***
Уильям просыпается от кошмара. Тяжело дыша, он морщится от солнечных лучей, бьющих по глазам, и спешит присесть на диван, на котором спал. Голова просто раскалывается. После длительного сна он чувствует себя так мерзко и противно, словно и не спал вообще. Когда звон в ушах стихает, а перед глазами перестаёт мутнеть и кружиться, мужчина осматривается. Он снова здесь. Это всё ещё не сон… Дэйв свешивает ноги с дивана и утыкается безжизненным взглядом в пол. Остатки кошмарного сна не спешат покидать и без того затуманенный разум Дэйва, и тот морщится. Там был его дом. Его семья. И он сам. И было это где-то, вероятно, в другой реальности, в параллельной вселенной, а не в другой жизни. Дэйв прокручивает на сон в расплывчатых воспоминаниях, просачивающиеся сквозь прикрытые веки, и рвано вздыхает. Работа всегда для него стояла превыше собственных детей и жены. Мало уделял им время и внимания, откладывая это на завтра, на послезавтра, на выходные, на близжайший отпуск, который он так и не взял… А теперь уже поздно — они все мертвы. И (Уильям) Дэйв остался совсем один. «И что мне делать дальше?» — проносится у Дэйва в голове. И ведь он действительно не имеет ни малейшего представления о том, как дальше сложится его жизнь. У него нет больше ни семьи, ни друзей, ни дома, ни работы — никого и ничего. Ему не к кому пойти, не у кого попросить помощи. Ему больше нечего делать. — Мне больше нечего делать, — произносит он в пустоту, прикрывая тяжёлые веки. В голове туман, а тело кажется ему чужим. Это не его тело, не его мысли. Дом, друзья, дети, жена, отец — это всё больше не его. Уильям Афтон всё у него забрал. Он создал его, дал ему жизнь. Дал ему всё, а затем всё и забрал. Разрушил его жизнь исключительно из-за собственной выгоды. Ты должен помнить нашу с тобой цель. Дэйв мотает головой. «Не нашу — твою. Это ты всё натворил. Не впутывай меня в это. Это…» Его мысли вдруг обрываются, и с уст срывается истерический смешок. Дэйв ставит локти на колени, прячет лицо в дрожащих ладонях и прерывисто вздыхает. Голова абсолютно пуста. В ней нет ни единой мысли ни о том, что уже произошло, ни о том, что произойдёт дальше. И славно, потому что сейчас Дэйв не хочет думать вообще ни о чём. Ничего не видеть и не слышать. И жить тоже. В это больше нет смысла. Да и сил на это тоже нет. Дэйв устал. Дэйв чувствует чью-то руку на плече, но никак на неё не реагирует, даже не дёргается. Сил совсем нет. — Дэйв, — неловко произносит Мэтт, чьё присутствие Дэйв замечает только сейчас. Давно он здесь? — Вы, эм… Вам сделать кофе? Дэйв молчит и не поднимает на него взгляд. Ему хочется побыть одному. Хотя быть ему вообще сейчас не хочется. Хочется умереть. — У меня больше никого нет, — произносит он тихо. Хриплый, надломленный голос звучит треском сухих веток. В нём читаются лишь боль, безнадёжность и бесконечная пустота, от которых внутри становится холодно. — Моей семьи больше нет. Я теперь один, — Дэйв опускает голову и продолжает пялиться в пол пустым взглядом. Мэтт нервно прикусывает губу и также опускает взгляд. Чувство полного бессилия поглощает его всё больше с каждой минутой. Мэтт снова ощущает себя мальчишкой, который ничего не может сделать для того, кому нужна помощь. У Дэйва нет абсолютно ничего. Он буквально застрял в этом положении. Его семья давно мертва, он сам давно мёртв. О нём никто не знает, о нём нигде, ничего не написано. Он буквально не существует. — Я убью себя, — мрачно произносит Дэйв, и Мэтт в секунду бледнеет от такого заявления. — Нет, — отрезает он. — Мне больше нечего здесь делать, — мужчина поднимается с дивана и шатаясь направляется к двери. — Я всё потерял, у меня больше ничего нет. Это конец. Мэтт вскакивает на ноги и хватает Дэйва за запястье. — Может, ещё можно всё вернуть. Ну, этот… остаток. Он же… он же может вернуть Вашу семью. — Как я должен это сделать? — бесится Дэйв, выдёргивая руку. — Так же проводить эксперименты над людьми? Над трупами? Мне что, тоже начать убивать? — С чего Вы взяли, что Вы… что Уильям убивал? Дэйв молчит бесконечно долго. Затем опускает голову, а его голос делается ещё более хриплым и измученным. — Он сказал, что он… — он останавливается, вероятно, не зная, какие местоимения следует использовать. — Что мы натворили что-то ужасное. Сказал мне сменить имя и начать скрываться. — Но это были не Вы. Не Вы это делали, так ведь? — Я никогда бы не… — мужчина запинается и не сдерживает истерический смешок. — Я бы никогда этого не сделал. Он, вероятно, думал точно также, — его голос ломается. — Ну и дерьмо… — Нужно выяснить причину, по которой он решился это, — Мэтт задумчиво трёт подбородок, а затем заявляет. — Мы вернёмся в эту лабораторию и всё выясним. — Господи, зачем нам это делать? Это что-то исправит? — Вы не хотите знать, как умерла Ваша семья? Мэтт буквально чувствует, как больно делается Дэйву после этого вопроса. Мужчина прикусывает губу и плотно сжимает руки в кулаки. Слёзы уже готовы выйти наружу, хотя ему казалось, что он всё выплакал ещё вчера. И снова присаживается на диван, стараясь успокоиться. — А какое число было у Вас, перед тем, как Вы… мм, очнулись здесь? — Двадцать пятое июля, восемьдесят третий год, — мрачно отвечает Дэйв, едва сдерживая рыдания. — Всё началось восемнадцатого ноября восемьдесят третьего года, — задумчиво произносит Мэтт и снова трёт подбородок. — Ты о чём? — Ну, первым, кто умер, был Кэссиди, ваш младший сын, — после этих слов у Дэйва колет в сердце. — И может… Уильям Афтон начал сходить с ума из-за его смерти. А затем обнаружил этот… остаток и проводил над ним эксперименты, чтобы его всех вернуть. — Это какой-то бред. Я бы ни за что такого не сделал. — Вы бы — нет, а вот Уильям Афтон — да. Потому что он прошёл через всё это. Он сломался и сошёл с ума, поэтому и начал всё это, чтобы всё вернуть. — А я? — А Вы этого просто не понимаете, потому что Вы этого всего ещё не пережили. Не успели из-за урагана. Вы не успели сломаться. — Ага. Вот только он ломался постепенно. А меня он сломал в одно мгновенье, — мрачно произносит Дэйв, склоняя голову. — Он хотел обрести меня на те же муки, что и себя. — Он хотел спасти свою семью. — Он монстр, — Дэйв сглатывает тяжёлый ком, на глазах снова выступаёт слёзы, и он поднимает голову. — Он просто какой-то псих. — Дэйв… — Не удивлюсь, если это он и перебил всю нашу семью. — Дэйв, послушайте, — Мэтт хватает мужчину за худые плечи и заставляет того посмотреть на него. — Мы во всём этом разберёмся. — Зачем? — Зачем? — переспрашивает Мэтт. — Вам разве всё равно на то, что произошло с Вашей семьёй? Как они умерли? Вы не хотите хотя бы попробовать всё исправить? Мы можем… изучить этот остаток, Уильям же явно оставил вам лазейки. Мы могли бы вернуться туда и… — Зачем мне это делать? — безэмоционально спрашивает Дэйв. — Чтобы я тоже сошёл с ума и стал таким же монстром? — Вы не станете, я уверен. — Я буквально и есть Уильям Афтон, только чуть моложе. — Вы буквально и есть Уильям Афтон, — соглашается Мэтт, кивая, — только чуть моложе и с совершенно другими принципами и идеологиями. Хм, были бы здесь Бенджамин, они бы привели в пример какой-нибудь дерьмовый фанфик. — Кто? Что? — не понимает Дэйв. — Ненадолго побуду Бенджамином: представьте, что вы в дерьмовом фанфике. — Чего? — А теперь представьте, что вы в нём главный герой. — А-а… — И на протяжении всей истории Вы проходите через какие-либо тяжёлые испытания и трудности. Ваш путь развития как персонажа, условно, состоит из точек А, Б, В, Г и Д. Вы через них проходите и развиваетесь: в худшую сторону, в лучшую — без разницы. Вы растёте и меняетесь. И Вы, находящиеся на точке А, и Вы же, находящиеся на точке Д, — уже совершенно разные люди. Весь Ваш путь Вас изменил, Вы приобрели новые качества, потеряли старый и так далее. Дэйв неловко молчит, внимательно выслушивая рассказ Мэтта, хотя на деле мало во что вникает. — А теперь представьте себя снова в начале этого же пути, но теперь Ваш путь развития состоит из точек А и Д. Вы, как бы, огибаете всё то, что вам нужно было пройти. Именно «нужно было», потому что то, что сделали Вы — это читерство. — Чё?.. — Вы буквально скипнули середину этого пути, переместившись на самый конец. И у Вас в обоих этих ситуациях разный багаж знаний, умений, качеств, взглядов, принципов и других существительных. — Чего?.. — Я Вам сейчас на подробном простом примере объяснял, почему Вы и Уильям Афтон — не один и тот же человек. Да, у вас одна кровь, одни гены, один ДНК, но у вас разный жизненный опыт. Вы не прошли через то, через что прошёл он; а он не прошёл через то, через что прошли Вы. — Я ничего из твоих слов не понял, — грустно смеётся Дэйв и хватается рукой за больную голову. — Да, есть такое, — Мэтт неловко улыбается. — Но Вы теперь хотя бы понимаете? Мужчина держит на нём уставший взгляд и отворачивается, склонив голову. В голове слишком много мыслей, но ни одна из них не может полностью просочится в его сознание. Ни одна из них не складывается во что-то осмысленное, и они продолжают витать обрубленными теориями и догадками. — Да какой в этом смысл? — мужчина вяло пожимает плечами, а в голосе читаются нотки раздражения. — Какой смысл разбираться в этом, если я и так всё потерял? У меня больше нет смысла жить. У меня больше ни семьи, ни дома, ни друзей. Я не должен существовать. — Но Вы существуете, — Мэтт на секунду мнётся, но затем уверенно встряхивает головой. — С-слушайте, я… не могу Вас понять. Я не могу ощутить всё то, что Вы сейчас чувствуете. — Боль, пустоту и отсутствие желания жить, — мрачно произносит Дэйв, вздыхая. — У меня такого никогда не было. И не думал, что когда-нибудь испытаю это. Но это произошло так быстро и внезапно. И вот я чувствую всё это и понимаю, насколько это паршиво. Знаешь, каково это, когда в голове нет ни единой мысли о том, ради чего хотелось бы жить? Когда цепляться просто не за что. И хочется пролежать до конца своих дней где-нибудь… уже без разницы где, и помереть от голода, холода, жажды, болезни, истощения — тоже без разницы. — Мой отец, вероятно, испытывал то же самое, когда болел, — Мэтт грустно склоняет голову, отдаваясь неприятным воспоминаниям. Голос подростка заметно дрожит. — И я снова ощущаю это противное чувство беспомощности, когда рядом со мной сидит полностью убитый человек, который тоже жить совсем не хочет. А-а ты сидишь, ты просто м-маленький ребёнок, и н-не понимаешь, каково это. И ты н-ничего не можешь с этим сделать. Ничем не можешь помочь, потому что даже не знаешь как. Рядом с тобой погибает человек, а ты просто бесполезен. — Ты чувствуешь себя именно так сейчас? — Да. И это повторяется. Снова. Тишина заполняет собой всё помещение, если не весь дом. Мэтт глубоко дышит и нервно сжимает пальцами обивку дивана. Его брови нахмурились, словно он вспомнил что-то неприятное и теперь упорно пытается об этом забыть. Но мысли так и лезут в его голову одна за другой. Дэйв тяжело вздыхает и поднимается с дивана. — Я, наверное, пойду. Спасибо тебе за всё, Мэтт. Рад был познакомиться, — сообщает он, на что Мэтт вздрагивает и тоже спешит подняться. — И куда Вы сейчас пойдёте? — Никуда. Мне некуда идти. — Постойте, — он хватает мужчину за запястье, но руку тут же одёргивают. — Хватит. Ты… ты и так мне много чем помог. Спасибо. Теперь я как-нибудь сам. Это всё слишком опасно. — Ничего страшного, переживу как-нибудь. — Из-за меня ты чуть не умер. Вчера на заднем дворе ты… — Я сам туда полез. А Вы спасли мне жизнь, хотя я для Вас никто. Я хочу Вам помочь. — Почему? Зачем? Для чего ты это делаешь? — Потому что я хочу быть хорошим человеком? — Мэтт шмыгает носом, а его предложение звучит несколько вопросительно. — Я хочу хоть чем-то помочь человеку, которому нужна помощь. Пожалуйста. Мэтт смотрит на него снизу вверх, но его взгляд, голос и поза делают парня доминантом в их небольшом конфликте. Он выглядит так уверенно и серьёзно. Дэйв неловко усмехается, заставляя лицо парня разгладиться. — Ты… такой добрый человек, Мэтт. — Я просто хочу поступить правильно. Хотя бы раз в жизни, — последнее предложение он произносит почти шёпотом, но Дэйв его всё равно слышит и кивает. — Мне уже почти не больно, — произносит Дэйв, в его голосе звучит пустота. — Совсем немного. Я… не знаю, что мне сейчас чувствовать. Я устал чувствовать боль. Я в принципе устал что-либо чувствовать. — Ваша душа болит, и это нормально. Я уверен, это… однажды пройдёт. Дэйв медленно мотает головой, пустым взглядом смотря в пол. — Проходят маленькие царапины. От глубоких порезов остаются шрамы. А когда из тебя буквально выдрали смысл твоей жизни… Я думаю, это не проходит. — Да, простите… — Так что мы будем делать? — вдруг оживляется Дэйв, поднимая голову. Хотя, казалось, делает он это через силу. — Думаю, нам стоит вернуться в ту лабораторию, о которой Вы говорили, — вновь воодушевляется Мэтт, словно он всю жизнь ждал этого приключения. — Туда же есть вход? — Да. Но я почему-то не думаю, что там безопасно. — Что ж, тогда отправимся туда сегодня. — Конечно. Я могу принять душ? — Да. У Вас… одежда вся в крови. — И футболка порвана, — Дэйв осматривает засохшие пятна крови и дырку на футболке. Было мрачно осознавать, что он проспал столько времени в собственной крови. От этих мыслей по коже проходится табун мурашек. — Который час? — Почти час дня, — отвечает Мэтт, глянув на какое-то прямоугольное устройство. — Вы спали довольно долго. — Я всё ещё хочу спать, честно говоря, — признаётся Дэйв, на что Мэтт понимающе кивает. — Мой отец тоже постоянно спал, когда болел… — тихо произносит юноша, словно самому себе. И не сразу осознаёт, что сказал он это вслух. — Чем болел твой отец? — неосторожно интересуется Дэйв, а Мэтт быстро побледнел. — Я принесу Вам чистую одежду, — отвечает он спустя недолгое молчание и спешит удалиться. Дэйв чувствует себя виноватым. Вероятно, не стоило допрашивать парня о столь личном, хотя тот сам часто упоминал своего загадочного родственника. Но, поскольку Мэтт всегда рассказывал об этих событиях в прошедшем времени, Дэйв предполагает, что сейчас это в прошлом, и что сейчас у них всё хорошо. Или хотя бы лучше, чем было. Спустя время Мэтт возвращается с какими-то старыми шмотками. — Депрессия, — ровным тоном произносит он, когда Дэйв почти скрылся на втором этаже. — У него тяжёлая хроническая депрессия. — А сейчас?.. — Сейчас всё намного лучше, — его напряжённые плечи расслабляются, а на лице мелькает лёгкая улыбка. — В его жизни нашлись люди, которые помогли ему встать на ноги и убедили, что всё худшее позади. — Это хорошо. — Ага… Я пойду пока… приготовлю чего-нибудь поесть, — неловко произносит Мэтт и удаляется на кухню. Дэйв запоздало кивает и направляется в ванную.***
