Роман с Ксаной тянулся на одной ноте. Хотя какой это роман: ни огня, ни страсти. Моро приходил к ней после работы — все ближе, чем в квартиру к старушке, — они ужинали, пили чай, девушка что-то щебетала, он поддакивал, кивал головой, не особо вникая в суть. С Ксаной было… удобно. Не нужно было заморачиваться на быт: после работы его всегда ждал ужин, утром девушка на скорую руку жарила яичницу или готовила бутерброды, после чего вместе выходили из дома и шли до остановки. В субботу и воскресенье можно просто отдохнуть, не думая о стирке, уборке и прочих бытовых трудностях — всем этим занималась Ксана. Ну и секс — куда без него! В постели девушка вела себя раскрепощено, умела не только доставлять, но и получать удовольствие. Моро нравилось ее стройное гибкое тело, нежные руки, ласкающие его, бархатистая кожа, пахнущая кремами, но почему-то каждый раз, сливаясь с Ксаной в сладострастной схватке, ему вспоминалась Дина. Неумелая зажатая Дина семнадцати лет, стыдящаяся своей и его наготы, Дина-студентка, спокойно и доверчиво открывавшаяся навстречу его ласкам, Дина-наркоманка, нервная, дерганая, с каким-то надломом, будто ежеминутно ожидающая оскорбления или удара. В Ксане чувствовалась опытная женщина, знающая себе цену, в Дине же не было ни намека на самоуверенность.
Вообще Ксана во многом превосходила Дину: более красивая, более ухоженная, уверенная в себе, к тому же без вредных привычек, но почему-то именно образ Дины — столь далекий от идеала — все чаще возникал в голове.
Ксане он ничего не рассказывал ни про Дину, ни про историю с морфином — зачем ей это знать? Да и сама девушка не проявляла особой заинтересованности.
Вереница дней складывалась в недели, недели в месяцы, на смену морозам и снегу пришла барабанная дробь капели, и Моро удивлялся, как же быстро течет время: вся эта зима представлялась ему чередой однообразных дней, трудно отличимых друг от друга. В них не было ни горестей, ни особых радостей — серая рутина, нудная канитель. И Ксана была частью этой обыденности, приятной частью, но не более того. Тихая заводь, мещанский мирок. Случайная встреча переросла в банальное сожительство.
Впрочем, девушку, кажется, все устраивало. Всегда спокойная, ласковая, с ямочками на щеках, появляющимися при улыбке — казалось, она была воплощением идеальной жены. И Моро сам иногда думал, что именно таких женщин называют хранительницами домашнего очага.
Иногда Ксана заводила — как бы между прочим — разговор о семье. Расспрашивала Моро о родителях, Мирке, рассказывала о себе: обычная советская семья: мама, папа, она и младшая сестра. Сестра, кстати, уже замужем — выскочила сразу после школы, а она вот засиделась в девках. Моро понимал эти намеки, но было лень на них реагировать. Женитьба представлялась донельзя скучным и утомительным мероприятием. Он не видел себя в роли мужа, а образ жены был настолько размыт, что даже думать об этом не стоило. Ясно было одно — покладистая, уютная Ксана это место не займет.
Постепенно разговоры о семье — редкие, ненавязчивые — сошли на нет. Моро облегченно вздохнул, решив, что девушка, как и он, стала жить сегодняшним днем.
В начале апреля парень заметил изменения в партнерше. Ксана стала более молчаливой, часто улыбалась каким-то своим мыслям. Неожиданно перестала красить волосы, и Моро с недоумением смотрел на русые корни, казавшиеся черными на фоне пергидрольной белизны. Стала позже вставать. Перестала готовить завтрак. Он, мысленно пожав плечами, начал самостоятельно заваривать чай и делать бутерброды.
В один из выходных — кажется, в субботу — Моро со скучающим видом сидел перед телевизором. На экране шел какой-то отечественный детектив, смотреть он начал примерно с середины, и вникать в суть сюжета было лень.
Ксана, забравшись с ногами в кресло, вязала свитер. Когда на экране замелькали финальные титры, девушка поднялась, сладко потянувшись, и, подойдя к телевизору, выключила его. Моро удивленно поднял брови.
— Я давно хотела тебе сказать… точнее, не давно, а… В общем, — Ксана широко улыбнулась, — Моро, я беременна.
Он на минуту завис, затем усилием воли преодолел оцепенение. Ксана, с застывшей на устах улыбкой, села напротив, выжидающе глядя в глаза.
Он потер переносицу, пытаясь сосредоточиться. В голове, сменяя друг друга, вихрем кружились мысли: когда? как это получилось? мальчик или девочка? с Диной столько времени и все нормально, а тут… что он сделал не так?
— Нужно поторопиться, — Ксана прервала затянувшуюся паузу.
— С чем?
— С росписью, — девушка продолжала улыбаться. Он смотрел на приподнятые уголки красивого рта, нежно-розовые губы: верхняя чуть больше, с хорошо заметными вершинками, и в голову лезли лица Миркиных кукол: черные ресницы щеточкой, глупый взгляд круглых глаз, губки бантиком, растянутые в застывшей резиновой улыбке.
— У меня паспорта нет, — Моро смотрел на ямочки, делающие лицо Ксаны по-детски милым, и чувствовал, как душа наполняется серой вязкой тоской.
— То есть, как паспорта нет? — Ксана, не переставая улыбаться, помотала головой. — Ты шутишь?!
— Нет, — парень пожал плечами. — Потерял. А на работе по документам числится другой человек.
Лицо Ксаны стало серьезным.
— Нужно срочно идти в милицию! Платить штраф или что там еще нужно?! Ты же не хочешь меня опозорить?
— Не хочу, — устало подтвердил Моро. Этот разговор начал ему надоедать.
— Ладно, — Ксана нервно дернула уголками губ, но уже через секунду лицо приняло спокойное выражение. — Сегодня все равно никто не работает. — голос девушки, как обычно, звучал приветливо. — Возьмешь отгул на работе и сходишь.
Моро кивнул, думая о черном рюкзаке, лежащем — наверное — в квартире Дины: паспорт, ключи от родительской квартиры, — все там.
Остаток дня прошел в напряженном молчании. Ксана делала вид, что ничего не произошло, Моро подыгрывал ей, но на душе, что называется, скребли кошки. Он исподволь поглядывал на девушку и не мог поверить, что внутри нее растет ребенок. Его ребенок. Как странно. Он вспомнил перевязанное лентой одеяло, крошечные пальчики, пухлые щечки. Мирка… Как она сейчас? Он так и не вернул долг… Надо, надо отдать, благо, деньги есть. Только бы с предками не встретиться. Жалко их, Мирка говорила, что скучают по нему, переживают. Ребенок… Получается, он станет отцом? Его кто-то будет называть «папа»? В голове не укладывается. Ксана… Хорошая, милая, добрая и такая… чужая.
