Насмерть из твоей жизни

Улица растворялась в снегопаде. Медленный танец снега был так странен среди мартовской оттепели. Невесомые белые перья путались в длинных волосах Лики. Было тепло, и снег тут же таял, оставляя проплешины луж на искрящемся асфальте. Зыбкие блики редких фонарей причудливо искажали окружающее пространство. Шли молча, лишь Ликины каблуки чеканно стучали, добавляя звука в безмолвную ночь. — Осторожнее, — Тара схватил ее за локоть и оттащил в сторону. Лика увидела под ногами черный провал. — Кажется, во всей Москве не осталось ни одного закрытого люка. Стране нужен металл, — он усмехнулся. — Воруют? — Еще как. Кризис, не понимаешь разве? — Странно слышать от тебя это слово, — она окинула его взглядом. — Ты не выглядишь обездоленным. — Быть обездоленным — удел париев. А кризис, знаешь ли, он и в Африке кризис. Только из него тоже можно извлечь выгоду. Кто-то крышки от люков ворует, а кто-то включает смекалку и ум. — И ты из второй категории, не так ли? — А мне просто повезло, — он тут же сменил тему. — Смотри, японский ресторан еще открыт. Была когда-нибудь? — Лика отрицательно покачала головой. — Зайдем? — Я устала и хочу спать, — честно ответила Лика. Прохлада улицы хоть и отрезвляла, но глаза все равно слипались. Слишком долго длился этот странный день. — Понятно, — нейтрально ответил Найтов и ускорил шаг. Лика не поспевала за спутником. Он был угловат в движениях и шел быстрой, по-мужски раскачивающейся походкой, каждый раз останавливаясь, чтобы подождать девушку. Длинное черное пальто, выглядевшее мешковатым, делало его похожим на героя французских фильмов новой волны. Его речь была правильной и плавной, как у любого москвича, и на контрасте Лика чувствовала свою неизбывную провинциальность. Это раздражало и заставляло ее огрызаться на его вполне невинные замечания. — Ты чего такая колючая? — в его голосе послышался мягкий упрек. — Ничего. Устала просто, — Лика вздохнула. — Скоро дойдем? — Скоро. Как думаешь, где твоя подруга? Лика удивилась этому вопросу. — Наверное, уехала домой. Она ведь живет в Москве. А почему ты спрашиваешь? — Чтобы поддержать разговор, — усмехнулся Тара. — Давно ее знаешь? — Не очень. Но она кажется мне надежной. — Настолько, чтобы бросить тебя одну в незнакомой компании и в незнакомом городе? — спросил Тара с какой-то странной интонацией. — Ты на что-то намекаешь? — вскинулась Лика. — Просто поддерживаю разговор, — он вновь усмехнулся, но на этот раз нехорошо. Будто что-то знал, но предпочитал молчать, дразня остававшуюся в неведении девушку. Это раздражало и слегка пугало. Поэтому Лика резко ответила: — Тогда я предпочитаю идти молча. Будь добр, заткнись. — Желание леди — закон, — Тара склонился в насмешливом поклоне, и Лика почувствовала себя уязвленной. С ним любая ее дерзкая реплика улетала в молоко, а это злило. Поэтому молчание было лучшим выходом. Тем более что идти осталось совсем не много. Квартира у него оказалась в тихом районе, в одном из тех зданий, где каждый камень хранил в себе кровь истории. В подъезде было разбито окно, сквозь которое со свистом влетал ветер. По пыльным ступеням они поднялись на самый последний, мансардный этаж. Тара достал ключи. — И что, так просто войдешь в логово к незнакомцу? — вдруг спросил он, поигрывая ключами. В полумраке подъезда его черты казались хищными. Лика устало закатила глаза. — Слушай, я не собираюсь играть в твои игры и искать подоплеку в твоих словах. Все, чего я хочу — лечь наконец-то спать. — Да ладно, я просто шучу. Входи, я не причиню тебе вреда, обещаю, — он посторонился и пропустил девушку вперед. — Прикольная у тебя хата, — Лика провела рукой по античному гипсовому бюсту, выкрашенному в черный цвет. Прихожая была заставлена разными статуэтками и милыми безделушками. Как в музее. — Но жизни в ней маловато. — Искусство