Ванна набирается медленно, казалось, целую вечность. Дэйв заворожено смотрит на струю воды, что словно гипнотизирует его. Голова кажется ему чугунной, а веки противно слипаются. Когда ванна уже почти набралась, Дэйв открывает ящичек над зеркалом и берёт одноразовую бритву, которую дал ему Мэтт. Пара ловких движений, щелчок — и в ладонь падает несколько лезвий. Дэйв раздевается, выключает кран и ложится в холодную воду. По коже тут же проходится табун мурашек, а тело сводит неприятными судорогами. Мужчина утыкается взглядом в белый потолок и вспоминает пятилетнего себя. Как он лежал в старом, мрачном приюте и также грустно смотрел в потолок, мечтая, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился. Дэйв попробует. Попробовать стоит. Вдруг получится. Дэйв жмурится, когда проводил лезвием по тонкой коже. Порез небольшой, но кровь стремительно течёт по запястью. Вода быстро окрашивается в красный. Следующий порез оказался больше. Всё глубже и глубже. Некоторые порезы ложатся поверх старых шрамов от пружинных фиксаторов. От воспоминаний раны щиплет сильнее, а узорчатые рубцы прожигает фантомной болью. Перед глазами всё резко мутнеет, а правая рука обессилено плюхается в воду, немного расплескав её на пол. Силы окончательно покидают Дэйва, а голова безвольно падает на бортик. Из головы все мысли вытесняет приятная пустота и умиротворение. На мгновенье ему кажется, что у него всё хорошо. В груди расцветает долгожданное спокойствие. Мужчина обессилено прикрывает глаза и отдаётся этим чувствам, которые всего на миг делают его счастливым. Дэйв резко вдыхает воздух и подскакивает в ванне. Перед глазами темнеет пелена, а в ушах стоит противный звон. Когда голова перестаёт кружиться, он осматривает своё запястье и вместо свежих порезов лицезреет новые зажившие шрамы. Нет. Не получилось.***
Дэйв быстро прибирается в ванной после неудачной попытки самоубийства, остатками лезвий срезает надоедливые длинные волосы и спускается вниз. На нём надета чёрная и явно выцветшая футболка с каким-то принтом и чёрные штаны. Одежда оказалась ему в пору, а футболка даже чуть великовата, и принадлежала она, вероятно, мистеру Шмидту, и Дэйв надеется, что тот не против, что тот расхаживает в его вещах. — Нет, это его старая одежда. Он её собирался кому-то отдать, да руки не доходили, вот и пылится теперь в кладовке, — спешит успокоить его Мэтт. — Вам идёт. Я про причёску. — Ага, спасибо, — грустно отвечает Дэйв и теребит едва мокрые после душа волосы. Сейчас они доходят ему до шеи и выглядят они ужасно неаккуратными. А в висках блестят первые седые пряди. Раньше он бы этому очень расстроился, но сейчас ему всё равно. Ему на всё уже всё равно. Мэтт приготовил обед из какого-то мяса и жареной картошки. Дэйв едва осиливает полтарелки, ибо больше желудок принимать наотрез отказывается. Мэтт заметно тревожится отсутствию аппетита у мужчины, хотя прекрасно понимает, что это от стресса и горя. И, вероятно, это тело само по себе ещё не привыкло к физиологическим потребностям, поэтому все жизненные процессы слегка сбоят. Самого Дэйва этот факт ничуть не беспокоит, ведь голова занята абсолютно другим. — Что Вы увидели, когда очнулись там? — интересуется Мэтт по дороге к заброшенному зданию. Редкие прохожие оборачиваются на парочку. Хотя взгляд их направлен на необычный цвет волос Мэтта, Дэйва такое внимание напрягает. Ему кажется, что вот-вот кто-нибудь его узнает и примет за Уильяма Афтона. Но этого не произойдёт, нет, не может. Уильям Афтон давно мёртв, а Дэйв не он. — Я плохо помню, — пожимает плечами Дэйв. — Я пару раз потерял сознание перед тем, как окончательно пришёл в себя. Я слышал, как сверху был ураган. Это было жутко. — Там было что-то ещё? — Столы с компьютерами, какие-то чертежи, записи, шприцы… Плохо помню, это всё так перемешалось у меня в голове. — Ничего, мы сами всё увидим. Они подходят к заброшенному зданию «Мира пиццы цирковой Бэйби». Оно оказалось ровно таким же, каким Дэйв запомнил его в своих расплывчатых воспоминаниях — полуразрушенным, посеревшим и подбоченившимся после атаки беспощадного урагана. Дэйв проводит Мэтта по едва знакомому маршруту, мутными пятнами отпечатавшиеся в его воспоминаниях, и они оказываются в комнате охраны. Люк в полу в прошлый раз Дэйв не удосужился закрыть, поэтому они сразу ныряют вниз. — Вот это я понимаю — логово, — поражается Мэтт, светя фонариком. Свет здесь всё ещё едва горит, но его не достаточно, чтобы осветить каждый уголок мрачного помещения, а в глазах от миганий начинает рябить. — Что это? — кривится юноша. — Мои кровь, волосы и ногти. Да, выглядит жутковато, — пожимает плечами Дэйв. — Надеюсь, хоть теперь-то ты мне веришь? — Не поверить в такой ситуации — это уже просто смешно. Особенно после того, что случилось вчера… — у обоих по телу проходится неприятный холодок от вчерашних воспоминаний. В прошлый раз у Дэйва не было ни времени, ни возможности запомнить внешний вид лаборатории, но теперь у него эта возможность есть. Помещение предстаёт перед ними жутким и мрачным, именно в таком — думает Дэйв — безумные учёные и проводят свои эксперименты. Повсюду валяются какие-то записи, чертежи, химические принадлежности, а возле вышедшей из строя капсулы всё ещё в свету блестят осколки и кровавая вода. Место действительно выглядит жутким, словно они попали в какой-то ужастик. Дэйв нервно усмехается, когда понимает, что действительно находится в каком-то ужастике. Кошмаре. И всё ещё в душе надеется, что так оно и есть. Мэтт приближается к компьютерам и пытается их включить. Ничего не происходит. — Я помню, Вы говорили о какой-то аудиозаписи, — вдруг произносит он. — Что за аудиозапись? — Я её плохо помню. Там Уильям рассказывал о том… — он замолкает на пару секунд, собираясь с мыслями. Нервно сглатывает и продолжает, — о том, что наша семья мертва и… и что мы должны… вернуть её, починить. — Именно починить? — вскидывает бровь Мэтт. — Звучит очень безумно. Этот тип явно съехал с катушек. Извините. — Всё хорошо. Ты же сам говорил, что я не он. — Конечно. Чёрт, ничего не работает! Сколько лет назад это место забросили? — Мэтт пытается включить хоть что-нибудь, но ничего не работает. Оно и понятно, столько лет уже миновало. Удивительно, как это место вообще за столько времени ещё не обрушилось. — От старости, наверно, уже ничего не фурычит. — Двадцать седьмое мая две тысячи двадцать восьмой год… — вдруг вспоминает Дэйв и тут же ловит озадаченный взгляд Мэтта. — 270528 — это пароль от всего, что здесь есть, и… он сказал, что именно в эту дату я должен был… выйти из этой… капсулы… Боже, звучит как бред. — Двадцать восьмой год… — Мне получается должно было быть аж сорок лет. — Странно всё это, я нихера не понимаю, если честно, — признаётся Мэтт и возвращается к неработающим компьютерам. — Я думаю, их ещё можно попробовать как-то расчехлить, — он трясёт старенький монитор, с него тут же слетает пыль. — Мой отец разбирается в подобных вещах, он инженер. Вероятно, он сможет что-то с ними сделать. — Я так-то тоже по специальности инженер механик, — Дэйв неуверенно чешет макушку. — Но не я уверен, что смогу разобраться в этом. Это всё выглядит… довольно сложным и современным для меня, не думаю, что я справлюсь. Да и… в голове всё так мутно, я две мысли с трудом складываю. — Всё в порядке, это нормально. Мой отец приедет на следующей неделе. — А как ты, кстати, собрался ему меня представлять? — нервно усмехается Дэйв. — Эй, пап, я подобрал с улицы какого-то мужика, который резал людей несколько десятков лет назад и проводил над их трупами эксперименты, чтобы вернуть свою покойную семью! — Я что-нибудь придумаю. Уверен, он всё поймёт, — убеждает его Мэтт и Дэйв неуверенно кивает. — Отлично, тогда мы можем отнести компы в ремонт или типа того. — Он говорил, что вся необходимая информация здесь, — Дэйв окидывает взглядом компьютеры и томно вздыхает. — Если здесь нет ответов на мои вопросы… — Они должны быть здесь, он бы не стал оставлять Вас без ответов в случаи чего. Например, как сейчас. — Да, он упоминал, что боялся, что может пойти что-то не так, и я выйду раньше срока. И это действительно произошло, и вот я здесь, вышедший на пять лет раньше срока… боже, звучит так, словно я из тюрьмы вышел. И вот я здесь и не понимаю ровным счётом ничего! Почему всё это происходит? Это звучит как полный бред! — Мы отнесём компьютеры в ремонт, хотя бы один из них, — задумчиво произносит Мэтт. — Взгляните на это, — юноша пинает какие-то рулоны бумаги, валяющиеся на полу. Дэйв поднимает один из чертежей и принимается внимательно рассматривать. Бумага посерела от старости и порвалась в некоторых местах, но текст вполне читаем. — Это не мои чертежи, но почерк мой. Это чертёж Уильяма. — Какой-то… скупер, — произносит Мэтт, заглядывая через плечо Дэйва. — Что это? — Без понятия. Это… какое-то устройство, для… — Помещения остатка в аниматроников? — читает Мэтт. — Аниматроники — это… — Роботы, которых мы с Генри создавали. — Но зачем помещать в них остаток? Их взгляд устремляется в потрёпанный временем чертёж. На рисунке было изображено странное устройство, напоминающее ковш. Механизм состоит из четырёх частей: черпателя, инжектора остатка, базы и остаточного резервуара. — Боже, эта хрень такая стрёмная, — пугается Мэтт, разглядывая устройство на чертеже. И невольно представляет, как эта штука убивает людей. — Не удивлюсь, если она находится где-то здесь. — Вероятно. Но я бы к ней не подходил. Выглядит опасно. — Так что, — говорит Мэтт, — какой у нас план? Дэйв ещё раз оглядывает помещение. В груди томит странное чувство, что они словно что-то упускают. Но с другой стороны ему совершенно не хочется в этом разбираться. Чем больше он в этом копается, тем хуже становится на душе. И факт того, что это всё уже непоправимо, всплывает в его рассудке всё более отчётливо. — Может, мне не стоит этого делать, — мрачно произносит Дэйв, ловя на себе недоумённый взгляд Мэтта. — Уильяма эта погоня в попытке всё вернуть и исправить свела с ума. А я этого не хочу. Не хочу становиться таким, как он. — Вы не станете, Дэйв. Помните? Он не Вы. И Вы не он. — Знаю, но… может, не стоит рисковать. — И что Вы собираетесь делать дальше? Сдадитесь? — Может и сдамся, — вдруг бесится Дэйв, с размаху бросая чертёж на пол. — Это всё уже не имеет смысла. Моя семья мертва — точка! Этого не вернуть и не исправить. Это уже не починить. И что бы Уильям там ни придумывал, никакая… магическая, не объяснимая наукой светящаяся эссенция не вернёт всё, как было. Это всё — конечная, я проиграл в этой жизни, просто потому что моему хосту в его жизни не хватило рассудка провести эти умозаключения. — И что бы Вы сделали на месте Уильяма Афтона? — Не знаю, наложил бы на себя руки, — обиженно произносит Дэйв, по-детски всхлипывая. Но Дэйв бы явно этого не сделал — он боится смерти. Уильям Афтон боится смерти. — Но он этого не сделал. Значит, Вы бы поступили точно так же. — Ты же сам только что сказал, что я не он, а он не я. — Верно, но вы сейчас в совершенно другой истории. Помните, что я вам рассказывал? Уильям Афтон прошёл путь А, Б, В, Г и Д и собрал энное количество опыта и знаний, а Вы — Дэйв Миллер — прошли путь А и Д и собрали другое энное количество опыта и знаний. — Мэтт, я не понимаю, к чему ты клонишь, — Дэйв устало выдыхает и трёт переносицу. — Я говорю о том, что вы с Уильямом прошли через разные жизненные испытания разной степени сложности. Он сходил с ума медленно и постепенно, а вас сломали сразу же. — И что ты хочешь мне этим сказать? — Ничего. Я просто хочу, чтобы Вы поняли, что Вы с Уильямом Афтоном — совершенно разные люди. Вот и всё. Поступайте так, как сами считаете нужным, а не то, что навязал Вам Ваш создатель. — Да уж, — Дэйв лениво прочерчивает взглядом остатки разгромленной лаборатории и пинает рулон бумаги. — Всё равно это больше не имеет смысла. — Что Вы хотите делать дальше? — Я?.. Дэйв замолкает, с трудом прокручивая заржавевшие в голове шестерёнки. Делать ему больше нечего. И не к кому больше идти. Можно попробовать достать поддельные документы, устроиться на работу и начать новую жизнь. Новую жизнь — без отца, Генри, Клары, Майкла, Элизабет и Кэссиди… От этих мыслей в груди что-то протяжно ноет. Он не готов. Не готов просто всё отпустить и начать жизнь с чистого листа. Всё произошло так быстро и внезапно, что верится во всё происходящее всё ещё с огромным трудом. Дэйв (тогда он был ещё Уильямом Афтоном) выстраивал свою жизнь, шажок за шажком, кирпичик за кирпичиком, а затем всё просто рухнуло. Неумолимый ураган ошибок прошлого «я», случайных обстоятельств и сумасшествия сломал его жизнь за считанные мгновенья. Дэйву больно. Он ещё не готов. — Я могу… — хрипло начинает он и прочищает горло, — достать поддельные документы. И устроиться на работу. И начать новую жизнь. — А Вы готовы к этому? — Нет. Мэтт вздыхает, выражая своё сочувствие. — Мне жаль. Правда, жаль. Вы этого не заслужили. — Мои дети тоже не заслужили умирать так рано. Но если это произошло — я не буду вмешиваться в их судьбу. Надеюсь, они счастливы там… — Дэйв поднимает голову и вяло махает рукой в потолок. — На небесах? — В раю, или типа того. — Вы верите в Бога? — Нет. — Я тоже. Потому что если бы он существовал, он бы не допустил, чтобы в мире творился такой ужас. — Если бы Бог существовал, он бы не создал этот неправильный мир, в котором люди сходят с ума, убивают ради собственной выгоды и катятся вниз по эволюционной лестнице, — Дэйв опускается на пол и прижимается спиной к ящикам в столе. — Почему всё это произошло со мной? Уильям настолько обезумел, что решил мучить буквально самого себя тем же, через что прошёл сам? — Не хочу его оправдывать, — неловко произносит Мэтт и опускается рядом с мужчиной, — но его тоже можно понять. Он потерял свою