В ту ночь он лег отдельно. Девушка не возражала. Сначала долго не мог уснуть, потом видел во сне то Ксану с коляской, в которой лежала маленькая Мирка, то взрослую Дину в школьной форме. А сам он метался по подъезду своего дома, пытаясь спуститься вниз: бежал по ступеням (лифт не работал) и оказывался на краю бетонной плиты, а следующий пролет через несколько метров, и нужно прыгать через эту пропасть. И он стоял, понимая, что не долетит, упадет, а потом бежал назад, в надежде найти другой путь и так по кругу.
Проснулся разбитым, с тяжело бьющимся сердцем — вроде и не кошмар, а неприятно. Ночная тьма за окном становилась прозрачней, уступая место серому утру.
Никелированный будильник мерно отсчитывал секунды, не торопясь разбудить жильцов пронзительным звоном. Можно еще поспать, но не спится. Моро потер воспаленные бессонницей веки и тихо встал. Стараясь не шуметь, оделся и ушел на кухню. Встречаться с Ксаной не хотелось. Было желание поскорей уйти из дома и не думать о случившемся.
В милицию он так и не сходил. Во-первых, просто не хотелось. Во-вторых, вполне вероятно пришлось бы встречаться с родителями, и встреча повлекла бы за собой шквал вопросов и упреков. Еще и с Ксаной пришлось бы знакомить. А дальше бы закрутилось: смотрины, сватовство, семейные застолья, Зато пару раз проходил мимо дома Динки, сам себя ругая за назойливое желание увидеть девушку. Конечно, никого не увидел, только соседка из квартиры напротив сыпала хлебные крошки голубям.
С Ксаной отношения не то чтобы разладились, а скорее стали сходить на «нет». Она была все такой же тихой, милой. Хозяйственной. По утрам заваривала чай, вечерами, придя с работы, протирала пыль. И без того чистоплотная, девушка словно помешалась на чистоте: несмотря на холод, вымыла и без того чистые окна, а как-то, скромно опустив глаза, попросила Моро отнести в ванную кадку с китайской розой — раскидистый кустище с красными цветами — и там вымыла растение под душем. Моро беспрекословно выполнял причуды сожительницы, но внутри копилось глухое раздражение. Он злился на соседей, громко хлопающих по утрам входной дверью, на Ксану, все больше смахивающую на блаженную, и больше всего на себя. Моро понимал, что он и никто другой не виноват в сложившейся ситуации. И как его угораздило! Но что толку теперь говорить…
Ксана еще несколько раз напомнила про паспорт, он выдал малоправдоподобное вранье, она лишь покивала, и эта ее покладистость доводила его до зубовного скрежета.
Он старался раньше уходить из дома, задерживался на работе, расставляя осточертевшие пластинки, обратно нарочно шел окольным путем, — словом, всячески старался меньше бывать в уютной, но такой опостылевшей комнатке.
Ранняя весна принесла с собой не только яркое солнышко и первую травку, но и болезни. Недели через две после знаменательного известия Моро свалился с гриппом. Началось все с головной боли и небольшого жара. Кое-как доработав смену, ушел домой. Ночью ртутный столбик взлетел выше отметки 39 градусов, и стало ясно, что утром на работу он не пойдет.
Около полуночи, измученный болью и ломотой, Моро, преодолевая озноб, встал, в темноте пытаясь нащупать выключатель торшера. Случайно задел тумбочку, раздался тяжелый стук, вскрикнув, проснулась Ксана. Включив свет, парень поднял упавшего слона — одну из семи статуэток — и, пошатываясь, направился к серванту.
— Что случилось? — прошептала еще не пришедшая в себя от испуга Ксана.
— Анальгин хочу выпить.
— Анальгин? Зачем?
— Температура высокая. Грипп, наверное.
— Грипп?! — в голосе зазвучали панические нотки. — Откуда весной грипп?!
— Ну, не грипп… — Моро, превозмогая сон, рылся в скудной домашней аптечке. — Простуда.
— Где ты ее нашел, эту простуду?! Весна на дворе!
Моро, не обращая внимание на истерящую девушку, надорвал бело-розовую упаковку и, поморщившись, проглотил таблетку.
— Ксан, дай воды… Гадость какая…
Помедлив, Ксана порывисто поднялась с постели и быстро подошла к шкафу. Достала тонкую шелковую косынку и закрыв, как маской, ею лицо, быстрым шагом вышла. Ни прошло и минуты, как девушка все также стремительно ворвалась в комнату и, буквально сунув в руки Моро кружку, легла спать.
Он сделал глоток, искоса посмотрев на сожительницу. Ксана лежала, отвернувшись к стене. Косынку так и не сняла.
Утром, выключив назойливо трезвонящий будильник, Моро встал и, пошатываясь от слабости, добрел до телефона. Начальство столь раннему звонку радо не было, известие о болезни работника тоже настроение не улучшило. Начальник отдела сухо пожелал скорейшего выздоровления и предупредил, что так как Моро официально не числится в штате, то за период болезни вычтут из его зарплаты в пользу сменщика. И да, больничный лист не нужен.
Теперь остаток дня можно с чистой совестью проваляться в постели. Если бы еще кто-нибудь поухаживал… Ксана, мельком глянув на Моро, молча ушла на кухню — завтракать. В комнату не вернулась.
Весь день парень провалялся, сил почти не было, и он с нетерпение ждал прихода Ксаны: может, чай с малиной заварит или кашку какую-нибудь сварит.
Девушка пришла позже обычного. Холодно поинтересовалась самочувствием, переоделась и отправилась ужинать. Вернувшись, достала из комода отрез марли и, вооружившись ножницами и иголкой, начала кроить и шить маску.
— Чтобы от тебя не заразиться, — пояснила молча наблюдавшему за ней Моро. — Мне болеть нельзя. Я и на работу такую сошью, а то ходят там всякие, да и химия тоже…
Моро лишь кивнул. Ужина ему не предложили, да и аппетита не было.
Проболел он ровно неделю. Все эти дни Ксана завтракала и ужинала на кухне, на ночь открывала форточку — проветрить — и пила аскорбинку. Его к трапезе не приглашала, лишь на конфорке дожидалась его сиротливо стоящая кастрюлька овсянки.
На работе ему были рады — кому понравится работать за себя и того парня, — да и Моро тяготила домашняя атмосфера. Впрочем, домашняя ли? То, что еще недавно казалось таким родным и уютным, стало вдруг чужим. Все эти занавесочки, вязаные салфеточки, статуэточки, чашечки, блюдечки словно кричали: «Не твое! Не твое! Не твое!» Моро вдруг почувствовал себя в доме Ксаны гостей. Засидевшимся гостем.