и жизнь не совместимы. Располагайся, — он пристроил свое пальто в шкаф, улыбнулся ей и скрылся на кухне. Лика прошла в комнату. Квартира казалась бесконечной. Высокие потолки, абсолютно белые стены с яркими пятнами абстрактных картин, незанавешенные окна с широкими подоконниками. Вместо дивана — глубокие кожаные кресла непрактичного белого цвета. Японский видак на каталке с колесиками. Зеркальный бар, заставленный импортным алкоголем. Казалось, у квартиры был особенный запах — благородной старины, роскоши, легких денег. Лика царственно опустилась в кресло и скрестила ноги. Яркий свет ламп слегка раздражал. Она прикрыла глаза ладонью, наплевав на макияж. — Голодна? — спросил появившийся в дверях Тара. — Нет. — А я бы съел чего-нибудь. Посидишь за компанию? — Слушай, я безумно благодарна тебе за приют, но мне хочется спать, — Лика открыла глаза и устало посмотрела на него. Тара понимающе кивнул. — Хорошо. Не против лечь в моей комнате? — А как же ты? — Перекантуюсь на кресле. Кровать у меня только одна. Лике стало неловко. — Давай лучше я посплю в кресле. Мне все равно рано вставать, в восемь утра автобус. — Хочешь, я свожу тебя завтра на настоящий андеграундный квартирник? — спросил он, проигнорировав ее слова. — Нет настроения, — равнодушно ответила Лика. Он, кажется, слегка расстроился. — Ну ты подумай до завтра, окей? Лика кивнула только для того, чтобы он отстал. Выяснив, где тут ванная, Лика смыла макияж. Голова все еще была шальной от выпитого. Стянув с себя свитер и джинсы, она юркнула под одеяло и закрыла глаза. От подушки пахло стиральным порошком и мылом — почти домашний запах, несущий в себе успокоение. Найтов чем-то гремел на кухне, но эти звуки доносились до неё словно издалека. Думать ни о чём не хотелось, и вскоре Лика заснула. Сон был черным, без сновидений. Лика проснулась почти днем, от того, что солнце нахально светило в незанавешенное окно. Она подскочила на постели и поморщилась от резкой боли в голове. На нее безучастно взирала чужая мебель: письменный стол бешеного красного цвета, огромный гардероб с зеркалом и белоснежное кресло, на котором были свалены какие-то вещи и куча чёрно-белых подушек, прошитых серебряными нитями. На тумбочке рядом с кроватью стоял стакан воды. Лика залпом его опустошила, почувствовав легкий лимонный привкус шипучки от головной боли. Одевшись, она вышла из комнаты и сразу же наткнулась на Тару. — Почему ты не разбудил меня? — накинулась на него Лика. — Мне нужно давно быть дома! — Тебе ехать всего пару часов. К чему такая спешка? — он недоуменно посмотрел на ее злое, полусонное лицо. Лика вдруг смутилась от этого взгляда и отступила на шаг, пригладив растрепавшиеся волосы. — Дела, — лаконично ответила она. Находиться рядом с безупречно выглядевшим парнем, пахнущим зубной пастой и лосьоном после бритья, когда ее саму немного крутило похмелье, а под глазами были круги, казалось невыносимым. Тара пожал плечами. — Если хочешь, я отвезу до тебя до самого дома. Только пообещай мне кое-что. — Сходить с тобой на квартирник? Он улыбнулся. — Нет, это ерунда. Можешь мне попозировать? — Чего? — Лика удивлённо посмотрела на него. — У тебя типаж декадентской мадонны. Холодная блондинка в чёрном, с красными губами и отпечатком хлыста во взгляде. В его голосе не было и тени иронии. Лика поежилась. Он смотрел на нее оценивающе, но без вожделения. Как на рабочий материал. Как сама Лика смотрела на прохожих, подмечая интересные типажи для набросков. — Я заплачу, — сказал он, видимо, по-своему, расценив ее молчание. — Скажем, по десять баксов за час. — Звучит как такса для проститутки, — Лика дернула плечом, тут же пожалев о своих словах. Но они уже вырвались из ее рта — не вернешь. Вновь показала себя безнадежной провинциалкой перед этим иронично-расслабленным парнем. — Ты не права, — серьезно