семью. Ему было больно. — Я тоже потерял свою семью. И мне тоже больно. Мне теперь тоже пойти убивать? — Нет, Вы… Вы не такой, как он. Дэйв тяжело вздыхает и утыкается лицом в колени. — Я не хочу начинать новую жизнь. Я хочу вернуться к старой. — Чтобы произошло то, что должно произойти, и чтобы Вы тоже свихнулись, как и Уильям? — Мэтт осторожно дотрагивается до плеча мужчины, и тот дёргается. Ладони мужчины нервно дрожат, а голос стихает. — Я не допущу этого. Я не позволю своей семье умереть. Я не позволю, чтобы это произошло, нет. — Откуда Вам знать, что произойдёт, где, и когда? Или будете шарахаться каждой незнакомой тени? Тогда Вы всё равно сойдёте с ума и превратитесь в тревожного параноика. — Уж лучше так, чем терять свою семью, — Дэйв взмахивает головой и смотрит на Мэтта мокрыми глазами, полные боли и безысходности. У Мэтта колит в груди. — А Ваша семья хотела бы потерять Вас? Дэйв нервно поджимает губы и опускает взгляд в пол. Прерывисто вздыхает и откидывается спиной на ящики. Слёзы он старается сдерживать, хотя толку от этого никакого. — Моей семье не нужен Уильям Афтон, который будет постепенно сходить с ума и топить себя в безумии. Им не нужен Уильям Афтон, который будет идти по головам и срубать их, чтобы вернуть к жизни того, кто уже умер. Им не нужен Уильям Афтон, который больше не их сын, муж, отец и друг. Им не нужен Уильям Афтон. — Им не нужен Уильям Афтон, — соглашается Мэтт, — им нужен Дэйв Миллер, который примет их смерть, их судьбу и отпустит их. Начнёт жить заново, не смотря ни на что. Это больно и тяжело, и у Вас далеко не сразу получится прийти в строй, но они бы этого хотели. Они бы хотели, что бы Вы были счастливы. Но без них. Они бы не хотели, чтобы Вы страдали. Дэйв не сдерживается и рыдает. Тихо, едва слышно и совсем обессилено. Мэтт не думает о том, правильно ли это или нет, и невольно прижимается к мужчине, поглаживая того за предплечье. Тихие всхлипы эхом раздаются в мрачном помещении и больно отдаются в груди Мэтта. — Вы готовы начать жить сначала? — спрашивает Мэтт. — Нет. Не готов, — отрезает Дэйв и обнимает парня в ответ. На короткий миг в груди чувствуется тепло. — Но я готов попробовать. Готов бороться с этим. Я готов начать стадии принятия неизбежного. — Думаю, Вы уже их прошли, — Мэтт отстраняется от мужчины и одаривает его тёплой улыбкой. — Поздравляю, с этого момента Вы начали новую жизнь, ачивка получена. Дэйв на это заявление лишь хрипло смеётся и вытирает слёзы. — Ещё нет. У меня осталось незаконченное дело из прошлой жизни. — Какое? — Узнать, что случилось с моей семьёй, — на лице застывает мрачная гримаса, выражающая отдалённые отголоски не утихшей боли. — Я не смогу спать по ночам, если не узнаю, что являлось спусковым крючком этого безумия. — Так мы всё же отнесём компы в ремонт? — Хотя бы один из них стоит. Ты… поможешь мне, Мэтт? Юноша хитро улыбается и косит глаза куда-то в сторону, словно раздумывая над его просьбой. Но ответ он уже знал изначально. — Помогу. И с поисками информации о Вашей семье, и с документами, и с работой, и с жильём. Но пока побудете у нас. — А что с твоим отцом? — Я возьму это на себя, придумаю что-нибудь, — подмигивает Мэтт и поднимается на ноги. — Спасибо, — произносит Дэйв, смаргивая остатки слёз. — Правда, спасибо. Я тебе совершенно никто, но ты всё равно так рвёшься мне помочь. — Не за что, — улыбается Мэтт. — Знаете, я никогда не стремился быть добрым и набивать себе карму. Но я знаю, каково это — когда ты совсем один, в отчаянии и не к кому обратиться за помощью. Не на своей шкуре это знаю, но всё же. Я хочу помочь Вам, потому что не хочу, чтобы ещё кто-то проходил через то, через что прошёл мой отец, — Мэтт наклоняется и подаёт руку мужчине. — Я готов помочь Вам отпустить прошлое и начать жить сначала. А Вы готовы? Дэйв смотрит на протянутую руку, а затем на Мэтта. В его взгляде читается чистая доброта. Не наивная, как у детей. Мэтт словно видит Дэйва насквозь, читает как открытую книгу. Дэйв уверен — ему можно довериться. А выбора у него, собственно, и нет. Дэйв утирает остатки слёз и принимает протянутую руку. — Да. Я готов.***
— Нам в другую сторону, — осведомляет Мэтт, когда Дэйв разворачивается и томящим взглядом смотрит на старый, покосившийся дом неподалёку. — Вы хотите туда вернуться? — Наверно, — Дэйв неопределённо жмёт плечами и опускает взгляд. — Мне больно смотреть на него, но в тоже время меня туда словно тянет. — Призраки прошлого? — Наверно. Я не должен об этом думать, нет, я обещал себе, что начну всё сначала. — Это верно, но не стоит бросать всё сразу, — Мэтт осторожно кладёт ладонь Дэйв на плечо и подбадривающее хлопает. — Это как… когда пытаешься бросить курить. Если сразу отказаться от сигарет полностью — быстро свихнёшься. Стоит бросать постепенно — сначала на одну сигарету меньше, потом на две, три и так далее. Здесь то же самое. — Я хочу зайти туда в последний раз. И взять что-нибудь. На память. — Чтобы оно всегда напоминало Вам о Вашем прошлом? Дэйв молчит. Мэтт кивает и берёт мужчину за запястье. — Ладно, неважно. Что ж, зайдём туда в последний раз? — Да. Даже если это сделает мне больно, я хочу туда зайти. Дом Афтонов оставался таким же, каким был вчера, позавчера и много-много лет назад… Первым делом они проверяют задний двор и убеждаются, что вчерашние приятели не вылезли из ямы — всё оставалось таким же, каким и было прошлым днём. Дэйв медленно проходится по гостиной, улавливая знакомые образы, что сейчас для него являются лишь тёмным, блеклым отголоском его прошлой (счастливой) жизни, от которой его так внезапно обрубила жестокая реальность. Знакомые семейные фотографии больше не размываются в неопрятные кляксы, потому что, даже смотря на них, Дэйв больше не может плакать — сил нет, как и слёз. Дэйв осматривает гостиную целиком и почти слышит, как играет телевизор, как смеётся Элизабет и как Майк отбирает пульт у Кэссиди. Он подбирает все уцелевшие фотографии, вытаскивает их из фоторамок и аккуратно суют в карман. В кухне он чувствует запах выпечки Клары, слышит её голос и почти отвечает на её неслышимый вопрос «как дела на работе, дорогой?». Но запаха выпечки здесь больше нет, а на холодильнике больше не висят буквы на магнитиках, стикеры с напоминаниями и детские рисунки. Последнее Дэйв бы с радостью забрал себе. Но здесь их больше нет, как и художников. Здесь больше ничего нет. Дэйв поднимает на второй этаж и чуть не переламывает себе все кости, когда нога с треском проваливается под прогнившую деревянную ступень. — Не ходи наверх, — громко осведомляет Дэйв, уже находясь на втором этаже. — Лестница хлипкая — не дай бог сломаешь что-то. — Как скажете, — раздаётся снизу глухой голос Мэтта, продолжавшего бесцельно слоняться по залу. Дэйв заходит в свою спальню. Два дня назад он просыпался здесь со своей женой. Но эта комната пустеет уже несколько десятилетий. Дэйв присаживается на край постели, и пружины под его весом жалобно скрипят. В воздух поднимается пыль, а когда она рассеивается, всё остаётся по-старому. Пыльная дымка всего на несколько мгновений прикрывает образы опустевшей комнаты, и все эти несколько мгновений Дэйв с замершим сердцем надеется, что вот-вот он окажется в своей спальне, рядом лежит Клара с книжкой в руках, а под её боком мурчит толстый кот Саймон. Он почти представляет эти образы, но они тут же расплываются неопрятными кляксами и отдаются в груди колющей болью. Дэйв спешит встать и удалиться из своей бывшей спальни. Не на что здесь больше смотреть. Комната Кэссиди совсем не изменилась, но выглядит она потрёпанной. Кровать и тумбочка съехали со своих мест, игрушки разбросаны по всем углам, а люстра держится на добром слове, покачиваясь словно маятник. Ураган явно постарался. Дэйв не задерживается в этой комнате. Не на что здесь больше смотреть. Спальня Элизабет предстаёт перед ним такой же светлой и нежной, как и два дня (много лет) назад. В солнечных лучах кружат пылинки, а из разбитого окна дует приятный летний ветер. Дэйв наступает на осколки разбитого зеркала и вместе с хрустом почти слышит задорный смех дочери, а в осколках на мгновенье мелькают её блондинистые волосы и глаза… Глаза…? — Я не помню, — шёпотом произносит Дэйв, когда чувствует сзади пронзительный взгляд Мэтта на своей спине. — Я не помню, какого цвета глаза моей дочери, — и всхлипывает. Мэтт предпочитает тактично промолчать и склонить голову, поджав губы. — Я же просил тебя сюда не лезть — вдруг поранишься. — Вы тут почти час торчите и не отзывались, я забеспокоился, — честно отвечает юноша и тут же получает удивлённый взгляд Дэйва. — Я был здесь час? — Пятьдесят три минут, если быть точнее, — поправляется Мэтт, бросая взгляд на прямоугольное устройство, мелькнувшее экраном на долю секунды. — И ты меня звал? — Я думал, Вам снова плохо. Простите. — Ничего. Всё нормально, — кивает Дэйв. Обойдя Мэтта, он выходит в коридор. В коридоре в груди тяжелее только сильнее, но возвращаться в спальню Бетти не намерен. Не на что там больше смотреть. — Это комната Майкла, — произносит Дэйв, вставая перед следующей дверью. — Моего старшего сына, — и склоняет голову. Мэтт неловко прокашливается (явно не от пыли в воздухе) и спешит направиться к лестнице. — Пойду, подышу свежим воздухом, — осведомляет он и скрывает на первом этаже, оставляя мужчину в одиночестве. Дэйв остаётся стоять перед дверью старшего сына как вкопанный. Циркулирующая вокруг тишина неприятно давит на уши, пока снизу не раздаётся приглушённое «блять» запнувшегося обо что-то Мэтта. Дэйв не сдерживается и смеётся. — Он так на тебя похож, Майкл, — он открывает дверь, — и я даже не знаю, чем именно. Мужчина входит внутрь и почти слышит возмущённый голос подростка с просьбой стучать в следующий раз. Дэйв болезненно вздыхает, когда понимает, что ему просто показалось. А комната выглядит совсем не так, какой он её помнит. Она оказывается совершенно пустой: Майк, вероятно, успел съехать. Ни единого намёка на то, что здесь когда-то кто-то жил. Ни единого намёка на то, что здесь когда-то жил Майкл Афтон. Дэйв разочарованно вздыхает и проходится вглубь комнаты. Проводит пальцами по пыльной поверхности стола, оставляя на ней следы. Все ящики и полки также оказываются пустыми. Ничего нет, одна пустота. Кто-то словно выдернул отсюда все воспоминания о Майке. Или же Майк сам это сделал, не желая больше оставаться в этом мрачном, пропитанным смертью и безумием доме. Дэйв окидывает комнату взглядом в последний раз и медленно, словно нехотя, из неё выходит. Здесь больше не на что смотреть. — Я закончил, — произносит Дэйв, выходя на крыльцо. Мэтт, о чём-то глубоко задумавшийся, дёргается, а его кроссовка что-то быстро придавливает. Уставившись на мужчину испуганными глазами, Мэтт абсолютно не двигается. Дэйва такая реакция вводит в ступор. — Ты чего? — недоумевает он. — Ничего-кхе-кхе… — Мэтт давится струйкой сизого дыма, и Дэйв задорно смеётся. — Боже, тебе что, пятнадцать? Да не бойся ты, я же не твой отец. — Всё никак не могу привыкнуть к тому, что мне уже давно не четырнадцать, — смущается Мэтт, продолжая втаптывать сигарету кроссовкой. — Мне уже девятнадцать, а мой отец всё ещё об этом не знает. — Можно? — интересуется Дэйв. Мэтт протягивает ему пачку «Chapman» и зажигалку. И Дэйв закуривает, блаженно выдыхая сигаретный дым. В груди тут же печёт, а голова слегка кружится после долгой втяжки. Он давно не курил. — Ты начал курить в четырнадцать? — Ага. Знаю, глупо. Думал, что «это всего пару раз», «я смогу бросить когда захочу». Ага, бросил. — Почему ты не рассказываешь об этом отцу? — спрашивает Дэйв, хотя вопрос он свой находит несколько странным. — А почему торчки не рассказывают легавым, где прячут наркоту? — смеётся Мэтт. — А как бы Вы отреагировали, узнайте Вы, что ваш сын курит? — и облокачивает о перила, бросая взгляд куда-то вдаль дороги. — Я люблю его и не хочу разочаровывать. Он… — Мэтт хочет сказать что-то ещё, но вдруг передумывает. Дэйв его переспрашивает, а вдруг тихо смеётся. — А я сына своего так и не застукал за курением. Хотя у меня были предположения, что он может этим заниматься. А почему ты начал курить? — Не знаю, я как-то не задумывался об этом, — пожимает плечами Мэтт. — Почему люди вообще начинают курить? — Чтобы снять стресс? — произносит Дэйв и делает ещё одну втяжку. Предложение должно было нести утвердительный характер, но нотки сомнения всё же проскакивают в голосе мужчины. — Я впервые начал курить, когда учился в колледже. Было много работы, практических, преподы валили. Я как-то и не заметил, как пристрастился к этому, — Дэйв рассматривает тёмную палочку сигареты, как на кончике тлеет пепел и как сизый дым растворяется где-то в воздухе. — Бросал периодически, но потом снова возвращался. А тебе бы стоит бросить, парень, — он оборачивается к Мэтту лицом. — Ты сам знаешь, как это вредно и всё такое — ты не маленький, и одни и те же нотации о вреде курения я читать тебе не буду. Но ты сам должен сделать выбор. Ради себя, своего здоровья и людей, которым ты дорог. — Бросить курить довольно тяжело, — признаётся Мэтт, вертя сигарету в пальцах и словно раздумывая, стоит ли закурить. — А ты не бросай сразу — бросай постепенно: сначала на одну сигарету меньше, потом на две, три и так далее. Мэтт смеётся. — А вы схватываете на лету, — и суёт сигарету обратно в пачку. — Хотите прогуляться в парке? Уверен, сорок лет назад там было не так красиво, как сейчас. — А что там есть? — Увидите. Думаю, Вам стоит сейчас отдохнуть и расслабиться. Дэйв хмыкает и делает втяжку. — Почему нет? Тебе не надоело со мной возиться? — Нет, ни сколько. Дэйв стихает на несколько секунд, а затем выдаёт тихое «спасибо». Мэтт по-доброму кивает. Дэйв оглядывается через плечо, надеясь застать в дверном проёме жену, и её смутный силуэт почти мелькает перед глазами, но никого не оказалось. Призраки прошлого всё ещё манят его в Богом забытый дом на окраине Харрикейна, где у Уильяма была счастливая жизнь со своей семьёй. А сейчас её нет. И Уильяма тоже. Остался только несчастный, одинокий Дэйв, который абсолютно не знает, что делать дальше. И нужно ли вообще. В какой-то миг Дэйв всем телом чувствует, как сильно он устал. От мыслей, от чувств, от эмоций — от всего. От всего, что когда-то