то в районе солнечного сплетения каменной глыбой лежала такая тяжесть, что даже дышать было тяжело. Динка замужем, Мирка уезжает в деревню, и родители… родители… Задавив окурок носком ботинка, он поднялся и пошел по купающейся в ярком майском солнце улице. Щебет птиц, дурманящий запах сирени, музыка, льющихся из распахнутых окон — от всего это его отделяла невидимая, но крепкая стена. Моро бесцельно шатался по цветущей, праздничной Алма-Ате, пожалуй, как никогда остро чувствуя свое одиночество. Пару раз заходил в кафе, что-то ел, пил крепкий кофе по-турецки, ощущая лишь приторную сладость вперемешку с горечью. Когда длинный весенний день начал клониться к вечеру, почувствовал, что ему невыносимо — до удушья — находиться одному в тесной комнатушке съемной квартиры. С усилием передвигая гудевшие от усталости ноги, он свернул за угол и направился к красно-желтой, к счастью, свободной телефонной будке.***
Когда зазвонил уже телефон, они были уже в дверях. — Кто это? — Артур подозрительно посмотрел на жену. — Ты кого-то ждешь? — Нет… — Дина недоуменно пожала плечами и, сняв туфли, прошла к телефону. — Алло. — Я сейчас приду, — голос Моро звучал глухо, растворяясь в городском шуме, но она его узнала. — Нет. Нет… — Дина помотала головой, испуганно оглянувшись на мужа. — Вы ошиблись номером. Положила трубку, нервно поправила сползший с плеч шарф и, взяв с тумбочки едва не забытый ридикюль, быстро прошла к двери.***
Услышав короткие гудки, Моро повесил трубку. Значит, ошиблись номером. Хо-ро-шо. Обида, смешанная со злость, перехватила горло. Побряцал мелочью в кармане, вытащил и отсчитал несколько монеток. Дальше автобус, знакомые до мельчайших деталей тротуары, клумбы, торец Динкиного дома. Уже на подходе к подъезду увидел высокую фигуру врача. Артур, в пиджаке и даже, кажется, при галстуке, бережно обнимал нарядную, на высоких каблуках Динку, помогая сесть в стоящую рядом с крыльцом серую, с шашечками, «Волгу».