Я горжусь тобой

А в следующее мгновение Гай услышал то, что подействовало на него, словно удар электрического тока. Это были выстрелы. Совсем близко, в нескольких метрах от него. Машинально он отметил про себя, что стреляет, как минимум пять автоматов. И, судя по звуку, все с одной и той же стороны. Ни одного ответного... Что это значи... Массаракш!.. Догадка пронзила Гая, словно раскалённый нож. Мак!!! Он бросился бежать, прежде чем успел до конца осознать, что происходит. На ходу он привычным движением перехватил автомат. Тоннель крепости в этом месте делал крутой поворот и резко уходил влево. Гай выбежал в узкий проход, соединяющий подземный коридор и подвал Центра, и сразу же увидел пятерых легионеров в униформе, бегущих навстречу. Но он не успел ничего сделать, поскольку взгляд его выхватил из всей окружающей обстановки одну единственную фигуру. Светлые волосы, широкие плечи, огромный рост... И за ним - погоня, в него, в эту спину, направлены черные дула... Воспоминание, которое он всеми силами хотел навсегда стереть из своей памяти, вспыхнуло в его сознании. Лес, ротмистр Чачу с автоматом наизготовку, улыбка Мака через плечо и взгляд, ободряющий и вселяющий надежду: мол, не дрейфь, мальчик, я тебя вытащу отсюда, я тебя спасу, хоть ты ещё и сам не знаешь, что тебя нужно спасать!.. А потом - семь пуль в эту открытую, ничем незащищённую спину. И его друг, падающий навзничь в лужу собственной крови... Гай уже не чувствовал боли. Он не чувствовал даже страха. Все произошло очень быстро. Гай, не останавливаясь, на бегу, передернул затвор автомата и, рухнув на одно колено, притормозил, выпуская в сторону легионеров длинную очередь. Он бил, не целясь. Он просто брал сейчас огонь на себя. Его задачей было - отвлечь их от Мака. Он даже не слышал отчаянный голос своего друга, выкрикнувшего его имя. Он видел лишь этих пятерых солдат-убийц, троих из которых, он, видимо, уже ранил. Он не отдавал себе отчета в том, что они - такие же легионеры, каким он сам был совсем недавно. Сейчас он знал только одно: он должен защитить Мака. Любой ценой. Даже ценой собственной совести, как сказал им однажды Колдун в пещере Принца-герцога... И он выстрелил ещё и ещё. Он ни разу не промахнулся. А когда эхо от его выстрелов затихло под сводами коридора, впервые повернулся к тому, ради которого он провёл себя через весь этот ад. Они встретились взглядами. И не сказали друг другу ни слова. Гай стоял, всё так же, опираясь на одно колено, и смотрел снизу вверх на Мака. Его перепачканное грязью лицо, взъерошенные волосы, до боли сжатые губы и сдвинутые брови не передавали и сотой доли всех противоречивых чувств, разрывавших его изнутри. Но Максим видит его насквозь. Не нужно никаких слов. Он медленно, как кажется Гаю, очень медленно опускается рядом с ним на колени. И Гай различает совсем близко от себя его лицо, растерянное, недоумённое, радостно-беспомощное. Так не похожее на обычное выражение Мака - выражение спокойной уверенности, целеустремленности и внутренней силы. И только улыбка та же - жизнерадостная, по-детски чистая. Но что это?.. В глазах Мака блестят слёзы. И почти в то же самое мгновение Гай чувствует, что сильные руки обнимают его, прижимая к себе так крепко, что у Гая тоже слёзы готовы брызнуть из глаз. То ли от боли, то ли... Он кожей чувствовал, что Мак очень сильно взволнован. Таким он не видел его никогда. Ни разу, хоть они попадали во множество переделок. Когда Мак заговорил, голос его дрожал. - Гай... Массаракш, как?.. Здесь... Почему?.. Я же написал... - Я прочитал твою записку, Мак, - прошептал Гай, уткнувшись лицом в плечо друга. - Я прочитал твою записку и очень сильно на тебя рассердился. Как ты мог подумать, что я смогу спокойно сидеть и ждать, пока ты...