ответил он, даже не подумав сыронизировать. Лика вздохнула. Головная боль отступила, и предложение Тары показалось ей вдруг продолжением увлекательного московского приключения. — Ладно, — небрежно бросила она. — Что мне нужно делать? Тара просиял. — Идём в мастерскую. Он провел ее куда-то вглубь квартиры и толкнул черную дверь, расписанную психоделическим орнаментом. Внутри пахло красками и растворителем — этот запах показался Лике еще слаще домашнего, который она ощутила ночью. На огромном мольберте был приколот кусок белого картона. Ее внимание привлекла куча осветительных приборов, их черные шнуры переплетались по всему полу. На середине комнаты лежал матрас, который Тара ловко уволок в угол и поставил плашмя. Сквозь вымытые окна лился солнечный свет, превращая комнату в тронную залу. Лика подошла к окну. Из него был виден кусок двора с чахлыми, еще не очнувшимися от зимней спячки, кустами сирени. Чуть дальше виднелся храм, его купола сияли на солнце так, что глазам становилось больно. Весеннее небо казалось таким голубым, словно кто-то разлил акварельную воду — март наконец-то вступил в свои права, отбросив зимнюю хмарь подальше. Лика села на подоконник и поджала под себя босые ноги, машинально отметив, что паркет был идеально чистым. Тара скрылся за цветастой ширмой в духе начала века и чем-то гремел, напевая вполголоса прилипчивую песенку. Внимание девушки привлекла увеличенная фотография, вставленная в простую грубую раму, небрежно прислоненная к стене. Она подошла ближе, и с удивлением поняла, что это картина. Выполненная с таким мастерством, что издалека ее можно было принять за кадр из фильма. Полотно изображало красивую блондинку в розовой шубе. Голова ее была чуть задрана, и создавалось ощущение надменности и холода. Впрочем, ощущение холода усиливал и фон — серебристая стена, кажущаяся размытой из-за многочисленных отражений девушки в розовом. Приглушенные цвета, выверенность мазков, тонкие детали вроде замысловатого плетения серег — картина притягивала взгляд и провоцировала смотреть на нее как можно дольше. — Твоя работа? — спросила Лика и провела пальцами по нарисованному лицу, ощущая фактуру краски. — Моя. Нравится? — Тара высунулся из-за ширмы и улыбнулся. — Потрясающие цвета. — Спасибо, что заметила. Именно чувство цвета всегда являлось моей сильной стороной, — он погремел чем-то и вручил девушке увесистый кожаный альбом. — Здесь фотографии, сделанные для одной пражской выставки. Посмотри, если интересно, каким я могу быть фотографом. Лика вернулась на подоконник и открыла альбом. Работы завораживали. Они были похожи то на переусложнённые картины прерафаэлитов, то на кадры из фильмов Дэвида Линча и Микеланджело Антониони. Лику поразила одна из фотографий женского лица: оно было снято с такого ракурса, что напоминало полумесяц, выступающий из абсолютной темноты. Нежная, точно лунная кожа, усыпанная звёздами, абсолютно белая, но при этом имеющая объём. Это была работа художника, не фотографа. — Впечатляет, — искренне сказала Лика. — Ты, наверное, учился где-нибудь в Европе? — В Лондоне. Но там я больше таскался с друзьями по вечеринкам, — Тара принес глубокое вольтеровское кресло и занялся драпировками. Лика с любопытством наблюдала за его манипуляциями. — У тебя косметика с собой? — Конечно. — От тебя требуется сделать глаза драматически-бездонными, а губы алыми и хищными. Понимаешь, о чем я? Лика хмыкнула и вышла в прихожую за рюкзаком. Красилась она на подоконнике, совершенно не стесняясь того, что Тара смотрит на нее и словно оценивает, так ли она подводит глаза. Затем он принес ей черное платье в пол, выглядевшее старинным и чертовски элегантным. От ткани исходил тонкий запах лаванды. Лика зашла за ширму и аккуратно, чтобы не смазать макияж, облачилась в платье, ощутив, как приятно тонкая ткань