После его выздоровления девушка стала приветливее, но едва уловимый холодок остался. Он смотрел на еще пока стройную фигуру Ксаны и испытывал жгучий стыд перед ней, перед еще неродившимся ребенком. Уж кто-кто, а малыш не виноват, что папе и маме не повезло друг с другом.
Он старался быть предельно вежливым, постоянно подавляя желание лечь на диван и молчать. Иногда он заводил разговор на ничего не значащие темы, девушка поддерживала, но было заметно, что за приветливой улыбкой скрывается разочарование.
Движимый чувством долга, а попросту говоря, банальной совестью, Моро решил сходить к Дине за вещами. Интересно, как она там? И… ходит ли к ней этот?
Отправился рано утром, чтобы наверняка избежать ненужных встреч. Поднялся на второй этаж и уже на площадке понял, что пришел зря: за дверь слышался гул голосов. Моро различил раздраженный крик Артура, металлический грохот посуды, торопливые шаги. Щелкнул замок. Парень быстро поднялся на пролет и, спрятался за лестничной решеткой. Из квартиры, хлопнув дверью, вышел хирург и быстро сбежал вниз.
«Не заметил», — с облегчением понял Моро. Подождал на всякий случай минут десять — врач не вернулся. Можно спуститься, позвонить. Поднялся, набираясь решимости, и тут — какая нелепость! — взгляд упал на циферблат. Стрелки красноречиво говорили об опоздании.
Раздосадованный и отсутствию времени, и собственной нерасторопностью, он стукнул по перилам. Стальные прутья жалобно загудели, и стон этот эхом разнесся по подъезду. Где-то скрипнула дверь. Еще соседей не хватало встретить! Стараясь не топать, Моро быстро спустился и буквально выбежал на улицу. Застегнул поплотнее куртку, сунул руки в карманы и поспешил в сторону магазина: терять работу сейчас никак нельзя, ведь он теперь почти глава семьи, да и Мирке долг не вернул.
В тот же день, точнее, вечер он честно сказал Ксане, что паспорта нет и, скорей всего, не будет. Во всяком случае, сейчас. Не стал уточнять, почему. А девушка — странное дело — не спрашивала. Сказал, что будет заботиться о ней и ребенке — на этот счет может не волноваться. Она лишь кивнула. Моро, несколько обескураженный ее спокойствием и покладистостью, облегченно вздохнул — живем дальше.
Их совместная жизнь шла по накатанной: завтрак, работа, совместный, часто молчаливый ужин под бормотание телевизора, сон. Моро старался быть заботливым: после работы заходил в магазин, в выходные ездил на рынок, один раз даже принес букет тюльпанов — просто так, без повода. Ксана благодарила, даже иногда улыбалась, но он чувствовал нарастающее с каждым днем напряжение.
В тот день — пятницу, он пришел домой позже обыкновенного: задержался в магазине. Ксана лежала, отвернувшись к стене, рядом, на краешке тахты, сидела соседка и молча гладила ее укутанные пледом плечи. Он понял все. Мыслей не было, было только осознание того, что случилось.
Ксана, казалось, не как не отреагировала на его приход. Соседка — он даже не знал ее имени — повернула в его сторону голову.
— Ксаночке плохо стало на работе. Вызвали «Скорую». Ребеночка сохранить не удалось.
Моро растерянно стоял посреди комнаты, продолжая в одной руке держать авоську с продуктами.
— Я пойду, — женщина поднялась и не прощаясь вышла. Моро с Ксаной остались наедине.
Стряхнув оцепенение, он снял куртку, отнес продукты на кухню, вернулся в комнату и, не зная как себя вести с Ксаной, молча сел на стул. Что говорить? Утешить? Как? И нужно ли? Поплакать вместе с ней? Так слез нет.
Часы показывали без четверти восемь. Спать рано. Книжку, что ли, почитать? Нельзя, Ксана обидится.
Застелил постель. Сильно захотелось курить. Чтобы справиться с желанием затянуться, взял из вазочки карамельку. Погонял конфету во рту. Давясь от приторной сладости, начал грызть сахарно-фруктовое лакомство. Ксана повернула голову, изучающе посмотрела на него:
— Не забудь погасить свет.
Моро ничего не ответил. Проглотив остатки конфеты, выключил свет и молча лег. По дыханию понял, что Ксана не спит. И ему не спалось — какой уж тут сон! Он смотрел на тени деревьев, мельтешащие на потолке, и думал, как быть дальше. Уйти? Ксану жалко, ей сейчас и так нелегко. Остаться? Тесно им вдвоем, душно. Не приняв никакого решения, он уснул, точнее, провалился в сон.
Когда проснулся, Ксана уже встала. Бледная, растрепанная, она медленно ходила, накрывая на стол. Иногда, устав, останавливалась, клала руку на плоский живот. Губы на долю секунды вытягивались в нить, и у Моро, наблюдавшего это, все внутри сжалось от острого, граничащего с болью, сочувствия.
Завтракали молча. Остаток дня Ксана лежала, Моро, бесцельно побродив по комнате, ушел гулять. Вернувшись, когда уже начало темнеть, он застал Ксану, сидящей в кресле. Укутавшись пледом, девушка безучастно смотрела на экран телевизора. Не говоря ни слова, он сел рядом. Когда фильм закончился, Ксана выключила телевизор, постелила себе постель и, устало пожелав спокойной ночи, легла спать. Моро последовал ее примеру.
Воскресенье прошло также, а в понедельник Ксана, к вящему удивлению парня, собралась на работу.
— Не могу сидеть дома, — пояснила она в ответ на его изумленный взгляд. Он лишь молча кивнул.
Через несколько дней у него на работе случилось отключение электричества: то ли кабель где-то повредили, то ли проводка коротнула — кто его знает. Как бы там ни было, магазин оказался обесточенным, покупатели оказались не у дел, а сотрудники разбрелись по домам. Дома он оказался раньше Ксаны. Решив сделать девушке приятно, наскоро подмел пол, прошелся влажной тряпкой по мебели. Отодвинув тюль, начал протирать подоконник. В углу лежал лист альбомного формата. В глаза бросилась набранная жирным шрифтом шапка «Выписной эпикриз». Он быстро пробежал глазами документ: фамилия-имя-отчество Ксаны, возраст, диагноз… Моро снова и снова вчитывался в мало разборчивую врачебную вязь, хотя даже его далекий от медицины разум понимал, что там написано. Осторожно положив выписку на место, он задумчиво продолжил водить тряпкой по крашенным масляной краской рамам.