Пока ты будешь подвергаться опасности и спасать наш мир. Я бы не смог, Мак. И ты бы не смог, я уверен, будь ты на моём месте. - Но...излучатели, Гай... - Я через них прошёл, - Гай на мгновение отстранился и заглянул Маку в глаза. - Ради тебя. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и в ясных глазах напротив своего лица Гай видел множество сменявшихся эмоций и выражений. Вдруг Мак резко встал на ноги и поднял Гая за плечи. - Послушай, я не могу описать тебе, как я рад, что ты пришел, как я рад, что вижу тебя здесь, живым и здоровым... Но именно поэтому, я прошу тебя, уходи! Уходи немедленно, иначе... - Я никуда не пойду, Мак, - произнёс Гай твёрдо. - Я готов выполнить любую твою просьбу, но только не эту. - Массаракш!.. Ты слышишь, там, наверху, они включили кабину лифта!.. Нужно спуститься на четыре этажа, и они будут здесь. Гай, я не хочу тебя потерять, я умоляю, уходи... - Я никуда не пойду, - повторил парень, и в голосе его зазвенела сталь. Максим вдруг тоже изменил тон. - Я приказываю вам, капрал Гаал! Немедленно покиньте помещение и ждите меня в Крепости. Я считаю до трёх... Гай не двинулся с места, продолжая в упор смотреть на Мака. Потом он снял с себя автомат, разжал пальцы, и оружие с грохотом рухнуло к его ногам. - Мак... Я больше не капрал. И я больше не подчиняюсь приказам. Я здесь, потому что хочу помочь тебе сделать то, о чем мы оба мечтаем. И я говорю это не под излучением. Я через него прошёл, повторяю. Прошел ради тебя. Я говорю то, что чувствую, что подсказывает мне сердце. Наверное, впервые в жизни я говорю это...сам. Где-то в конце коридора с металлическим скрежетом открылись дверцы лифта. Все. Отступать больше некуда. С минуты на минуту целый отряд легионеров будет здесь. - Пойми, Мак, ведь это мой мир, и я тоже... Я тоже хочу видеть, как он будет спасён. Я хочу видеть это ради моей сестры. Ради всех нас. И я хочу быть рядом с тобой в этот момент. Максим смотрел на него с болью и тревогой. - Гай, я не смогу... Я не смогу повернуть рычаг излучателей, зная, что от этого ты будешь мучиться. Я не могу сделать это своими руками, массаракш, да пойми ты!.. Топот солдатских сапог по коридору. У них есть ещё максимум минута. Гай улыбнулся уголками рта. Наверное, тоже впервые в своей жизни. Массаракш, да сегодня все - впервые!.. - Мак, уже поздно что-то менять. У нас есть только один выход, - он кивком головы указал на панель управления с рычагами, подключёнными к Генератору. - Давай!.. Иначе все будет напрасно. Все, что мы пережили, Мак... Они уже стояли вплотную к рычагам. За спиной слышался шум приближающейся погони. Максим быстро оглянулся назад, и на лице его вдруг вспыхнула решимость. Он взял правую руку Гая в свою и положил на рычаг. - Вместе!.. Они взглянули друг другу в глаза, вложив в этот взгляд все невысказанные слова, все свои мысли и надежды. И одновременно потянули рычаг на себя. До отказа. Теперь или никогда... Секунды словно растянулись в вечность. На них обрушилась вязкая тишина. Шум погони стих: легионеры, едва успевшие ворваться в узкий коридор, начали медленно, один за другим, оседать на пол. Они выронили оружие и распластались с раскинутыми руками, беспомощные и бессильные. Депрессионное излучение (или, как его ещё называют, Чёрное излучение) - самое мощное, самое тяжёлое по психологическому воздействию, почти запрещённое, приберегаемое Отцами на самый крайний случай - подавления бунта, протеста, восстания - делало своё дело. Максим вдруг почувствовал, что Гай, стоявший рядом с ним, чуть покачнулся и стал сползать вниз. Мак подхватил его за плечи и усадил на ближайший стул. Он