облегает тело. Она распустила волосы и провела по ним щеткой, посмотрела в карманное зеркальце. — То, что надо! — воскликнул Тара, едва она вышла к нему, чуть приподняв подол, словно великосветская дама. — Остался последний штрих, — и он протянул ей черный кокошник, сработанный из крупного агата и бисера, тяжелый даже на вид. Лика аккуратно пристроила кокошник на голове, ощутив неприятную тяжесть. Ей, читавшей в школе Айтматова, сразу пришла на ум неприятная ассоциация с манкуртами, но она затоптала эту мысль. Глаза Тары сияли бешеным энтузиазмом, к которому примешивалась капелька восторга. Он взял ее за руку и подвел к креслу, как королеву. Устроил ее руки на подлокотниках, разложил живописно складки платья. Холодные пальцы прикоснулись к подбородку, мягко, но настойчиво приподняв, и Лика вздрогнула. Он слегка размазал ее помаду и убрал волосы за спину. Она сидела, оцепеневшая, и думала о том, что ей неприятны его прикосновения. Девушка судорожно вздохнула, и Тара понял ее по-своему. — Тебе потребуется сидеть совсем неподвижно, детка. Представь, что ты манекен в витрине, — он улыбнулся и поправил платье, укрыв ее торчащие ключицы. — Красивая, такая органичная в своей надменности. — Слушай, зачем ты со мной возишься? — Лика повела плечами, словно сбрасывая его прикосновения. Тара вновь навесил на лицо любезную улыбку, которая странным образом исказила его черты, сделав хищными, как тогда, в подъезде. Но это впечатление рассеялось, едва он заговорил. — Ты очень красивая. Было бы огромной глупостью упустить такую фактуру. Лика промолчала. Тара, наконец, отошел от нее и вернулся к мольберту. Рядом, на полу, лежала стопка белого картона. Он схватил карандаш и резкими линиями принялся набрасывать контуры будущего портрета. Тара рисовал быстро, отбрасывая получившийся набросок, хватаясь за следующий лист. Лика скосила глаза, пытаясь посмотреть, что у него получилось, но он прикрикнул на нее, чтобы она не опускала голову. Пришлось подчиниться. От неподвижной позы давно затекло все тело, а в висках мелко стучало. Немилосердно чесался нос, но она терпела, хоть и сжимала периодически кулаки, желая поднять руку и избавиться от этой проблемы. Время текло ужасно медленно, и все, что оставалось — считать про себя, смотреть на кусок стены с удивительной картиной и слушать абсолютно тарабарскую музыку, льющуюся из японского магнитофона. Ее мучения длились по меньшей мере несколько часов. Зато Тара выглядел так, словно эти часы просто отдыхал. Когда он сказал, что она может быть свободна, Лика чуть не застонала от облегчения. К концу позирования и кокошник, и платье были ей попросту ненавистны. Забыв свое предложение подвезти девушку до дома, он проводил ее до автовокзала. Лика не стала напоминать. Шли пешком, и Лика жадно глотала непривычно сладкий воздух большого города, вглядываясь в лица сонно-агрессивной московской толпы. Разговаривать не хотелось. Тара курил, и в его темных очках на пол-лица отражалось яркое солнце, слепя глаза, стоило девушке на него взглянуть. У Лики болела голова, и где-то внутри грызла смутная тревога о Вэл, растаявшей посреди вечеринки, точно греза. Она с досадой подумала о том, что подружка не дала ей свой московский номер. Они прошли мимо Белого дома, который все еще помнил прошлогодний августовский путч. Лика поежилась, воскресив в памяти те мгновения, когда вся страна прильнула к экранам, двое суток наблюдая за тем, как меняется эпоха. Партийный строй рассыпался, как труха, хотя казалось, что он будет вечен. Но на Лубянке свалили Дзержинского, бесперебойно транслируя, как тысячи людей сливаются в едином радостном порыве, предвкушая светлое будущее, не зная, что вслед за не начавшейся гражданской войной грянут кризис и гиперинфляция, а полки в магазинах враз опустеют. — Ты был в те дни у Белого дома? — спросила