Вечером, сидя с Ксаной за чаем, он исподволь наблюдал за ней. Ксана была грустна, молчалива, сидела с рассеянным взглядом, иногда хмуря светлые брови.
В чашке белым пятном отражалась люстра. Моро помешал давно остывший чай, и отражение поплыло, распалось на множество ярких кусочков.
— Я сегодня нашел твою выписку, — он отвел взгляд от вновь ставшей неподвижной чайной глади и посмотрел на девушку. — Зачем ты это сделала?
Ксана вспыхнула, но промолчала.
Моро на секунду задумался, затем продолжил:
— Слушай, я одного не могу понять: как тебе это удалось? Да еще так долго? Я же все время рядом был, должен был заметить. А врачи тоже поверили?
Девушка усмехнулась:
— Поверили! Ты глупый. Как удалось? Таблетки пила… специальные…
Моро молчал.
— Ты хорошо устроился: стирать-убирать не надо, еда всегда есть, и в койке не холодно. Думаешь, это так просто, все эти стирки-уборки-готовки? Я старалась, ждала: ну вот, вот сейчас, еще немного… А тебе было все равно. И тогда я решила… Вряд ли бы ты бросил беременную. Сказала и опять ждала, ждала. Этот твой паспорт… Как можно жить без паспорта? А тебе нормально, — Ксана, словно удивляясь, пожала плечами.
Моро слушал, не перебивая. Девушка задумчиво покусала губу.
— Твое вечное кислое выражение лица, эта молчаливость… Знаешь, — Ксана прищурилась. — Ты мне надоел. Зачем тратить на тебя время? Мне уже двадцать три, все подружки давно замужем, одна я в девках осталась. Думала, у нас с тобой получится, а потом поняла — нет. Вот и решила, что все, хватит, — девушка тяжело вздохнула. — Дальше ты знаешь.
Моро молча поднялся из-за стола. Вытащил из-под кровати сумку, бросил туда свое нехитрое барахло. Ксана, потупившись, продолжала сидеть. Тонкие пальцы теребили кромку скатерти.
Накинув куртку, он повесил сумку на плечо. Будто вспомнив что-то, порылся в карманах и достал оттуда брелок с ключами. Положил перед девушкой на стол. Та, казалось, не обратила на это внимания. Секунду помедлив, Моро направился к выходу. Чувствуя неловкость от всего этого, он остановился в дверях.
— Извини, — вместо «до свидания» произнес он.
Ксана даже не обернулась.
К ночи подмораживало. Он вышел из подъезда, совершенно не зная, куда идти. Побрел, что называется, на автопилоте. На душе было муторно от всей этой истории. Одновременно он и жалел Ксану и злился на нее — провела как дурачка! Злился и на себя: сам виноват, теперь получай. Но к этой смеси обиды и злости примешивалось чувство щемящей радости: свободен!
Повыше подняв воротник и сунув руки в карманы, он брел вдоль шоссе, с интересом и грустью всматриваясь в уютно светящиеся окна домов. Дойдя до перекрестка, свернул и битый час без цели шатался по дворам. Устав, сел на колченогую скамейку.
«Опять шов болит. Ночевать где? Надо же было так встрять… И как он повелся на это? Глупость какая… Прямо как в кино каком дурацком. Хорошо, что все неправда. Ребенок… Ребенок неплохо, но не сейчас. Главное, что все закончилось. Ксану жалко, это да. Но так лучше. Спать хочется… Здесь, что ли, лечь? Замерзну. Надо на квартиру идти. Далеко…»
Он чувствовал, как мерзнут кончики пальцев, но было лень подняться. Мышцы были приятно расслаблены, хотелось сидеть и сидеть, а лучше лечь.
«Замерзну…», — снова подумал он с некоторым злорадством.
«Глупость. Сдохну — никто и не узнает. Жалко, чай не допил — сил бы больше было, сладкий ведь… Вставать надо». Моро растер лицо ладонями, сон вроде отступил, но подняться сил не было.
«Похоронят меня кое-как», — мелькнула фраза из стихотворения какого-то классика, кажется, Есенина.
Глаза закрывались сами собой. Смежив веки, он, чтобы не уснуть, стал прислушиваться: вот вдалеке машина проехала, а там компания гуляет — весело им… Неожиданно он услышал совсем рядом частое дыхание. Открыл глаза: перед ним стояла, высунув язык, большая бело-черная собака с висячими ушами. Кудлатая псина с любопытством смотрела на него, дружелюбно помахивая хвостом. Вынув руку, Моро погладил лохматую голову. Собака села и, продолжая вилять хвостом, попыталась дать ему лапу. Пальцы погладили плотную теплую шерсть, и он подумал, что давно никто не радовался ему просто так.
— Бим! Бим, ты где? Ко мне! Ты куда удрал?
«Бим… Ну, конечно… Белый Бим черное ухо».
К скамейке приближалась невысокая женская фигура. Моро еще раз погладил пса.
— Иди. Тебя хозяйка ждет.
К Биму быстрым шагом подошла девушка и ловко пристегнула поводок. Щелкнул карабин. Пес как-то виновато посмотрел на Моро и, повиляв на прощание хвостом, повернулся к хозяйке.
— Иди, иди, — Моро помахал рукой. — Хороший мальчик.
Девушка, уже тянувшая собаку за ошейник, вдруг остановилась и вплотную приблизилась к нему.
— Аслан? Ты?
Моро повернул голову и стал всматриваться в ее лицо. Высокий лоб, светлые, в ниточку выщипанные брови. Круглые, голубые, кажется, глаза, ресниц почти не видно. Узкий нос, тонкие губы. Где то он ее видел…
— Ты же Аслан? — снова задала вопрос собачница. Моро кивнул. — Я Лена… Мы в одном классе учились… Ну?
Лена… Ну, конечно, он вспомнил: тихая и бледная, как моль, девчонка в стоптанных туфлях.
— Конечно, помню, — Моро выдавил улыбку. — Привет.
— Что ты тут делаешь?
— Гуляю.
— Ты где-то поблизости живёшь?
Он кивнул.
— Ну ладно, — Лена посмотрела на него еще раз и подергала поводок. — Пошли, Бим, — еще раз обернулась. — Пока.
— Пока, — губы, непослушные от холода, растянулись в кривоватой улыбке.
Девушка внимательно смотрит на него.
— Ты что, замерз?
— Немного, — снова неловкая улыбка.
— Пошли, чаем напою. А то заболеешь.
— Поздно уже.
— Ничего. Пошли.
Маленькая двухкомнатная квартирка, давно не знавшая ремонта. Выцветшие обои, крашенные масляной краской двери: бедно, но чистенько. Пока мыл руки в ванной, невольно подслушал разговор:
— Лен, кто это?