связывало его с этим местом. Он мог бы начать всё сначала и построить новую жизнь, без друга, без отца, без своей семьи — без всего, что когда-то было его жизнью. Но будет ли он по-настоящему счастлив? И сможет ли хоть на миг забыть о прошлом? Дэйв не хочет об этом думать, потому что всё равно знает ответ — нет, не сможет. — Я тут подумал, — Дэйв делает глубокую затяжку и выжидает несколько томительных секунд, словно раздумывая о том, стоит ли продолжать. Его голос хрипит, и Дэйв надеется, что от курения, — я не хочу в этом разбираться. — В смысле? — Ну, во всём этом, — Дэйв неопределённо взмахивает руками. Конкретизировать совсем не хочется, потому что боль в груди от этого становится всё более невыносимой. — Я не хочу знать абсолютно ничего. — Даже то, что случилось с Вашей семьёй? — Да. Какой от этого смысл? Я расстроюсь только сильнее. Зачем мне это? Это всё равно мне ничего не даст. Это не вернёт мне мою семью, — ровным тоном отвечает мужчина и глубоко вздыхает, чувствуя, как острый ком застрял где-то в груди. — Я ничего не хочу знать. — Вы в этом уверены? — Да. Они замолкают, и все звуки вокруг вдруг доходят до них с небывалой чуткостью: шелест листьев деревьев, пение птиц, шум проезжающих мимо редких машин. Они словно вновь включились в этот мир. В этот мир, в котором семьи Дэйва (Уильяма) больше нет. — Я уважаю Ваш выбор, — произносит Мэтт после минутного молчания и улыбается. — Я помогу Вам. Уверен, Вы со всем справитесь. — Спасибо, — тепло улыбается Дэйв и чувствует, как в груди теплеет от осознания, что он не один. — И спасибо за сигареты. Давно не курил что-то такое. — Я, вообще-то, с вишней не очень люблю, — говорит Мэтт, пихая сигареты в рюкзак. — Мне больше с ванилью нравится. Могу потом дать попробовать. — Я не чувствовал вишню, — хмурится Дэйв и делает последнюю втяжку. Никакой вишни он не чувствует, и Мэтт склоняет голову. — А вы на кнопку нажали? Дэйв недоумённо смотрит на парня и смотрит на окурок — у кончика он обнаруживает небольшую капсулу. — Сигареты с кнопками? Впервые такое вижу, — хмыкает он и придавливает окурок берцем. — Ты хотел показать мне парк. Мэтт улыбается и соскакивает с крыльца, удаляясь от мрачного дома. Дэйв следует его примеру, но останавливается на половине пути к калитке. Окидывает дом прощальным взглядом, полный скорби и бесконечной печали, перелезает через забор и спешит за парнем. Больше он на дом не смотрит. Не на что там больше смотреть.***
Взгляд Дэйва метается в разные стороны и не может зафиксироваться на чём-то одном — смотреть хочется на всё сразу. Парк оказался совсем не таким, каким он оставался в памяти Дэйва — он разросся и словно ожил. Вдоль аллеи, словно по линеечке, выстроились ряды деревьев пандо; дорожка, вымощенная песчаным кирпичом, петляла вокруг парка, где понаставили детскую площадку, новые скамейки, а в центре — фонтан, к которому они пришли. Мэтт присаживает на край фонтана и чувствует, как брызги воды попадают ему на кожу и полосатую футболку. Дэйв присаживается рядом с ним, не отрывая взгляд от красоты парка. Для него прекрасным сейчас кажется даже такие незначительные мелочи, как узоры на фонарях, форма мусорных баков, цвет дорожки, проходящие мимо люди, которые тоже выглядят так необычно. Новый стиль одежды, необычные причёски и цвет волос (мимо них проходят две девушки с розовыми и ярко-рыжими волосами), а у некоторых в ушах были странные штуки, похожие на слуховые аппараты (некоторые из них были с проводами). — А что это у людей за штуки в ушах? — прерывает молчание Дэйв. — У тебя такая штука тоже была, с проводами. — Это наушники, — пожимая плечами, отвечает Мэтт. — Устройство для прослушивания музыки. Есть проводные и беспроводные, но последние подключаются по блютузу. Дэйв с нескрываемым интересом рассматривает протянутое Мэттом устройство. Наушники с виду выглядят простыми и дешёвыми, но мужчине они кажутся чем-то совершенно новым и необычным — абсолютным прорывом в технологии. — В моё время наушники были совсем не такие. Да и не пользовались особой популярностью, — мужчина трёт подбородок. — А сейчас перешло в какой-то… минимализм? И что такое блетус? — Блютуз, — хохоча поправляет Мэтт. — Это такая технология беспроводной передачи данных между устройствами на небольшом расстоянии, обычно не более ста метров. — А что у тебя за прямоугольный предмет, кстати? Я часто видел его у тебя в руках. — Телефон, — отвечает Мэтт. Дэйв затихает на время и, вероятно, собирается что-то спросить, но явно не знает, с чего начать. Мэтт неловко добавляет: — Мобильный. — О, — коротко отвечает мужчина, хотя никакой информации ему это не даёт. — А где кнопки? — Нету, всё сенсорное. — А. Дэйв явно хочет расспросить парня обо всём, что только можно и нельзя, но, явно боясь показаться идиотом, нервно поджимает губы. Мэтт тихо смеётся. — Если хотите, я потом всё Вам расскажу и покажу. Вам, я вижу, это интересно. — Интересно больше не как человеку, который переместился на сорок лет в будущее, а как инженеру механику изобретателю, который переместился на сорок лет в будущее. — Что ж, могу Вас заверить — технологии далеко шагнули за эти сорок лет, можете не сомневаться, — хохочет Мэтт. — Я был бы рад всё это изучить, — произносит Дэйв, отводит взгляд куда-то вдаль и мечтательно вздыхает. — Я был бы рад начать всё сначала, — его голос и выражение лица тускнеют, а улыбка медленно сползает. Мрачные мысли, до сих пор витавшие где-то на подкорках сознания, снова всплывают наружу, сводя Дэйва с ума. — Я бы очень хотел обо всём этом забыть. — Да, я бы тоже, — быстро отвечает Мэтт и отвернулся. — Знаю. Прости, из-за меня ты столько жести насмотрелся, — с нервным смешком виновато произносит мужчина, вспоминая вчерашнюю кровавую бойню с аниматроником на заднем дворе своего старого дома (чёрт, он старается не вспоминать о нём). Мэтт неоднозначно хмыкает, поджав губы, и Дэйву почему-то кажется, что он имел в виду совершенно другое. — Ладно, не будем думать о грустном. Всегда нужно думать обо всём в позитивном ключе, так ведь? — вдруг оживляется Мэтт и по-дружески пихает Дэйва в бок. — Наверно. Тяжело думать о чём-то хорошем, после всего, что слу… — Вы, самое главное, думайте не о чём-то хорошем, — перебивает его Мэтт, — а НЕ думайте о чём-то плохом. И жить станет намного легче. Мистер Миллер, Дэйв, я понимаю, как Вам сейчас тяжело. Точнее, я не понимаю, каково Вам, но примерно могу оценить тяжесть Вашей… мм, Вашей ситуации, — тараторит юноша. — Я понимаю, что перебороть всё это будет крайне тяжело, но самое главное — никогда не сдаваться и идти дальше. — Ради моей семьи, которая хотела бы, чтобы я был счастлив? — Ради Вас самих, потому что Ваша семья хотела бы, чтобы Вы были счастливы. Чтобы Вы были счастливы, но без них. Дэйв шумно и прерывисто вздыхает, и Мэтт в этом вздохе улавливает нотки непрекращающейся бои и тоски. — Эй, ещё один тяжёлый вздох и я оболью Вас водой, — шутливо произносит Мэтт и предупреждающе проводит ладонью по поверхности воды; несколько капель намокают футболку мужчины. — А ну улыбнитесь! И прекращайте мыслить депрессивно. — О-о, ты этого не сделаешь. Мэтт откладывает рюкзак в сторону и бросает на него свой телефон. Быстро журчит вода, и Дэйв вскрикивает от неожиданности, когда мокрая футболка прилипает к его спине. — Ты что?! — Я предупреждал, — вода вновь скользит под пальцами Мэтта — Дэйв уже мокрый по самую голову. В следующий раз вода оказывается уже на Мэтте. — Эй! Вода плескается в разные стороны, и в звуке плесканий слышутся два смеющихся голоса. Прохожие бросают косые взгляды на резвящихся в фонтане девятнадцатилетнего парня и тридцати пятилетнего мужчину, которые со стороны им, вероятно, кажутся отцом и сыном. Но те не замечают вокруг себя абсолютно ничего и никого. — Эй, Вы что! — кричит Мэтт и плюхается спиной в воду. Он быстро вскакивает на ноги, и на его лице расползается улыбка, когда слышит задорный смех Дэйва. Мэтт хватает мужчину за плечи и тянет за собой. И даже сквозь шум и брызги воды он продолжает слышать непрекращающийся смех Дэйва, который так и греет Мэтту душу своей искренностью и нескрываемым весельем. Дэйв хотя бы на мгновенье чувствует себя хорошо.***
— Эта штука — самое лучшее изобретение, которое придумало человечество за эти сорок лет! — восхищённо произносит Дэйв и делает втяжку сигареты с вишней, потом с ванилью, а затем обе сразу. Дэйв закашливается, а Мэтт на смеётся. Солнце уже стремится за горизонт, оставляя за собой лишь оранжевые разводы. На улице похолодало, а всё ещё не до конца высохшая одежда неприятно морозит тело и без того. После баловства в фонтане, они отравились отдыхать и высыхать на скамейку возле детской площадки. Дэйв с интересом наблюдал за резвящимися детьми, стараясь отогнать от себя представления, как на этой площадке играют Бетти и Кэссиди. Мэтт показал и рассказал ему, как работает мобильный телефон, дал поиграть в какую-то игру (Дэйв проиграл десять раундов из десяти, обиделся и больше не притрагивался к этой штуке), потом сходил им за мороженым и рассказал, как на этой площадке однажды повредил позвоночник. Затем они прошлись по аллее, снова посидели у фонтана (на этот раз без ребячества), а после отправились к дому Шмидтов. По пути Дэйв нашёл десятидолларовую купюру на дороге и купил на неё пачку жвачки и три лотерейных билета (параллельно поражаясь, как далеко шагнула инфляция за эти годы). «А вдруг повезёт?». Сейчас они идут по пустой улице, а Дэйв курит две сигареты сразу. — Хотите, я попрошу шерифа Бёрка уничтожить это здание? — предлагает Мэтт. — Думаю, если полиция узнает обо всём этом, они быстро согласятся избавиться это всего этого кошмара. Но я удивлён, почему любопытные дети и подростки раньше не обнаружили это стрёмное местечко. — Было бы неплохо, — запоздало отвечает Дэйв и выбросает окурки в ближайшую мусорку. — Но я, вероятно, уеду отсюда. Возможно, в другой штат. Я не могу здесь оставаться, как бы не старался не думать обо всём этом кошмаре. — Да, я понимаю, — грустно кивает Мэтт. — А куда бы Вы хотели уехать? — Не знаю, — пожимает плечами Дэйв. — В Вегас или Техас. — В Вегасе сейчас очень красиво. Говорят, его видно даже с космоса — настолько он яркий. — До него ехать всего два часа. Я обязательно туда съезжу, когда будет возможность. — Как только всё закончится, — ровным тоном начинает Мэтт и вдруг замолкает на пару секунд. — Как только всё закончится, я помогу Вам с работой и документами. Я расскажу о Вас своему отцу. Он добрый и понимающий человек. Он тоже когда-то был в похожей ситуации, но ему помогли встать на ноги. Я уверен, и он тоже готов помочь незнакомому человеку, оказавшемуся в беде. — Ты такой добрый, Мэтт, — медленно произносит Дэйв с потеплевшим в груди сердцем. — Внешностью я похож на маму, но вот доброе сердце у меня от папы, — усмехается Мэтт, заставляя Дэйва усмехнуться тоже. — Мы Вам поможем. — Спасибо, Мэтт. Спасибо тебе большое. Я не знаю, что бы со мной сейчас было, если бы не ты. — Не за что. Не думайте сейчас ни о чём плохом. Всё обязательно наладится, я обещаю. Эй, Вы что, оставили свет включённым? — остановившись возле дома, недоумённо интересуется Мэтт. Свет на первом этаже горит, а Дэйв настороженно хмурится. — Нет, я ничего не оставлял. — О боже, неужели кто-то пробрался в дом? — в страхе шепчет Мэтт и отходит на полшага. Дэйв прислоняется ухом к двери, прислушиваясь к обстановке внутри. В доме кто-то чем-то тихо шуршит и грохочет, слышутся торопливые шаги и чьи-то неразборчивые голоса. Вероятно, грабители. — Ты кого-то ждал? — шёпотом спрашивает Дэйв, хотя вопрос он находит крайне глупым. — Нет. — Ясно. Стой здесь. Лучше спрячься где-нибудь. Дэйв бессмертный. Если что — он умрёт и вернётся заново. А Мэтт нет. Дэйв обязан защитить его. Мужчина осторожно вставляет протянутый Мэттом ключ в замочную скважину, не прекращая прислушиваться к звукам изнутри. Когда замок открывается — внутри всё мигом стихает. Дверь беззвучно открывается, Дэйв осторожно шагает в коридор и хватает металлическую обувную ложку. Свет горит из кухни, именно оттуда и слышались те звуки. В полосе света, выступающей из-под прикрытой двери, нервно пляшут тени. Дэйв осторожно делает шаг и чуть не роняет ложку от испуга: — Кто у нас тут крадётся, как воришка? — слышится приглушённый мальчишеский голос с нотками задорства. Невысокий рыжий парень выходит из кухни и встаёт как вкопанный, увидев незнакомого мужчину. Дэйв также встаёт в ступор, абсолютно не зная, что делать. Свет в коридоре включается и перед Дэйвом выскакивает Мэтт, заслоняя мужчину. — Карлтон, ч-что ты здесь делаешь? — растерянно спрашивает он. — Вы должны были приехать тринадцатого. — Мы… — Карлтон недоумённо пялится на незнакомого мужчину, — мы решили приехать пораньше. Сделать тебе сюрприз. Из кухни выпархивает ещё один высокий юноша. И также удивлённо ставится на мужчину, а улыбка делается неуверенной. — Привет, Мэтт. Эм, здрасьте?.. — он неловко махает незнакомцу рукой. В коридор выходит третий юноша, очень похожий на второго (вероятно, близнецы). — Это ещё кто, Мэтт? — без приветствия интересуется третий, явно испугавшись. — Феликс, я сейчас всё объясню, успокойся. — Успокоится?! — бесится Феликс — высокий короткостриженый шатен в белой майке и чёрных спортивных шортах. — Он что, хотел порубить нас ложкой для обуви?! — Феликс, мы просто испугались, что кто-то ворвался в дом. — «Мы»? — Да, мы. Это мой… мой н-новый друг, — серьёзно представляет его Мэтт подняв голову. Голос предательски дёргается. — Ты завёл себе друга за три дня?! — Он в два раза старше тебя, — хмыкает Карлтон, скептично сканируя внешность незнакомца взглядом. — И что? Дэйв безвольно опускает руки, всё ещё крепко державшиеся за ложку, и неловко наблюдает за разборкой Мэтта с его, вероятно, друзьями, про которых Дэйв слышит впервые. Пока Мэтт выясняет отношения с Феликсом, к мужчине подскакивает рыжий парень, заставив Дэйва беспокойно вздрогнуть. И протягивает незнакомцу руку. — Карлтон Бёрк. Приятно познакомиться. — Бенджамин Фитцджеральд, рады знакомству! — через плечо Карлтона протягивается тощая рука в полосатой митенке. Мужчина встаёт в лёгкий ступор, но затем чуть расслабляется. И спешит пожать руки юношам. — Дэйв Миллер. — Бенджамин, не трогай его! — рявкает Феликс, отрываясь от спора со Шмидтом. — Ты его не знаешь! — Поэтому я с ним и знакомлюсь, — хихикает юноша, а затем обращается к Дэйву. — Не обращайте внимания на моего брата, окей? Он немного нервный. — И злой, — добавляет Карлтон, смеясь. — Особенно когда голодный. — Эй, вы что?! — окончательно бесится Феликс, осматривая всех злым и недовольным взглядом. — Мэтт, что происходит? Кто это? Он тебя ранил? Навредил тебе? — Что? Нет, Феликс, нет, постой! Дай мне всё объяснить. Давайте мы все сядем, успокоимся и поговорим, ладно? Все замолкают. Феликс недоверчиво зыркает на Дэйва и терпеливо вздыхает. — Ладно. Мэтт благодарно улыбается, и они проходят на кухню.***