Лика. Не то чтобы ей было интересно, просто молчание стало напрягать. Оно сгущалось, как гудрон, и Лике стало неуютно. Тара посмотрел на нее сквозь очки. Лика увидела в них свое отражение, но взгляд не опустила. Он криво улыбнулся, будто через силу. — Нет, не был, — Тара помолчал и продолжил. — Мы в тот день сидели с друзьями, слушали «Эхо Москвы», думали, что застали исторический момент. Кто-то осуждал происходящее, кто-то, уже разгоряченный алкоголем, рвался поехать туда ночью. Ракеты и трассирующие выстрелы их не смущали. Как и броневики у ТАССа. А потом какой-то депутат сказал, что, мол, если мужчины не придут, то они дерьмо и не мужчины. Ну я и подумал, иди-ка ты, родное государство, в жопу. Политика Горби мне никогда не нравилась, поэтому и защищать ее мне не хотелось. — А для меня Белый дом олицетворял свободу, — пробормотала Лика, не обращаясь ни к кому конкретно. — Показалось, что наша страна станет нормальной. — Так ты у нас диссиденточка? — насмешливо спросил Тара. — Мне не нравится жить в застое, — вскинулась Лика. — Теперь же появился шанс уехать отсюда. — Хорошо там, где нас нет, — философски отметил Тара. — Странно слышать это от тебя. — А я приспособленец. Мне везде хорошо, — он бросил окурок на тротуар. — Если у тебя есть деньги, то даже в нищей России можно жить королем. Хочешь, докажу? Лика скептически хмыкнула. — Валяй. Он схватил ее за руку, и Лика машинально отметила, какая крепкая у него хватка. Тонкие пальцы сжимали запястье с силой, сравнимой со стальным наручником. Она попыталась высвободить руку, и он, заметив это ее движение, ослабил хватку. — Куда мы идем? — Увидишь. Он привел ее в полуподвальный магазинчик с унылой вывеской «Канцелярия». Но никаких канцелярских товаров там не было, а полки оказались девственно пусты. Сильно пахло французскими духами, пылью и растворимым супом. За ободранным прилавком скучала худая мадам со стрижкой-каскад, делающей ее похожей на заграничную киноактрису. На ней были яркие розовые легинсы и длинный свитер. Тара запросто подошел к ней и что-то шепнул на ухо. Она улыбнулась и скрылась за неприметной дверцей. Он небрежно швырнул на прилавок бумажник и повернулся к Лике. — Что за место? — спросила она. — Тебе это знать необязательно. На французские шмотки хочешь поглазеть? — Не очень, — фыркнула Лика, проведя пальцем по пыльному прилавку. — Единственное, чего я хочу, оказаться дома и заняться своими делами. Я потеряла уйму времени. — Расслабься, подружка, — улыбнулся Тара. — Или ты думаешь, я хочу тебя во что-то втянуть? — Я ничего не думаю, — отрезала Лика. — И правильно, — он прошелся по магазинчику, как хозяин. — Через это убогое место проходят такие капиталы, что тебе и не снились. Подумаешь, шмотки… Здесь и антиквариат сбывают, и иконы старинные. Семнашка, прикинь? Почти что филиал Русского музея, бля. Но вам же, девочкам, только тряпки интересны. Лика хотела огрызнуться, но тут девушка вкатила в крошечное помещение кронштейн со шмотками, затянутыми в полотняные чехлы. Вжикнув молнией на одном, она извлекла из него красное платье-футляр из чистейшего шелка. Тара по-хозяйски ощупал ткань и жестом попросил продавщицу прикинуть, как оно будет смотреться на Лике. Та чуть дернулась, когда нежнейшая ткань коснулась ее руки. — Снимите курточку, — пропела девушка, и Лика подчинилась. Французский шелк манил и завораживал. — Королева, — удовлетворенно сказал Тара, откинувшись на прилавок. — Но красное это скучно, не находишь? Лика огладила ладонью подол. Платье казалось выходцем из другого мира и точно было ей не по карману. А девушка уже тащила ей костюм цвета морской волны. — Примерь, мне кажется, тебе он подойдет больше, чем платье, — Тара откровенно любовался Ликой. — Ты в детстве не наигрался в куколки? — спросила Лика, не желавшая устраивать переодевания при нем. Он