— Мам, это Аслан, одноклассник. Ты его, наверное, не помнишь.
— Что он тут делает? Так поздно.
— Я с Бимом гуляла, его встретила. Пригласила чаю выпить. Давно же не виделись.
Пауза. И снова Ленин голос.
— Мам, ну не начинай. Посидим, чаю попьем. Что здесь такого?
— Замуж надо выходить, а не таскать на ночь глядя кого попало.
— Тише! Иди спать!
Моро выключил кран и, не зная, какое полотенце взять, просто стряхнул с рук воду. В коридоре его ждала Лена.
— Чайник уже закипел. Тебе с сахаром или без?
Чай оказался на удивление вкусным. Запах мяты и смородинового листа напомнил Моро то время, когда вечернее чаепитие было обычным делом: кухня, вся семья за столом, мама разливает чай с травами, собранными на даче: мята, чабрец, смородина. А Динка добавляла в чай ромашку.
— Бери варенье. Это клубника, — девушка подвинула стеклянную вазочку.
— Спасибо, — ради вежливости съел ложечку бледно-красного сиропа. — Вкусно.
— Ешь, не стесняйся, — Ленка смотрела на него, подперев кулаком подбородок. — Давно тебя не видела. Наверное, со школы. Где ты сейчас?
Моро неопределенно пожал плечами:
— Работаю. Комнату снимаю.
— Далеко от сюда?
— Далеко.
— А здесь как оказался?
— От друзей шел.
— Понятно. А я с мамой живу. Работаю в архиве, — девушка улыбнулась. — Канцелярская мышь.
Он посмотрел на собеседницу: светло-русые, с сероватым оттенком волосы, бледная, почти голубоватая кожа, голубые глаза, серые ресницы.
«И правда, мышь».
— Женат? — задала она неожиданный вопрос.
Он отрицательно помотал головой.
— А я думала ты уже давно, — Лена хмыкнула. — Знаешь, а ведь ты мне нравился.
Моро удивленно посмотрел на собеседницу. Честно говоря, в школе он ее вообще не особо замечал. А тут на тебе!
— Правда-правда! Нравился. Только ты меня не замечал, — будто прочитав его мысли продолжила девушка. — Ты, по-моему, никого, кроме Ахметовой не замечал. Помнишь такую?
Он, рассматривающий рисунок на шторе, перевел взгляд на бывшую одноклассницу.
— Помню.
Лена улыбнулась, задумчиво покачав головой:
— И что вы все в ней нашли? Как с ума посходили: в подъезде, говорят, караулили, признания в любви писали. Ты тогда в драку полез из-за ее игрушки. Придумала тоже — мишку в школу носить!
— Жирафа.
— Ну, жирафа. Странно, что помнишь. Какая разница — мишка, жираф… Ходила как дурочка, вечно он у нее из сумки торчал. Мы с девчонками еще смеялись: с парнями путается как взрослая, а в школу ходит с игрушкой.
Моро нахмурился, но ничего не сказал.
— Ты чего такой сердитый? Это же правда — вся наша параллель знала, что Ахметова уже того… Ну, ты понял. Мы когда узнали, сразу перестали с ней общаться — вдруг заразу какую подцепишь.
Он внимательно смотрел на одноклассницу: щечки ее зарумянились, глаза заблестели, носик покраснел, — девушке явно нравилось то, о чем она говорит. Парень вспомнил тот первый вечер на даче, сжатые губы Дины и произнесенное сквозь зубы «ненавижу». Теперь он понимал, почему. Лена между тем воодушевленно продолжала:
— Помню, кто-то из нашего класса, из девочек, предложил делать ставки, забеременеет Динка или нет. Был же случай тогда в десятом классе, вот мы и гадали, будет наша Ахметова с пузом ходить или нет. Вроде не забеременела, хотя кто знает. Вообще, говорят, что шлюхи детей иметь не могут…
— Хватит, — прервал ее Моро, не выдержав этого потока грязи. — Зачем ты так? Что она тебе сделала?
Лена, прерванная на полуслове, явно еще что-то хотела сказать. Учащенно дыша, она смотрела на него, задумчиво покусывая губу.
— Ничего не сделала. Просто обидно… Все как с ума посходили, только и слышно было: Дина, ах, Дина, Дина… А что в ней особенного? Нет, вот ты скажи, что в ней такого необыкновенного? Что, красивей нее никого не было? Ладно, я себя в расчет не беру, но другие девчонки: Таня Кузнецова, Лерка, Айхан… Не-е-ет! Дина! Скажешь, завидую? Да, завидую. Ты не знаешь, что такое заливать клеем колготки, чтобы дальше стрелка не пошла, а потом штопать, потому что на новые денег нет. Ты видел, как у нее форма?! А, ты не понимаешь, а я тебе скажу: Ахметовой форму в ателье шили, из хорошей ткани. У нее вообще все было хорошее: форма, обувь, сумка. Ты мне нравился. Очень. Мне на выпускной мама платье сшила, точнее, свое шелковое перешила. Хорошее платье — до сих пор храню. И еще туфли на шпильке купили. Намучалась в них в тот вечер… Так вот, я так ждала выпускного, так ждала! Представляла: прихожу в новом платье, на каблуках, с прической, столы накрыты, сидим, празднуем. Потом музыка. И вот объявляют белый танец, я приглашаю тебя… Нм, размечталась! Ты меня вообще не замечал, хотя недалеко друг от друга сидели. А потом она явилась… Я знала, конечно, что Вы встречаетесь, но надеялась. Спрашивается, на что? Ну вот, Ахметова пришла и Вы ушли, а я как дура осталась сидеть. Как вспомню, до сих пор от злости трясет. Даже не от злости — от обиды. Долго я тебя забыть не могла. После школы никуда не поступила: мама помогла через знакомых устроиться в архив. А что, работа несложная, коллектив хороший. Замуж, правда, пока не вышла: сначала по тебе сохла, потом как-то не попадался никто. Вот так, в общем. Не знаю, зачем тебе это все рассказала. Удивительно, что мы сегодня встретились, хотя, что удивительного — в одном районе живем.
Моро допил успевший остыть чай и поднялся из-за стола.
— Спасибо. Я пойду — поздно уже.
Лена грустно улыбнулась.
— Обиделся?
Моро молчал.
— Извини. Не злись. Вообще Динка неплохая девчонка, во всяком случае, не вредная. А что с парнями путалась, так это…
— Никто ни с кем не путался.
— Хорошо. Извини. Еще раз извини. Так значит, Вы не поженились?
— Нет.
— Ну, хоть так, — вздохнула она.