В кухне царит мёртвое молчание. Три пары глаз недоумённо пялятся то на Мэтта, то на Дэйва. Мэтт сидит прямо и уверенно, сцепив руки в замок, а Дэйв нервно поджимает губы и водит кончиком большого пальца по краю кружки. Тишина давит на нервы обоим, но прервать её не спешат. Больше всего они боятся показаться сумасшедшими в глазах юношей, и Мэтт ловит себя на мысли, что на их месте он бы отреагировал соответствующе. А друзья всё ещё упорно молчат. Но тишину вскоре обрывает громкий тон недоверчивого Феликса. — Что за бред вы нам сейчас рассказали? — спокойно интересуется он, опираясь о столешницу и презренно щурясь на Мэтта. Тот вскакивает с места, и ножки стула неприятно скрипят по плитке. — Я не вру, клянусь! Хотите, завтра вместе сходим в ту лабораторию. И-и в его старый дом! И… — Не знаю почему, но я тебе верю, — спокойно произносит Бенджамин. Их добрый голос звучит нежно, но нотки недоверия всё равно всплывают наружу. — Я тоже, — кивает Карлтон. Феликса такие заявления злят только сильнее. — Ч-что? Почему? Вы что, верите в этот бред?! — Да, — ровным тоном отвечает Карлтон. — Почему? — Потому что такой бред Мэтт ну не смог бы сочинить, — улыбается Бенджамин, вызывая у брата подёргивание века. — А я просто люблю Мэтта и всегда буду ему верить, — слова Карлтона заставляют Мэтта покраснеть. Феликс сдаётся. — Ладно, как скажете, мистер Афтон, — у Дэйва неприятно колит в груди, — но я Вам верить не собираюсь. Если всё это правда, то Вы, как минимум, опасный преступник и убийца! — Феликс, — спокойно просит Бенджамин. — А как максимум, Вы просто чокнутый психопат и сумасшедший! — Феликс, успокойся, — Бенджамин поднимается с места, но брат их тут же затыкает. Юноша взглядом сверлит в незнакомце дыру, и Дэйву становится не по себе. От тяжёлого взгляда Феликса невольно вжимает голову в плечи и чуть не до треска сжимает кружку в напряжённых пальцах. Феликс недовольно фыркает и спешит удалиться из кухни, но его перехватывает Мэтт, ловко хватая того за запястье. — Прошу тебя, только не говори никому об этом, ладно? И папе моему тоже. Пожалуйста. Я сам ему всё расскажу, — просит его Мэтт. — Когда? — Когда придёт время. И когда… я сам буду готов. Феликс недовольно фыркает и грубо выдёргивает свою руку из чужой ладони, а затем окидывает Бенджамина и Карлтона презрительным взглядом. — Я посмотрю, каково вам будет спать в одном доме с убийцей. — Я никого не убивал, — подаёт, наконец, голос Дэйв, обернувшись на Феликса. Хрипучий голос нервно дрожит, а в глазах стоят слёзы. — Я не делал этого, это был не я. — Я очень сомневаюсь в том, что Вы чем-то от него отличаетесь, — произносит Феликс и удаляется из кухни, направляясь на второй этаж. В кухне на некоторое время царит неловкая тишина. — Вам не кажется, что если мистер Миллер вдруг и окажется убийцей, то Феликс его просто провоцирует, — усмехаясь произносит Бенджамин и откусывает шоколадное печенье, а затем кладёт руку на ладонь Дэйва, заставляя того вздрогнуть. — Не переживайте, мистер Миллер. Мой брат всегда такой нервный и ворчливый, уж простите его за такую грубость. — Он правильно беспокоится, — со вздохом протягивает Дэйв. — Я совершенно незнакомый вам человек, взрослый мужчина. И у вас есть полное право мне не доверять. Мэтт, может, — он поворачивается к юноше, — мне стоит уйти? Переночую где-нибудь. В старом доме, например. — Нет, — коротко отрезает Мэтт. — Никаких уйти. Если Феликс Вам не доверяет и боится Вас — это его проблемы. — Как бы я не старался в это верить, всё равно звучит как бред, без обид! — произносит Карлтон, стараясь не обидеть Дэйва. — Все эти… убийства, эксперименты, бессмертие, машина клонирования. То есть для вас несколько дней назад был тысяча девятьсот восемьдесят третий? — Да, — Дэйв достаёт из кармана семейную фотографию, тычет пальцем на дату, а затем на себя. — Это я. Это я сорок лет назад. — Жесть какая-то. Мы что, в низкорейтинговом дерьмовом фанфике? — смеётся Бенджамин. — А Вы, правда, умерли и потом воскресли? — восхищённо интересуется Карлтон. — Простите за такой бестактный вопрос, но мне интересно. — Да. — Было больно? — спрашивает Бенджамин. — Больно. Но я умер почти сразу, — Дэйв нервно сглатывает и пальцами косается футболки в области груди, где располагается свежий шрам. На мгновенье колет фантомная боль. — Ни Вас, и никого из Вашей семьи не было в полицейской базе данных? — смущается Карлтон. — Уверен, это какая-то ошибка. Мой отец не проморгал бы такого. — А твой дед — вполне, — отвечает Мэтт. — Карлтон, — Дэйв словно попробует имя на вкус, вертя на языке. — Карлтон Бёрк, ты родственник Клэя Бёрка? — Да, это мой папа, — с гордостью заявляет юноша. — А вы его знаете? — Я больше знал твоего деда Тодда. А Клэя я периодически видел в драках с моим старшим сыном, когда они ещё в школе учились. — Как тесен мир, — мечтательно вздыхает Бенджамин. — Это Харрикейн тесен, — возмущается Карлтон. — В больших городах такого не случилось бы. — Чисто теоретически, такое может случится абсолютно везде, просто с разным процентным шансом. — Душнила! — Сам душнила, Карлтон! — Дэйв, Вы, наверное, голодны, — тихо произносит Мэтт, не обращая внимания на дискуссию друзей. — Давайте я разогрею Вам поесть. — Что-то не хочется, — почти шёпотом отвечает Дэйв, всматриваясь в своё отражение в кофейной гуще. В ней он почти видит отражение Уильяма Афтона. — Уверены? Вы утром почти ничего не съели. — Уверен, всё в порядке. Я хотел бы лечь спать. Может мне всё же стоит найти другое место для ночлега? Твоему другу я не очень нравлюсь. — Это его проблемы, а ему стоит запомнить, что этой мой дом, и что я уже совершеннолетний и не нуждаюсь в его услугах няньки. — Если что, я могу переночевать в старом доме. — Не стоит, всё в порядке. Не переживайте об этом. Идите спать, Вам стоит отдохнуть. — Ага, — Дэйв медленно поднимается из-за стола. — Доброй ночи, Мэтт. — Доброй ночи. Не переживайте ни о чём. Завтра будет новый день. — Угу. Эм, доброй ночи? — неуверенно бросает Дэйв на прощание двум юношам, что всё ещё что-то бурно обсуждают. — А, доброй ночи, мистер Миллер, — машет рукой Карлтон. — Я узнаю у своего отца про Вашу семью. Я почти уверен, что в базе данных какая-то ошибка, не беспокойтесь об этом. — Доброй ночи! — прощается Бенджамин. — Простите ещё раз моего брата. Я поговорю с ним. А мы Вам поможем! Всё обязательно образуется. Бенджамин и Карлтон дружелюбно улыбаются, и Дэйв тоже невольно улыбается. Они ему не враги. Они его друзья. Они ему помогут. И Дэйв их обязательно отблагодарит.***
Мэтт стоит в проёме и смотрит, как Дэйв спит. Мужчина калачиком сжался под одеялом, а лицом уткнулся в подушку. Словно пытается скрыться от этого жестокого и неправильного мира, который лишил Дэйва буквально всего. Мысли об этом до сих пор заставляют грудь отдаваться неприятной резью. — Ну что, герой? — шепчет Бенджамин за спиной, заставляя Мэтта вздрогнуть. — Кого на этот раз спасаешь? — Напугали, — выдыхает Мэтт и хмурится. — Говоришь так, словно я каждую неделю таскаю домой левых людей. — Дети обычно таскают в дом бездомных котят и щенят, а не людей, — Бенджамин облокачивается о стену и складывает руки на груди, задорно ухмыляясь. Слишком большая серая футболка с рисунком солнца и луны из таро висит на них как на вешалке, а болотного цвета штаны, больше похожие на армейские, на тонких бёдрах кажутся тряпичным мешком; разные носки мозолят глаза Мэтту и его перфекционизму. Митенки Бенджамин никогда не перестаёт носить не сколько, чтобы прикрыть ими шрамы, столько потому, что они им просто нравятся (но порой они заменяет их бесчисленным количеством браслетов и фенечек). Сухие осветлённые волосы неопрятно растрепались, а отросшие тёмные корни переливаются грубым градиентом. В ушах бренчат серебряные серёжки-крестики, а без привычной красной, потёртой временем шапки Бенджамин выглядит непривычно. — Во-первых, я не ребёнок, а, во-вторых, я не мог пройти мимо человека, который потерял буквально всё. Ему нужна была помощь. — А вдруг он просто бездомный сумасшедший? И Феликс прав — он просто прирежет нас ночью. — Я знаю его уже три дня, и я уверен, что он этого не сделает. Я видел всё своими глазами, я ему верю. Нет ни единого намёка на то, что это всё его выдумка или бред. Ты мне не веришь? Бенджамин несколько секунд стоит неподвижно, ничего не говоря, а затем вдруг смеётся. — Конечно я тебе верю, Мэтт. Ты же знаешь, я всегда буду на твоей стороне. И Фриц. Он гордится тобой и твоей добротой. — Он ещё не знает о Дэйве, — Мэтт неловко трёт шею и снова смотрит в дверную щель, бросая взгляд на беспокойно спящего мужчину. — Не знаю, как ему рассказать. — Он же твой отец, он любит тебя. И он сам будет только рад помочь человеку, оказавшемуся в беде. — Да. Однажды ему тоже помогли. И он хотел бы тоже кому-то помочь. Да, ты правы, — Мэтт одаривает друга тёплым взглядом. — Спасибо, Бен. — Не за что, чувак, — Бенджамин хлопает друга по плечу и рукой подталкивает к лестнице. — Давай-ка спать, я вот уже засыпаю, — сквозь зевок произносит они. — Надо выспаться, ведь завтра будет новый день! Мэтт оборачивает на Дэйва в последний раз и с тяжёлым сердцем прикрывает дверь гостиной. — Да. Пошли. Мэтт с Бенджамином желают друг другу спокойной ночи и отправляются спать. Завтра будет новый день.***
Мэтт долго не мог уснуть этой ночью, о чём-то вечно тревожась. Неожиданный визит друзей, прилетевших из Нью-Йорка почти на неделю раньше ради «сюрприза», его не очень обрадовал. Пришлось в спешки разъясняться перед ними, стараясь формулировать историю хотя бы немного менее бредовой и безумной. Хорошо, что Карлтон и Бенджамин поверили и находились на стороне Мэтта. А вот Феликс из принципов не собирается уступать Мэтту, содействовать или хотя бы просто не мешать. И отец не звонит. Писал изредка: спрашивал, как у Мэтта дела, чем занимается, не пострадал ли после урагана. Мэтт отвечал, что всё хорошо. Отец на вопросы отвечал сухо и коротко. Написал, что у него много каких-то неотложных дел. Со дня урагана (и встречи с Дэйвом) отец больше не писал, что малость тревожит Мэтта. Но зная тараканов в голове отца, он старается не сильно волноваться, успокаивая себя тем, что всё с ним будет хорошо и него просто много работы. — Доброе утро-о! — тихо протягивает Карлтон, когда видит, что Мэтт уже не спит. Медленно наклоняется и целует парня в губы. Мэтт плохо помни, как вчера лёг спать. Карлтон, кажется, хотел чём-то поговорить, но Мэтт сослался на усталость и головную боль и попросил Карлтона перенести разговор на завтра. Тот понимающе кивнул, коротко поцеловал парня в губы и тоже лёг спать. Мэтт пристроился на краю довольно тесной для двоих кровати, на которой он спал все восемнадцать лет, пока не переехал учиться в Нью-Йорк, но заснуть удалось ближе к двум часам ночи из-за непонятной тревоги. — Этот Дэйв, — неловко начинает Карлтон, присаживаясь поудобнее, — он, правда, ничего тебе не сделал? — во взгляде юноши читается тревожная взволнованность, от чего Мэтту становится немного неуютно. — Всё в порядке, Карлтон. Он не вредил мне, не угрожал, не пытал. Он потерял свою семью, его жизнь полностью разрушена. Я просто хочу ему помочь. — Зачем? — Людям надо помогать. И… я просто хочу помочь человеку, который не справится в одиночку. Или ты тоже против? — Мэтт привстаёт и садится на кровати, поворачиваясь лицом к парню. Карлтон в спешке мотает головой, глупо улыбаясь. — Нет, что ты! Я всецело тебе доверяю, просто… будь осторожнее, лады? Он всё-таки нам действительно просто незнакомец, ещё и взрослый мужчина. Мало ли чего. — Угу, как скажешь, — сдаётся Мэтт и свешивает ноги с кровати. Не смотря на слова Карлтона и всё его любовь к Мэтту, Шмидт всё же слышит в голосе парня лёгкие нотки недоверия и опаски, на которые Мэтт старается не обращать внимания. — Который час? — Девять. — Ясно, — Мэтт сонно зевает, понимая, что совсем не выспался. — Пойду приму душ. Проследи, пожалуйста, чтобы Феликс не натворил делов, ладно? А то мне… — юноша неловко трёт шею и отворачивается, — боязно за мистера Миллера. — Как скажешь, — Карлтон обнимает парня со спины и целует того в шею. — Я люблю тебя. Мэтт невольно дёргается от волны мурашек, прошедших по телу. Поворачивает голову к другу и старается улыбнуться. — Я тебя тоже, — и Мэтт выходит из комнаты, направляясь в душ.***