засмеялся. — Просто показываю тебе, что можно иметь в этой стране, если у тебя есть деньги. Конечно, я мог бы отвести тебя в ЦУМ, куда и уходят все шмотки отсюда, но это было бы слишком, не находишь? Лика отмахнулась от продавщицы, пытающейся натянуть на нее пиджак. Самодовольство Тары раздражало. — Плохо ты разбираешься в женщинах, — она выхватила у него из рук свою куртку и стремительно вышла за дверь. Он бросился за ней, схватив с кронштейна первый попавшийся чехол и походя сунув растерянной продавщице пачку денег. — Стой, Лика! — он схватил ее за руку, но она тут же вырвалась. — Ты чего? Не убегай. Она развернулась к нему. Глаза ее сузились от гнева, а лицо раскраснелось. Тара невольно залюбовался ее злой красотой. — Думал купить меня красивыми шмотками? Или к чему это дурацкое костюмированное шоу? Демонстрация своей крутости? Отлично, только я не впечатлена. — Просто хотел показать, что если у тебя есть нал на кармане, все блага мира могут принадлежать тебе. Вот, возьми, это подарок, — он протянул ей тяжелый чехол. — Оставь себе. — Брось, Лика, у меня в мыслях не было обидеть тебя. Извини, если вышло глупо. — Это еще мягко сказано, — фыркнула Лика. — Позволь мне загладить свою вину, — Тара мягко коснулся ее ладони. Лика пожала плечами. — Проехали. — А подарок мой все-таки возьми. Правда, я не знаю, что там внутри. Проверим? Очевидно, он обладал даром какого-то гипноза, так как Лика моментально успокоилась и вполне мирно потянула молнию вниз. — Ого, ничего себе! — восхищенно выдохнула она. Внутри оказалось пальто из мягчайшей кожи кирпичного цвета с воротником под леопарда. Оно пахло заграничной жизнью, богатством и свободой. Лика не удержалась и зарылась лицом в мягкий мех, окутавший ее этим чудесным запахом. — Гуччи, — прочитал Тара на скромном ярлычке. — А у меня есть вкус, не находишь? — Я не приму такую шикарную вещь, — покачала головой Лика. — Примешь. Это даже не обсуждается. — И что ты за нее хочешь? — вскинулась Лика. — Только не говори, что я тебе просто понравилась и товарно-денежные отношения не причем. — Примерь, — он проигнорировал ее слова. — Нет. Тогда Тара взял пальто из рук девушки и просто набросил ей на плечи. Она начала было протестовать, но он развернул ее лицом к витрине и склонился над ее ухом. — Ты прекрасна. Разве ты не видишь, как тебе идут такие вещи? Лика безвольно опустила руки. В витрине фотографического ателье, напротив которого они остановились, отражались их силуэты, сквозь которые проступали фотографии каких-то отдыхающих на черноморском курорте. Но при этом можно было увидеть, как хороша блондинка в дорогом пальто, как органично смотрится рядом ее спутник в черном. — Предлагаю компромисс, — его теплое дыхание тронуло ухо, и Лика дернулась. — В счет оплаты пойдут те деньги, которые я пообещал тебе за позирование. Идет? — Идет, — ответила Лика, слегка поколебавшись, и достала кошелек, куда успела убрать заработанные доллары. — Нет-нет, эти деньги пусть останутся у тебя. Ты ведь будешь мне позировать еще? Скажем, в следующую субботу? — Но… — Не обсуждается, — он покачал головой и широко улыбнулся. — У меня могут быть свои дела. — Отмени, — весело сказал Тара. Определенно, его настроение улучшилось, стоило Лике взять это пальто. — Ты… — Совершенно несносный, наглый и зарвавшийся негодяй. Знаю. Но при этих моих замечательных качествах я еще и талантливый художник, как ты успела убедиться. И никогда ничего не прошу, просто беру и все. Поэтому твои возражения не принимаются. — Ладно, — спорить с ним не хотелось, и Лика предпочла смириться, зная, что потом она что-нибудь придумает. Например, отправит это пальто бандеролью на его адрес. Ведь Вэл по-любому должна его знать. А пока можно наслаждаться тем, что на ее плечах сидит вещь, стоимостью в несколько зарплат какой-нибудь зажиточной семьи.