Моро вышел в прихожую и начал впотьмах искать куртку.
— Куда ты собрался на ночь глядя?
— Никуда.
— Не глупи. Пошли, я тебе в зале постелю.
— А ты где же?
Лена изучающее, даже, как ему показалось, с долей презрения посмотрела не него.
— Ну не с тобой же. У мамы лягу — там кресло раскладывается. Я рано встаю, так что если что, могу разбудить.
— Разбуди.
— Договорились.
Он долго не мог уснуть, поочередно прокручивая в голове события минувшего дня: Ксана, Лена… Дина. Какие все-таки девчонки злые. Сожрут друг дружку — не подавятся. Интересно, кто же пустил тогда слух про Дину? Наверное, кто-то из поклонников, вряд ли кто-то из их класса. Понятно, почему Дина такая грустная ходила. Тут не то что загрустить, сдохнуть от тоски можно. Ты мне нравился! Он эту Лену даже не замечал особо, а оно вон как бывает. Утром на работу, потом на квартиру. Бабка, наверное, уже забыла, как он выглядит. Хорошо, что платил исправно. До чего диван неудобный! Так, что ли, лечь?
Моро повертелся на диване, пытаясь устроиться поудобней, и не заметил как заснул.
Разбудила его Лена. Позвала на кухню пить чай. Лохматый Бим нетерпеливо вертелся около стола, поторапливая хозяйку — псу предстояла еще утренняя прогулка. Моро не спеша ел приготовленную хозяйкой яичницу, пил чай и, глядя на серо-розоватый кусочек неба за окном, думал, что квартирка ничего так, уютная. Хорошо иметь свою угол, пусть небольшой, но свой. Устал он, что ли: часто про дом думает. Интересно, как там Мирка? Считай, одна у родителей осталась…
— Бим, пошли! — Лена пристегнула к ошейнику поводок. Моро залпом допил чай и вышел из кухни.
— Спасибо за гостеприимство.
Лена, по-видимому, хотела что-то сказать, но передумала. Лишь кивнула. Перекинув через плечо сумку, он направился к автобусной остановке.
***
Конечно, хозяйка удивилась, увидев вечером на кухне давно, казалось, исчезнувшего квартиранта, но ничего не сказала. Моро, вымотанный бессонной ночью и трудовым днем, вежливо поздоровался и, доев холостяцкий ужин — бутерброд с сырком «Дружба», отправился к себе. Началась будничная, полная рутины жизнь, и для жизни этой нужны силы.
Незаметно наступила пятница. Закончив смену, он шел домой и думал, что впереди целых два свободных дня, принадлежащих только ему, и мысль эта грела душу.
В субботу, почти до десяти провалявшись в постели, Моро, устав наконец от безделия, решил пройтись по городу — просто так. Может быть, зайти в гости к Гессу или Архимеду.
Ни Гесса, ни Архимеда дома не оказалось. Разочарованный, он побрел по улицам, перепрыгивая через груды потемневшего снега — последние приметы прошедшей весны.
«А что, если… Вдруг в этот раз повезет?» Моро перебежал проезжую часть, свернул в парк, быстрым шагом пошел по аллеи, распугав прыгающих в лужах воробьев, и вскоре оказался у Дининого дома. Постоял, размышляя, стоит ли вообще заявлять о себе. Дабы не привлекать к себе внимание бдительных пенсионерок, дежуривших у подъездов, он отошел подальше, сев на лавочку. В выходной людей на улице было немного, по-видимому, большинство решило просто отдохнуть дома. Вдруг внимание Моро привлек пацанчик лет десяти-одиннадцати. Тот шел, задумчиво размахивая мешком со сменкой, за спиной ранец — явно, не на прогулку направился.
«Ты-то мне и нужен», — Моро, подошел поближе к тротуару и свистнул. Мальчишка вздрогнул, остановился, с любопытством и опаской оглядываясь в поисках источника звука.
— Эй, братан, подойди — дело есть.
Мальчик испуганно уставился на парня.
— Не бойся. Подойди, — и, подумав, добавил: — Мне помощь нужна.
Все также размахивая сменкой, мальчишка спустился с тротуара и подошел к Моро.
— Дяденька, что Вам нужно?
— Мне нужен листок бумаги и ручка. Или карандаш. Лучше ручка.
— Меня мама ругает, если я из тетрадки листы вырываю.
— Мама права. Но ты можешь купить новую тетрадку. Я тебе денег дам и ты купишь. Вот, смотри, — Моро извлек из кармана рубль. — Дай, пожалуйста, листик.
Помедлив, мальчишка снял со спины портфель, выбрал, сосредоточенно сопя, одну из тетрадок и вырвал из середины двойной листок в клеточку. Открыл пенал, дал ручку.
— Спасибо, — Моро отдал мальчишке рубль и, наскоро нацарапав несколько слов, сложил лист пополам.
— Ты в какой школе учишься?
— В девятнадцатой.
— Я тоже там учился. Смотри, вон в том подъезде на втором этаже живет тетенька. Поднимись и позвони в правую дверь. Понял? Та, что справа. Если дверь откроет она, отдашь ей листок. Если нет, скажешь, что ошибся квартирой. Понял? Да не бойся ты! Я бы сам пошел, но не могу — хочу сюрприз сделать. Давай, беги, еще рубль получишь.
Мальчишка схватил листок и шустро побежал к указанному подъезду. Вернулся минут через пять.
Моро, борясь с нетерпением, перебирал в кармане мелочь. Наконец появился гонец.
— Ну что?
— Отдал, — мальчишка даже запыхался. — Долго не открывали, потом тетя открыла. Я отдал. Она меня конфетами угостила, — он вытащил из кармана парочку шоколадных «Мишек».
— Молодец! Держи свой рубль и беги, а то на уроки опоздаешь.
— Спасибо! — парнишка схватил деньги и понесся, попутно распугав стаю воркующих голубей.
Моро поглядел ему вслед, потом перевел взгляд на окна Дины. Девушку он не увидел и, покрутившись около дома еще некоторое время, решил гулять дальше — сегодня ему здесь делать больше нечего.
***
Дина сидела на тахте, уставившись в пространство, и думала. Она не грустила, не радовалась — просто сидела, размышляя обо всем на свете и ни о чем одновременно — обычное состояние для нее последнее время. Резкий звук звонка вывел ее из состояния полутранса. Вздрогнул — слишком громко и неожиданно, — она встала и с выпрыгивающим из груди сердцем подошла к входной двери. Посмотрела в «глазок»: на площадке, снова и снова нажимая кнопку звонка, стоял ребенок.
«Что ему нужно?» Ей стало страшно, хотя почему и, главное, чего она боится, не смогла бы объяснить даже самой себе. Простояв так минуту-другую, она набралась решительности и спросила, по возможности, спокойно:
— Кто там?