Дэйв плохо спал эту ночь. Постоянно ворочался, просыпался несколько раз, видел странные сны. Мысли о происходящем не давали ему покоя, выдёргивая мужчину из чуткой дрёмы. Иногда ему слышались голоса своих детей и жены. Слышал топот пробегающей мимо Бетти, всхлипы Кэссиди, недовольный бубнёж Майкла и нежный голос Клары. Он чувствовал мягкое касание тёплой тяжёлой руки, треплющей его по голове. Папа всегда делал так, когда тот засыпал. Тогда он был Уильямом. Они оба были Уильямом. Не Дэйвом и не тем монстром, в которого превратился Уильям Афтон. В седьмом часу утра зыбкий сон Дэйва вновь его покидает, когда слышит тихие шаги в коридоре. Дверь в гостиную медленно открывается. Дэйв, закутавшийся в плед, почти по самую голову приоткрывает глаза, но не шевелится. В полутьме он разглядывает чей-то силуэт, приблизившийся к мужчине. В рассветных лучах солнца сверкает лезвие ножа. — Я знаю, что Вы не спите, мистер Афтон, — шёпотом произносит Феликс. — Ты убьёшь меня? — совершенно спокойно спрашивает Дэйв, не шелохнувшись ни на дюйм, не чувствуя при этом абсолютно ничего. — Валяй, вот только толку от этого мало. Умереть я не умру, но боль я всё ещё чувствую. Да и кровь отстирывать придётся… Мэтт не очень обрадуется. — Мэтт — тупой, наивный ребёнок. Он не понимает, что творит. Притащил в дом какого-то… сумасшедшего, и молотит о ценности добра и дружбы. — Ты его в этом не поддерживаешь? — Я просто хочу, чтобы он включил голову и осознал, что он не герой в плаще. А Вы — потенциальный убийца и маньяк. — Я не он. — Вы — он. Что бы Мэтт Вам не втирал, в итоге Вы станете таким же. Люди не меняются, — Феликс присаживается на край дивана, стаскивает с мужчины плед и приставляет нож к горлу. Дэйв также лежит неподвижно. — Я навёл кое-какие справки в интернете. Об Уильяме Афтоне там действительно нет ни слова, а если верить словам Мэтта, что их нет и в полицейской базе данных тоже, то этого человека и вправду никогда не существовало. — Я показывал старую фотографию, которую я нашёл в доме. Там я и моя семья в тысяча девятьсот восемьдесят третьем. Я не вру, я существовал. — Я верю. Я не нашёл ни единой информации про Уильяма Афтона, зато нашёл информацию про кое-какого другого интересного персонажа. Узнаёте его? — Феликс протягивает телефон с изображением неизвестного Дэйву сорокалетнего мужчины со сникшим вытянутым лицом, глубокими морщинами и мешками под глазами. — Нет. — Это некий Дэвид Миллер, — Феликс поворачивает телефон к себе и принимается читать какую-то статью. — Впервые был одарён вниманием полиции осенью восемьдесят седьмого года, когда был замечен за вождением в нетрезвом виде, вследствие чего сбил сына шерифа полиции Харрикейна — девятнадцатилетнего Клэя Бёрка. После, по некоторым данным был обвинён в убийстве двух семнадцатилетних подростков и девятилетней девочки: Алекса Брауна, Джейкоба Холла и Саманты Андерсон. В памяти Дэйва расплывчатыми воспоминаниями мелькают образы двух подростков в маске Бонни и Фредди. Алекс и Джейкоб были друзьями Майкла. А Саманта, кажется, была младшей сестрой третьего парня — Брайна. — После всех обвинений ему светил немалый тюремный срок, вследствие чего Миллер покончил с собой. А чуть позже на него хотели спихнуть пропажу нескольких детей в возрасте от шести до девяти лет: в восемьдесят пятом — Логана Джефферсона и Элисон Уайт; и в восемьдесят шестом — Габриэль Баккет, Сьюзи Флетчер, Джерри Робертса, Фрица Томпсона и Кэссиди Магвайр, но за недостатком улик и имеющегося у Дэвида Миллера алиби дело так и не замяли, — Феликс отрывается от телефона и смотрит на Дэйва холодным взглядом. — Это Вы их убили. — Не правда. — Я не формулировал это как вопрос, мистер Афтон. — Я не убивал никого из них. На моих руках не было их крови. Тех пятерых я даже не знаю, я впервые слышу их имена. Клянусь, я бы никогда этого не сделал. — Сделали бы, если бы не удачное стечение обстоятельств, которое привело Вас в это место, в это время. Но проблема в том, что все эти дети — мертвы. Их убили Вы. — Неправда. Я не стану таким, как он. Я не сойду с ума, потому что я в другом положении. — Вы всё равно сойдёте с ума, неважно как. Это всё равно произойдёт, потому что в Вас течёт кровь Уильяма Афтона. У Вас его гены. Его мозги. Его то, что обычно называют «душой». Дэйв замолкает и чувствует, как глаза противно защипало. — Я не убийца. Я бы никогда этого не сделал. — Две неправды правдой не станут, мистер Афтон, — Феликс убирает с горла нож и встаёт с дивана. — Я позволю Мэтту Вам помогать, но знайте: я слежу за Вами. Один неверный шаг — и я Вам горло перережу. Вы поняли? — Ты обвиняешь меня в убийствах, которые я мало того, что не совершал, так я даже не был в том времени, когда они произошли, — Дэйв понимает голову, и его лицо кривится в усмешке. — Ты обвиняешь меня в том, чего я не делал, но готов глотку за это перерезать. Не кажется ли тебе это лицемерием? — Вы правы, — довольно ухмыляется Феликс. — Я не опущусь до такого. Но я не позволю Вам навредить никому из моих друзей. — Я не хочу им вредить. Мэтт спас меня. Он помог мне. Благодаря ему я хочу… хотя бы… — слова острой бритвой режут горло, — начать жить заново. Без моей семьи. И я благодарен ему! — Мэтт идиот. И Вы тоже, — Феликс крепко сжимает пальцами ручку двери. — Люди не меняются. Даже если они оказываются на другом пути. — И что мне теперь делать, по-твоему? — спрашивает Дэйв. — Как теперь жить? Следовать тому же сценарию, что и Уильям, просто потому, что по твоим словам люди не меняются ни при каких обстоятельствах? — Вам не нужно нарочно следовать тому же сценарию, что и Уильям. Вы сами к нему придёте и даже не заметите этого, — Феликс надавливает на ручку, и дверь бесшумно открывается. — Я хочу, чтобы Вы просто ушли. Мне плевать, что с Вами будет. Я просто хочу, чтобы мои друзья были в безопасности. Я позволю Мэтту Вам помочь, — повторяет он, оборачиваясь к Дэйву. — Я помогу ему сделать Вам документы, найти работу. И чтобы Вы больше никогда сюда не возвращались. — Я хочу уехать отсюда. Я никогда не вернусь. И я хочу, чтобы Мэтт знал, что я ему очень благодарен Дэйв устало вздыхает и утыкается лицом в подушку. Спустя полминуты пронзительной тишины, дверь тихонько закрывается, и Феликс удаляется на кухню. Вероятно, возвращает нож на место и поднимается наверх. Дэйв рвано вздыхает в подушку, моча наволочку слезами. Противоречащие друг другу мысли калейдоскопом вертятся у мужчины в голове. Мэтт уверял его, что он не такой, как Уильям Афтон, что он абсолютно другой человек. Феликс говорит обратное. И Дэйв не знает, кому верить. Наверное, в такой ситуации вернее всего слушать своё сердце, но Дэйв не в сопливой мелодраме, и жестокая реальность ударила его поддых так сильно, что хочется скрутиться калачиком и пролежать так остаток своей бесконечной жизни. Дэйв успокаивается и недолго дремлет, а вскоре другие обители дома начинают просыпаться. Ему срочно нужно уехать отсюда.***
День прошёл как в тумане. Для всех. Мэтт пытался дозвониться до отца, но тот всегда находился в не зоне доступа. Карлтон со своим отцом связаться не мог по той же причине. А в полицейском участке никто не знал, где сейчас находится шериф Бёрк, что их сильно озадачило. По просьбе Карлтона и Бенджамина Мэтт сводил их к старому дома Афтонов, где они немного побродили. — Теперь я точно уверен, что всё, что вы нам вчера рассказали — правда, — произносит Бенджамин, рассматривая зал. — Такая жуть, аж мурашки по коже, — и они невольно вздрагивает. — Не могу представить, каково сейчас мистеру Миллеру, — с грустью произносит Карлтон, заглядывая в каждый пыльный угол, а в голове рисуя картинки некогда счастливой жизни Дэйва. — Потерять всё и сразу… Это такое горе… — Почему это место не снесли? — интересуется Бенджамин. — Или продали, когда была такая возможность? — Понятия не имею, — пожимает плечами Мэтт, пустым взглядом смотря куда-то вдаль тёмного коридора. Он представить себе не может, что сорок лет назад, что для Дэйва были считанными днями, здесь жила счастливая семья. В этом зале они смотрели телевизор, играли в настольные игры, сидели перед камином в зимние вечера и обсуждали всё на свете. То, что раньше было их домом, давно стоит разрушенным и никому не нужным строением, А воспоминания о былых, давно минувших счастливых днях остались только разве что в пыли, грязи и осколках, в чьих отражениях когда-то мелькали счастливые улыбки. Но всего этого уже не вернуть. Не для Дэйва. Оно утеряно когда-то давно, и Дэйва лишили этого всего за одно мгновенье. Дэйв в этом не виноват. Не он. Мэтт спешит уйти из этого места, подгоняя за собой друзей. — Не на что здесь больше смотреть, — холодно произносит Мэтт, и они направляются домой. Карлтон предложил Мэтту прогуляться до парка. Тому гулять совсем не хотелось, но всё же согласился, скорее из приличия. А Бенджамин отправились домой, где были только Дэйв и Феликс. Бен, заходя в дом, боялись, что их брат сделал что-то с мистером Миллером, но те, как оказалось, сидели в разных комнатах: Феликс на кухне, Дэйв в гостиной. Дэйв весь день пробыл в зале. Сидел на диване с поджатыми к груди коленями и с пустым мёртвым взглядом, обращённым куда-то в никуда. Ему хотелось побыть одному. Подумать. Поразмышлять. Возможно, прийти к выводу, что всё, что они задумали — зря. Больше всего Дэйв боится, что он уже никогда от этого не оправится, его критика ускользнёт от него, и Дэйв в самом деле сойдёт с ума. Этого совсем не хочется. Но сил противостоять этим угнетённым мыслям у него уже нет. Нет сил абсолютно ни на что. Сегодня он ничего не ел и не пил. Просто сидел и размышлял о том, как ужасна вдруг стала его жизнь. А в это до сих пор верится с трудом, а неутолимые надежды на то, что это всё просто затянувшийся кошмар, оставлять его не собираются, дразня и без того подбитый разум. Солнце постепенно садится. Вечерело. Целый день уже прошёл. За целый день в мире наверняка произошло столько всего: кто-то родился, кто-то умер; кто-то поженился, кто-то развёлся; кто-то обрёл своё счастье, а кто-то его лишился. Где-то наверняка совершили какое-то открытие, где-то изобрели новое лекарство, где-то создали что-то абсолютно новое. За эти часы в мире произошло столько вещей, столько открытий, сколько у одного человека не будет и за всю жизнь. А Дэйв даже с дивана ни разу не встал за это время. Сил нет абсолютно. И желания. И смысла. А ведь он когда-то тоже что-то значил в этом мире. Играл свою, хоть и не такую значительную, но всё же роль в этой жизни. А сейчас он словно вышел из неё и сейчас находится где-то по ту сторону реальности. Копается где-то глубоко в своих мрачных мыслях, всё глубже и глубже погружаясь в самобичевание. Он слегка дремлет, когда вдруг просыпается, чувствуя, как кто-то тормошит его за плечо. Но никого рядом не оказалось. Он всё ещё в доме Шмидтов, в зале на диване, а сквозь плотные занавески светят едва закатные солнечные лучи. Дэйв сглатывает и чувствует острую жажду. Надо бы сходить на кухню и освежиться прохладной водой и хоть как-нибудь восполнить уставший от самобичевания организм. Мужчина медленно встаёт с дивана, разминая затёкшие от долгого неподвижного сидения кости. Тихо выходит в коридор и прислушивается к звукам из кухни, надеясь не столкнуться там с Феликсом. Из кухни доносится шум закипающего чайника и чьи-то голоса. Кто-то, видимо, уже вернулся домой, а Дэйв в самокопании даже не заметил. Чайник щёлкает, и шум постепенно стихает. А голоса становятся различимее. Дэйв прислушивается. — Саша сегодня утром звонил, — слышится голос Бенджамина, которые, видимо, наливает себе чай. — А мне она в последнее время вообще не звонит, — скучающе произносит Феликс с явными нотками недовольства. — Чего хотела? — Просто поболтать, — голоса ненадолго затихают, и Дэйв даже с закрытой дверью чувствует напряжение, исходившее изнутри. — Ему наконец-то сделали операцию… Дэйв слышит раздражённый вздох Феликса, такой громкий, он находится совсем близко к мужчине, а не за закрытой дверью. — Я даже говорить об этом не хочу, — Феликс, кажется, встаёт из-за стола. — Тебе придётся рано или поздно. Однажды ты должен будешь принять нас и прекратить вести себя как упрямый баран. — Это вам однажды придётся включить голову и прекратить придумывать то, чего нет. — Ты всегда относился к нам неуважительно. Почему ты не можешь это хотя бы просто игнорировать? — Болезнь нельзя игнорировать. На кухне наступает напряжённая тишина, от чего Дэйв напрягается всем телом, боясь, что вот-вот произойдёт что-то ужасное. В какой-то момент ловит себя на мысли, что вот так нагло греть уши — совсем некрасиво с его стороны (и особенно в его положении), но оторвать ухо от двери уже не может. — Мы не больны, — со вздохом отрезает Бенджамин. — Только больные так себя ведут. — Как? — По-идиотски! — Ты можешь конкретизировать? — Могу, да у тебя мозгов не хватит это понять, Бенджамин. Ты с детства был таким. Саша с детства была такой. Вы такие, какие родились, хватит пытаться идти против природы. А если вы просто пытаетесь быть не такими, как все, просто займитесь чем-нибудь полезным. И у вас не будет времени на всякую ерунду. И снова всё стихает. Дэйв не совсем понимает, что происходит между братьями, но эта дискуссия, как он понимает, ведётся у них на протяжении всей жизни. Слышится усталый вздох Бенджамина, и Дэйв рисует в голове образ юноши, в напряжении склонившего голову. Почти видит, как Бенджамин хмурится и сводит брови домиком, как трясутся его руки, и как на лбу вздувается пульсирующая вена. Дэйв ожидает крика, но голос из-за двери слышится таким ровным и спокойным, что Дэйв невольно удивляется, как этот парень ещё не потерял самообладание. — Я устали тебе что-то объяснять Феликс. Ты просто из принципа не хочешь нас понимать. И ты уже почти двадцать два года пытаешься сделать нас «правильными». — Потому что вы неправильные. Не может быть такого в природе. Ладно Саша, но ты? Как ты между первым и вторым можешь выбирать третье? Того, кого в природе просто не существует. — Я не обязаны оправдываться перед тобой. Я не обязаны тебе оправдывать то, что чувствую. Ни я, ни Саша. Мы ничем перед тобой не обязаны. — Я хочу вам помочь. — Нам не нужна твоя «помощь», как ты не понимаешь?! — взрывается Бенджамин. — Если нам что-то и нужно от тебя, так это понимания. Или хотя бы… — они запинается, ища подходящие слова, — чтобы ты просто не лез не в своё дело, Феликс. Большего нам не нужно. Всё снова стихает. Тишина давит сиблингам на голову. И на голову Дэйва, которому явно интересно подслушивать, как те выясняют отношения. Хоть он и не знает полноты всей картины (даже самой сути ссоры он так и не смог уловить), но почему-то он невольно принимает сторону Бенджамина. Не только из-за страха перед Феликсом и даже некой неприязни к нему. Но тот явно выглядит как тот, кто любит разводить спор на пустом месте и тешить чувство собственной важности. И явно делает это чуть ли не с пелёнок, по словам Бенджамина. Удивительно, как у того (у тех? — неопределённо поправляет себя Дэйв) нервы ещё не сдали. Либо он (они?) очень добрый (добрые?), либо у него (них?) уже выработался иммунитет к подобным выходкам брата. Ни то, ни другое Дэйв не считает хорошим. — Позвони Саше, — сквозь вздох произносит Бенджамин. — Ему сейчас нелегко. — Ей, — поправляет Феликс. — Поддержи его в такую трудную минуту. Ему нужно знать, что он для тебя не пустое место. Скажи ему, что любишь его таким, какой он есть. — Я люблю её. Но не его. По тяжёлому раздражённому вздохну