сел на колени рядом с другом, осторожно приподняв за подбородок его бессильно склонившуюся на бок голову. Лицо Гая было мертвенно-бледным, глаза закрыты, ресницы темными пушистыми полосками упали на щёки. Он казался сейчас таким беспомощным, таким слабым, таким... Совсем как тогда, у хонтийской границы. И Максиму стало нестерпимо, до отчаяния, страшно. - Гай, ты слышишь меня?.. Очнись!.. - почти прокричал он. Гай, по-видимому, был без сознания. Он не пошевелился, ничего не ответил. Максим позвал его ещё и ещё, и несколько раз встряхнул за плечи. Безрезультатно. На лице друга, сейчас казавшемся ещё более юным, почти детским, не дрогнул ни один мускул, ни одна чёрточка. - Массаракш!.. Этот крик, вырвавшийся из груди Максима, был похож на вопль. Он положил пальцы на запястье Гая и прислушался. Пульс слабо бился где-то в глубине этих вен, голубоватыми прожилками выступавших под бледной кожей. Так. Нужно действовать и немедленно. У них есть всего лишь около 25 минут, за это время нужно успеть добраться до машины, взять взрывное устройство, заложить его в подвал Центра и отъехать на безопасное расстояние. Но все это потом, потом, а сейчас... Максим поднял Гая на руки и опустился вместе с ним прямо на каменный пол. Он бережно переложил голову друга на колени и обхватил ладонями его лицо так, чтобы большие пальцы обеих рук касались висков. Затем он закрыл глаза, стараясь отрешиться от всего, не слушать горестные вопли скрученных депрессией легионеров. Сейчас весь этот проклятый мир корчится в подобном припадке, но ему нет дела до этого мира до тех пор, пока Гай, его Гай, не откроет глаза!.. Все его надежды и желания сосредоточились сейчас на единственной мысли, и он знал точно - все идеи революции и преобразования не будут значить ровным счетом ничего, если ему не удастся спасти этого парня, этого мальчишку, чье неподвижное тело держит он сейчас в своих руках. Этого мальчика, доверившегося ему, безраздельно преданного до последней капли крови, бросившего ради него на карту все, в том числе и свою жизнь... Этого мальчика, перед которым он виноват, хотя бы даже тем, сколько раз подвергал его - вольно или невольно - смертельной опасности. Максим не прерывал психомассаж до тех пор, пока не ощутил слабое, едва заметное движение, под своими руками. Гай открыл глаза и с недоумением озирался по сторонам. Прошло несколько секунд, и он все понял. - Мак... - позвал он тихо. - Почему мы не взорвали Центр? Почему мы все ещё здесь?.. Нам надо... - Бомба лежит в багажнике. Сейчас я донесу тебя до машины, а потом... - Я сам, - неожиданно твердым голосом проговорил Гай и попытался встать на ноги, придерживаясь за плечо друга. Максим вдруг почувствовал, что во всей этой ситуации есть что-то странное, почти невероятное. И он, кажется, понял, что именно. - Но ты же... Гай, на тебя что, больше не действует излучение? Ведь ещё не прошло и получаса, как мы... - Действует, но... Понимаешь, Мак, теперь у меня есть что-то вроде противоядия. У меня есть воспоминания, очень сильные воспоминания, которые не дают лучевому удару завладеть моим сознанием полностью. Когда я вспоминаю, что мы с тобой только что сделали, мне хочется не раскаиваться под действием излучения, а праздновать, петь, орать во весь голос!.. Я и сквозь барьеры в Крепости, видимо, так же прошёл: страх гнал меня не назад, как было задумано, а вперед - к тебе. Потому что во мне, в моей душе и в моих мыслях уже было что-то такое, чего они не могли предугадать, когда придумали свои гнусные излучатели!.. Я не знаю, как объяснить тебе, массаракш!.. - Гай озадаченно взъерошил волосы. - Но я это чувствую, Мак, клянусь тебе!.. - И не нужно ничего объяснять. Я понял... Я