— Откройте, пожалуйста.
Помедлив, Дина скину цепочку.
Ничего страшного не произошло — на пороге стоял мальчишка, по виду пятиклассник, и протягивал ей сложенный тетрадный лист.
— Здравствуйте. Это Вам.
«Неужели опять эти», — Дина с тоской посмотрела на послание. Взяла листок, развернула. Синие чернила, знакомый летящий почерк. Сердце, сжавшись, казалось, остановилось. Фиолетово-желтый мрак на секунду затянул все вокруг, в ушах тонко зазвенело. Дина инстинктивно оперлась рукой на дверной косяк, борясь с накрывшей ее слабостью.
«Ошибка… ошибка…», а глаза снова и снова пробегали дрожащие строчки:
«Дина! Завтра в два часа в сквере рядом с домом. М. (А.)».
«Неужели… он».
— Подожди, пожалуйста, — постаравшись, чтобы голос звучал как можно спокойнее, Дина прошла на кухню, сгребла из вазочки конфеты и. вернувшись, сунула мальчишке. — Кто передал тебе это письмо?
— Дяденька попросил.
— А как дяденька выглядел?
Мальчик пожал плечами
— Обыкновенно. Молодой, в черной куртке.
— Хорошо. Ступай.
Закрыв дверь только после того, как школьник спустился по лестнице, Дина вернулась к письму. Как это? Что это? Откуда? Может, розыгрыш? Артур?.. Да нет, зачем? Глупость… «Дина… Завтра…» Неужели… Неужели… живой?..
Остаток дня провела как на иголках. Артуру, конечно, ничего не сказала. Тот пришел ближе к вечеру, рассеянно поздоровался и, бросив коробочку с ампулами на комод, ушел на кухню. Дина, робевшая в присутствии мужа, осторожно предложила чаю: сама ничего не готовила, так как ела мало, да и вообще. Мужчина лишь кивнул головой, мысленно явно находясь вдалеке.
Дина поставила перед ним чашку. Артур, не глядя, протянул руку к сахарнице и начал насыпать в чай: одна, две, три, четыре. Часть песку рассыпалась по клеенке, но он — столько щепетильный в мелочах — даже не обратил внимания. Вообще в последнее время Артур то раздражался по малейшему поводу, то словно витал в облаках, не замечая ничего вокруг. Вот и сегодня, выпив чай, быстро собрался и, толком не попрощавшись, ушел.
Дина убрала со стола, стерла тряпкой белые крупинки сахара и впервые за долгое время жалела, что время идет так медленно. А впереди еще ночь. Чтобы скоротать вечер, включила телевизор — как обычно, ничего интересного, выключила, подошла к шкафу, провела пальцем по корешкам книг, оставляя на переплетах тонкую дорожку — нечего почитать. Еще какое-то время бесцельно побродив по квартире, в конце концов подошла к заветному шкафчику. Приятное тепло, растекающееся по телу, звенящая легкость в голове, спутанность мыслей, карусель, уносящая куда-то вверх…
Проснулась поздно, впрочем, как всегда. Укутавшись поплотней одеялом, обвела взглядом потолок, затем окно, стены, мебель. Лежала долго — а куда торопиться? — пока не засосало под ложечкой. Нехотя встала, побрела на кухню. Пока грелся чайник, умылась, равнодушно отмечая, что кожа стала бледней, суше, в уголках губ появились заеды, а под глазами круги. Толком не умывшись, вернулась на кухню. Сегодня «геркулес», впрочем, как и вчера и как, скорей всего будет завтра. А что? Говорят, полезно, и готовится быстро. Главное, есть меньше хочется, а то что слабость целый день, так ведь она целыми днями дома, зачем ей много сил?
Решив не мыть посуду — потом как-нибудь — вернулась в комнату, ничком легла на неубранную постель. Скука, скука, скука. Бесцельно блуждая взглядом по комнате, обратила внимание на сложенный пополам листочек в клеточку. Что-то она должна была сделать… Дина напрягла память, но ничего путного на ум не шло. Пересилив себя, поднялась, дошла до стола, взяла листок. «Завтра в два часа». Вздрогнув от неожиданности, бросила взгляд на настенные часы — половина двенадцатого. Как она могла забыть?! «Завтра»… Когда получила письмо? Кажется, вчера. Точно, вчера. Значит, сегодня.
Кровь прилилась к лицу. Дина почувствовала как горят щеки. Сердце начало стучать с такой силой, что подкосились ноги. Чтобы успокоиться, постаралась дышать глубоко. Проклятая слабость чуть отступила. Надо собраться, привести себя в порядок. Время есть. Тут недалеко. Что надеть? Артура сегодня не будет, скорей всего. Хорошо. А вдруг все неправда? А вдруг? Получается, Артур обманул? А если не обманул? Поскорей бы!
Подойдя к зеркалу, несколько раз провела щеткой по волосам. Подумав, достала из шкафа плойку и подкрутила давно не стриженую челку. Жалко, пудра закончилась, хорошо, что помада есть.
Как не торопилась, а вышла из дома без девяти минут два. Толкнула дверь подъезда, сильный ветер тут же обдал ледяным воздухом. Поплотней запахнув пальто, Дина шагнула навстречу ветру, чувствуя, как бешено колотящееся сердце разгоняет по телу жар.
***
Моро сидел на спинке скамейки, сунув руки в карманы, и старался лишний раз не смотреть на часы. Вряд ли придет. Давно надо забыть всю эту историю. Что мог, то сделал, дальше ее выбор. Спасибо ему никто не сказал, даже наоборот. Повезло еще что все так закончилось. И Артуру спасибо, что не прирезал, а ведь мог. Вот какого черта он тут сейчас сидит? Может, пацан вообще дверь перепутал? Нет, не перепутал, конечно. А вдруг ей этот запрещает из дома выходить? Или ключи забирает? Воровать в квартире особо нечего, можно и открытой дверь оставить… Сижу тут как малолетка перед свиданием… Кажется, она…
Моро прищурился, стараясь разглядеть приближающийся силуэт. Точно, она!
Дина шли быстрым шагом, придерживая одной рукой ворот пальто, в другой держала сумочку. Поравнявшись с ним, остановилась, испуганно глядя на парня. Моро отметил, что с их последней встречи девушка сильно сдала: похудела, губы, вон, шелушатся, синяки под глазами.
— Привет, — улыбнулся, даже, скорее, усмехнулся он. — Без цветов сегодня, извини.
— Я думала, ты умер.
— Как видишь, живой.
Он спрыгнул со спинки, сел на скамейку, жестом предложив девушке расположиться рядом. Дина, не глядя на него, села. Сумочка на коленях, ноги вместе, взгляд в пол.
