Дневник

8.00. Что-то как-то трудновато стало ходить на работу. Может быть, свалить на недельку к теплому морю? Практически за волосы вытаскиваю себя из постели. Вспоминаю картинку из детской книжки про Мюнхгаузена, извлекающего из болота себя и коня в придачу, причем воспоминание это поднимает настроение вопреки всем несчастьям, свалившимся на меня (или которые я сама на нее свалила?). С утра в голове копошатся какие-то мелкие мыслишки, одна другой лучше. В самый разгар процесса боевой раскраски рука вздрагивает, рисуя через все лицо черную стрелу кисточкой от туши, и меня просто бросает в жар: как я могла забыть — через неделю выезд в Улан-Батор. Марк говорил тогда, что вылет переносится на двадцатое. В каком-то полусне еду на работу и мчусь в кабинет шефа, полная решимости увильнуть от поездки. Дир с утра настроен весьма благодушно, судя по комическим куплетам, которые он фальшиво мурлычет себе под нос. Пытаюсь выяснить все, что касается Монголии и возможности отлынивания от поездки. Дир таращит на меня глаза и, пожимая плечами, высказывается в том духе, что был уверен в моем абсолютном желании ехать с Марком. Я вздыхаю и вываливаю железные аргументы (как мне кажется): у меня на конец июня назначен экзамен по Международным стандартам финансовой отчетности (который можно сдавать вообще-то до конца года, но директор об этом не подозревает). Шеф тут же теряет свое благодушие и начинает орать в том духе, что экзамен — это фигня, а контракт на монтаж золотодобывающих драг — это не фигня, а наиглавнейшая цель для меня на ближайший год. Там ждут именно финансиста для контроля и проверки паспортов сделки. Короче, я должна немедленно выбросить из головы всякие штрейкбрехерские мысли об увиливании от дел и завтра сдать документы на визу, иначе он за себя не отвечает. — Или ты мне чего-то не договариваешь? — подозрительно взирает он на меня из-под своих грозных бровей. Честно говоря, попытки директора вызвать во мне страх его сердитыми бровями и боевыми криками никогда не имели успеха, но вот чувство долга и ответственности сразу же проснулось, видимо, от шума, который он производил. Я немедленно устыдилась своих капитулянтских настроений и гордо прошествовала к себе, пообещав диру, что сделаю все, что нужно. 19.30. Видимо, хорошо иногда получать встряску от руководства. Все мои личные беды вкупе с Марком Дарцевым немедля испаряются из головы, и к концу дня пальцы начинают дымиться вместе с клавиатурой и телефонной трубкой. Дир просовывает голову в дверь и нежно осведомляется о моих планах на вечер. Я, по инерции продолжая готовить договор и, даже не подняв головы, сердито говорю, что должна работать, работать и работать. На что шеф советует перестать изображать из себя Владимира Ильича Ленина и отправляться с ним на вечеринку. Но меня оторвать от кресла могут только форс-мажорные обстоятельства (блин, может и в самом деле пора завязывать на сегодня с работой, а то я уже думаю пунктами из договора, который разложен на столе.) Выпроводив шефа, дописываю еще пару пунктов и выползаю из офиса, жутко довольная собой. На парковке стоит только моя одинокая машина, видимо, в лидера русской революции сегодня играю только я. Ну, по крайней мере, времени на грустные мысли у меня не осталось. Сев в машину, я вдруг задумываюсь. Где-то это уже со мной было: работа до умопомрачения и самозабвения, лишь бы забыть то, что очень хочется не забывать. Так, стоп, включаем блокировочку и по домам. 20.30. Открываю дверь и слышу трезвон городского телефона во всю ивановскую. Теряя туфли, мчусь к трубке, обуреваемая надеждами, которые развеиваются в дым, как только я слышу: «Привет!», сказанное очень горьким и несчастным голосом. Моя подруга Лена, бывшая жена Бориса. Просится на разговор сейчас же и немедленно. В душе кляня себя за матьтерезовские стремления пригреть всех страждущих на своей обширной груди, с готовностью в голосе зову ее на чай. В итоге я утираю ей слезы до трех ночи, поскольку она должна решить одну кошмарную проблему жизни. Ее друг, с которым она встречалась после развода, собирается уезжать в Германию к родителям, а Лена должна решить: либо она едет с ним, либо… А здесь у нее мама и сестренка, еще совсем маленькая. Мама постоянно болеет. И если Лена уедет, то ее близкие останутся одни. Проблема мне лично кажется неразрешимой. Лена, видимо, тоже понимает, что сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, не удастся, и просто пришла поплакаться в жилетку. Ну, по крайней мере, я ей эту жилетку, за неимением большего, предоставила. И с философским выводом «Утро вечера мудренее» отправила ее спать на диване в библиотеке, а в голове совершенно пессимистические мысли: «Да есть ли в целом свете хоть один счастливый и всем довольный человек? Видимо, как раз счастье — это миг между прошлыми и будущими несчастьями». И, уже проваливаясь в сон, думаю, что, пожалуй, одного счастливчика знаю — Рита, черт бы ее побрал!!!