Бенджамина, Дэйв предполагает, что те окончательно вышли из себя. — Ты скорее из кожи вон вылезешь, лишь бы показать всему миру, как дороги тебе твои принципы. Они тебе дороже родных брата и сиблинга. — У меня нет ни брата, ни сиблинга, — за дверью слышатся быстрые шаги, и Дэйв чувствует, как в кухне гремит взрыв. — У меня только тупая старшая сестра и тупой брат-близнец, которым лишь бы испортить себя и своё тело. — Феликс… — вдруг испуганно произносит Бенджамин. — Вето! — звук удара и вскрик Бенджамина заставляют Дэйва вздрогнуть. — Мне надоело. Уже двадцать лет вбивать в ваши пустые бошки, что то, чем вы занимаетесь — болезнь. Вы больны. — А ты у нас единственный в семье нормальный, да? — вскрикивает Бенджамин, и по их голосу Дэйв понимает, что те готовы расплакаться. — Мне, видимо, повезло не только в борьбе с миллионами других сперматозоидов, но и с генами. Тебе напомнить, что наши родители познакомились в психушке? — И что? Гордишься тем, что ты единственный «нормальный» в семье? — Да! Снова тишина. В этот раз Дэйв почти уверен, что вот-вот грянет ответный взрыв. Но его не следует. — Я люблю вас, Бен, — вдруг произносит Феликс уже нежно и ласково, от чего Дэйву в мгновенье становится противно. — И тебя, и Сашу, и папу. — Ты любишь нас теми, кем мы «должны» быть. Ты любишь нас теми, какими ты сам нас хочешь видеть. Но ты не любишь нас теми, какими мы являемся. Спустя мучительно долгое молчание слышится глубокий вздох и неторопливые шаги. — Передай Саше, чтоб поскорее приходила в себя после операции. И передай ей, что мне очень жаль, что полноценную женственность она променяла на неполноценную мужественность. Однажды она образумится и очень об этом пожалеет, вот только жалеть уже будет поздно. — Вот сам ему это и скажешь, — скрипит Бенджамин. На этом их разговор окончен. Дэйв едва успевает отстраниться от двери, когда та открывает, и встречается с разгневанным взглядом Феликса. — Вы что, подслушивали?! — Я только проснулся, — врёт Дэйв. Юноша недовольно пихает мужчину в плечо (слишком смело он ведёт себя с человеком, которого считает потенциальным убийцей — думает Дэйв) и, спрятав руки в карманы чёрных спортивок, гордо удаляется на второй этаж, явно ощущая себя победителем. Дэйв смеет предположить, что так в их семье было всегда. Куда родители только смотрели… — Бенджамин, ты в порядке? — обеспокоенно интересуется Дэйв, выглядывая на кухню. — Ага. В порядке, — вяло произносит Бенджамин, прижимая ладонь к покрасневшей щеке. — Мы Вас разбудили? — Нет, — Дэйв неуверенно проходит в кухню и вздрагивает, когда наверху громко хлопает дверь. — Что произошло между вами? — Ничего. Феликс любит раздувать из мухи слона. Я хоть и люблю его, но иногда он ведёт себя как настоящий козёл, — Бенджамин тихо всхлипывает и старается улыбнуться, быстро меняя тему. — Вам сделать чай? Чайник только вскипел. — Не откажусь. Бенджамин открывает верхний ящик и тянется за кружкой. Мир на какой-то миг моргает у них в глазах, руки перестают слушаться, и кружка звонко разбивается о столешницу. В кухне наступает мёртвая тишина, а юноша стоит, абсолютно не двигаясь. — Давай я помогу, — Дэйв только хочет нагнуться, чтобы собрать осколки, упавшие на пол, как слышит тихий плач. — Простите, — Бенджамин спешит протереть глаза об митенки на запястьях, но слёзы продолжают течь рекой. Они очень старается улыбнуться, но выходит так надтреснуто, что у Дэйва щемит в груди. — Простите. Я вообще-то стараюсь не плакать. Глупо, наверное, да? Простите, я сейчас умоюсь. Бенджамин собирается прошмыгнуть мимо мужчины, но тот хватает их за запястье. — Что случилось? Я могу чем-то помочь? — Нет, всё в порядке, хах… Я просто… — Бенджамин всхлипывает и отворачивается, рвано и глубоко дыша, и стараясь успокоиться. — Я просто очень близко принимаю слова к сердцу. А Феликс… — всхлип, — а Феликс ни разу не проявил ни ко мне, ни к нашему старшему брату никакого уважения. Мне просто… очень грустно от того, что он за почти двадцать два года ни разу даже не попытался нас понять. Он упёрся в свои принципы, и всегда считает своё мнение верным, — произносит они надрывным голосом и плачет, стараясь прикрыть зарёванное лицо руками. Дэйв неловко поджимает губы и кладёт ладони на дрожащие плечи Бенджамина. — Я не совсем понимаю, что вообще происходит между вами, — неуверенно произносит он. Сажает Бенджамина на стул и садится рядом, а те продолжает плакать. — Конечно, плохо, что я лезу не в своё дело, и ты можешь не говорить мне, если не хочешь, но… — Мы с Сашей родились неправильными, — вдруг прерывает его Бенджамин и делает паузу, чтобы успокоится. Дэйв терпеливо ждёт, пока те не продолжет говорить. — Саша всегда был уверен… что он мальчик. И он был прав, но природа решила иначе. А Феликс решил, ч-что дело в голове Саши, а не в его теле. И продолжил обращаться к нему на «она». Говорить… какая она красивая девочка, как ей идут платья и длинные причёски, — они брезгливо морщится. Слёзы, наконец, останавливаются, но состояние Бенджамина не улучшается — они продолжает дрожать и в истерике проглатывать слова, а пальцы мелко трясутся. Высморкавшись в салфетку, они молчит ещё некоторое время и продолжает: — Феликс всегда говорил ему, что он… что «она» просто всё придумывает. Что «с возрастом всё п-пройдёт». Дэйв неопределённо хмурится и склоняет голову, обдумывая всё сказанное Бенджамином. — А ты? — спрашивает мужчина. — А я, по словам Феликса, ещё более н-неправильные, чем Саша, — они нервно усмехается. — И он за это презирает меня ещё больше. Я не хочу быть тем, кем я должны быть. — А кем ты хочешь? — Я… — Бенджамин молчит несколько секунд и грустно улыбается. — Я никем не хочу быть. Я хочу быть просто человеком. Я люблю и мальчиков и девочек, но ни тем, ни другим я себя не ощущаю. Я просто человек и просто люблю людей. Разве это плохо? — Любить — это… хорошо? Я думаю, — Дэйв неопределённо жмёт плечами и поворачивает голову в сторону, размышляя. — Я никогда не видел таких, как ты. — Таких, как я и Саша в Ваше время презирали, — Бенджамин утирает остатки слёз и тяжело вздыхает. — Сейчас общество стало более толерантным к тем, кто не как они. Обидно, что твой родной брат не входит в их число. — А твой брат? — Он просто гомо-трансфобный придурок, которому лишь бы доказать, что он прав, — раздражённо выплёвывает Бенджамин и недовольно хмурится, словно ему скормили целый лимон. — Он всегда читал себя лучше нас и… — Не Феликс, — уточняет Дэйв и ловит удивлённый взгляд Бенджамина. — Саша. Как он… вообще всё это понял и осознал? — Он… — плечи Бенджамина, наконец, расслабляются, и те, вероятно, чувствует себя в безопасности. С Дэйвом им комфортно. — Он этого не осознавал. Он всегда это знал. Всегда знал, что он не неправильный. У него просто неправильное тело, — Бенджамин дарит Дэйву тёплый взгляд, а в заплаканных серо-голубых глазах блестят искры счастья. — Ему двадцать четыре года. И впервые за двадцать четыре года он чувствует себя счастливым. Он наконец-то чувствует себя правильным. И я за него очень рады. — А Феликс? — А Феликс всё ещё считает, что это всё просто «юношеский максимализм» и, вообще, во всём Америка виновата, — усмехается Бенджамин и снова трёт красные заплаканные глаза. — Мы просто выросли в России, и там такое не нормализовано. Дэйв молчит некоторое время, обдумывая слова Бенджамина. Всё сказанное им кажется ему чем-то будто из другого мира. В жизни всё так поменялось за эти сорок лет. — А ты что будешь делать? — Ничего, — Бенджамин жмёт плечами, чувствуя, как в груди больше не давит, а всё напряжение, наконец, покидает его тело. Дэйв не сделает им больно. — Меня всё устраивает в моём теле. По крайней мере, я себя в этом убеждаю, хах, — они нервно усмехается, неловко почесав макушку. — У меня на этой почве была сильная дисфория. У Саши тоже. Но мы её успешно побороли. Он сделал операцию и сменил документы, а я просто это приняли и стараюсь быть счастливыми. — Но у тебя не получается, — подмечает Дэйв. — С чего Вы это взяли? — Ты расплакались. Бенджамин затихает и смотрит на Дэйва мокрыми удивлёнными глазами. — Ты расплакались, — повторят мужчина, серьёзно смотря Бенджамину в глаза. — Тебя задели слова Феликса. Тебе стало больно от них. Значит, они для тебя что-то значат. — Я, вообще-то, всегда стараюсь не относиться к его словам так серьёзно, — Бенджамин грустно улыбается, стыдливо отводя взгляд в сторону. — Я стараюсь думать о том, что однажды он примет нас. Я всегда думаю о том, что нужно просто подождать. — И долго ты уже ждёшь? Улыбка Бенджамина спешит убраться с лица. — Почти двадцать два года. — И много нервов он тебе вытрепал за это время? Бенджамин не находит, что сказать. Они молча опускает голову. — Он тебя ударил, — продолжает Дэйв. Бенджамин осторожно касается кончиками пальцев всё ещё красноватой щеки. — Уже почти не болит. — Уже почти не болит, — повторяет Дэйв. — Не болело бы вовсе, если бы твой брат действительно тебя любил. Разве люди, которые тебя любят, могут причинять тебе боль? — Он просто разозлился. — Почему ты его оправдываешь? — Он мой брат. — Он твой брат, но это не даёт ему никаких привилегий на оскорбление и рукоприкладство. Разве братья должны так поступать? Бенджамин не отвечает и продолжает неподвижно сидеть с опущенной головой. Дэйв серьёзно смотрит на персону возле себя, а затем черты лица сглаживаются, и он грустно вздыхает. И ловит себя на мысли, что он лезет разбираться в отношениях совершенно незнакомых ему сиблингах, когда разобраться в отношениях между Майклом и Кэссиди у него никогда не находилось свободного времени. Дэйв чувствует себя ужасно в этот момент. А затем мотает головой, зажмурившись и думая о том, что если прошлого он уже не исправить, то пусть он хотя бы изменит что-то в настоящем. Пока ещё не слишком поздно. — Феликс хороший брат, — тихо произносит Бенджамин после затянувшегося молчания. Поднимает голову и тепло улыбается мистеру Миллеру. — Он помогал мне с домашкой, если я чего-то не понимали. Играл со мной в игры, которые ему не нравились. Защищал меня от школьных хулиганов, когда я не могли за себя постоять. И Сашу он защищал. Он всегда был за нас горой. Он никогда не говорил, что любит нас, но он показывал это действиями. Он всегда очень строго относился к моей небинарности и трансгендерности Саши, но он любит нас. — Разве так можно: любить, но не принимать? — Не знаю, — Бенджамин пожимает плечами, и на их лице расплывается нервная улыбка. — В любом случаи я люблю его, не смотря ни на что. И он любит нас, даже если в чём-то презирает. — И тебя это устраивает? Бенджамин снова пожимает плечами, предпочтя ничего не отвечать. — Он тебя ударил, — повторяет Дэйв, сгоняя натянутую улыбку с лица Бенджамина. — Это не есть проявление любви. Бенджамин хочет что-то сказать, но, открыв рот, передумывает. Дэйв грустно ухмыляется. — Ты не можешь оправдывать его вечно. Как бы сильно ты его не любили, ты должны осознавать все поступки своего брата. Осознать, переосмыслить и пересмотреть своё отношение к нему. Я не говорю тебе не любить его или вроде того — поступай так, как считаешь нужным. Я просто хочу сказать, чтобы ты научился… — Дэйв на мгновенье запинается. — Чтобы ты научились уважать себя. Ты не обязаны любить Феликса просто потому, что он твой брат. Ты никого не обязаны любить только за родство. — Я понимаю. — Так почему ты оправдываешь его? Бенджамину не находится, что ответить. И они грустно улыбается. — Вы обращаетесь ко мне по моим местоимениям, — улыбается они. — Не сочтите за грубость, но далеко не все люди в Вашем возрасте столь толерантны. А если учитывать то, что родились Вы аж в сороковых… — Я, конечно, не могу понять это всё до конца, и вряд ли когда-то смогу, — пожимает плечами Дэйв. — Я всё-таки человек другого поколения, как бы прискорбно это не звучало. Но я вроде как… собираюсь начать новую жизнь. Измениться. — Начать новую жизнь — не обязательно меняться как личность. — Я уже это делаю. Я хочу стать другим человеком, — Дэйв тяжело вздыхает и прикрывает глаза. — Я хочу стать другим человеком, чтобы не стать таким, как Уильям Афтон. — И Вы не боитесь? — Боюсь. Я в принципе не люблю перемены. А столь масштабные… они пугают меня. — Вы готовы начать новую жизнь? Дэйв молчит. Долго молчит. — Вы неуверенны, — замечает Бенджамин. — Да. — Если бы у Вас был шанс вернуться обратно, Вы бы сделали это? Дэйв снова молчит, раздумывая над вопросом. Дня четыре назад он бы без промедления ответил бы «да», но сейчас этот вопрос заставил его хорошенько задуматься. — Нет. — Вот как. И почему же? — Я не хочу становиться таким же, — ответ Дэйва звучит неопределённо, но Бенджамин его понимает. — Но это не значит, что я не скучаю по своей прошлой жизни, — продолжает Дэйв. — Я скучаю по своей жене, детям, отцу, лучшему другу, работе. Это всё было для меня всем — всей моей жизнью. Я прожил так тридцать пять лет и эти тридцать пять лет я уже никогда не верну. — Но если и дальше продолжите тосковать по этим тридцати пяти годам, то упустите ещё больше возможностей. Если и начинать новую жизнь, то только здесь и сейчас. — А если я облажаюсь и в новой жизни? — Никогда не поздно попробовать ещё раз, — улыбается Бенджамин, и Дэйв чувствует, как от этой улыбки расцвело в груди. Она почему-то вселяет ему надежду. — Лучше прожить короткую счастливую жизнь, чем длинную несчастливую, так ведь? — Ну да, — Дэйв неопределённо жмёт плечами. — Мне их будет не хватать. Я скучаю по ним… — его голос сломается. — Я не хочу оставлять их в прошлом. — Вы сами не должны оставаться в прошлом, — Бенджамин кладёт руку на худое плечо мужчины и жестом старается его подбодрить. — Отпустить и забыть. — Как я могу так просто отпустить и забыть тридцать пять лет жизни? Тридцать пять лет. Тридцать пять лет… — У Вас впереди целая жизнь. У Вас впереди будет ещё тридцать пять лет жизни. — Новой жизни. Без отца, Клары, моих детей, Генри… Их уже никогда в моей жизни не будет. Неловкая улыбка сходит с лица Бенджамина и те понуро опускает голову. Сказать больше нечего. Нечем подбодрить. Бенджамин не знает, как поступать в такой ситуации. Что вообще можно сказать человеку, потерявшему буквально всё и сразу? Разве только посочувствовать. — Мне очень жаль, мистер Миллер. Простите, я не знаю, что Вам ещё сказать. — Ничего. И я сам не знаю, что думать по этому поводу. Уверен, я всё ещё не до конца с этим смирился. И я не знаю, что с этим делать. Я чувствую, как во мне что-то сломалось, — он прикладывает ладонь к груди и чувствует, как сердце отмеряет удары. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Дэйва в какой-то миг настигает ужасное чувство паники, что сердце вот-вот остановится, и его поглотит бесконечная пустота. Но происходит это только в его больном воображении, а сердце продолжает бешено стучать, пульсирующей болью отдаваясь где-то в висках. Дэйв устало прикрывает глаза, сжимая пальцами футболку. — Я чувствую, как во мне что-то сломалось, — повторяет он после мучительно долгого молчания, заставляя Бенджамина вздрогнуть. — И я не знаю, можно ли это починить. Или хоть как-то подлатать, чтобы боль не туманила разум. Чтобы хоть на секунду забыть и о ней и о том, что у меня когда-то была полноценная счастливая с моей семьёй и лучшим другом жизнь. И сейчас этого всего нет, будто и не существовало никогда. И от хотя бы малейшего осознания происходящего боль в груди становится такой сильной, что хочется согнуться пополам. И… — и Дэйв замолкает. Хочет продолжить, но решает на этом закончить. Бенджамин, внимательно слушавшие, медленно кивает. — Мне жаль, — единственное, что они произносит, прежде чем замолчать. На кухне снова наступает тишина. И нарушает её только шум проезжающих редких машин, тиканье настенных часов и бешеное сердцебиение в груди Дэйва. Последнее неприятно ударяет по ушам и действует на нервы Дэйва. Мужчина впивается ногтями в кожу и прикусывает губу, стараясь отвлечься от угнетающих мыслей. — Надо бы убраться здесь, — произносит вдруг Бенджамин, разбавляя застывший градус напряжения в воздухе. — И вода уже, наверное, остыла. Поможете? Мир словно моргает в глазах Дэйва, и время словно разморозилось. Он глубоко вздыхает и старается улыбнуться, рисуя в голове новый сценарий своей новой жизни, которую ему предстоит провести, но уже без своей семьи. — Конечно. И они принимаются убирать беспорядок.***
