В зале тут же поднялась давка, и Саныч вынужден был на время отключить аппаратуру. Вот же ж Светка, сто чортив ей в пичинку! Её ведь была идея отобрать у Епифана снюс и напоить его чем-то мочегонным, чтобы ему по-настоящему ссать приспичило. И главное, декоративный толкан был куда эстетически привлекательнее и чище, чем тот, что был в этом тошняке.
— У меня из-за вас, козлов ёбаных, спектакль сорвался! — ресторатор был очень сердит на Пахома и Епифана.
Он кинул им половые тряпки и вёдра, куда уже налил пару колпачков «Мистера Пропера».
— Мой пол! — крикнул он прямо в ухо Пахому, который остался только в трусах и сандалях, ведь ничего о том, во что был одет ефрейтор Сруль, в сказке сказано не было.
— Щас-щас, Саныч, подожди…
— Блейзуху кто из вас спиздил?!
— Да не пиздили мы у тебя блейзер, Саныч! Я тебе говорил уже! — с небывалой решимостью начал огрызаться Пахом.
— Мой пол!
— Да не пиздили мы ничего! — встрял Епифан.
— Заебу…
— Ты тупой какой-то, Саныч, честное слово! — кричал Пахом, вазюкая тряпкой по полу.
— Заебу, как козла!
В этот момент подсрачник прилетел уже Епифану. Но следом за пинком Саныча последовал ещё один.
— Обисцявси, падло… Який сморид…
— Пап, ты чего… Ну…
На глаза эмаря навернулись слёзы — не таким он своего отца знал. Офицер, ветеран горячих точек, повидавший на своём веку всякое, гордящийся своим сыном, который топчик и любимчик педовок… И даёт ему поджопник?
— Мий, падло, пидлогу! Ссыкун!
Тут уже Епифан начал плакать навзрыд.
— А вот раньше-то было всё… Всё-о-о, блядь…
— Ну чего ты грустный-то такой? — попытался успокоить друга Пахом. — Ну хочешь, я тебе котлеток принесу? С пюрешкой! Котлетки по-киевски, без хуёв! Моя матуся готовит…
— Мой пол!!! — ресторатор снова прервал задушевный монолог Пахома. — Господа, попрошу не расходиться! Пока у нас антракт, послушайте арию звёздных пиратов! Оркестр!
Ресторатор сделал пригласительный жест отцам наших героев. Те поняли его без слов. Епифан уже успел допить за Пахомом «Три семёрки» и маленько подобрел, хотя ещё недавно был готов сорваться на собственном сыне.
— Ну все-все, — успокаивал он подростка. — Заспокийся, я тебе благаю. Так бы хорошего прочухану отримал… Нихто тебе не бив, не чипав… Все, все… Зараз усе домиешь, и ми продовжимо, продовжимо.
Тут-то парень покраснел, как помидор. Отца порой разносило, когда выпьет. Вот и сейчас.
— А-а, вы думаете, это спектакль?! Я хуй-нахуй буду играть в нём! Я вам такого дидька лысого устрою… Террористы видпочинуть, курвы!.. Командиры… Есть, бля! Аллаху акбар! Ты что… Якого биса ты «аллаху акбар» голосуешь?! Ми за тебе у девяносто четвёртому и девяносто девятому кровь проливали, а ты тут «аллаху акбар» кричишь?! — орал он в ухо своему сыну.
В этот момент в дело вмешалась Светлана Юрьевна. Подкравшись к Пахому-отцу, она гаркнула ему прямо в ухо:
— Нужбо танцюй, курво! Танцюй, лярво!
От такого громового голоса оторопел даже майор запаса Епифан. Ему сразу вспомнилась губа, и яма, и капитан, любитель всяких яблочек.
А Пахом потом уже про свою дуру рассказывал. А как-то раз снова утром заявился и не с пустыми руками.
— Братишка! Сголоднив, напевно?
В глазах у Епифана рябило, он мало что соображал. Он видел только своего товарища по несчастью с жёлтой тарелкой, где было что-то коричневое.
— Трясся твоий матыры, дидько! Пишов геть звидся, блядь!
— Ну что ты! — расстроился Пахом. — Я тебе покушать принёс! Эти… Как их… Котлетки! Котлетки с кухни! Ты попросил, я принёс немного еды… Я принёс тебе покушать, щоб ты спав писля цього…
— серьёзно? Котлеты? — Епифан вдруг почувствовал укол совести за то, что накричал спросонья на Пахома.
— Котлетки! Жареные котлетки! — сквозь всхлипы приговаривал Пахом.
— с чем? С макарошками?
— Да нет-нет, — Пахом уже успокоился. — С пюрешкой, без хуёв!
Глупо отказываться от еды, учитывая, что кормят на губе не ахти. Конечно, еда эта была не первой свежести, но тут уже не до брезгливости.
— Вот смотри, браток… Давай тебе дадут отпуск и ты… И ты приедешь в гости! Сюда, к нам! Моя дура тебе котлеток даст… Давай? Ну что, приедешь? Хорошие котлетки просто… По-киевски! О-ой… Она хуч и дурепа, а руки с нужного места растут… Ну что, звать?
К сожалению, отведать кулинарных шедевров той дуры из Азова Епифану не довелось. Зато довелось его сыну, который не раз приносил домой то сырники, то домашнюю сайку, а то ещё что-нибудь. Повезло Пахому с женой!
Саныч же, пока наши эмари усиленно драили полы напроперенными тряпками, готовил музыкальную паузу.
Пока наш Иван, блядь, пердолил Алиску
В её волосато-мохнатую писку,
На поле у домика, прям за сараем,
Космический шаттл с небес прихуярил.
То был, блядь, корабль, блядь, звёздных пиратов,
Бывалых отпездолов и дегенератов.
— Дидько, это же из другой части! — воскликнул Епифан.
— Да ладно тебе, ну что ты… — его насолидоленный друг уже готовился испонять арию. — Тут всего-то песни… Ну… Эти, как их…
Пока Пахом рожал мысль, усилки уже вовсю заиграли. И наши герои, перекрикивая друг друга, запели:
Мы — пираты,
Ля-ля-ля,
Ай-ля-ля,
Эй-ля-ля,
И-ля-ля-ля,
Мы, мы — пираты,
Ля-ля-ля,
Ой-ля-ля,
Эй-ля-ля,
И-ля-ля-ля.
Щас мы конопли, блядь,
Здесь соберём,
Трюмы ей наполним
И уебём,
А потом наркошам толканём.
Ху! Ха! Ху! Ха!
А наши друзья, наконец, закончили уборку. Антракт был окончен.
После этого Иван
Вышел в дискотечный бар
Снова Сруля повстречал
Тот ему вопрос задал:
— Если встретишь в туалете
Умывальник белоснежный
Ты туда не вздумай ссать
Кегли бить и кал спускать
Это друг мой самый лучший
Мойдодыр его зовут
Ваня сухо промычал:
— Никого я не встречал!
Ну а наш ефрейтор Сруль
Дискотеку продолжал
И стал выкрикивать в толпу
Свою нацисткую хуйню
На танцполе снова собрались панки и негры. Пахом приготовился петь, думая попутно, что ему надо бы сегодня ужраться так, чтобы ноги не держали.