понял, Гай. И я... Я горжусь тобой! Гай поднял глаза и встретился взглядом с Маком. Этот взгляд был ласковым и грустным одновременно, в нём было столько теплоты, столько ещё непонятного, необъяснимого и загадочного, как сам этот невероятный человек, что Гай ощутил, как помимо его воли лицо Максима стало расплываться за дымкой навернувшихся слёз. Чтобы скрыть смущение, он опустил голову и пробормотал насупленно: - Ну, что мы стоим, пошли скорее в машину - ещё бомбу сюда тащить! Максим неожиданно рассмеялся, радостно и непринужденно, и похлопал Гая по плечу. - Идём!.. Спустя двадцать минут они уже мчались по автостраде. Мак сидел за рулём и ловко лавировал среди брошенных на дороге машин, водители которых, не справившись с управлением под воздействием лучевого удара, остановились, где пришлось. Но один автомобиль, сначала нёсшийся им навстречу, а затем - поехавший по следу, не отставал. Это был Странник. Гай не знал, какие у него счёты с Маком, но догадывался, что им лучше не сталкиваться друг с другом. Впрочем, сейчас, даже несмотря на стремительность погони и всю неоднозначность их положения, он испытывал странное, почти невероятное в таких обстоятельствах спокойствие и умиротворение. Он чувствовал всем своим существом, что пока он рядом с Маком, с ним ничего плохого не случится. А осознание того, что они только что вместе положили начало их общему делу, заставляло его сердце биться сильнее от восторга. Держась за ручку дверцы у заднего сиденья, чтобы не упасть во время крутых поворотов, Гай обернулся через плечо. И вдруг, глаза его невольно расширились, губы слегка приоткрылись, словно он хотел что-то сказать. Там, за крышами домов, возвышался на городом серый прямоугольник Центра. Вспышка - и здание насквозь пронзил огонь. Пламя запылало в каждом окне, охватило собой каждый этаж. Это продолжалось буквально несколько секунд, а затем то, что раньше было Центром, стало медленно сплющиваться, уменьшаться, складываясь, словно карточный домик. Гай смотрел, как заворожённый, не в силах оторваться от жуткого и...долгожданного зрелища. Ему казалось, что все это происходит будто бы в замедленной съёмке. Или во сне. Максим перехватил его взгляд в зеркале, висевшем над лобовым стеклом, и тоже оглянулся. Место, где стояло здание, было окутано серым, клубящимся дымом. Максим улыбнулся и подмигнул Гаю. Погоня продолжалась. Впереди ещё схватка со Странником, разговор, полный разочарований и откровений. Впереди ещё много вопросов без ответов. Много непонятного, непостижимого, непокорного. Но это все будет потом. И главное - не это. Главное, что начало положено. Они только что распахнули для этого мира дверь в будущее. Да, возможно, они поторопились, возможно, они в чём-то ошиблись. И все же, из двух слов ультиматума, поставленного самим себе - теперь или никогда - они выбрали "теперь". И ни о чём не жалеют. Они сделали всё возможное для того, чтобы было, за что бороться в будущем. Во всяком случае, пока что они думают именно так... Но только время расставит все по своим местам, выберет победителей и побеждённых, правых и виноватых. Все это - потом... А сейчас самое важное то, что они вместе. Снова вместе и не по разные стороны баррикад. И Гай пообещал себе, задумчиво улыбаясь и глядя в окно на мчащийся мимо город, что никакая новая правда о его мире, если таковая вдруг откроется, не сможет разлучить их с Маком. Он пообещал себе это, потому что чувствовал, не в силах выразить словами, что в жизни существует нечто высшее, нечто более важное, чем столкновение взглядов и идей, чем все эти интриги и политические игры... Нечто такое, что придаёт и самой жизни, и всем человеческим поступкам истинный смысл.