Карлтон с Мэттом вернулись домой вечером. Солнце уже близится к горизонту, постепенно наступают сумерки, разгоняя жёлто-оранжевые разводы на небе. Бенджамин и Дэйв какое-то время провели на кухне. Бенджамин рассказывали какие-то забавные истории, а Дэйв слушал, чтобы отвлечься от нагнетающих мыслей о недавнем прошлом, суровом настоящем и ближайшем будущем. Разговоры помогли, но совсем чуть-чуть. Дэйв старался улыбаться, но противно ноющая тоска что-то протяжно обрывала у него в груди. Мужчина старательно заглушал в себе эти чувства непонятной тревоги и вселенской печали: заедал какими-то сушками, запивал крепким чёрным чаем и отвлекался на разговоры с Бенджамином. Но тянущееся чувство беспокойства не собиралось его покидать. Вечером Дэйв выходит на крыльцо, где стоит Мэтт, оперевшись о перила, и смотрит куда-то за горизонт — провожает закатное солнце. — Прости, не хотел пугать, — произносит Дэйв, когда Мэтт дёргается от присутствия кого-то ещё. — Могу уйти. — Нет, не надо, — тихо отвечает юноша. — Как Вы себя чувствуете? Феликс Вас не доставал сегодня? — Я почти не спал ночью. Не хочется ни есть, ни спать. Чувствую себя подавлено, — признаётся Дэйв, пристроившись к Мэтту под левым боком. И тоже смотрит на уходящее за горизонт солнце. — Феликс поссорился с Бенджамином. — У него вечно шило в одном месте, — хмурится Мэтт. — Ничего страшного не произошло? Дэйв молчит некоторое время. Смотрит на юношу, а затем отворачивается. — Он ударил их. Мэтт чертыхается. — Идиот. Никогда не может вовремя сдать по тормозам, — Мэтт вздыхает, а затем после секундной паузы удивлённо смотрит на мужчину. — «Их»? — Так же к ним нужно обращаться? Прости, я этого не до конца понимаю. Постараюсь, конечно, но я… этого просто не понимаю. — Уверен, Бенджамин тоже понимает, что Вы не понимаете. Но, уверен, они очень Вам благодарны за понимание и уважение к ним. — У них с Феликсом… Странные взаимоотношения. — Феликс любит Бенджамина, но не принимает их. — Мы об этом говорили с ними. И я не понимаю, как можно любить и не принимать. — Я тоже не знаю. Феликс как-то умудряется держать равновесие между этими чашами. — Как ты вообще с ними познакомился? В школе? — Не, наши отцы дружили ещё в молодости, — почти с гордостью заявляет Мэтт. — Потом они разъехались… там, короче, долгая история. Мы познакомились, когда Бену и Феликсу было по шесть лет, а их старшему брату Саше девять. А мне было всего три года, — Мэтт тепло улыбается и прикрывает глаза, отдаваясь воспоминаниям. — Они прилетели сюда из России. Мы почти каждый год друг друга навещали. Вот и сдружились. Сейчас мы с Карлтоном учимся в Нью-Йорке, а Бенджамин с нами живёт и работает. Саша переехал в Канаду к своей девушке, скоро они должны пожениться. А Феликс остался в России с отцом. — А мать? — Умерла при родах. Не выдержала близнецов. — Вот как. Моя мама тоже умерла, когда я родился, — Дэйв склоняет голову, но печали совсем не чувствует. Он не знает свою мать, да и отца тоже. Ему было пять, когда всё закончилось, а последствия ПСТР навсегда стёрли бóльшую часть воспоминаний о пережитом кошмаре. Эта часть жизни всегда была, есть и останется для него мутным серым пятном, о котором он давно забыл. — У моего отца мама тоже рано умерла. Не везёт нам что-то на матерей, — невесело усмехается Мэтт и дёргает головой. Несмотря на столь мрачную тему разговора, дискомфорта при общении Мэтт не находит. С Дэйвом приятно вести диалог, и Мэтта словно тянет к нему на каком-то уровне. — А с твоей мамой что случилось? — вдруг спрашивает Дэйв. Мэтт никогда не любил откровенничать о своём детстве, прошлом и в целом о жизни, но с этим человеком хочется поделиться. Дэйв понимает Мэтт, а Мэтт понимает Дэйва. И, пожав плечами, честно отвечает: — Она бросила нас сразу, как я родился. Едва взглянула на меня. Передала в руки моему папе и сразу же выписалась из роддома. И уехала. И умерла через три года. — Ты говорил от наркотиков? — Да. Удивительно, оба мои родители больны, но я родился практически полностью здоровым. — Повезло. Они молчат некоторое время, а затем Дэйв задаёт весьма нетактичный вопрос: — Почему твоя мать бросила вас? Мэтт не находит в этом вопросе чего-то большее, чем простое любопытство. Но чувство, что его читают, как открытую книгу, поселилось глубоко в печёнке, но Мэтта сейчас оно почему-то не беспокоит. — Я, вообще-то, был залётным ребёнком. Мои родители познакомились где-то в клубе. У отца была тяжёлая депрессия. Выпивал, употреблял, шлялся по клубам. Мать залетела, а аборт делать отказалась из-за… каких-то своих принципов, — Мэтт взмахивает рукой. — У неё была жуткая ломка без наркотиков, и мой отец следил, чтобы она держала себя в руках. — Все девять месяцев без наркотиков? — Шесть с половиной. Она не сразу узнала, что беременна. Наверное, это были самые худшие шесть с половиной месяцев в её жизни, — усмехается юноша, едва сдерживаясь от соблазна покурить. Не хочется сейчас портить этот разговор с откровениями никотином. — Ты бы хотел однажды встретиться с ней? — интересуется Дэйв. — Не, не думаю, — качает головой Мэтт. — Она… была не самым лучшим человеком. Она была истеричкой и психически неуравновешенно срывалась на моём отце, когда была беременна. Он помогал ей, заботился о ней, пытался угодить… — Мэтт тяжело вздыхает и на время замолкает, явно обдумывая дальнейшие слова. Дэйв молча ждёт, пока тот снова не продолжает говорит: — Она обвиняла его в чём-то, — его голос звучит треском сухих веток. — Кричала, истерила, по-моему, даже ударила. Я слышал, как папа заплакал. Извинялся перед ней за что-то, но за что, я так и не понял. — Почему твой отец её терпел? — Не хотел, чтобы я пострадал, хотя он был почти уверен в том, что я рожусь больным. Учитывая тот факт, сколько она употребляла, то, что я родился здоровым — просто чудо. Дэйв хочет что-то сказать, но вдруг замолкает и хмурится. А затем удивлённо смотрит на Мэтта. — Ты услышал, как твоя мать довела отца до слёз? Но ты же сказал, что она бросила вас сразу же, как ты родился. — Да. — И ты… стоп… что? Дэйв удивлённо смотрит на юношу, пытаясь оттыкать в голосе и выражении лица хоть каплю шутки, но тот был серьёзен. Мэтт заговорщицки улыбается, прождав минутную интригу. — Назовите любую дату, скажем… с 2005 года по сегодняшний день. — Зачем? — Назовите. — Хорошо, эм… — Дэйв недоумённо склоняет голову и поджимает губы. — 17 июня 2007 год. Мэтт молчит некоторое время и пристально смотрит на мужчину, затем отворачивается и опускает голову, устремив взгляд куда-то вниз. В глазах вдруг читается пустота. Минутная тишина длится бесконечно, Дэйв хочет что-то произнести, но Мэтт начинает первым: — Мне было три года. Это лето было очень жарким. Папа попытался приготовить мне кашу на завтрак, но он не выспался и не уследил за молоком, — Мэтт еле заметно усмехается. — Завтракать пришлось йогуртом и бананом. Потом он отвёз меня в детский сад и уехал на работу. В садике мы делали какую-то аппликацию из цветной бумаги. Я вырезал большого жёлтого медведя в фиолетовом цилиндре и бабочкой, которого я часто видел в своих снах, но воспитатели раскритиковали мою работу, забраковав, что медведи не носят цилиндры и галстуки. Перед обедом мы гуляли на площадке. Я рисовал каких-то животных мелком на асфальте и разговаривал со своими друзьями. Один из них упал с дерева, пытаясь достать застрявший в листве бумажный самолётик. А другие дети и воспитатели косо на меня смотрели. Вечером за мной заехал папа. По дороге заскочили в магазин за продуктами и в аптеку папе за лекарствами. На ужин папа приготовил… — Мэтт задумывается, стуча пальцем по деревянной перилле. — Сварил какой-то суп. С грибами, кажется. И даже не пересолил. Он тогда был очень подавленным и рассеянным, но при мне старался этого не показывать. В восемь вечера уложил меня спать. Я спать не хотел, но спать хотел папа, и я не стал возражать. Мне было долго не уснуть. А ночью ко мне в комнату пришла девочка. Она разговаривала со мной, пока я не уснул. Утром следующим днём я рассказал об этом папе, но он ответил, что это был просто сон. Мне тогда было обидно, что он мне не верит, но сейчас я понимаю, как это было глупо, — усмехается Мэтт и смотрит, наконец-то, на Дэйва, у которого явно отвисала челюсть. — Ты… помнишь всё это? Мэтт натянуто улыбается и опускает взгляд куда-то вниз. — Вы слышали что-нибудь про инфантильную амнезию? Дэйв неуверенно кивает. — У меня её нет. И всё встаёт на свои места. Дэйв выдаёт немое «оу» и медленно отворачивается. — И каково это? — Помнить буквально каждый момент своей жизни, не имея возможности забыть? Ужасно. Знаете, какое было моё первое воспоминание? — Мэтт выжидает небольшую паузу и продолжает: — Тёплое, мокрое место. Я был в какой-то жидкости. Слышал крики своей матери. А потом плач отца. Я не разобрал слов, но, кажется, он извинялся за что-то, — голос Мэтта постепенно мрачнеет и стихает, переходя на полушёпот. — Я помню абсолютно все разы, когда он плакал. Обвинял кого-то, ненавидел. Я помню, как он хотел умереть. Он думал, я не вспомню об этом, потому что был совсем маленьким. Но я всё помню. Абсолютно всё. В мельчайших подробностях, — Дэйв видит, как сильно юноша впивается ногтями себе в кожу и прикусывает губу. — Я не знаю почти ничего из жизни своего отца. Ни детства, ни молодости — ничего до моего рождения. И я не хочу. Потому что гипертимезия не даст мне и этого забыть. Я не хочу это помнить. Я не хочу это знать. Наступает неловкая тишина. Мэтта она сводит с ума. После рассказанного, в голове вихрем кружатся случайные воспоминания из детства — совсем незначительные. Такие, какие обычно забываются на следующий день. А Мэтт вряд ли их когда-нибудь забудет. Голова разболелась, и Мэтт выдаёт нервный смешок. — Простите, зря я это рассказал. — Ничего, всё в порядке. Тебе нужно было с этим поделиться. — Моим друзьям об этом рассказывал мой отец. А я никогда даже думать об этом не хотел. Вы первый, кому я лично всё рассказал. В подробностях, даже с примером. Чёрт, — чертыхается он и жмурится, — мне от этого так противно. — И ты каждый день думаешь о том, что не можешь забыть обо всём ужасном? — Я каждый день думаю о том, что не могу забыть буквально ничего. Кто-то говорил, что это круто — всё помнить. Да нихрена подобного! — бесится Мэтт, выплёскивая весь накопившийся за эти годы негатив. — Забывать надо! Нам нужно что-то забывать, чтобы не свихнуться. — Ты сходишь с ума? — Я схожу с ума, потому что я не забываю не только какие-либо события, — успокаивается Мэтт и сбавляет голос, глубоко дыша, — но и эмоции, которые я испытывал в этот момент. И это ужасно. — …Прости, — тихо произносит Дэйв, хотя не знает, за что извиняется. Мэтт кивает, хотя не знает, за что прощает. Они стоят некоторое время в абсолютной тишине. Никакие посторонние звуки не доходят до Дэйва из-за пустоты в голове и до Мэтта из-за беспорядочных воспоминаний, про которые он всё никак не может переставать думать. Хочется покурить. Обоим. Но никто из них не смеет двинуться с места, боясь вмешиваться в нагнетающую атмосферу. Но та тут же растворяется в воздухе, когда издалека на скорости выезжает старенький чёрный автомобиль. Мэтт вздрагивает, когда тот останавливается возле их участка. — О чёрт, — одними губами произносит Мэтт, обливаясь пóтом и ловя на себе недоумённый взгляд Дэйва. — Это мой отец. В голове Дэйва не успевает сложиться ни одной мысли, как из едва остановившегося автомобиля выходит мужчина и наводит на Дэйва пистолет. — Отошёл от него! — кричит он и не понятно кому: сыну или подозрительному мужчине возле него. Так или иначе, Дэйв спешит отдалиться от Мэтта и поднимает руки вверх, испуганно смотря на мистера Шмидта. — Не подходи к нему! Не смей его трогать! — Пап, успокойся, — спешит успокоить его Мэтт, тоже зачем-то подняв руки. — Он мне ничего не сделал, он… — Не трогай. Моего. Сына, — шипит мистер Шмидт и быстрым шагом направляется к Дэйву. А Дэйв в ужасе смотрит на мужчину и невольно делает шаг назад. Голос мистера Шмидта вертится волчком где-то на подкорках сознания, вытягивая давние воспоминания, а знакомые черты лица кляксами расплываются перед глазами. — Майкл?