«Как школьница у директора, блин», — с издевкой подумал он.
— Как жила? Что нового?
Дина подняла на него глаза, внимательно посмотрела в лицо, словно вспоминая знакомые черты.
Не выдержав взгляда, Моро достал сигареты, чиркнул спичкой и, наклонив голову, закурил. Затянулся, посмотрев на Дину. Та по-прежнему сидела с задумчивым лицом, глядя на него широко раскрытыми, будто не видящими глазами.
— У меня горе, — произнесла наконец, все также глядя куда-то вдаль.
— Какое? — с невольным сарказмом спросил он.
— Я замуж вышла.
Сердце ухнуло. Не подав вида, он снова затянулся и все с той же полуусмешкой поинтересовался.
— И кто же этот счастливец?
— Артур.
Если бы Моро сказали, что Солнце вращается вокруг Земли или что в Алатау видели снежного человека, он удивился бы меньше. Замужем? За Артуром? Не зная что сказать, как реагировать, стараясь скрыть свое смятение, он произнес первое, что пришло в голову:
— Теперь он тебя точно трахает.
Сказал и пожалел. Дина плотно сжала зубы и хотела уйти. Поймал за руку, прям как тогда, в больнице.
— Уйди.
— Дина, ну… извини.
— Да пошел ты…
— Ладно, все. Все. Извини, — поднялся, встал с ней рядом.
— Руку отпусти.
Отпустил. Попутно заметил, что ногти пострижены неровно, а кое-где явно обломаны.
— Мне нужно вещи свои забрать. Можно?
Девушка поджала губы, словно раздумывая давать согласие или нет.
— Пошли.
До дому шли молча. В квартире Моро разулся, по-хозяйски прошел в ванную, потом на кухню.
— Ты что тут сидишь? — в дверях стояла Дина. — Бери вещи и уходи.
— Что, даже чаем не угостишь?
— Угощу.
«Вроде успокаивается».
Чай пили молча.
— Артур сказал, что ты умер, — Дина решила прервать тягостную тишину.
— Ты расстроилась?
Ее покоробил его насмешливый тон. Ничего не ответила.
Моро вышел в коридор, достал из куртки сигареты и, вернувшись на кухню, закурил, выдыхая дым в форточку.
Понимая, что разговаривать им не о чем, Дина молча ушла в комнату. Взяла с полки первую попавшуюся книгу, забралась с ногами на тахту и сделала вид, что погружена в чтение. Моро появился минуты через три. Подошел к тахте, сел рядом.
— Интересная книга?
— Интересная.
— А ужин ты мужу уже приготовила? А то придет с работы голодный, а дома есть нечего, — Моро говорил с улыбкой, чуть прищурившись, наблюдая за реакцией Дины. Ему хотелось разозлить, вывести ее из себя. Зачем? Он и сам не знал. Мысль о Динином замужестве казалась дикой. Моро вообще не представлял Дину, бредущую с авоськами из магазина или стирающей пеленки. Впрочем, у нее есть стиральная машина. Хотя дело, конечно, не в пеленках и борщах — сама мысль, что Дина может быть с кем-то, кроме него, вызывала протест. Он понимал, что ревнует. Ревнует, не имея на это права.
Дина, уже минуты три читающая одну и ту же страницу и не понимающая прочитанного, почувствовала, что Моро подсел еще ближе. Его рука как бы невзначай коснулась ее локтя. Захлопнув книгу, Дина встала, поставила ее на полку и хотела пройти к дверям, но Моро, так неожиданно оказавшийся рядом, перегородил проход.
— Подвинься, мне нужно пройти, — обида еще жгла душу.
Моро не двигался. Неожиданно, посмотрев на него, Дина почувствовала, как внизу живота что-то сжалось.
— Дина… — он осторожно взял ее за плечи, девушка не шелохнулась. Поцеловал в затылок, по телу тут же прошел озноб. Она отклонила голову.
— Мне не нравится.
— А как тебе нравится? — все та же усмешка, но глаза серьезные. Ничего не ответила.
Моро мягко обнял, осторожно уложил на тахту — девушка не сопротивлялась. Поцеловал в мочку, затем в шею, ниже, ниже. Вот его губы коснулись яремной ямки, прошлись по чуть выглядывающей из выреза ключице. Дина молча села и стала снимать свитер. Он помог расстегнуть рубашку. Дальше пришла очередь джинсов, лифчика, трусиков. Вдруг застеснявшись своей наготы, она прикрылась пледом, наблюдая, как быстро, но в то же время без суеты раздевается Моро. Дина смотрела на его торс, сильные руки и поняла, что чувствует себя как девчонка, исподтишка разглядывающая нравящегося ей мальчика. Багровая полоска шрама заставила отвести взгляд.
«Все из-за меня».
Моро тем временем откинул край пледа и лег рядом. Дина вздрогнула, ощутив прикосновение мужских рук, перебирающих ее волосы. Уже успевшая забыться тяжесть его тела. Она обнимает его за плечи, всем телом подается навстречу. Боль, вскоре сменившаяся наслаждением. Каждое его движение отзывалось нежным щекотанием внутри живота, будто кто-то водил там перышком. И это заставляло ее еще сильней сводить бедра, двигаясь в унисон ему.
Неожиданно Моро оттолкнул от себя Дину и упал рядом.
— Кажется, не успел. Извини, — голос звучал виновато. — Надеюсь, у тебя сегодня… как это? Безопасные дни?
«Вот ты о чем, — с горечью подумала Дина. —
Они у меня теперь всегда безопасные». Не стала ничего говорить, лишь кивнула. Моро облегченно вздохнул.
Лежали, наслаждаясь теплом постели и близостью друг друга. Постепенно Дина начала чувствовать озноб. Заныли суставы. Решив не терпеть нарастающую боль, встала, оделась и отправилась на кухню. Чирканье спички, шум газа, металлический громыхание, — все это Моро слушал, продолжая нежиться в кровати. Минут через десять Дина вернулась в комнату, буднично поправляя рукав свитера. Он подошел и, взяв за запястье, обнажил руку. Цепочка красных точек, парочка лиловых гематом. Пристально посмотрел в лицо Дине и спокойно, с грустью, как констатацию факта, произнес:
— Дина, ты скоро умрешь.
Она вспыхнула, на щеках заиграл слабый румянец, но не нашла что ответить. Резко освободила руку, поправила рукав и ушла на кухню. Моро молча надел куртку, обулся. Дина, отвернувшись, сидела за кухонным столом.
Щелкнул замок.
— Я еще приду.
Молчание.
Мягко хлопнула дверь.
Снова одна.
